От Иларии до Вияма. Часть вторая

Апрель 6851 года от Сотворения мира Зима прошла спокойно — просто на редкость, и государям стало казаться, что земеркандец смирился и не собирается чинить препоны новой власти. Но Грону работал не покладая рук, чтобы обеспечить Каррасу безопасность. И не только северные рубежи герцогства укреплял он, но и заставы на границе с Опалом, хотя маленькое государство никогда не угрожало Гутруму, зато южнее простирались земли Лимана, а кто знает тамошних правителей? Вдруг подумают, что Гутрум ослаб, и захочется им возвратить земли прежней империи. Опал они завоюют в два счёта, хотя и проходят все юноши там боевое обучение с тринадцати лет, да только сильной власти в княжестве нет. Живут себе язычники, предкам молятся, в горах самоцветы добывают. Каждый землевладелец — сам себе князь, а выборные правители меняются частенько. На севере же Карраса Грону заложил четыре лагеря наёмников, а один неподалёку от земеркандской границы, с тем расчётом, чтобы в случае нужды в кратчайшие сроки захватить переправу через Шанну неподалёку от большого города Овиса. Когда-то давно, когда делились земли между герцогствами, короли в Бранне кроили страну, как Единый на душу положит. И граница с Земеркандом была крайне неудобна со стратегической точки зрения. Шанна петляла, её русло оказывалось то в Каррасе, то в Земерканде, а в одном месте герцогства располагались вообще на разных берегах. На спорном участке даже рыбу отродясь не ловили — как понять, чья она, кому принадлежит? Также Грону долго и обстоятельно беседовал с баронами из числа тех, на которых герцогиня указала ему как на полностью внушающих доверие. Наместник лично побывал в их замках, проверил состояние укреплений, узнал, сколько воинов в случае необходимости может собрать каждый барон. Что касается тех, что на севере герцогства, к ним Грону наведывался то и дело, проверял, выполняют ли они его распоряжения: кому ров велел вычистить и наполнить свежей водой, кому закупить оружие получше для замкового отряда. Никто пока что недовольства не вызвал, а что было в душах и умах — то один Творец ведал. Меж тем зима подходила к концу, и крестьяне стали готовиться к пахоте и севу. Новшества государей, связанные с займом денег, пришлись очень кстати. В Гутруме мало кто был неграмотным и не умел считать. Вот и многие крестьяне пораскинули мозгами, посоветовались с колдунами да ведьмами о том, какую стоит ждать весну, какое лето, а по всему выходило, что год побалует отменной погодой, — да и взяли займы под будущий урожай. И если раньше многие поля пустовали, потому что сеять на них всё равно было нечего, то по весне они все оказались вспаханы и засеяны. Лени уговорил Кристиана чуть снизить налоги в королевскую казну — буквально на пару лун. Короне не великий убыток (кубышку покойного Целестина и сокровищницы покойных членов Совета и так распирало от золота и драгоценностей, и всё это перешло престолу), а людям послабление. Народ встретил указ всеобщим ликованием. Не только крестьяне почувствовали наступление новых времён, но и ремесленники. А там и торговцы смекнули, что денег у людей стало побольше прежнего — и в Гутрум хлынули товары от соседей. Любимым занятием «молодого государя», как называли Ленарда в народе, было посещение рынков и лавок. Он присматривался к заморским товарам, спрашивал о ценах и прикидывал, что из всего этого Гутрум может производить сам. И не только прикидывал: вот уже и на юге Карраса стали высаживать тутовые деревья, а в горах на границе с Макенией развернули добычу мрамора. Манускрипт магов с указаниями, где какие богатства земли расположены, не стал очередным ценным приобретением королевской библиотеки: с него по приказу Ленарда были сняты копии. В начале марта маги собрались на совет в Бранне, а ведьмы — в Ахене. Понемногу срастались оборванные за годы гонений связи, возрождались ковены, школа для ведьм Приморские сосны открыла свои двери для первых учениц. Прослышав о таких событиях, с десяток уцелевших макенских колдунов бежали в Гутрум, встретились на границе и все вместе добрались до Бранна. Одного из них Ленард оставил в столице, так что Тахир, к тому времени уже живший во дворце, получил нового учителя. Вместе с Йоаном мальчик восполнял недостатки в образовании, припоминал то, что успел позабыть. Исконная письменность в Макении была мудрёная, совсем не похожая на простой лиманский алфавит, который стал основой для письменности бывших частей когда-то огромной империи. А Бранн меж тем менялся на глазах. Государи уже давно перебрались во дворец, заново украшенный. Верховный отстроил дом, куда переехал с женой, насадил вокруг дома сад, а за ним и остальные его новые соседи, без сожаления продав, а то и подарив старые дома на нужды церкви и городских властей. Бывший дворец Верховного, заполненный редкостями и произведениями искусства, открылся для всех желающих. За небольшую плату, которая шла на содержание сторожей, уборщиков и хранителей коллекции, народ шёл смотреть на картины и драгоценные кубки, резьбу по кости и ковры самой тонкой работы. По примеру столицы в Вияме и Ахене тоже открылись подобные Дворцы искусств. Некоторые монастыри передавали им в дар лиманские статуи времён империи, которые зачем-то хранились в кладовых. Статуи эти изображали языческих божеств и героев, которые были похожи на людей, но отличались совершенной телесной красотой. Пошла мода на лиманское, так что некоторые бароны и графы вспомнили, что и у них в замках тоже кое-что припрятано, извлекли на свет статуи, наняли мастеров, чтобы очистили и отполировали мрамор, да и украсили бывшими «идолами» — кто пиршественный зал, а кто и спальню. Художник Масен Сарф к тому времени уже обосновался в столице, открыл мастерскую. Он эти статуи во Дворце искусств со всех сторон рассмотрел, тщательно измерил — вплоть до каждого пальца. Учеников своих послал по монастырям — искать лиманские манускрипты об искусствах ваяния и живописи. В герцогствах художники спохватились — чем же они хуже? Собрались в гильдии, открыли мастерские в крупных городах, засели за учение. В маленькую церковь в фамильном имении его величества Ленарда устраивались целые паломничества живописцев со всей страны. Художники смотрели на большую фреску над алтарём, изображавшую первый Собор, и дивились. На их неискушённый взгляд люди на фреске выглядели просто как живые. Из плоти и крови. Вот уже и март миновал. На полях проклюнулись ростки — и не только злаков. Конопля, которая раньше шла на волокно, понадобилась вдруг в больших количествах. В столице появилась первая мастерская по печатанию книг. Ленард был прав: секрет изготовления бумаги недолго оставался таковым. И вот уже некоторые нищие, которые раньше сидели на ступенях храмов с протянутой рукой, теперь ходили по дворам, выпрашивая ненужные лоскуты ткани и всякую ветошь, а то и на свалках рылись в поисках драгоценного тряпья, которое относили к перекупщикам, кочующим по стране в поисках сырья для производства бумаги. Впрочем, недолго они кочевали. К концу апреля уже и Виям обзавёлся книгопечатной мастерской, и Ахен, да и Земерканд не отставал. Тамошний герцог мог косо смотреть в сторону престола, но от нового прибыльного дела он никогда не стал бы отказываться. Впрочем, печатные книги пока тоже были дорогими, а особенно те, которые украшались цветными гравюрами. Но лиха беда начало. Словом, жизнь кипела повсюду, но в середине апреля из Рована пришли тревожные вести: внезапно умер король Хавтор Третий. Смерть его произошла при странных обстоятельствах: его величество собрал малый совет — из самых проверенных приближённых. О чём там шла речь, никто не знает, потому что после собрания король пригласил своих друзей на ужин. Подавали в числе прочего и жаркое с грибами. Ночью и король, и члены совета скончались в страшных мучениях. Было проведено расследование и, конечно, нашли виновника — повар якобы плохо разобрал грибы и в число съедобных попало и несколько ядовитых. По какой причине остался жив человек, пробовавший блюда перед трапезой, было неясно. Но и его казнили за то, что он якобы пренебрёг своими обязанностями и не попробовал блюдо из грибов, потому что не выносил их вкуса. На плахе очутились и поварята, и кухарки, и половина штата слуг, которые прислуживали при трапезе. Так что новый король, Хавтор Четвёртый, и малый совет обновил, и дворцовую челядь пополнил своими людьми. В Гутруме известие приняли со смешанными чувствами. С одной стороны, Хавтор Третий, покойный, недавно прислал государю Кристиану предложение брака с его тётушкой, досточтимой Фрайдой. Обсуждение ответа не заняло много времени, вот только отослать отказ пока ещё не успели. С другой, отзывы о племяннике, Хавторе Четвёртом, вызывали тревогу. Вздорный, жадный, подловатый — едва ли он станет уважать существующие договоренности. К тому же смерть предыдущего монарха при странных обстоятельствах и последующие казни наводили на мысль о заговоре. Кристиан послал Мейнир срочную депешу. Конечно, вести о событиях в Роване дошли до Ахена гораздо раньше, чем до Бранна, и Грону не нужно было советовать, что делать в таких обстоятельствах, но с гонцом был послан, помимо письма, ещё и указ, разрешающий её светлости герцогине и достопочтенному военному наместнику действовать по своему усмотрению, сообразно обстоятельствам, и не ждать особого разрешения из столицы. Те же, кто будет чинить препоны их действиям, подлежат суду, как изменники. Пока что новоиспеченный монарх не проявлял агрессии и вроде бы даже не смотрел в сторону соседских земель, но Кристиан не верил, что так будет всегда. Получив известия из Рована, он собрал браннских дворян и их взрослых сыновей, сказал, что беспечной жизни пришёл конец, и повелел юнцам отправляться в Виям — на военную выучку. Наместник, барон Бримарр, готов был принять этот вызов и воспитать воинов из бездельников и избалованных маменькиных сынков. Протесты утихли, когда король напомнил о том, что маноры дворянам даются за службу престолу, и те, кто не хочет служить, вольны отказаться от поместий. Среди всех серьёзных дел и начинаний неожиданно явился ко двору опальный родич Кристиана, Седрик. Пряча глаза, униженно попросил о помощи — деньгами. Даже в глуши, не выбираясь из старого фамильного поместья и не принимая гостей, ухитрился он пустить на ветер остатки отцовского наследства. Вид у Седрика был такой поиздержавшийся, что и на паперти за своего бы сошёл. Государи велели первым делом привести бедолагу в порядок и накормить — по большей части не из сострадания, а чтобы иметь время обсудить, что с ним делать. — Вот навязался на мою голову! — в сердцах проворчал Кристиан, когда слуги увели Седрика. — У тебя всего один родич-нахлебник — радуйся, — рассмеялся Лени. — Счастлив, — заверил Кристиан, хотя лицо его выражало совсем иные чувства. — И знаю ведь, что толку от него никакого, но что ж теперь, так подачки всю жизнь и кидать? А доверить что важное — я ни себе, ни делу не враг. — Он, конечно, не годен ни к какой службе, связанной с военным делом или деньгами. Но почему бы не дать ему какую-нибудь работу при дворе? — пожал плечами Лени. — И каждый день видеть его рожу? — воскликнул Кристиан, но поправился. — Извини. Физиономию. — Назначь его старшим над лакеями. Тряпки он всегда любил. — О да, на себе, — едко заметил Кафф. — И что касается его вкуса... Он сморщился. Лени припомнил тот единственный раз, когда встречал Седрика, и согласно кивнул. — И всё же, душа моя, у стола мы его видеть не захотим. И ведь не за нужниками ставить его надзирать? Это уже чересчур. — Нет уж, — Кристиан покачал головой. — Если и с этим не справится, только заразы и не хватало. — Ну вот пусть ведает бельём и одеждой. Не он же нас одевать станет и советовать, что носить. Его дело — гонять лакеев. Кафф вздохнул. — Пускай, — сказал нехотя. — Чёрт с ним. Может, и возьмётся за ум? Бывают же чудеса... Седрик едва не упустил своё счастье, на радостях валяясь в ногах у государей. Ещё немного — и Кристиан дал бы ему денег и отправил восвояси, но заметив на его лице отвращение, блудный родич вовремя опомнился, взял себя в руки, поднялся и благодарил уже сообразно своему происхождению. Он внял распоряжению Кристиана пореже мелькать перед глазами и превратился в невидимку. Об успехах Седрика государи узнавали только от Авуэна, а тот — от дворцового кастеляна. Удивительно, но бывший пьяница и транжира, кажется, нашёл себя на новом поприще, расстарался. Лакеи без дела не сидели и готовы были облачить государей во всё готовое, чистое и пахнущее приятными отдушками по первому щелчку — и всегда сообразно погоде и обстоятельствам. Лени вздохнул с облегчением и выбросил Седрика из головы. Вокруг было столько интересного — книгопечатание, ценные минералы, мастера и умельцы, новые школы, задумки, планы. Кристиан, казалось, тоже забыл о бывшем графе Марче.

* * *

Гарет возвращался из родовой вотчины его величества Ленарда, с радостью глядя по сторонам на бывшие пустоши, заботливо очищенные от камней и кореньев, вспаханные и засеянные; на зеленеющие озимые, на молодую луговую траву. Ещё раз оглянулся на повозку позади себя: там, под навесом, дремали, сопя носами, его младшие братья. Он всегда брал волчат с собой в имение, баловал мальчишек, хотя они могли остаться и в замке, вместе с младшими детьми Мастера мечей Мартина Люса. Но учитель, приставленный к детям, обычно без ворчания отпускал близнецов. Учились те старательно и охотно: навыки к учению привили им ещё в монастыре заботливые сёстры. Забирая братьев из обители, Гарет с удивлением смотрел на их первые слова, выведенные печатными буквами. Дарон, старше брата на целых десять минут, и тут был впереди. А младший, Кайн, старался не отставать. Похожи волчата были почти как две капли воды, а вот нравом разнились. Дарон вечно придумывал проказы и тащил младшего за собой. Гарет был вынужден приставить к ним няньку, после того как с ужасом обнаружил обоих волчат в клетке со зверолюдкой. Хотя Гейри детей не обидела, а позволила чесать себе шерсть и мять бока, сколько им вздумается, но Гарет на другой день всерьёз искал у себя в шевелюре первые седые волосы. Устроил братишкам настоящую выволочку, на свой взгляд, то есть обнял их крепко, сказал, что очень любит, и взял обещание никогда так больше не делать. В клетку Гейри мальчики больше не забирались, но не мог же Гарет перечислить все укромные местечки в замке и вокруг него! В имении волчатам было раздолье: Гарет сразу отдавал их на попечение деревенской наставнице, и мальчишки присоединялись к ватаге крестьянских детей, благо учились те пока что тому же, что их приятели из города — чтению, письму и счёту. С ними же волчата и обедали, а потом резвились в саду за господским домом. Тем временем Гарет обсуждал дела с Миро, беседовал со священником, целителем и колдуном. По сути эти четверо и управляли имением, а Гарет только приглядывал да входил в нужды общины. Он отправлял регулярные отчёты в столицу, а государь Ленард их внимательно читал и всегда посылал ответ: порой просто благодарность за службу, а порой — и распоряжения. Этим вниманием он окончательно завоевал полную преданность Гарета и великое почтение с его стороны. Если раньше Гарет нет-нет и жалел, что судьба увела его в сторону от воинской стези, то теперь он был готов служить господину и государю на любом поприще, а если понадобится — и жизнь за него отдать. О воинской выучке, впрочем, не забывал: регулярно тренировался с почтенным Мартином Люсом. Мало ли как всё повернётся? Была ещё одна причина, по которой Гарет брал братьев с собой — пусть он и сам не признавался себе в этом. Отдавая волчат на попечение наставнице, а при отъезде забирая их, он имел возможность видеть молодую женщину и говорить с нею. Как оказалось, была она бывшей послушницей, так и не успевшей принять обеты в той самой обители Блаженной тени, куда когда-то отвезли близнецов. Волчата хорошо её помнили, и Дарон смазал торжественность момента, когда Гарет хотел было поприветствовать наставницу, как подобает, — от имени его величества Ленарда, и от своего собственного. Волчонок с радостным визгом повис у неё на шее. Арета была старше Гарета на два года — довольно заметная разница по тем временам, когда её ровесницы имели уже по двое, а то и по трое детей, поэтому она не замечала, как молодой господин всякий раз волнуется, когда здоровается с ней, спрашивает о том, как вели себя волчата. Или делала вид, что не замечает, понимая, что юношеское смятение — это одно, а серьёзные чувства и намерения — совсем другое. Гарет до того и не задумывался о женитьбе, семье, чувствах. После смерти родителей он замкнулся на братьях, думая только о них, о том, что нужно поставить их на ноги, защищать, помня об их крови. Волчата прожужжали ему все уши, расписывая деревенскую наставницу, а их мнение много значило для брата и опекуна. И хотя крестьянская кровь Гарета и давала о себе знать, когда он смотрел на весенние поля, всё же в глубине души шевелился червь сомнения и тревоги. Вот уже два раза волчата упоминали, что к наставнице захаживает не кто иной, как медвежий староста Венцик. А тот был мужчина ещё не старый, видный и холостой. И чем ближе подъезжал Гарет с волчатами к городу, тем сильнее стучало сердце от ревнивых дум. Того гляди, приедет он в следующий раз в имение, а там уже свадьбу сыграли. Въехав во двор замка, Гарет спешился, несколько рассеянно взял на руки спящих волчат и, поднимаясь по ступеням к дверям, едва не споткнулся. Очнувшись от дум, он поспешил отнести братьев в их комнату. Через несколько минут к нему пришёл слуга и передал распоряжение барона Джулиуса — прийти для беседы. Для старого солдата этикет мало что значил, и Гарет не стал заставлять его ждать и переодеваться с дороги. — Ваша милость, — войдя в кабинет, Гарет поклонился. — Проходите, досточтимый Вильд, — последовал ответ. Гарет, как и всегда, слыша такое обращение, слегка напрягся. Всё ещё не привык. Правда, барон тут же перешёл на неофициальный тон и даже предложил выпить с дороги кубок вина. — Да, и приходи со мной ужинать, сынок, — прибавил он, — скучно одному за столом сидеть. Досточтимые Альбер и Овайна в сопровождении небольшой свиты, куда присоединилась, разумеется, и сестра Альенора, уже две недели как отбыли в Каррас. Альбер решил навестить отцовское имение, и барон спокойно отпустил с ним дочь под бдительным присмотром монахини. А Каделла, разумеется, место своё знала и трапезу с ним делить не спешила. Сидела только за общим столом, при свидетелях. Так что барон успел заскучать. — Это большая честь, ваша милость, — поклонился Гарет. Он послушался барона и сел на стул. — В имении всё благополучно? — спросил Джулиус. — Да, ваша милость, там всё замечательно. — А что же ты такой смурной приехал? Гарет смутился. Отвёл глаза, надеясь, что барон не заинтересовался его хмуростью всерьёз и скоро забудет о своем вопросе. Однако Джулиус так просто не успокоился. — Девица! — воскликнул он, сам ответив себе. — Точно! Вот и ты попался, сынок. «Сынок» почувствовал, как краснеет. — И девица, и нет, ваша милость, — пробормотал он. — То есть… она бывшая послушница… но она немного старше меня… — Да разве это беда! — беззаботно рассмеялся Джулиус. — Старше, значит, опытнее и мудрее, поверь, именно это тебе и нужно, сынок. Да хороша ли девица? Впрочем, к чему вопрос! Коли так тебя зацепила, несомненно, хороша. При слове «опыт» Гарет сначала покраснел, а потом, подумав, какой смысл может вкладывать в это слово старый волокита, побледнел. — Да полно тебе гневаться, — примирительно промолвил барон. — В монастырь, чай, не только девственницы уходят. Мало ли что у неё в жизни было. А ты, поди, только смотришь, вздыхаешь про себя, и слова лишнего сказать боишься? Поверь моему опыту: никто не может так выслушать, как женщина, но на первых порах они любят, чтобы с ними беседовали о том, что интересно им. Так что ты не тушуйся, а то, неровен час, уведёт кто-нибудь поязыкастее. «Венцик», — подумал тут же Гарет и снова приуныл. Медведь был, что говорится, дамским угодником, куда с ним тягаться. — Так-так, — сказал барон, продолжая странный диалог с собеседником, который отвечал всё больше взглядами и меняющимся цветом лица, — вижу, что повод для тревоги у тебя есть. И кто же твой соперник? Гарет, не в силах больше молчать, рассказал о кузнеце-оборотне. Джулиус, вспомнив, как один из медведей обхаживал Каделлу, нахмурился. — Вот что, сынок, отдохнёшь ночь, а назавтра поезжай опять в имение. И без волчат твоих, они тебя только отвлекать станут. — Да как же я к ней… — начал было Гарет. — А вот так! Если уж без повода не смеешь подойти к девице, тогда тебе не о романах надо думать, а умелицу искать, которая из тебя мужчину сделает. Не помочь ли с выбором? — Ваша милость! — воскликнул Гарет, краснея еще пуще. — Полно-полно, сынок, это всё только жизнь, — Джулиус поднялся, по-отечески похлопал парня по плечу. — Я ещё попляшу на твоей свадьбе. Гарет воспользовался милостивым разрешением барона и наутро уехал обратно в имение, против обыкновения оставив волчат на попечение няньки. Когда он появился в бывшем господском доме, Арета немного удивилась, но не подала вида. Она была свободна почти целый час: дети занимались со священником. Гарет решил, что это счастливый знак, и, хотя колени от волнения у него подгибались, попросил наставницу уделить ему несколько минут для разговора. — Чем могу служить вам, господин Вильд? — спросила Арета, когда они уединились в комнате, где дети обычно обедали. — Помилуйте, — почти пролепетал Гарет и покраснел, — это я должен служить вам… будучи воином… Он совсем стушевался. — Как воин, вы должны служить командиру, — усмехнулась Арета. — Наместнику и королю, храни его Единый. Учительнице солдаты ни к чему. — Воину подобает также служить прекрасной даме, — ответил Гарет, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Пусть я и не рыцарь… пока что. — И как же вы намереваетесь мне служить, мейстир Вильд? Кровожадных драконов в окрестностях нет, злобные колдуны не стремятся в наш тихий уголок, чтобы превратить меня в лань или тыкву, да и шлейфа у меня нет — и носить его за мной не нужно. — Не смейтесь! — Гарет вспыхнул и, забыв о манерах, схватил Арету за руку. — Пожалуйста! — Мейстир Вильд! — сказала она, отстраняясь. — Простите! — Гарет отпрянул, разжав пальцы. Арета начала догадываться, что молодой человек так часто ездит в имение не только по делам службы. Что ж, молоденький совсем, кровь горяча — всё это было вполне объяснимо. — Не подумайте ничего дурного, — говорил меж тем Гарет, — намерения мои самые честные… — Честные — это как? Жениться собрались? — спросила Арета. — Прошу вас, госпожа, — продолжал Гарет. — Для меня это будет честь. И малыши к вам так привязаны... Арета охнула. Нет-нет, она была мудрой женщиной, и упоминание о младших братьях подсказало ей, что и собственным детям Гарет станет хорошим отцом. Знать, не только молодая плоть хочет утолить желание, думает юноша о будущем, мечтает о верной подруге. — Я польщена вашим предложением, — сказала Арета, — но вынуждена отказать вам, мейстир. Я вижу, что нравлюсь вам, возможно, вы даже немного влюблены. Сама же я искренне уважаю вас. Что ж, для хорошего брака и такого бывает довольно. Но больно уж вы молоды, мейстир. Не обижайтесь, но без взаимной любви я не решусь на такой брак. Жизнь моя тут наладилась… Гарет вздохнул. — Если я молод, госпожа, — сказал он, — то этот недостаток определенно пройдет со временем. Не отвергайте меня окончательно, прошу вас. — Вы избавитесь от недостатка, а у меня он появится. Я же вас старше. Не хочу завлекать вас ложными надеждами, мейстир, — Арета покачала головой. — Может, я не первый, кто делает вам предложение, госпожа? — ревниво спросил Гарет. — Нет, не первый, — призналась наставница. — И я не влюблена в этого… человека. Но вот что я вам скажу: жена должна быть ровней своему мужу, мейстир. У вас впереди славная жизнь, а я стану только обузой. Вы живите, радуйтесь юности, служите нашим государям, заслужите почёт и уважение, которого вы достойны. Придёт время — вы найдёте себе достойную жену, младше себя, которая родит вам сыновей. А я найду своё счастье здесь. Храни вас Единый, мейстир. Не держите на меня зла. Идите своей дорогой, а я пойду своей. — Я настолько противен вам, госпожа? — спросил юноша безнадёжно. — Нет, — Арета тепло улыбнулась, — вовсе нет. Вы очень милый, господин Вильд. Я была бы рада иметь такого сына, как вы. Гарет уставился на женщину, думая, может, ослышался? Но на лице наставницы застыло всё то же безмятежное выражение. — Желаю вам счастья, госпожа. — Гарет поклонился. — Я больше не потревожу вас. С этими словами он выбежал из дома, вскочил на коня и пустил его галопом в сторону тракта. Арета подошла к окну и посмотрела юноше вслед. Ей было жаль его, но она решила разрубить этот узел раз и навсегда. Сегодня она опять ждала Венцика и собиралась ответить ему согласием. Медведь ей нравился и, пожалуй, был даже любезен её сердцу. Рослый, статный, сильный, доброго нрава, хозяйственный — где ещё такого мужа найдёшь? Подумав о медвежатах, Арета усмехнулась, мечтательно вздохнула и пошла готовиться к уроку грамоты. Почтенный Иллёр Венцик к сватовству отнесся со всей серьёзностью. Старший его брат и управляющий Миро явились к Арете, обвязанные новыми, ярко расшитыми шарфами через плечо, держа в руках корзинки со сластями и яблоками и красиво завернутый дар: из города привёз кузнец Венцик модную новинку — печатную книгу. Женщинам, понятное дело, при сватовстве обычно дарили другое: спицы с шерстью, или иглы с шёлком да пяльцы, кому и коклюшки, кто в каком рукоделии горазд, но для наставницы, рассудил медведь, книга была бы милей. Да и хорош был подарок — с гравюрами, ясным, красивым шрифтом, стоил своих денег, одним словом. Дар на невесту произвёл впечатление. Она даже забыла на минуту о сватах, листая страницы и ахая. Потом спохватилась, сердечно поблагодарила и просила передать уважаемому Венцику её согласие на брак. Со свадьбой тянуть не стали. Дом у Венцика был новый, большой и уютный — только хозяйки в нём не хватало. Апрель ещё не закончился, а уж закатили пир, пригласив всех поселян. Гуляли в господском доме, накрыв столы в комнате, где обычно управляющий совещался с арендаторами. Гарет, узнав о свадьбе, впервые в жизни напился с горя, получил от барона нахлобучку, а потом, по его же совету, нашёл в имение учителя, а то так всех наставниц расхватают. Илария Шалья и Барток в сопровождении небольшого отряда охраны, который полагался наследнику больше для проформы, потому что Барток один стоил целого отряда, проезжали по столице. На холмах, которые высились на окраине Илакшера и были хорошо видны, если смотреть вверх по главной улице, красовались новенькие домики, построенные на деньги, полученные горожанами из средств калхедонского посольства и частично из княжеской казны. Участки вокруг давно заброшенного гостиного двора были выкуплены, старые строения снесены, и вовсю шло строительство посольских палат. Гостиный двор ремонтировался, заново облицовывался мрамором, неподалёку возводились конюшни и служебные помещения, разбивался тенистый сад, прочищались водоводы, менялись трубы. Вновь назначенный послом в Иларии князь Иракли пока что жил во дворце — как и необходимые ему на первое время чиновники. — Тебе не кажется, что ты напрасно ответил на второе письмо Нардина так уклончиво, душа моя? — спросил Барток. — Не думай, что я набиваю нашей невесте цену, но и отдавать сестру без всяких условий я не намерен, — ответил Шалья. — Но я могу тебя порадовать: художник, присланный из Калхедонии, приступил к созданию портрета Анжалы. — Это уже кое-что. Раз художник пишет портрет — значит, твой отец не возражает? А как твоя сестра сама относится к сватовству? — Она побаивается Нардина. Он всё-таки намного её старше, но она прислушивается к моему мнению. К тому же Лени ей по сердцу. И о его младшем брате она от меня слышала. Человек бессердечный и суровый не мог бы воспитать такого утончённого юношу. Барток улыбнулся. — Он ещё и лучник, не забывай. — Помню, — кивнул Шалья. — И совсем не воин. Да это, пожалуй, уже и не важно. Уверен, брат позаботится о нём... и эта девушка, Овайна, никогда не даст его в обиду. Он помолчал и продолжил: — Анжала, впрочем, старается привыкнуть к мысли о браке. Думает о нашем отце, считает Нардина кем-то вроде него. — Как бы она не испугалась, когда дело дойдёт до первой брачной ночи. Нардин — мужчина горячий. Хотя… Мать Лени вышла за него замуж невинной, так что с девственницами он дело имел. Прости, если моё замечание покажется тебе неуместным. — Да что тут неуместного? Такова жизнь. Боюсь, это нам придётся объяснять Нардину, что, хотя наши невесты и невинны, они всё ж знают, откуда берутся дети, и совсем не боятся этой стороны супружеской жизни. — Поговорить с ним придётся. Судя по рассказам, первая его жена была домашней и тихой, вторую он уже с ребёнком взял. Как бы не принял отсутствие страха за... нечто другое. Брак, конечно, не расторгнет, но может изрядно отравить девочке жизнь. Жаловаться-то она не будет, думаю? — Нет. Добродетель в терпении, — вздохнул Шалья. — Но время ещё есть. И с Анжалой поговорить, и с Нардином. Солнце поднималось всё выше, и пора было скрыться под благословенной тенью княжеского сада. Передав поводья слугам, Шалья и Барток нашли младших княжон, которые отдыхали в беседке. — Братец, Барток! Присядьте и выпейте с нами шербета! Чадри хлопнула в ладоши и откуда-то, как по волшебству, явились служанки с подносами. Шалья и Барток солидно устроились в резных креслах. Барток привычно, даже не отдавая себе отчёта, отпил глоток из чаши и протянул её любовнику. Княжны переглянулись и засмеялись. Чадри сама наполнила вторую чашу и подала её Бартоку. — Когда ты сегодня позируешь художнику, Анжала? — спросил Шалья. Княжна слегка покраснела. — После дневной трапезы, брат. — Ты помни, тебя никто не неволит. Если не хочешь выходить за Нардина Хамата, скажи прямо, пока ещё можно прервать сватовство. — Я не то что не хочу. Я боюсь. Чужая страна, чужие обычаи. И вера другая. — Ты не перейдёшь в их веру, — сказал Шалья. — Я буду настаивать на этом. С тобой поедут жрецы и хотя бы домашнее святилище у тебя будет. Требовать от Нардина отречься от Единого и поклониться нашим богам тоже не стану, хотя бывало и такое. — Но будет ли народ почитать меня как свою царицу, если я буду поклоняться своим богам? И не захочет ли царь Нардин взять себе вторую жену-единоверку, ведь у них в ходу многожёнство. — Твоя сестра рассуждает как истинная дочь правителя, — заметил Барток. — Вторую жену, да и третью, да хоть сколько, — трезво сказал Шалья, — коль это в их обычаях и его власти, никто ему не запретит брать. Но ты будешь царицей, равной ему и первой из всех. Анжала нахмурилась. Барток почувствовал, что ещё немного — и в молодой княжне проснётся фамильный нрав. Он посмотрел на неё, поймал взгляд почти уже загоревшихся упрямством чёрных глаз и едва заметно покачал головой. — И почему же царь Нардин не прислал свой портрет? — продолжала упрямиться княжна, хотя поняла намёк Бартока и перевела разговор на другую тему. Шалья рассмеялся. — Не волнуйся, сестра. За хромого и кривого я бы тебя не сватал. Нардин, пожалуй, хорош собой — на свой манер. У него светлые волосы, решительные и мужественные черты лица и голубые глаза. От вашего союза родятся очень красивые дети. Барток тоже не удержался от смеха, но по другой причине. — Княжна, уж поверьте мнению человека, который родился и вырос в чужих для вас краях. Нардин очень красив. — Анжала станет царицей, — Чадри захлопала в ладони. — Как наша старшая сестра! Жаль только, в чужой стране. — Не так уж и далеко эта страна. У нас под боком, — заметил Шалья. По дорожке, то и дело кланяясь, к ним подошёл слуга. — Молодой государь, отец ваш зовёт вас к себе. — Опять дела государства? — огорчилась Чадри. — Оставь нам хотя бы ненадолго брата нашего Бартока. Мы вас почти не видим. Только ведь два дня назад вы возвратились из Южной гавани. — Сделай милость, душа моя, побудь с этими упрямицами, — улыбнулся Шалья. — Побуду. Уж больно вкусен шербет, — подмигнул Барток. Судьба ему благоволила. Не успел он просидеть и двадцати минут, рассказывая княжнам о путешествии к южным рубежам Иларии, когда от княгини прибежала Махима с вестью, что та зовёт Чадри. — Сестрица, там пришло письмо от твоего жениха. Иди скорее! Чадри чинно встала, но не прошла и несколько шагов, как подобрала подол юбки и побежала вслед за Махимой, что вторая маленькая обезьянка. Барток остался с Анжалой наедине. — Как удачно всё сошлось, — сказала та. — Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, дорогой брат. — Понимаю, сестрица. Вас мучают сомнения. — Скажите, не будет ли с моей стороны дерзостью и нарушением приличий, если я напишу царю Нардину письмо? — Смотря о чём, сестрица. — Я понимаю, почему брат упрямится, но мне кажется, он не прав… — тут княжна замолчала, будто испугалась своей дерзости. — Мне сложно судить. Сам я более чем «язычник», с точки зрения калхедонцев и гутрумцев. Полагаю, что ни одна вера не противоречит другой. Но насколько я знаю, Нардин не обладает такой гибкостью взглядов на религию, как его старший сын. И вы правы, когда говорите, что подданные Нардина могут не принять вас за свою, если вы станете поклоняться своим богам. Но вы и не предадите их, если по велению сердца примете веру супруга. Уж поверьте мне. Любой жрец и любой служитель Единого скажут вам, что ритуалы без веры — ничто. А вера — ничто без любви к божеству. И Единый, и любой из детей его услышат искреннюю молитву, где бы она ни была произнесена: перед алтарём или в чистом поле. Напишите Нардину о своих чувствах и сомнениях, но вот что бы я не советовал вам делать, так это ставить ему условия. Он человек добрый, но упрямый и вспыльчивый. С ним легче управиться мягкостью нрава и лаской. И в чём вы можете быть уверены совершенно: он будет прекрасным отцом вашим детям. Анжала внимательно слушала речь Бартока и согласно кивала. — Но я очень боюсь, что лишусь любви брата, если решу принять веру мужа. — Шалья может обидеться, но он вас не разлюбит. В конце концов он поймёт вас. Барток поколебался немного, решая, можно ли позволить себе быть с княжной полностью откровенным, и сказал наконец, негромко и доверительно: — Должен заметить, сестрица, что в браках царей и королей к женщинам относятся куда как снисходительней. Измени вере царь — и самое малое, что его ждет, это мятеж, за которым вполне ожидаемо последует потеря короны, а то и головы, на которой она держится. От мужчины ждут верности себе, стране, своим богам, а от женщины — всего лишь верности своему мужчине. Не возьмусь судить, справедливо ли это, уж всяко не честно — если половине народа отказывают в твердых принципах и даже в свободе выбора веры, но царица, сменившая веру, и язык, и обычаи в браке, ценится народом её мужа гораздо выше той, что хранит верность своей стране. Анжала вздохнула, кивнула своим собственным мыслям. Барток понимал, что княжна уже размышляла об этом. Пусть и юная, она была дочерью правителя и воспитывалась не как обычная обитательница женской половины. — Напишите царю, сестрица, а я передам ваше послание с художником как своё. И у гонца не будет искуса вскрыть его — впрочем, посмотрел бы я на того, кто решится вскрыть моё письмо, и Нардин не удивится поначалу, получив из Иларии весточку. — Так и сделаем, дорогой брат, — улыбнулась княжна. Оставив Анжалу в саду, Барток отправился в оружейную и в ожидании Шальи потренировался немного. Это отвлекало в том числе и от навязчивых мыслей. Поездка на дальние рубежи подарила хотя бы иллюзию того, что он тут нужен не только в качестве любовника княжеского сына. Барток в Шалье души не чаял, но он не привык сидеть без дела, да к тому же мысли о Кристиане и Ленарде не давали покоя. Скорей бы уж государи озаботились о новой двери в Гутрум — взамен той, что осталась в Вияме. Барток то и дело проверял магический проход, но по ту сторону рамы он видел всё ту же пустую комнатку рядом со старым кабинетом Кристиана. Случись что — ведь и весть не придёт вовремя. Да и дорога до столицы тоже займёт некоторое время. А может, там всё хорошо, и Барток больше не нужен прежнему сюзерену? «Снова боишься?» — засмеялся незримый Сифей за его плечом. Барток даже обернулся, хоть и знал, что никого не увидит. «Ты привязался к этим людям, сын». «Ты тоже», — заметил Барток. «Ну что ты, я тут потому, что меня призвали». — Кто призвал? — Барток от волнения сказал это вслух. — Твой любимчик, молодой волк. Сифей возник в оружейной. Он выглядел, как обычно, в своей зелёной тунике, опушённой лисьим мехом. — Ленард не мог тебя призвать! Он верит в Единого! — Какой праведный гнев, ну надо же! — Сифей рассмеялся. — Ну, строго говоря, он меня не призвал. Он просто сказал что-то вроде: «Если бы знал, как позвать, я бы позвал». — Но почему? Что случилось? Взволнованный Барток даже не задумался поначалу о том, почему Лени вообще знает о боге войны. — У них там покушение. — Сифей как ни в чём не бывало поправил рукав туники. — Да не тяни! Барток схватил отца за плечи, но тут же отдёрнул руки. Сифей поцокал языком. — Какое искушение ещё немного поиграть в неприступность. Правда, есть шанс, что вместо сыновних объятий я получу оплеуху. Что ж, однажды я помог тебе, переместив в нужное место, и я сказал, что это первый и последний раз. Но Ленард меня ещё ни разу не просил об услуге. Так что твоё счастье, сын. Твоего князя я предупрежу. Отправляйся в Бранн. Стоило Сифею произнести это, как Барток исчез из оружейного зала.