Бранн
Проводив брата и его жену, Лени в сопровождении Бартока и Авуэна проехал по городу, наблюдая, как его приводят в порядок после торжеств, собственноручно посадил молодой клён в общественном саду, разбитом на месте давнего пожарища, и вернулся в замок. Кристиан в кабинете читал какие-то свитки, щурясь и прикладывая к глазам лиманские стекла в золочёной оправе. Волк внутри Ленарда злобно рыкнул, требуя крови предателей — и немедля.
— Позволь, я тебе почитаю, — сказал он, потому что забота о супруге почти сразу же пересилила гнев на врагов.
— Это донесения из Карраса от наместника Грону, — ответил Кристиан, передавая свиток Лени, — он докладывает о состоянии крепостей у границы с Земеркандом.
Лени быстро просмотрел донесение, не желая запинаться на длинных словах, усмехнулся.
— А обследовал-то наместник не только нашу сторону границы, — сказал он весело.
— Семьи калхедонцев постепенно покидают Гутрум, — заметил Кристиан.
— Оставляя свои поместья тому, кто заплатит дороже.
— Разумеется, кто же станет продавать себе в убыток?
Лени придвинул стул и сел сбоку от стола.
— Но под каким предлогом мы нападем на Земерканд? — спросил он.
— Наши дознаватели нашли уже достаточно доказательств того, что Седрик действовал по распоряжению оттуда. Я пошлю герцогу приказ явиться в столицу для разбирательства. Думаю, он не только не приедет, но решится напасть на Каррас. Но мы будем уже готовы. Нынешний граф Марч ударит с востока.
Лени огляделся, достал из шкафчика большую карту, развернул ее на столе, взял из ларца горсть монет и, вчитываясь в донесение наместника Грону, отмечал золотыми крепости и замки, которые он счел готовыми к любым соседским неожиданностям, серебряными — те, где в настоящий момент устраняли слабые места, и медными — совершенно безнадёжные. Прочитав еще абзац, Лени прикрыл единственный медяк серебряной монетой, — наместник навел порядок и там.
— Убедился, что всё в порядке, дорогой? — улыбнулся Кристиан. — Не переживай. Эта война будет короткой, и я надеюсь обойтись малыми жертвами. Простых воинов, если хватит у них ума сдаться, мы помилуем.
— Это ведь наша земля, — кивнул Лени. — И наши люди. И без того нехорошо, что воевать придется внутри одного государства.
— То, что достается даром, почти не ценится, — тихо заметил Кристиан. — Но пока мы знаем, что война — крайний выход, и пока наши воины понимают, что перед ними не враги, а заблудшие... надеюсь, Единый смилуется над всеми нами.
— Меня ты, конечно, оставишь в столице, — тихо произнес Лени.
Он даже не спрашивал, а утверждал. Заранее знал, что ответит супруг.
— Ты уж прости, душа моя. В другое время я, может, взял тебя с собой в Каррас, но не сейчас. Со мной поедет Барток. А тебе нельзя покидать дворец еще и потому, что вскоре откроется дверь. Нужно будет встретить гостей и сообщить Шалье новости. Да и нашего старого греховодника Джулиуса не оставь без внимания. Мы ведь послали в Виям несколько сынков наших браннских баронов — на обучение воинскому делу. Дай им ласковый монарший пинок под зад, если плохо себя ведут.
— Это-то я запросто, — проворчал Лени. — И с удовольствием даже. Но всё-таки...
Кристиан обнял его, чуть растрепал волосы.
— Не дуйся, волчонок мой, — ласково попросил он. — Будут и на твою долю битвы, как бы мне не хотелось этого избежать. Сам знаешь, Земерканд — лишь первый шаг, а сколько их всего будет — только Единому ведомо.
* * *
Гонцы государей достигли Земерканда, столицы мятежного герцогства, за пятнадцать дней — в спешке, оставляя время на сон только с полной темноты до чуть забрезжившего рассвета, меняя на каждом постоялом дворе взмыленных лошадей. А тем временем другие посланцы мчались в Каррас и графство Марч.
Молодой граф Ронан, получив приказ, тут же стал собирать войско. Он уже успел заслужить доверие и любовь своих рыцарей. Конечно, старушка баронесса Ламанет, чьи земли находились под графской короной, не могла выставить полноценный отряд, зато помогла с провиантом. Через Джулиуса, представлявшего в Вияме государей, приказы прийти на помощь войску молодого графа получили бароны Ларгель и Волькан, чьи земли находились ближе к западным границам герцогства. Бароны, в свое время поддержавшие заговор Кристиана, с готовностью откликнулись. Войско собиралось вблизи земеркандской границы. Отряды сразу переправлялись на другой берег Делуны и двигались по западной оконечности лесов чуть южнее — с тем расчётом, чтобы сразу ударить по пограничному городу Глинессу. Этот город стоял на землях, ранее принадлежавших Вияму, и лишь в годы дележа территорий между двумя герцогствами отошел к Земерканду. Граф Ронан со своими отрядами метил в Шальц — ближайший соседский город к северу. К счастью, ударить в центр между ними противник не смог бы — разве что по реке бы проплыл на лодках, но Делуна не была такой полноводной как Шанна: несколько отрядов лучников по берегам смогли бы перебить людей, а пара метательных снарядов отправила бы суда на дно. Ронан устроил одну подобную засаду, рассредоточив отряд по обоим берегам, метательные орудия приказал замаскировать.
Кристиан полагал, что в случае открытого бунта герцог Сорн нападет прежде всего на Каррас и вряд ли — на Виям, переполненный отрядами наемников. Сражаться на два направления Сорн не сможет. Кристиан снова и снова изучал карты и донесения, пока в королевском замке готовились принять высоких гостей. Господин Авуэн подбирал документы и протоколы, доказывающие измену земеркандца.
Барток предложил ещё один ход: направить в Земерканд нескольких своих выучеников. Армию они, конечно, не заменят, но, возможно, смогут оказать ей помощь. Ни сам Барток, ни его волки не считали удары по вражьей спине чем-то неправильным или недозволенным.
Кристиан, выслушав его, молча кивнул, давая согласие. Лени заколебался, но вспомнил слепоту Кристиана, кислую физиономию земеркандца на их коронации, яд и бумаги, обнаруженные в тайнике покойного уже Седрика, прикусил губу и кивнул тоже.
— Справедливость приходит различными путями, — с улыбкой сказал Барток, понимая сомнения юного государя.
Шли дни. Никто не сомневался, что земеркандец не ответит на приказ государя, и несколько отрядов наёмников уже были отправлены в Каррас под командование наместника Грону. Им предстояло укрепиться на границе с неблагонадёжным герцогством. Извилистое течение Шанны усложняло переход границы обеим сторонам. Изгибы её захватывали то земли Карраса, то Земерканда. Южнее Лина войска Сорна могли спокойно переправиться на другой берег и напасть на земли соседей. Но, с другой стороны, примерно такой же участок границы был доступен для королевских отрядов. Оставалось несколько десятков лиг на спорном участке южнее Овиса. Поразмыслив, государи решили не переправляться здесь на земеркандский берег, не тратить силы отрядов, а ждать нападения.
Простой же люд не обращал внимания на перемещение вооружённых отрядов. Власти не требовали больших податей, чем обычно, размеры провианта, отправляемого наёмникам, не увеличивались, и крестьяне, видя всадников, ровным строем двигавшихся по трактам на запад, полагали, что государи просто решили перераспределить наёмников по всем герцогствам, чтобы не только Вияму нести ношу по их содержанию.
Крестьян волновало совсем другое: ожидался небывалый урожай озимых, и пока не пришло время их жатвы, в деревнях срочно возводили дополнительные молотильни и амбары. Мельники приводили в порядок мельницы, потирая руки и предвкушая большие доходы. Да и весенние посевы взошли дружно. Единый, будто сверяясь по магическим книгам, посылал, когда нужно, то дождь, то солнце.
— Не иначе Небеса благоволят к новым государям, — поговаривали в народе.
Люди смотрели по сторонам и дивились: всего ничего прошло времени, а сколько перемен! По дорогам стало безопасно ездить, по улицам городов уже не сидели ватаги нищих, клянча подаяние, а то и угрозами вытягивая из карманов прохожих монеты — работы повсюду было так много, что те, кого нужда заставила ходить с протянутой рукой, подались на заработки, совсем уж немощных приняли монастыри и приюты, ну а кто пользовался доходами нищих — затаился или был схвачен городскими стражниками и предан суду.
Священники, по велению нового Верховного приора, регулярно посещали дома прихожан, справлялись об их горестях и радостях, приходские советы больше не экономили каждый грош, чтобы выплатить непомерные налоги столичного церковного престола, а пускали деньги в дело: где школу для детей откроют, а где старую починят; где церковь обновят, где священные книги закажут в новомодной печатне.
Хотя государи и держались строгого принципа не вмешиваться в дела церкви, да и церковь не диктовала им, как управлять страной, но на деле именно священники зачастую обращались в городские советы и к бургомистрам с требованием свершить правосудие, заступиться за обиженных, громили с кафедр мздоимцев и пытающихся запустить руку в казну.
Что касается тех жителей Гутрума, которые во времена Целестина таились или боялись настоять на своих правах, то понемногу налаживалось и у них. Легче всего приспособиться к новой жизни было магам и ведьмам. Они просто воссоздали прежние ковены, пересчитали свои ряды и стали понемногу возрождать прежде запретные искусства. В Прибрежных соснах было уже двадцать учениц, да и столичная Академия магии пополнилась новыми мальчиками со всего королевства. Деревенские старосты становились в очередь за магами и ведьмами, чтобы привлечь их в общины.
Оборотни тоже почувствовали себя свободно, но все же стремились найти своих, собраться вместе. О медведях Ленарда слухи шли по всей стране, и вот уже на юге Бранна появилась первая волчья деревня, а по дорогам королевства колесила труппа бродячих актёров, большинство которых внезапно оказались лисами.
Ленард, прослышав о них, послал доверенного человека отыскать лицедеев и передать им вежливое приглашение сыграть во дворце, перед их величествами и ближайшими друзьями.
Приглашение было принято, постановка имела успех, и труппа задержалась в столице почти на два месяца, играя перед новыми и новыми зрителями.
Труднее всего пришлось эльфам. Нашлось их немало, но они так долго таились, так долго жили среди простых людей, что далеко не все решились переселиться в подаренные им леса. Но в Каррасе все же появилась община. Жители деревень под Медидоком с удивлением и любопытством наблюдали, как к лесу стягивались путники, таща на собственном горбу пожитки и везя за собой тележки. Никаких лошадей, ни коров тебе, ни коз, ни свиней.
— Чем жить-то будут? — качали головой люди.
И вот у леса собралось эльфов полтораста, разбили палатки, жгли костры по ночам, пели что-то непонятное, а в одно прекрасное утро вдруг пропали, как будто их и не было.
Власти запретили крестьянам ходить в новый эльфийский лес, пока их не пригласят, под вырубки отвели другие участки, так деревенские и махнули рукой: оголодают — сами выйдут.
А потом началось что-то странное. Лес понемногу стал разрастаться и тянуться ввысь. Старые, заброшенные вырубки вдруг, как по волшебству, очистились от трухлявых пней и гнилья, покрылись кустарником. По весне множество птиц прилетело в лес, хотя прежде гнездовалось не в нем. Даже до деревень доходила эльфийская магия. Родники очищались; там, где раньше росли только крапива и бурьян, взошли вдруг добрые травы. А к маю появились вдруг на трёх сторонах леса чистые тропы. Мужики поразмыслили, решили, что это приглашение, и отправились в чащу. Возвращались с глазами, как полновесные золотые, рассказывали о странных домах, которые будто выросли из-под земли и сложились из молодых деревьев, об эльфийских огородах на полянах, где никто грядки не полол, а трава не глушила всходы овощей, о перепёлках и фазанах, которые бродили между домами, как обычные курицы. Вроде бы мужики возвращались трезвыми, никто их заколдованными отварами не поил. Конечно, по рассказам побывавших в чаще, эльфы пока что еле выживали, нуждались в муке, кое в какой утвари. Так отчего же не помочь соседям? Понемногу наладили обмен. Отвезли в чащу не только провиант, но и шерсть, которая осталась не оприходованная с зимы, взамен получили пряжу и отличные ткани. Посовещались, кто кому что может дать, в чём помочь.
— Да чего? Ну эльфы, — стали поговаривать крестьяне. — Ну деревня и деревня. Больше пользы от них. Вон и земля стала добрая, глядишь — и всякой живности прибавится. Лес стал к горам тянуться, а там всё одно — никто не живёт до самых пограничных застав.
Так понемногу Гутрум входил в лето: тёплое и мягкое на севере, жаркое и долгое на юге. Но незаметно для простого люда вокруг Земерканда смыкалось кольцо, а государи подумывали и о другой возможной войне — с Макенией.
Таинственный и коварный сосед не давал покоя Кристиану. В трёх подвластных ему герцогствах макенские купцы находились под постоянным надзором, их корабли в Ахене досматривались с особым тщанием.
Нельзя сказать, что граница с Макенией была легко проходима для войск, но когда-то в древности те же лиманцы без особого труда вторглись в соседние земли, миновав горные перевалы. Узнав о беспорядках в Гутруме, макенцы могли бы попытаться отвоевать себе часть земель на южной границе. Прежде их прельщала Калхедония, и предшественнику Нардина, полоумному Фирмину, пришлось откупаться от угроз снижением таможенных поборов. Теперь же, когда на престол взошел новый царь, времена свободной торговли для макенцев миновали, но они бы не рискнули напасть на соседа, к тому же подружившегося с могущественной Иларией. А война макенцам была нужна, пусть даже небольшая, лишь бы победоносная. Да и многочисленным наследникам тамошнего царя необходимо было помахать саблями на поле боя, чтобы не сидели они во дворце, не мечтали о престоле.
Макенский маг, обучавший Йоана языку и тонкостям дворянского обхождения на макенский манер, а Тахира — грамоте доложил государям, что ученики его делают успехи. Ленард, довольный тем, как постепенно планы их обретают вполне реальные очертания, послал разузнать, не покинула ли столицу лисья труппа, и коли нет — пригласить их в ближайший свободный день во дворец, дать представление для узкого круга. Отказа, само собой, не последовало. Ленарду хотелось устроить небольшой праздник перед отъездом Кристиана в Каррас, пригласить Мельяра с женой, пару особенно приближённых к престолу членов городского совета.
Актёры прибыли рано утром, разместились в отведённых им комнатах, принялись распаковывать костюмы, готовить декорации, гримироваться. Тахир, освобождённый от занятий с магом, крутился рядом, с любопытством разглядывая незнакомых людей и непонятные вещи.
Давно не видел он столько оборотней в одном месте за раз. В труппе играли и мужчины, и женщины, роли отводились строго по традиции: король или вождь, или отец семейства, его жена, герой, которому предстояло преодолеть различные препятствия, возлюбленная героя, пара смешных персонажей, отпускавших шуточки на злобу дня, слуга героя и служанка героини, злодей или злодейка.
— Ты откуда будешь такой смуглый? — спросил у Тахира «король», как раз подводящий глаза, чтобы лучше смотрелись из зала.
— Из Макении, — нехотя ответил мальчик.
— Вот оно как… Герша! — крикнул он, и на его голос обернулась молоденькая девушка, игравшая служанку. — Глянь: тут твой соплеменник.
Девушка подошла поближе, с интересом уставилась на Тахира.
— Алсим, —поздоровалась она.
— Матадиалсим, — отозвался Тахир. — Ты тоже лиса?
— Тоже, — кивнула та. — А ты? — она присмотрелась к мальчику и покачала головой. — Нет, ты бесхвостый. Как же ты здесь очутился?
— Меня купили, а потом освободили, я учился у деревенского колдуна, который спас меня. А ты как очутилась здесь?
— Мы с мамой сумели пробраться через границу, когда... когда всех остальных убили солдаты, — ответила Герша.
— Мать-то жива? — спросил Тахир.
— Нет, померла давно. Лет пять уже. Здесь мы тоже прятались, но нас хотя бы не отлавливали. Жили в городке к югу от Телены, а когда мама умерла, я пошла побираться, и меня вот, подобрали. Оказалось, что тут все свои. А теперь хорошо, теперь государи новые, и один из них наш, оборотень.
— Да! Каскырэрени! Великий волк!
— А ты кто во дворце? — спросила лисичка. — Служишь государям или приехал с кем-то из гостей?
— Я выполняю одно важное поручение государя Ленарда, — уклончиво ответил Тахир.
Лисичка церемонно поклонилась, чуть присев, как подобало придворной даме.
— Прошу прощения, что отвлекла вас, досточтимый, — говорила вроде бы и серьёзно, а вроде и насмехалась, но не обидно.
— После представления поговорите, — вмешался тут глава труппы. — Иди, Герша, готовься.
К вечеру с помоста в пиршественном зале слуги убрали столы — там предстояло играть актёрам.
Перед импровизированной сценой поставили резные кресла и стулья. В первом ряду сели Кристиан и Лени. Барток занял место по левую руку от Кристиана, чуть позади, справа от Лени уселись Мельяр и Латиша. Прочих гостей разместили во втором ряду. А на балконах зала расселись Йоан и Маттиас, Авуэн, сестра Уэлла, Тахир и его наставник. Макенский колдун уже слышал от мальчика, что одна из лисиц такая же беглянка, как и он сам.
Пьеса была обстоятельной и долгой. Но в конце концов стараниями заботливых и преданных слуг козни сурового отца героини были преодолены, злодеи посрамлены и даже поколочены палкой, и влюблённая пара соединилась в нежном поцелуе. Зрители хлопали, весело повторяли понравившиеся шутки, актеры несколько раз выходили кланяться.
«Вот закончим воевать, — думал Лени, — и можно будет издать указ, чтобы в больших городах строили особые здания под театры. Чтобы можно было менять декорации, чтобы зрителям отовсюду было видно и слышно. И чтобы актёрам не скитаться по дорогам и не искать себе места для ночлега и для постановки».
Мечтая, он не замечал, как Кристиан смотрит на него с доброй усмешкой, будто читая мысли.
Тахиру очень понравилась Герша на сцене, он и другу своему рассказал про лисичку-соотечественницу, и Йоан охотно похлопал симпатичной, игравшей служанку актрисе, по его мнению, почти такой же милой, как её светлость Овайна, по-прежнему остававшаяся для него недосягаемым идеалом.
После ужина о том, что одна лиса родом из Макении, знали уже и государи. Они совещались недолго, и наутро труппа уехала из столицы, пусть и с более чем достойной платой за труды, но не досчитавшись одной актрисы.
Герша осталась во дворце, не понимая, чего от неё хотят государи. Первый день колдун расспрашивал её, что она помнит о жизни на родине, проверял знание языка, исправлял ошибки. Тахир крутился тут же, в той же комнате, больше похожей на классную. А в стороне сидел молодой рыцарь, внимательно слушал, в разговор не вмешивался.
Заниматься им троим было велено вместе, свободное время проводить тоже вместе, чтобы привыкнуть друг к другу, познакомиться, сдружиться. Лисье чутьё подсказало Герше, что рыцарь безнадёжно влюблён, она пожалела его и относилась скорее с сестринской жалостью. Зато с Тахиром они быстро нашли общий язык, вспоминали родину, бегали по дворцовому саду, играя в прятки. Герша однажды даже показала мальчику свой звериный облик. Позвала в дальний конец сада, спряталась за кустами, перекинулась, а потом вышла, стесняясь и боясь, как бы мальчишка не высмеял, как бы кто посторонний не увидел.
В отличие от волков и медведей, которые в звериной шкуре напоминали обычных животных, лисы отличались от своих пушистых родичей и размером, и телосложением. Более крупные, с ногами более длинными, худые, поджарые — их-то любой человек сразу мог отличить, разве что принял бы в потемках за большую тощую собаку. Среди лис встречались только две масти: рыжая и черно-бурая. Герша была из последних. Тахир с удивлением разглядывал диковинное существо, осторожно поглаживал пушистый бок.
— А тебе больно превращаться? — спросил он.
Лиса мотнула мордой. Нет, мол, ничего.
— Говорят, что волкам очень больно. А медведям — совсем нет.
Лиса вильнула хвостом — насмотрелся, мол, и убежала за ширму.
— А ты государя в облике волка хоть раз видел? — спросила она, выйдя вновь уже одевшись и вытирая платком остатки слизи на лице.
— Видел один раз из окна, — хихикнул Тахир. — Он со своим супругом, государем Кристианом ночью по саду… гулял.
Тахир все-таки проявил скромность и не стал рассказывать, что вовсе не чинно государи прогуливались, а бегали по дорожкам наперегонки.
Герша засмеялась, представив себе, как может «гулять» по саду молодой волк. Тахир помялся, но тоже развеселился, решив, что они не над государями смеются, а над волчьими проделками, а значит, и непочтительность не проявляют.
— Как думаешь, зачем с нами занимаются, зачем учат? — спросила Герша у мальчика, садясь на скамью.
— А чего думать-то? — пожал плечами Тахир. — В Макению хотят послать. Шпионами. Государи хотят знать, что там происходит. Наши купцы туда товары сами не возят, продают макенским, команды кораблей только в портах и бывают.
— В Макению попасть не так-то просто, — покачала головой Герша. — Но я бы что угодно сделала в благодарность государям за свободу и возможность не бояться, а жить, как и любой другой гутрумец.
— Выбраться оттуда и того трудней, но вот у тебя, у меня, у наставника нашего получилось же. А если можно выйти, так можно и войти.
— Это пусть кто поглавнее нас думает, что да как.
Тахир был вынужден согласиться с подругой.
В свободное от занятий время они вдвоём бегали по столице, осматривались и, по меткому выражению соборного звонаря, стали затычкой во всех бочках. До колокольни неразлучная парочка тоже добралась, а с высоты было хорошо видно, что на ближайших улицах делалось, где и что строилось, а как-то раз Тахир и Герша даже смогли полюбоваться, как приоры и приорессы собираются на очередной совет.
Несмотря на то, что земеркандского герцога в столице не ждали, никто из церковной иерархии не посчитал новый съезд лишним. К тому же мятежный земеркандец подкинул задачу и им. После избрания Мельяра на пост Верховного его место занял молодой преемник, бывший раньше приором одного из монастырей. Но не прошло и пары месяцев, как до Мельяра дошла весть, что новый земеркандский приор скоропостижно скончался. Накануне покойный побывал на пиру в герцогском замке, а на утренней службе внезапно почувствовал себя плохо, еле добрался до резиденции, где у него началась кровавая рвота, понос, и к вечеру ему уже заказывали гроб.
Посылать нового смертника на его место иерархи не решились, но в копилке преступлений земеркандского герцога прибавилось еще одно. Кристиан, который участвовал в обсуждении судьбы несчастного приора, заявил, что посылать дознавателей сейчас не стоит: земеркандец только поспешит разделаться со свидетелями. Пусть думает, что королевская власть не решается связываться с ним. Все сроки его прибытия в Бранн прошли, а по закону он ответит, когда королевские войска войдут в столицу герцогства.
Оставляя столицу на супруга и на Верховного приора, Кристиан начал собираться в поход. Ленард мрачно следил за сборами, присутствовал на переговорах с военачальниками, делал записи себе в памятную книжицу, чем в первую голову следует заняться, пока Кристиан усмиряет мятежного земеркандца.
Распоряжения Кристиан оставлял толковые, обстоятельные, но Лени все казалось, что муж о чём-то умалчивает, то ли не знает, как подступиться, то ли... не доверяет. До сих пор! То и дело Лени себя одёргивал: от усталости, наверное, глупости лезли в голову.
За пару дней до намеченного отъезда Кристиан позволил себе небольшой отдых, спать отправился часа через три после ужина, не засиживаясь до глубокой ночи. Ленард обрадовался, хотя и понимал, что близка долгая разлука. И сначала всё было хорошо: Кристиан в эту ночь будто вернулся в те дни, когда он был "пожилым герцогом". Но когда, удовлетворённые, они оба растянулись на широком ложе, Лени неожиданно услышал:
— Если что-то случится... если со мной что-то случится, — Кристиан говорил медленно, словно сам себя уговаривал, — твоя задача — Гутрум. Посоветуйся с Мейнир и преподобным, найди достойную жену и...
— Что?! — волчонок даже вскочил, думая, что ему послышалось.
— Тебе придется править, дорогой. И после тебя должен остаться наследник.
— Да я даже слышать не хочу о том, что с тобой случится беда! Да с чего?! Ты ещё скажи, что собираешься вызывать этого... на поединок! И так ты заботишься о государстве?
— Не собираюсь, — покачал головой Кристиан. — Только и еду не на прогулку. Надо всё предусмотреть. Все возможности. Так я забочусь о государстве, радость моя.
— Что ж ты не женился? — взвился волчонок. — Позаботился хотя бы о герцогстве!
Кристиан помолчал.
— Я и женился, — сказал он наконец с грустью. — С Амалией, сам знаешь, как вышло. А после неё... и предлагали, да не мог уже. И не хотел.
— Знаешь что, дорогой, оставайся-ка ты в Бранне, а я поеду. Ну а что? Я себя заранее не хороню, рисковать зазря шкурой своей не собираюсь. А ты женись! У тебя кровь получше моей будет, наследник выйдет о-го-го какой!
— Мой наследник — ты, — просто сказал Кристиан.
— Вот и доверяй своему наследнику, — коротко буркнул Лени и повернулся на бок спиной к супругу.
— Доверяю, — сказал Кристиан, как показалось волчонку, сухо и холодно.
Лени скукожился под одеялом и закрыл глаза. Он злился на Кристиана: ну вот же выдумал! Жену ему. Ещё чего! Но при этом Лени ждал, что супруг обнимет его, как-то успокоит. Лежал-лежал, не заметил, как уснул.
Кристиан до утра не мог заснуть. Случай с отравлением заставил его чувствовать себя уязвимым, выбил почву из-под ног. Пусть он успешно скрывал эту неуверенность, но помнил о ней и знал. Нет, он, конечно, сглупил. Надо было с Фрайдой поговорить, с Мельяром, оставить волчонку письмо, чтобы вскрыли в нужный момент. Но доверял ведь. Надеялся, что Лени поймёт, почему он просит его о таком, поймёт, что когда на кону будущее королевства — не до собственной гордости.
Весь следующий день, как показалось Кристиану, Лени был донельзя холоден. Он по-прежнему исполнял свои обязанности соправителя, на людях выглядел спокойным и сосредоточенным, но между ним и Кристианом будто каменная стена выросла. Так было почему-то легче, а впереди ждала ещё одна бессонная ночь: волчонок не отказал в близости, к давешнему разговору больше не возвращался, а Кристиан потом до рассвета смотрел на спящего супруга. Вроде бы всё хорошо, а на душе муторно. Впервые между ними случилось то, что называется сухо: супружеский долг.
Рано утром Кристиан спустился вместе с Лени на дворцовый двор, где уже ждала охрана, чтобы сопроводить за городские стены, где уже ждало войско. Кристиан кивнул Бартоку, и тот вскочил в на коня.
— Ну что, милый... Ты не волнуйся, со мной всё будет хорошо, — сказал Кристиан волчонку.
Тот вдруг кинулся ему на шею, изменившись в лице. Охнув, Кристиан прижал Лени к груди.
— Возвращайся с победой, — шепнул волчонок.
— Жди вестей, родной. Королевство остаётся в надежных руках, я спокоен.
Они поцеловались, Кристиан не торопясь, чтобы скрыть волнение, уселся в седло, Лени взбежал на крыльцо и долго смотрел вслед, пока отряд не скрылся за воротами.
Виям
Поначалу Дэвин и Адина Рихары решили, что это барон отпустил их дочь на время погостить в родительский дом, тем более что внучку они давно не видели. Но уже к вечеру следующего дня, который Мадин провела под отчим кровом, мать заметила, что дочь грустна, почти ничего не ест, на предложение проехаться верхом по окрестностям замка и подышать воздухом ответила отказом, малышку почти не спускает с рук, а когда та спит, проводит бессонные часы у кроватки.
Подозрения закрались в душу матери, и та, выждав, пока отец отправится проверять арендаторов, потребовала у дочери ответа: что стряслось. Мадин сидела у окна и смотрела куда-то поверх крепостных стен, разглядывая в который раз поля и далёкий лес.
— У барона есть любовница, — ответила она, — я хочу развода.
— Он тебя из дома выгнал? — допытывалась мать. — Или просто привёл ее под общий кров? Что он сделал-то, дочка?
Мадин покачала головой.
— Да ничего, — сказала наконец. — Просто... просто я узнала. И больше так не хочу. Раз не набегался за юбками, то к чему ему жена? Овайна замужем, ей няньки не нужны, а Лайва мала ещё, забудет.
Адина уселась в кресло и продолжила расспросы. Не отставала, пока не выслушала всё до конца, узнала, что за любовница, откуда, где живёт, чем занимается.
— Да ты рехнулась, дочь, — сказала она наконец, — мало того, что барон таил свою связь, в Бримарр девку не тащил, да еще выбрал солдафонку бесплодную — значит, не хочет бастардов. И чего? Сегодня она здесь, а завтра её на заставу какую-нибудь ушлют служить. Или вообще на другой конец королевства. Где она сейчас? В Вияме?
— Пока что в Ахене, — ответила, подумав, Мадин. — Его величество назначил её сопровождать Овайну с принцем Альбером. Так-то пока туда не торопясь, пока в Бранн вернётся, чтобы доложить о поездке, а уж потом в Виям, если их величества другого не надумают.
— Ну и чего ты кобенишься?! — закричала Адина, не выдержав, как ей казалось, непроходимой глупости родной дочки. — Ох, делов-то, девку бесстыдную в коридоре прижал, да в койке с ней покувыркался! Чай, в её кувыркался-то, тебя на пол не скидывал. Папаша твой, храни его Единый, что до того, как ты родилась, что после, и не такое выделывал, хороша б я была, коли из-за каждой его потаскушки из дому сбегала!
— Папаша молодой был! И ты ему ровней была! — вскричала Мадин, вскакивая.
Про то, что отец тот ещё кобель был по молодости, она знала. Сплетни до сих пор по манору ходили.
— Ах вот оно как! — Адина поднялась на ноги и сердито подбоченилась. — Ты, значит, жениху в годах потому согласие дала, чтобы он слаб был, на других не засматривался?
— Понравился он мне, — голос у Мадин стих. — Увидала на празднике, на самом первом, куда вы меня брали, и понравился.
— Да тебе тогда тринадцать было! — Адина всплеснула руками. — Что ты понимать-то могла?
— То и понимала, — ответила дочь. — Где он и где я, и где уж нам вместе быть. А вон как вышло.
— Если любишь его — так борись! А о дочери ты подумала? Лишаешь ее отца, титула и положения? Тоже сказать — хороша мать!
— С кем бороться-то? — равнодушно, как показалось Адине, отвечала дочь. — Если бы эта солдатка, да любая другая — если бы она на барона вешалась, я б нашлась, что делать. Муж бы не услышал, так я и до государя бы дошла. Но раз он сам того хочет... пусть его, не набегался, видать, до седин.
— Да не с кем-то! А за кого!
«Тьфу, дура, — подумала Адина, — воспитали блаженную на свою голову».
Мадин не отвечала, и мать решила пойти по-другому.
— Погневалась — и будет, — сказала примирительно. — Мужики что дети малые — на сласти падки, что же теперь, из-за того семью рушить? О дочери подумай, каково ей без отца? Да и о себе тоже — не старуха, да и любишь его, дурака, что ж себе-то больно делаешь? Погости у нас, внучке-то мы с отцом рады, да и возвращайся домой.
Тут Адина осеклась, потому что дочь тяжело задышала, стиснула руки, а потом вдруг завизжала и стала бить себя кулаками по коленям.
— Ненавижу его! Ненавижу! Что б он пропал!
И тут же получила от матери пощёчину.
— Молчи! Грех такое говорить! На отца своего ребёнка призываешь напасти?
— Детей! — зарыдала Мадин. — Я беременна!
Адина ахнула, затормошила дочь, затрясла.
— Барон-то знает? Знает, нет? Да говори же ты! Ох, дура, ну дура! Немедленно возвращайся, да смотри, чтоб в постель с тобой лёг, ведь ославит же тебя на весь свет и с полным правом из дому выгонит, хорошо если не запрёт в монастырь! Сама не понимаешь? Усвистала от мужа, а тут и приплод.
Мадин замотала головой.
— Я говорила об этом Овайне. Ещё до свадьбы. Собиралась и барону сказать, когда вернёмся домой. А он прямо у государей, во дворце сношался со своей девкой, прошёл с ней мимо нашей спальни, а я ждала его, чтобы сказать… — тут она зарыдала.
Серьёзный разговор пришлось отложить. В ход пошли и холодная вода, и настойки послаще да покрепче, но и успокоившись, Мадин твёрдо стояла на своем — к мужу не вернётся. Все, чего добилась мать, это обещание, что сама баронесса мужу о разводе писать не станет, надеясь в глубине души, что барон удовлетворится таким раздельным существованием, а стало быть, хотя бы титул и вдовья доля останутся за Мадин да и дочку Бримарр не оставит.
Адине пришлось выдержать битву с мужем. Рихар уже собирался силой везти дочь домой, но наконец, после долгих уговоров жены, сменил гнев на милость. Он, правда, побоялся сразу писать барону, отложив это на потом. Вдруг непутёвый зять сам явится за беглянкой?
* * *
Джулиус мог выместить свое раздражение только одним способом: он гонял солдат и наёмников. Если раньше он перемещался из Вияма в родовой замок и обратно, а остальным герцогством управлял на расстоянии, то теперь он вихрем носился по вверенным ему землям. Особенно он залютовал, когда получил из столицы приказ следить за состоянием застав, а часть отрядов отправить в графство Марч в помощь грядущему наступлению.
Окончательно барон дал себе волю, когда из Бранна с письмом от Кристиана прибыли две дюжины столичных недорослей из знатных родов. В письме его величество был краток. «Хватит им дурью маяться по тёплым местечкам, — писал он. — Пусть постигают науку служения с самого начала. На титулы и роды внимания не обращать, если и продвигать — лишь за собственные заслуги. Не щадить никого. Зверолюдам и макенцам плевать на знатность».
Ожидавшие, что будут жить в замке — ну на городских квартирах, в крайнем случае, баронские сынки были отправлены в поле, где их ждали палатки, звери-командиры, еда, приготовленная на костре — и не мясо, а каши, похлёбки с потрохами и чечевицей и ржаной хлеб. По первости животы недорослей сразу вспухли, тренировки сопровождались неприличными звуками, над которыми ржали бывалые бойцы, а когда приходилось бегать к отхожим ямам, вырытым подальше от лагеря, то многие парни, не стесняясь, плакали от стыда, как по ночам — от усталости и болей во всем теле.
Джулиус присматривался к пополнению и, хоть и поминал их регулярно не самым добрым словом, выделил особо нескольких парней: кто, пусть и лил слёзы по ночам, зато днём, стиснув зубы, старался постичь военную науку. Отмеченные баронским вниманием парни, даже если бы и знали, что о них думает его милость, не только не могли похвастаться каким-то поощрением, а наоборот: их гоняли совершенно без жалости.
Спроси самого наместника, он бы объяснил, что с толковых и спросу больше, а с дурней — что взять? Впрочем, барон, что ни день, был мрачнее грозовой тучи, и желающих задавать вопросы или, пуще того, жаловаться не находилось.
Настроение Бримарра никак не было связано ни с назревающей войной, ни с бестолковыми, хоть очень родовитыми новобранцами. Дочь уехала с мужем в Каррасс, любимая женщина сопровождала молодожёнов с отрядом охраны — задание, что ни думай, почётное и достойное заслуг бравого лейтенанта, да ещё и супруга, ничего не объясняя, вытворила незнамо что: забрала дочь, вещи — да и уехала в родительский манор.
Барон, конечно, догадывался, что жене стало известно о его шашнях. Он, правда, не мог себе представить, что она видела его с Каделлой. Предполагал, что донёс кто-то. Нет, понятно, что Мадин чувствовала себя оскорблённой. Ну накричала бы, устроила скандал, истерику, пошвырялась бы чем под руку попадётся. Но молча собраться и уехать к родителям?
— Рыба холодная, — ругнулся Джулиус для порядка. Рвался было помчаться следом, потребовать объяснений, развода, в конце концов, дочь отобрать, откупиться, благо, приданое лежало нетронутым, но подумал, что скажут государи... что скажет Верховный приор — их-то супружеская любовь и верность уже на всю страну славились.
И главное: чего жене не хватало? Он никогда её ничем не обидел, не оставлял своим вниманием, да он даже голос на неё ни разу не повысил, обращался с истинно рыцарской вежливостью. И главное — если бы по любви женились, он бы ещё понял. Так ведь по расчёту же. От обиды злился Бримарр ещё сильней. Была бы хоть любовница рядом, поплакался бы в пышную грудь, успокоился бы на ней же, да и забыл. Но Каделла была далеко, и вернулась бы не сразу, а сначала заехала бы в столицу, доложила государям, а потом только направилась в Виям.
Так и не знали бы покоя ни в лагерях, ни на заставах, если б не визит матушки Фрайды. Верховный приор вновь собирал прелатов и приоресс, и досточтимая аббатиса на верном муле в сопровождении двух сестёр направлялась в Бранн.
Наместник с удовольствием предоставил святым женщинам покои в замке для отдыха и вызвался дать сопровождение. А за поздним ужином, когда Фрайда отпустила монахинь, решил воспользоваться случаем и попросить совета.
— От меня жена ушла, — мрачно сказал Джулиус без всяких предисловий, когда подали второе блюдо. — Уехала к родителям.
Фрайда лишь бровь приподняла — не восклицала, руками не всплескивала.
— А ты и не ведаешь, отчего да почему, — сказала с иронией.
— Догадываюсь. Знать бы ещё, кто напел жене.
— А нужно ли было напевать? Глаза у неё есть, а ты совсем страх потерял.
Тут Джулиус вдруг выронил ложку прямо на скатерть. Он догадался. Чёрт его дернул прямо в королевском дворце шастать к Каделле в спальню. Неужто жена не спала, ждала его и могла видеть, как они с лейтенантом пробирались по коридору? Джулиус припомнил, как жена вела себя на свадебном пиру, как была довольна и улыбалась — и все было хорошо ровно до утра проводов Овайны с мужем.
— Мда… старый я идиот. И правда — могла сама узнать. Что ж теперь делать-то?
— Была бы она тебе дорога, — сухо сказала Фрайда, — ты б меня не ждал, чтоб совета просить, ты бы уже её порог обивал, прощение бы вымаливал. Была б совсем безразлична — уже бы письмо разводное послал и сундук с отступными. Только и могу сказать, Джулиус, что ты сам пока не понял, нужна она тебе или нет. Потому и что делать, не знаешь.
— И ведь ребёнка увезла, — проговорил Джулиус, будто и не слыша, что ему говорит приоресса, а продолжая свою мысль.
— А ты чего ждал, что любовнице твоей ребёнка бросит или вовсе... из окна на двор?
— Скажешь тоже! Не царица поди лиманская! — рявкнул барон, припоминая древний миф о полулегендарной царице исчезнувшей империи, которая ровно таким образом отомстила мужу, который взял себе любовницу: выбросила из окна башни двух своих детей, а потом и сама вслед за ними кинулась.
— Да и ты не царь, — резонно заметила Фрайда.
— Мне непонятно, чего Рихары молчат. Неужели решатся потребовать для дочери развода?
Фрайда вздохнула.
— Сказала бы тебе, что жена твоя уже и своим умом решать вольна, чего требовать, чего нет. Или ты дочь вассала своего за себя брал, чтобы она и рот открыть не смела, боясь за родителей?
— Нет… То есть я ничего подобного им не говорил и не думал даже. Но Рихар мне сам все уши прожужжал о чести и прочем.
— На то он и вассал, чтобы за честь почитать любое твоё желание. А уж ты, сюзерен, должен себя блюсти — ни своей чести не терять, ни его. — Фрайда покачала головой. — Могу себе представить, как сейчас мать с отцом девочку гнут в дугу, чтоб воротилась к тебе, ещё и повинилась за гордость свою. Рихар... Рихар... если правильно помню, то отец её верностью супружеской и сам особо не отличался.
— Это точно, — усмехнулся Джулиус. — Он славно погулял. Но и жена его к родителям не бегала и на разводе не настаивала.
— Потому и от дочери того же ждёт — молчания и терпения, — сухо сказала Фрайда. — А девочка-то молодец, терпеть не стала. Видать, не по расчёту за тебя шла, не за титул, замок и побрякушки.
— Ну да… по большой любви, — буркнул барон. — Вот вышла бы ты за меня когда-то, я бы по бабам не таскался.
Фрайда только молча подняла бровь. Джулиус и сам понял, что ляпнул лишнего, смутился и отвел взгляд.
Поутру Фрайда уехала в столицу. Хотя барон и поделился своей неприятностью, выговорился, но разговор ни к чему путному не привёл. Возможно, вели ему Фрайда ехать немедля к тестю и тёще и возвращать жену, он бы поехал. А так… Он остался в Вияме гонять молодняк, исправно нести свою службу, надеясь, что, когда вернется Каделла, он почувствует, возможно, всё ту же непреодолимую тягу к ней, и всё само собой разрешится. Развод и новая жена.
Но направляясь поздними вечерами в спальню, вспоминал не прелести любовницы или того пуще жены — малышку Лайву. Как брал на руки, как козу показывал, как тоненькие пальчики тянули за бороду — вспоминал и тосковал.
В череде хлопот и неудач, которые обрушились на беднягу барона, только одно позабавило: письмо от сына Эвара. Юноша просил у отца соизволения начать переписку с главой столичного ведьмовского ковена. Приглянулась ему, мол, на пиру юная ведьма, хотел бы он для начала обмениваться с ней посланиями, раз уж пока что сидит на заставе. А как будет у него отпуск и, ежели отец не станет возражать, съездил бы он в столицу, поухаживал за девицей как подобает.
«Только ведьмы в семье и не хватало», — усмехнулся Джулиус про себя. Но, подумав, решил, что ничего плохого в таком ухаживании на расстоянии пока что нет. В чём уж точно можно было не сомневаться — так это в истинной невинности девицы, раз уж та живет в таком ковене. Да ещё позволит ли старшая переписываться с мужчиной? Может, сердечное волнение ведьме, которая входит в круг, вредит? Словом, барон решил не упрямиться и не чинить сыну препятствий. И так уж парень какой год только и видит, что границу да зверолюдов. Хоть радость будет.
С мыслей о сыне внимание Джулиуса как-то само собой переключилось на другого парня, про сердечные дела которого он чуть было не запамятовал. И среди насущных дел он выкроил денёк, чтобы пригласить Гарета поохотиться.
Юноша продолжал исправно нести службу, только изредка покидая седло, потому что, помимо того, что днями напролёт он разъезжал по Вияму с поручениями от барона, он раза три в неделю посещал имение, стараясь поменьше видеться с Аретой. Та вовсю хозяйничала в новом доме, выстроенном мужем-медведем, кажется, ещё для трёх будущих поколений — такой он был обширный и добротный.
В школе же появился новый наставник, молодой человек из бывших послушников, тихий, спокойный, но твёрдого нрава. Детей учил хорошо, в минуты отдыха, ничуть не стесняясь, играл с ними, был добр, но не мягкотел. Деревенские девицы строили ему глазки, а он, казалось, все никак не мог забыть, что живёт уже не в монастыре, потому крепко сдружился со священником, колдуном, целителем да управляющим Миро. «И впрямь как в обители», — думал Гарет, глядя на этих пятерых холостяков, которые умело и ловко справлялись с обязанностями, а о простом счастье будто и не думали даже. Ну ладно бы целитель и колдун — старики, но остальные были вполне еще молоды.
Что до настоящего монастыря, то Гарет туда и дорогу теперь забыл, ведь братья жили с ним.
В мае особо-то охотиться не на кого. Старинные магические советы оставляли мало простора для такого рода забав. Разве что позволялось немного птицы пострелять, или волка выследить, если слишком много их расплодилось. Ну не пристало же благородным господам выслеживать в полях сусликов, как это делали крестьяне. Так что выбор был невелик, и охотники отправились бить самцов косуль.
Благородным господином Гарет стал совсем недавно, все еще привыкал к перемене в положении и на охоте едва не пропустил свой выстрел, глазея по сторонам. Барон отметил его рассеянность и на привале не преминул добродушно подшутить над подчинённым, поинтересовался, кто же так занимает его мысли, и принялся рассуждать о городских красотках. Гарет смущенно отнекивался и невольно ответил шуткой, спросив, откуда его милость так хорошо всех их знает.
— Эх, грехи молодости! — с наигранным сокрушением сказал барон.
— Как же молодости, ваша милость? — осторожно улыбнулся Гарет.
Барон сурово нахмурил густые брови, а под усами пряталась усмешка.
— Ты хочешь сказать, что я путаю внучек и бабушек?
Гарет покраснел.
— Брось, парень. Все они одинаковы: что бабки, что девки. А ты так и будешь монашком ходить?
— Госпожа Арета замужем и счастлива, — вздохнул Гарет, — а другой пока что... Госпожа Арета чудесная женщина, и братьям она очень нравилась. Легко ли найти другую такую? Может, другой и вовсе нет.
Джулиус покачал головой.
— Непосильную ты задачу на себя взвалил, парень. И девицу по сердцу найти, и мать для ребятишек, и кого ещё? Эдак тебе, как в Макении, придется минимум троих жён за себя брать — чтобы и в постель, и по дому, и за детьми...
— А что ж делать?..
— Ну ты сам подумай для начала: так ли уж эта твоя Арета разбила тебе сердце? Что-то мне кажется, что ты не умираешь от неразделённой любви. Скорее уж пострадало твоё самолюбие. А чтобы найти хорошую девицу, надо хотя бы смотреть в их сторону. И не на всяких таких…
«Надо бы его в монастырь послать с каким-нибудь поручением, — подумал барон. — Может, на какую-нибудь послушницу засмотрится. Ну хотя бы с ведением хозяйства и заботой о детях попадет в яблочко».
Тут слуги сняли с огня зажаренный окорок, разлили по кружкам эль, и барон, крякнув довольно, принялся нарезать мясо. Первый кусок положил на ломоть хлеба для Гарета, второй взял себе.
Каррас
Когда молодожёны прибыли в Ахен, герцогиня Мейнир встретила их с материнской нежностью. Устроила небольшой пир, пригласив на него ближайших соседей Альбера, познакомила юношу со всеми, а Овайна была представлена жёнам помещиков, знатным дамам. Накануне пира Овайна слегка робела, боясь увидеть за столом почтенных матрон, которые станут её оценивать и учить уму-разуму, но всё оказалось не так страшно. К западу от имения Альбера жила совсем ещё молодая пара, купившая землю у одного из калхедонцев, соратников Нардина. К югу жил вдовец-помещик, весельчак и балагур, которому Мейнир всё шутливо грозила пальцем, из-за того, что тот слишком уж зачастил в ведьмовскую школу, присматривая там себе новую жену. Да и среди прочих соседей молодые не заметили кислых лиц и дежурных улыбок. Пир прошел, ко взаимному удовольствию, весело и по-домашнему. Все соседи Альбера лишь владели землями, воинской повинности не несли, хлопоты грядущих стычек с Земеркандом их не касались, так что за трапезой и о ближайшей охоте договорились, и об увеселительной прогулке по морю. На ближайшие праздники, потому как хлопот у всех было полно.
Потом гости разъехались, взяв с молодожёнов обещание наносить визиты. Альбер и Овайна побыли во дворце ещё пару дней, а потом поехали в имение. Весь «караван», как шутливо называла подводы с подарками и вещами Мейнир, сразу по приезде в столицу сменил провожатых и отправился в Маредид с письмом для управляющего с приказом: подводы разгрузить, сундуки и ящики аккуратно поставить в кладовые и ждать возвращения хозяев. Еще одно письмо управляющему написала Овайна, уведомляя, что в доме будет жить её наставница-монахиня, которая возьмёт на себя помощь в управлении домом и прислугой.
Кортеж из столицы герцогиня приказала накормить, дать воинам отдохнуть, после чего велела им ехать обратно, так что Овайна наконец-то попрощалась с Каделлой, с лёгким сердцем отпустив бывшую наставницу восвояси и надеясь, что у отца и мачехи уже всё слажено, а лейтенанта государи пошлют куда-нибудь на новое место службы. В дорогу Овайна дала одному из охранников письмо, попросив или переслать из столицы с гонцом, или отвезти барону самолично, если начальство отпустит в Виям. Мечник пообещал исполнить просьбу госпожи в точности.
В имение выехали чуть свет, а приехали поздно вечером. Управляющий Сизет Надзар встретил хозяев у ворот, поклонился с улыбкой, чего за ним обычно не водилось, сестру Альенору приветствовал с невозмутимым выражением лица, хотя ему предстояло поделиться с ней частью полномочий.
— Все комнаты готовы, ваши милости. Комната для сестры тоже, как вы и приказали в письме.
— Спасибо, уважаемый Сизет, — поблагодарил Альбер.
— Желаете отужинать с дороги, ваша милость?
— Да, мы проголодались. Завтра мы проедемся по имению и отдохнём, а потом уже возьмёмся за дело.
— А мы с утра с Альенорой и служанками разберём сундуки, — сказала Овайна. — Хотя бы часть.
— Ваша свадьба была благословлена богатыми дарами, госпожа, — улыбнулся одними глазами управляющий, ведя её лошадку под уздцы. — У нас в Ушнуре говорят, что у молодых, которых хорошо почтили друзья и родные, семейная жизнь будет долгой и счастливой.
— У нас так не говорят, но наверняка думают, — кивнула Овайна. — Я рада, что имение в хороших руках, уважаемый Сизет.
— Я пока что не заслужил таких похвал, госпожа, — ответил управляющий.
Альбер переглянулся с Альенорой. Вот где его молоденькая жена успела вычитать о калхедонско-ушнурских церемонных речах и обмене любезностями?
— Я ещё в прошлый приезд заметила, что в имении порядок и все люди знают свои обязанности, — продолжала лить мёд в уши Сизета Овайна.
— Благодарю, госпожа.
Тут они подъехали к дому. Альбер спешился и помог жене, Сизет подал руку Альеноре.
— Ваша милость, вода согрета, и в бане всё готово.
— Что скажешь, милая? — спросил Альбер у Овайны. — Пойдёшь в баню с сестрой?
— Пожалуй. Очень есть хочется, так что мы не задержимся… — тут она слегка покраснела, вспомнив, сколько времени провела в Ахене вместе с мужем в дворцовой бане.
— Тогда мне ванну, уважаемый Сизет, — кивнул Альбер.
— Сию минуту, ваша милость.
И вот дорожная пыль была смыта, настало время ужина. Альбер настоял, чтобы управляющий сел за общий стол. Тот невозмутимо поклонился и не стал артачиться. Сидел рядом с Альенорой, почтительно ухаживал, терпеливо и обстоятельно отвечал на вопросы Альбера.
После ужина молодые хозяева отправились в свою супружескую спальню. Овайна уже успела оглядеть комнату, прикинуть, чего бы она хотела изменить, как лучше её украсить. Но всё позже. Сейчас юных супругов ждали совсем иные заботы, иные труды.
* * *
Через неделю Овайне стало казаться, что она уже давно живёт в Маредиде. Через две — новый, но кажущийся уже привычным мир расширился: вот уже и в Прибрежные сосны Овайна заезжала, будто к родне какой. И побережье стало своим, и окрестные леса.
Вместе с Альбером и управляющим она пару раз объехала поместье, каждый раз дивясь окружающему их простору. В Бримарре высились горы. Они давали защиту, приносили богатство, но ещё и окружали, давили даже. Здесь было иначе — равнина, море, всё открыто взгляду.
Луки молодоженов заняли почётное место в оружейной. Овайна всё собиралась взять свой в руки, посостязаться с Альбером ещё раз, но каждый раз находилось что-нибудь: поездка к ведьмам, выбор новых штор в гостиную, морская прогулка, неспешное раскладывание одежды и посуды, привезённых с собой.
Отданы были и визиты ближайшим соседям, а те — побывали в Маредиде, посмотрели, как новые хозяева дела ведут. Альбер прислушивался к советам, был вежлив, благодарил за наставления, но стремился жить своим умом, а если в чём сомневался — так управляющий Сизет всегда был рядом.
Мирная жизнь в имении лишь однажды была нарушена. Как-то утром прибежал мальчишка-слуга, испуганно сообщил, что на тракте клубится какое-то пыльное облако, будто большое стадо гонят — так ведь неоткуда взяться такому.
Альбер переглянулся с Сизетом, но первой заговорила Овайна. Дочь Бримарра велела закрыть ворота, служанкам уйти в дом, а мужчинам приготовиться. Уже отдав приказания, смутилась.
— Наверное, я поспешила, — сказала тихо. — Это же не приграничные горы...
— Со служанками вы правильно распорядились, досточтимая хозяйка, — ответил управляющий. — Мало ли, что это такое? Не стадо, нет. — Он опустился на колени и приложил ухо к земле. — Скорее табун лошадей.
Но тут вдалеке послышался звук рога.
— Не табун, — усмехнулась Овайна. — Отряд наёмников. Сигнал этот означает, что воины просто двигаются маршем с одного места на другое. Узнаем, не нужно ли чего. Господин Сизет, велите подать нам лошадей, и сами сядьте верхом. Не стоит пешему разговаривать с конным.
В ожидании лошадей молодые посмотрели друг на друга.
— Наёмники покинули Виям, — тихо сказал Альбер. — Не припомню такого прежде.
— Этого следовало ожидать, —ответила Овайна. — Их величества и без того долго проявляли терпение. Почему мир не может быть вечным!
— Наверное, потому что люди слишком многого хотят и нет между ними согласия.
Работники привели лошадей, и молодые хозяева с управляющим и парой мужиков покрепче, стоявших до поры в сторонке, стали дожидаться отряд. Вот уже в туче пыли показались силуэты всадников, а над отрядом взметнулись опознавательные штандарты.
Овайна узнала их и тронула коня с места. Командир заметил её, поднял руку, давая сигнал замедлить ход, и направился навстречу господам.
— Приветствую, досточтимая! — зычно произнес он, склонив голову. — Будто мы и не уезжали из Вияма. Мое почтение, ваша милость, — второй поклон офицер отдал Альберу.
— Ваш отряд перебазируется на север герцогства, командир? — спросил тот.
— Да, ваша милость.
— Можем ли мы чем-нибудь помочь вам?
— Если ваша милость прикажет напоить наших коней и слегка пополнить наши заплечные мешки припасами, мы будем очень признательны.
— У вас есть время для того, чтобы отдохнуть, командир? — спросила Овайна.
— Увы, досточтимая, нет.
— Тогда мы сию минуту распорядимся, — сказал Альбер и посмотрел на управляющего.
Тот уже подзывал работников. Сигнальщики подали знак к короткой остановке. Минута-другая — и всё закрутилось: у колодца наполняли водой колоды для лошадей, в кухне и кладовых собирали съестное. Воины спешились, пользуясь возможностью размять ноги.
Овайна смотрела на запылённых, усталых наёмников, слушая разговор Альбера с командиром. Заметила среди отряда двух женщин, едва заметно вздохнула: когда-то она мечтала о такой судьбе, но теперь... Кроме кольца лучника, на руке её теперь было и венчальное, и то, скромное, с гранатом, подарок ведьмы, — иная судьба, иные желания.
* * *
Оркис Жавон, капитан отряда наёмников, рослый, дюжий, украшенный шрамами мужчина средних лет, отдал приказ воинам двигаться дальше. Кони были напоены, в заплечных сумках наёмников лежали свежие припасы.
Путь отряда лежал к северной границе Карраса. Там, где Шанна изгибом текла по землям Земерканда, располагались земли, когда-то принадлежавшие мятежным калхедонцам. Замки там отродясь не строили, землевладельцы жили в помещичьих домах, но для поддержания порядка и для борьбы с соседом во времена усобиц прежние земеркандские герцоги возвели пару сторожевых башен. Гарнизоны их давно уже распустили, оставив маленькие отряды человек в десять-пятнадцать. Кормились отряды за счет соседских помещиков, изредка ловили воров, браконьеров — по жалобам своих «кормильцев».
Местные давно уже видели в них не герцогских воинов, а что-то вроде городских стражников, — присутствуют для порядка, да и пусть себе. С ними спокойнее. Сами гарнизонные — а оставляли там не молодых и крепких, а тех, кто ни в столице, ни в походе не пригодится, — привыкли к своему полусонному существованию, оружие начищали и точили больше по привычке да на случай нежданного визита кого-нибудь рангом повыше, чем деревенский староста или управляющий господского манора.
Гарнизонные командиры не обратили особого внимания на то, что у поместий постепенно сменились хозяева. Да, сначала земли принадлежали калхедонским эмигрантам, но те женились на местных, наплодили детишек, вели себя тихо, не задирались. Потом в Калхедонии, которую вряд ли хоть один командир мог отыскать на карте, началась заварушка — вот хозяева поместий и слиняли, оставив жён и ребятишек, а бабы поди заскучали в деревне без мужской ласки, продали землю и дома да подались куда-нибудь в большие города, чтобы пожить в своё удовольствие. Но эти слухи мало волновали заслуженных вояк. Конечно, если бы их вовремя не снабдили провизией, они вышли бы за стены своих башен и отправились разбираться с новыми хозяевами, но перебоев с кормёжкой и вином не было.
Привозили сумы с провизией, кувшины вина и бочонки пива всё больше крепкие парни, мало похожие на прежних деревенских увальней, но гарнизонные не задумывались — мало ли кого новые лорды себе нанимают, их деньги — их и дело. А что новички, таская присланное добро в погреб, частенько ошибались дверьми да путали дорогу — что возьмёшь с убогих.
Теплым июньским вечером командир одной из башен наслаждался вином, свежим хлебом и солониной, возлегая на смотровой площадке. Вниз не смотрел — любовался открывающимся с высоты пейзажем: полями, на которых сновали маленькие фигурки крестьян — будто муравьи копошились, рощицами вдалеке, розоватыми облаками над ними. Трапезу он делил с двумя своими ближайшими помощниками. По уставу на площадке должны были дежурить дозорные, но устав уже давно позабылся. Прочая солдатская братия ужинала внизу, в большом круглом зале, стены которого были увешаны оружием, а посередине стоял длинный стол, за которым в прежние времена собиралось тридцать, а то и сорок воинов.
Сейчас там сидели пятеро. Ели ту же солонину, запивали пивом из открытого вчера бочонка. Завтра утром крестьяне должны были привезти ещё. Командир смотрел на крохотных, будто игрушечных, людей в полях, слушал рассеянно, как помощники его обсуждали пышную и любвеобильную деревенскую вдовушку — откуда только и узнали, от возчиков, не иначе — и думал, грешным делом, о том, как получит всё-таки у герцога расчёт и пенсию, хоть маленькую, да постоянную, найдет себе такую же немолодую, но свежую ещё вдовушку и заживёт... возможно, в таком же тёплом и щедром краю.
Бряцание шпор и топот сапог на деревянной винтовой лестнице отвлекли командира от приятных мечтаний.
— Ну что ещё такое? — протянул он. — Какого ляда вам внизу не сидится?
— Вечер добрый, господа хорошие! — поднявшийся наверх молодой мужчина был смутно знаком командиру, но он никак не мог вспомнить, где видел его прежде. А может, и показалось, доспехи-то у всех одинаковы.
На пришельце они были не парадные, а боевые, прилаженные, приношенные, да и ладонь на рукояти меча лежала привычно, суля быструю расправу.
— Темнеет уже, да и прохладой с реки тянет. А не спуститься ли вам, уважаемые, к очагу?
— Да ты кто такой? — командир выпил достаточно, чтобы в нём взыграли начальственные замашки.
— Просто прохожий, — противореча себе, незнакомец по-военному отсалютовал рукой в перчатке. — Ваши люди ждут вас внизу.
«Герцог проверку прислал», — с испугом подумал командир.
Было бы нападение — разве ж стали бы приветствовать? Никакой шум с низу не доносился. Да и кто тут нападёт-то? Значит, про них вспомнили — только не в добрый час и не так, как хотелось бы.
Прощаясь мысленно с пенсией, командир кое-как поднялся на ноги, за ним — его помощники. Спускались вниз гуськом, между давешним «вежливым» и ещё двумя.
— Прошу, — незнакомец указал на открытую дверь погреба. Судя по брошенным на столе тарелкам и кружкам, остальной гарнизон уже пребывал там.
Командир только и сумел, что вздохнуть с облегчением, когда увидел своих «бойцов» живыми, протрезвевшими от неожиданности и молчаливыми от непонимания. И тут же хлопнул себя по лбу, кляня за недогадливость. Вспомнил! Вспомнил, где видел вежливого незнакомца! Да тут же, в башне, три недели подряд с бочонком солонины да корзиной хлеба, в грубой крестьянской рубахе путался под ногами. То в оружейную попрётся с провизией, то в караулку...
Тут дверь захлопнулась, и бедолаги-бойцы оказались, как в первый момент почудилось, в полной темноте. Они издали дружный рёв, полный возмущения и страха, но потом попривыкли и заметили, что сквозь щели в двери проникают слабые лучи. Пленники кое-как расселись возле полок с оставшейся провизией. Обнаружив, что в погребе достаточно и солонины, и хлеба, и даже бочонок с пивом не опустел и не попал в руки захватчиков, рядовые стражники приободрились, а командир никак не мог успокоиться — как же так, как же его, старого солдата, провели какие-то деревенские бандиты! Он поднялся на три ступеньки и посмотрел в щель в самом низу двери. В зале что-то происходило, но с этого места было видно только широкий проход к открытой двери в противоположной стене. Шума особого не было. В представлении командира бандиты должны были кричать, гоготать, делить их немудрёные пожитки.
Вот спокойным шагом к двери на винтовую лестницу прошел вооружённый мужчина, а другой спустился через некоторое время. Потом неожиданно командир увидел мелькнувший край юбки. Что за притча? Послышалось шуршание. Потом перед глазами командира возникла какая-то крестьянка, старательно метущая пол. За ней появилась и вторая, с подоткнутой юбкой, молодой парень в доспехах притащил им два ведра с водой, и каменный пол хорошенько вымыли.
— Другое дело, — произнес знакомый уже «вежливый» бандит. — Микель, подай зеркалом сигнал остальным.
Остальных оказалось много. Зал заполнился дюжими молодыми вояками, которые выстроились около стены. «Вежливый» прошелся вдоль строя, придирчиво осматривая обмундирование подчиненных. Он распределил всех по помещениям, назначил дозорных на башню.
— Микель, шатры уже поставлены?
— Да, капитан! — доложил помощник.
Выходило, что за стенами башни встало лагерем целое войско.
После короткой фразы «вежливого» двое его головорезов направились к погребу. Командир едва успел откатиться к дальней стене, понимая, что тут-то и конец мечтам о пенсии, горячих вдовушках и свежем деревенском пиве. Подчиненные его замерли, глядя на старшего и медленно осознавая, что беда пришла откуда не ждали — здесь-то, в тихой и сытой глуши...
Дверь отворилась. Парни вошли, положили на пол охапку то ли одеял, то ли плащей.
— Вы, папаша, не переживайте, — сказал один. — Вот вам, укрыться, а то сыро, чай, тут ночевать-то. За надёжной дверью лишь целее будете.
Три дня провели арестанты в тёмном погребе, питаясь оставшимися запасами и утешаясь пивом. Для отправления нужд трижды в день им ставили на ступени большое ведро с крышкой, а уносили через полчаса. И непонятно было, что творится за стенами башни, хотя пленники всё-таки смекнули, что захватившие её воины пришли издалека. Не местные они, говор всё виямский мерещился. Никак не мог взять в толк командир, для чего виямцам их башня-то потребовалась. До Вияма далеко. Сам с собой его величество из-за маноров спорить не станет. На бандитов захватчики и вовсе не походили, или уж и бандиты в королевстве изменились — вежливые стали да мирные.
И вот на четвёртый день рано утром арестанты были разбужены трубным звуком и рёвом десяток глоток.
— Единый, никак бой за стенами! — всполошился командир.
Его бойцы тоже повскакали на ноги, сгрудились у двери, прислушиваясь к шуму и силясь понять, что же там творится.
— Не иначе господин герцог прознал, что у нас тут творится, — поговаривали они. — Сейчас-то этим зазнайкам не поздоровится.
Постепенно командир смекнул, что государевы наёмники не просто так появились на землях Земерканда. Видать, герцог чем-то провинился... или не признал он новых государей. Все в герцогстве знали, что их правитель был на короткой ноге с бывшими членами Совета, а отец его пользовался особым расположением покойного Целестина. Оставалось догадываться: здесь ли случилась небольшая стычка или по всей границе началось.
