* * *
Кристиан проводил взглядом отплывающие корабли, мысленно попросил у Единого попутного ветра и доброй погоды и скомандовал: — Выступаем! Первые сутки войско спешно, но совершенно спокойно — на своей земле — двигалось в сторону замка барона Кьелля. Кристиан ехал впереди, снова и снова обсуждая с Грону дальнейшие действия. — Неподалеку от владений Кьелля мы разделимся. И не забудьте выждать два дня, прежде чем выступать на земеркандского соседа нашего барона. Грону терпеливо кивал, понимая, что государь в глубине души нервничает. Это не со зверолюдами сражаться, а со своими же подданными. — И, наместник... — Кристиан помедлил. — Я не требую от вас и солдат самоубийственно подставляться под вражеские мечи, но прошу помнить — это гутрумская земля, гутрумский народ, и каждый отвечает только за свои грехи. Мысленно добавил «и лишь правитель должен и будет расплачиваться за все». — Я не забуду, ваше величество, — спокойно ответил Грону. Кристиан внимательно посмотрел на старого вояку и решил больше не досаждать ему советами. Тот и так знал, как устроить всё наилучшим образом. Майшен На другой день после казни Ленард начал подумывать об отъезде и велел Стромасу и Мэту поторопиться и собрать всё, что они хотели бы взять с собой. Дознаватель прибыл в тот же вечер к гостинице, где жил государь, верхом на лошади. К седлу было приторочено четыре объемистых мешка. — Не слишком ли тяжело для животного? — засомневался Маттиас, который встречал Стромаса у дверей. — Ничуть, досточтимый Люс, — ответил тот. — Тут, по большей части, свитки с моими заметками и немного одежды. — А! Наброски вашей книги! Маттиас с радушной улыбкой проводил дознавателя в его комнату и засобирался к Мэту. Ведьмак ещё с полудня отправился домой, но почему-то запаздывал. — Что он там столько времени собирается? — ворчал Маттиас, седлая коня. — Причёску выбрать не может, или плащ к сбруе не подходит? Ворчал добродушно, в уме понимая, что у травника, да ещё прожившего побольше, чем иные вообще на свете живут, немало наберётся поклажи. Выведя коня на улицу, Маттиас посмотрел вниз, на лабиринт улиц, уходящих к склону холма. Здесь сумерки еще не сгустились, а в дальних кварталах уже светились окна. Подумав, Маттиас прихватил с собой огниво и факел, прикрепив его к седлу. На обратном пути он мог бы пригодиться. Чем дальше Маттиас удалялся от гостиницы, тем меньше ему попадалось на улицах людей. Наконец ему всё-таки пришлось зажечь огонь, и он взял факел в правую руку, переложив поводья в левую. До дома Мэта оставалось совсем немного, Маттиас повернул за угол и сначала увидел впереди маленький огонек, а потом услышал перестук копыт и скрип колёс. Кто-то ехал ему навстречу, правя маленькой повозкой. «Наконец-то», — ворчливо, но с облегчением сказал себе Маттиас и помахал факелом, привлекая к себе внимание. Он пришпорил своего коня и поспешил навстречу другу. — Ого! — воскликнул он, глядя на полностью загруженную повозку. Что именно там лежало, он не разобрал — под мешковиной, укрывавшей всю эту груду добра. — Всё это ни оставить нельзя, ни распродать, — пожал плечами Мэт. — Да я понимаю, — кивнул Маттиас. — Что ж, поехали. Он мог только представить себе, сколько времени займёт подъем в гору — часа полтора, не меньше. Поразмыслив, он поехал впереди, освещая дорогу факелом и по привычке озираясь вокруг. В Майшене, как и во всяком добропорядочном городе, с наступлением ночи почтенные люди сидели по домам, а если кто и выходил по какой надобности, то в зависимости от достатка брал с собой либо слуг с фонарями и факелами, либо сам нёс хотя бы свечу. Сомнительные же личности, привыкшие таиться в темноте, с приездом государя оставили свои привычки, и в городе стало гораздо спокойней и тише. Однако натренированную Бартоком привычку всматриваться и вслушиваться в даже, казалось бы, кромешную темноту Маттиас не оставил. Из щелей в ставнях кое-где пробивались лучи света — от масляных ламп или свечей, окна иных домов были безжизненно темны. Монотонное цоканье копыт и скрип колёс заставляли Матитаса то и дело дергать головой, чтобы взбодриться и не пропустить посторонний звук. Хотя он и услышал свист, но вряд ли смог бы что-либо поделать. Арбалетный болт впился в шею его лошади, и Маттиас успел сделать две вещи: кинуть факел в ту сторону, откуда стреляли, и высвободить ноги из стремян. Он успел заметить отпрянувший в тёмный проулок чёрный силуэт и услышал вопли нападающих. С трудом управившись с волной нахлынувшего гнева, что кто-то посмел поднять руку на телохранителя государя, опасениями за Ленарда, страхом за Мэта, Маттиас вскочил на ноги и выхватил меч. А трое убийц уже бросились к повозке. Один удержал под уздцы лошадь, двое других стали карабкаться на козлы. Вот один схватил Мэта за локти, потянув на себя, второй уже собирался нанести ему удар ножом в грудь. Маттиас бросился вперёд и вонзил меч убийце в спину. Он с облегчением понял, что Мэт не растерялся и с решительностью, странной в таком существе, резко дернул головой назад и ударил держащего его человека затылком в нос. Тот заорал, разжал руки и схватился за лицо. Маттиас тем временем развернулся, отражая нападение третьего, выпустившего поводья и кинувшегося на помощь подельникам. Четвёртый же, видимо, решил сбежать с места сражения, спасая свою шкуру. Все было кончено через пару минут: на дороге лежало трое убитых, а Маттиас колотил в ближайшую дверь: — Именем государя, открывайте! То ли грозный голос, то ли имя государя — но двери распахнулись, и уже через минуту охающий хозяин выслал на улицу слуг с большими фонарями, мальчишка-конюший, звонко гремя подкованными подошвами сапожек, заторопился в ратушу за людьми Маттиаса, а ключница, в отличие от перепуганных хозяев сохранившая присутствие духа, вынесла кувшин вина, кубки и чистую тряпицу — для головы Мэта, залитой кровью из разбитого вражеского носа. Бедная лошадь Маттиаса уже испустила дух. Её оттащили во двор пришедшего на помощь горожанина. Маттиас разрешил ему делать с тушей всё, что заблагорассудится. Что ж, животное было молодым, с хорошей шкурой, которая бы пошла в дело, а кроме того, в Гутруме вовсе не брезговали кониной. Маттиас тщательно обыскал тела наёмных убийц, но, конечно, не нашел ничего, что бы намекало на возможного заказчика. Убедившись, что это работёнка для нового дознавателя, он поспешил к Мэту, который капризно морщился, сидя на козлах, пока ключница вытирала ему кровь с волос. — Оставь, женщина. Их нужно мыть и расчёсывать. — Ты в порядке? — спросил Маттиас. — В порядке, — кивнул Мэт. — Спасибо, друг, ты мне жизнь спас. Маттиас только похлопал его по плечу. Сейчас, когда всё уже закончилось, он почувствовал, как его начинает бить дрожь. Мэт подвинулся на козлах, кивнул на свободное место. — Садись, подвезу. — Я жду подмогу. — Думаешь, кто-то выжил и нападёт? — удивился Мэт. — Нападёт вряд ли, если раньше вновь не воспользовался арбалетом, — покачал головой Маттиас. — Но я хочу послать стражу сам понимаешь к кому. — Думаешь, замешана неутешная вдова? — Ну а кто же ещё? Глупая баба. — Глупая-то глупая, — раздумчиво протянул Мэт, — но поверь, считает хорошо. И не только в своем кармане. А с этих... — он кивнул на троих покойников, прикрытых тряпьем, — с этих прибыли не получишь, а потратиться придётся. — Кто бы ни был. Дождёмся охрану, а потом поедем.* * *
Ленард не спал. Маттиас вздохнул с облегчением, а то он уже опасался, что придётся его величество будить и докладывать о происшедшем. — Новый дознаватель займется этим, — сказал Ленард. — Ему и так поручено найти сообщников Перрена. Тайра не оставит происшествие без внимания. Никто за вами, Мэт, в столицу не отправится. Побоятся. Идите отдыхать. Утром едем в Бранн. — Он посмотрел на Маттиаса. — Выспись как следует. На тебе лица нет. Оба поклонились и вышли в коридор. Тут ведьмак вынужден был признать, что государь совершенно прав, и взял друга под локоть. — Позволишь с тобой переночевать? — Что?... Да, конечно, — отозвался Маттиас. — Прав ли я: тебе ещё не приходилось убивать? — спросил Мэт, когда они вновь оказались в комнате неподалеку от монаршей. — Вот так, один на один, ну то есть... — Маттиас пытался объяснить и понимал, что слова подобрать трудно. Одно дело, когда общий бой, общая схватка, рубят, колют и справа, и слева, и твоя ли рука нанесла смертельную рану — кто поймёт, а вот так... когда ты один против врага, и сомнений уже никаких... Мэт молча кивнул. А что тут скажешь? Они вошли в комнату Маттиаса, тот зажег свечу и хмыкнул, глядя на затылок ведьмака: — Слушай, эта дура тебе только размазала кровь, тут уже корка засыхает. Мэт пощупал и скривился. — У тебя гребень есть? Мой в повозке. — Тебе волосы расчесать, что ли? — усмехнулся Маттиас. — Ну давай, садись. Мэт грациозно подобрал тунику, устраиваясь на тяжёлом резном табурете. Маттиас отыскал в своей сумке гребень из ароматного сандала, купленный в Ахене, и принялся осторожно вычёсывать светлые волосы. Сначала он старался не фыркать, а потом стал чувствовать от этого действа даже странное удовольствие. Может, дело было в том, что он когда-то помогал сёстрам заплетать косы.... тьфу, вот уж сестричку нашёл. Но действовал Маттиас методично, тщательно расчесав и отделив неиспачканные пряди, которые перебросил Мэту на грудь. Добрался наконец и до засохшей крови. Осторожно, стараясь не дёргать за волосы, сначала перебрал пряди пальцами, потом стал водить гребнем, сетуя на то, что он недостаточно частый. За всей этой вознёй Маттиас совершенно успокоился. Он даже подумал: нет ли в волосах ведьмака какой-нибудь магии? Или просто дело в том, что они такие мягкие и приятные на ощупь. Он расчёсывал и расчёсывал их, забыв о времени, и внезапно, отложив гребень, взял ведьмака за плечи и прижался к волосам лицом. Отрезвило его болезненное ойканье Мэта. — Прости, — пробормотал Маттиас, — но у тебя там нет шишки, я проверял. — Да не в шишке дело, — рассмеялся ведьмак, — ты так вцепился, а у тебя руки как клещи. Заплети мне косу — ты же умеешь. Маттиас не удивился, откуда Мэт это знает. С просьбой он справился быстро: коса получилась толстая — с его запястье, длинная. Только вот чем завязать? Маттиас подумал, снял с пояса расшитый мешочек с огнивом, вытащил из него шнурок и завязал косу ведьмака. — Ну вот, — он отступил на шаг, любуясь работой. — Спасибо. Мэт поднялся на ноги. Он внимательно посмотрел на Маттиаса. — Если хочешь — только скажи. Маттиас выдохнул, шагнул к нему, но только открыл рот, чтобы сказать «хочу», как в дверь постучали. — Мейстир Люс, — крикнул дежурный. — К государю. Маттиас глубоко вздохнул и поспешил к Ленарду. Вошёл в комнату и остолбенел. Единый! Вот уж увлёкся он чужими волосами так увлёкся! В комнате Ленард был не один — напротив него за столом сидела светлая Тайра. И как так вышло, что Маттиас не услышал, что кто-то вошёл к государю? И как эльфийка вообще рискнула в такой час приехать? Рыжий отвесил поклон госпоже бургомистру, присел на указанный королём табурет. Коротко и чётко рассказал о нападении, о своих подозрениях, о сомнениях Мэта. — Вот, светлая, — промолвил государь, — таковы наши дела. Справитесь? — Справлюсь, ваше величество, — спокойно ответила Тайра. И Маттиас подумал: а ведь и верно — справится. — Не послать ли мне с вами дополнительную охрану, госпожа Тайра? — спросил Ленард. — Не стоит, ваше величество. Я набрала надёжных людей, и не стоит обижать их недоверием. — Хорошо. Иди спать, Маттиас. Спасибо за службу. Рыжий встал, поклонился и отправился к себе в комнату. Мэт уже лежал в постели и крепко спал. Маттиас вздохнул — не до сна тут, с рассветом в путь, а значит, встать надо и того раньше, всё и всех проверить ещё раз, а потом снова. Не шутка — его величество в целости и сохранности доставить в столицу. Со смешанными чувствами Маттиас скинул сапоги и лёг на вторую половину кровати. Посмотрел на лицо спящего. Не знай он, что рядом лежит мужчина, он бы порадовался — ишь, какую девку заарканил. Тяжёлая коса лежала у ведьмака на груди, и Маттиас не удержался — погладил. Перевернулся на другой бок, потянул было на себя одеяло, да отпустил, представив, что сдёрнет его с ведьмака. А тот, будто почувствовал, подкатился ближе и задышал между лопаток. Маттиас замер, не зная, что делать. Он не мог похвастаться даже особенными победами над женщинами, и не потому, что был дурён собой, а уж телосложение имел хоть куда. Просто робел, не знал, как подступиться. А слишком напористые юбки вгоняли его в дрожь. А тут вообще мужик. С изюминкой, что называется, но мужик. Мэт, однако, не напирал и не требовал каких-то действий. Он вообще ничего не делал, просто лежал рядом и спал. Рыжий, наконец, вспомнил, как дышать, но сон не шёл. Ещё недавно веки тяжелели, под ними будто песок пересыпался, а теперь вот всё как рукой сняло. Маттиас осторожно отвел руку назад, нащупал руку ведьмака и уложил её поперёк своего тела. И тут же затаил дыхание — что будет дальше? А дальше... Губы Мэта погладили его между лопаток, дыхание его стало будто горячей. Он вытянулся и прижался к Маттиасу всем телом. Рыжий накрыл ладонь Мэта своей, погладил себя ею, направляя туда, вниз, где уже и без шнуровки в штанах было тесно и жарко, снова не дыша, готовый к тому, что ведьмак возмутится, вскочит, уйдёт. — Не смущайся, что ты... — шепнул Мэт. Он развернул Маттиаса на спину, навис над ним и поцеловал в губы. Рыжий коротко простонал, чувствуя во рту чужой язык и понимая, что сам он целоваться до сих пор не умел. Мэт упирался ладонями в его плечи, поёрзывая на бедрах. Маттиас не выдержал, поднял руки и потащил с него рубашку.* * *
Привычно проснувшись ещё до первых лучей солнца, Маттиас не сразу понял, что происходит, почему ногам тяжело. Опустив взгляд вниз, он увидел выделяющееся даже в предрассветном сумраке белое бедро Мэта. Маттиас зажмурился и быстро прочитал мысленно молитву. Избави Единый, сношения между ними не было, но... Маттиас почувствовал, что кровь приливает к щекам. К тому же, мешая покаянию и благочестивым мыслям, утренний стояк почти касался бедра спящего. Тут нахлынули воспоминания: что ночью творил с ним ведьмак, и сразу захотелось сползти с кровати и потихоньку скрыться в соседней комнатушке с умывальником и лоханью. Правая рука вдруг «зачесалась» и сама собой нырнула под простыню. — Вот ещё новости, — пробормотал Мэт, облизнулся и потянул ткань вниз. Маттиас только заскулил, почувствовав горячие влажные губы на своей плоти. Виноватые, палящие размышления, как теперь ведьмаку в глаза смотреть да как разговаривать с ним же, отступили, развеялись, как утренний туман, клочья которого никогда не исчезают полностью, таясь в дальних и незаметных уголках, чтобы наползти потом, когда совсем не ждёшь, пригретый солнцем.* * *
Ленард пожелал ехать верхом. Маттиас пристроился чуть позади. Где-то в середине процессии ехал Мэт, правя своей повозкой. Стромас сидел рядом с ним на козлах. Маттиас, то и дело оглядываясь, замечал, что они о чём-то беседуют, улыбаясь друг другу, как старые приятели. Казалось бы, какое Маттиасу до этого дело? Но он почему-то хмурился, старался не смотреть, но всё чаще оборачивался. Ленард выпустил повод, отвёл руку в сторону и жестом поманил друга. Маттиас тут же поравнялся с ним. — Они знакомы сто лет, — произнес Ленард тихо. — А ты ведёшь себя глупо. — Наверное, — пробормотал Маттиас. — Вообще глупо... всё. — Почему же? Ну развлеклись немного. Что такого? Вы молоды. Ты, по крайней мере, — прибавил Ленард с улыбкой. Маттиас покраснел: — Мы так шумели, государь? — Ты забываешь, что у меня чутьё волка. А ты не хочешь говорить со мной о том, что между вами было? Потому «государь»? Раз так — извини, друг мой. — Просто... люди вокруг. Ты не подумай чего, Лени. А что до вчерашнего... я... мы... мы вроде как друзьями быть собирались с Мэтом. И вдруг такое. — Да что такого-то? И силой никто не брал, и обманом не заманивал. Хорошо было? Маттиас кивнул, смущённый до того, что горло спёрло. — Утром вы тоже проснулись не врагами, — резонно заметил Ленард. — Но и не влюбились без памяти. Я прав? — Да... но всё равно: неловко мне как-то. — Единый не гневается за то, что мы тешим свои тела в постели с другими людьми. Он лишь требует от нас быть честными и не терять голову. Никому ваша связь не навредит. В том, что касалось Священных книг и заветов Единого, Маттиас с другом спорить не пытался. Лени знал всё не хуже какого-нибудь приора. Маттиас бросил ещё взгляд на Мэта, и вышло так, что и тот повернул голову, посмотрел на него, помахал рукой и снова о чём-то заспорил с дознавателем. — Скажи: а когда любишь — всё так же или иначе? — спросил Маттиас. — Трудно сказать, — помолчав, ответил Ленард. Маттиас выругал себя мысленно. Нашёл о чём спрашивать у друга, который когда-то продавал себя, чтобы заработать на кусок хлеба. — Могу лишь сказать тебе: каково это, когда ты любишь. Ты захочешь отдать себя всего целиком, без остатка. Твой любимый станет частью тебя самого, а ты — его частью. Объяснить сложно, но перепутать ни с чем нельзя. Ленард протянул руку и похлопал Маттиаса по плечу. Тот понял, что пора возвращаться к обязанностям. Проехал вдоль процессии, сделал пару замечаний охране; проезжая мимо повозки, обменялся с Мэтом улыбками. На душе было тихо и хорошо. Да и на ночлеге, покончив со своими обязанностями и зайдя в палатку ведьмака, чтобы разделить трапезу, Маттиас был спокоен. Они поужинали и улеглись. Мэт заботливо поправил на нем одеяло. — Отдыхай. Поди, посреди ночи встанешь караулы проверять. Спи, друг. Да хранят тебя боги и Единый. Он завернулся в своё одеяло и лёг рядом. Маттиас чувствовал его тепло, но оно вовсе не волновало, как давеча, а скорее навевало дремоту. И, окончательно успокоенный, Маттиас уснул. Бранн Жители столицы, казалось, все до единого вышли на улицу встречать государя. — Вона как, — усмехнулся себе под нос Маттиас, ехавший чуть позади Ленарда, — соскучились. Стромас и Мэт озирались по сторонам, но за разношёрстной толпой ничего толком не могли разглядеть — разве что крыши домов, да машущих платочками женщин, высунувшихся из окон. Громогласно звонили все колокола столицы, а у главного Собора сам приор встретил государя. — Хм, молодой какой, — заметил Стромас, — и физиономия, смотри, не приорская какая-то. С такой рожей только отрядом наёмников командовать. — На свою посмотри, — Мэт добродушно пихнул друга локтем. — А что моя, — проворчал дознаватель. — Моя для дела в самый раз. — То-то и оно, — подколол Мэт. — Только покажешься преступнику, как он с перепугу во всём признается и сам доказательства предоставит, лишь бы ты ближе не подошёл. — Я даже побрился! — обиделся Стромас. Мэт заржал. Услышав его смех, взвизгнула какая-то женщина из толпы. — Я ж тебе говорю, — сказала она стоящей рядом подруге, — парень это, а не девка. — О тебе уже судачат, — заметил Стромас. — Ничего, свыкнутся. Мне вот любопытно, куда меня определят на житьё. С моим-то скарбом. — Погоди ещё — может, во дворце поселишься. — Ну да, во дворце! А дворец, меж тем, уже виднелся на холме — не сказать, чтобы во всем своем великолепии, часть фасада была закрыта лесами, по которым сновали каменщики. — Даже не знаю, — протянул Мэт, — я бы, на месте государей, новый себе построил. Слишком уж он старомодный. — Не до дворцов им сейчас, — сказал Стромас, — погоди ещё: до всего руки дойдут. Город-то, сам видел, в небрежении не остался. Сперва для людей, потом и для себя. Когда ещё у нас такие государи были. — Сколько живу, не припомню, — признал Мэт. Ленард спешился, сердечно обнялся с приором, обернулся, бросил взгляд назад, будто выглядывал ведьмака с дознавателем, сказал что-то Маттиасу, да и пошёл внутрь Собора, о чём-то беседуя с Мельяром. Рыжий тронул коня и подъехал к повозке. — Государь с Верховным приором останется обсудить дела, а вас я во дворец провожу, покажу новое жильё. Если не понравится, найдём другое, в городе. Согласны, досточтимые? — Да чего ж... конечно согласны, — ответил за двоих Мэт.* * *
— Что нового? Всё ли спокойно? — спросил Ленард, входя в зал церковных советов. — Всё благополучно, государь, не волнуйтесь, — ответил Мельяр, звоня в колокольчик, чтобы служка принёс прохладительное. — Всё идет своим чередом, так, как вы велели. Лишь несколько просителей накопилось. — Неужели городской совет не может удовлетворить их нужды? — В некоторых случаях вполне мог бы, но только для некоторых то внове. А одна дама жаждет лицезреть именно вас, — усмехнулся Мельяр. — Дама? — Ленард не донес кубок до рта. — Лейтенант Каделла, — пояснил приор. — Ей-то что понадобилось? Ехала бы себе в Виям. — Уж не знаю, что ей нужно, государь, мне она не исповедовалась. — А я и вовсе не исповедник, — развёл руками Ленард. — Но выслушаем лейтенанта. Раз уж нужда её не из тех, что с командиром обсуждают. Каделла обнаружилась у дворца. Чуть только до неё дошли вести, что государь возвращается, она расплатилась в постоялом дворе, собрала свои пожитки, оседлала коня и прискакала ко дворцу. Оставив коня у стражи, она уже битый час топталась во внутреннем дворе. — Да что же это такое! — проворчал Ленард, спешиваясь. — Лейтенант, вы давно уже должны были вернуться в Виям! — Государь, — Каделла поклонилась и протянула пергамент. — Вот, прошу вас! — Идёмте, — Ленард на ходу разворачивал документ, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Что? С чего бы это вдруг? — прочитав, он даже остановился на ступеньке. — А ну-ка, ко мне в кабинет! Не обращая внимания на придворных, кланявшихся ему, и бросив на ходу Авуэну: «Через двадцать минут» — Ленард распахнул дверь кабинета и прошел к столу. — Закройте и садитесь, — сказал он Каделле. Та прикрыла дубовую створку и послушно опустилась на стул. — Почему вы хотите ехать на заставу? — спросил Ленард. — Чем вас не устраивает служба в Вияме? — Всем устраивает, государь, — Каделла мяла перчатки, — да только так будет лучше всем. — Никак у вас совесть проснулась, досточтимая? — не удержался Ленард от иронии. — Я кое-что слышала в дороге, когда сопровождала Овайну в имение мужа. Госпожа баронесса ждёт ребенка. — Вот как. Это для меня новость. Значит, вы решили не рушить семью? Похвально, лейтенант. Но только если барон захочет развестись, я ему помешать не смогу, вы же понимаете. А тем более я не смогу помешать баронессе подать на развод. — Как барон с баронессой поступят, только им известно, — сказала Каделла. — Одно сказать могу: на место её милости я никогда не метила. И его милости о том хорошо известно. А то, что не просто от жены, а от нерождённого ребенка он со мной... — она опустила голову. — Нельзя так. Единый ему судья, а я для себя решила. Прошу вас, государь. На заставе я обузой не стану. — Понимаю, что не станете, — Ленард неожиданно для себя вздохнул, — ну да Творец с вами. Написав приказ, он поставил печать и вручил бумагу Каделле. — Поедете на западную заставу, что недалеко от границы с Земеркандом. — Государь, там же горы. Там слишком безопасно, — робко возразила Каделла. — Зато от Вияма далеко. Да и женщины там есть. Не возражайте, лейтенант! Исполняйте приказ. — Слушаюсь, государь! Каделла вскочила на ноги, взяла приказ и поклонилась. — В Виям-то не заедете, поди? — Незачем, государь... — Тогда погодите... — Ленард наскоро настрочил ещё один приказ. — Возьмёте всё необходимое в дорогу и припасы в отряде здешних наёмников. — Благодарю, государь, — Каделла поклонилась снова. — Позволите удалиться? — Идите, лейтенант, — Ленард помедлил. — Удачи вам. Оставшись один, он принялся было листать записную книжицу в ожидании верного секретаря. Оставил это занятие, уставился в окно, пытаясь представить себе Криса. Где он, что делает, кто и что вокруг него...* * *
— Ну вот когда? Когда успел? — потрясённо бормотал Мэт, осматривая комнаты, приготовленные для него. Располагались они на первом этаже, пусть и в самом конце крыла, но зато имелась лестница в подвальное помещение, где, хотя и наскоро, но добротно, ему обставили комнату для варки снадобий и занятий магией. Тут имелся и очаг, и котлы стояли, и полки свежеобструганные были по стенам развешаны. Конечно, государь посылал гонцов в столицу регулярно, но для Мэта было странно и даже чудесно, что в письмах не забыли и о нём упомянуть. — О чём я и толкую, — кивнул Стромас, который уже закинул свои пожитки в слишком хорошие, на его взгляд, покои — со спальней, и кабинетом, и даже ванной, — о чём и речь: не было ещё таких государей в Гутруме. Дознаватель решил помочь другу с обустройством на новом месте. Они как раз расставляли по полкам коробочки с сушёными травами, когда по лестнице спустился к ним Маттиас. — Всего ли в достатке? — спросил он, осматривая помещение. — Если света мало, ты только скажи, но придется подождать, пока печники устроят тебе очаг наверху. — Света хватит. Тут и окошки вон под потолком есть, и лампы, — с довольной улыбкой ответил Мэт. — А если медные зеркала подвесить, то свет из окон будет отражаться. — Он подошёл к стене и тронул ладонью. — Оштукатурены... эх... красота какая. Недавно совсем. Маттиас покосился смущённо на Стромана, вытащил из-за пазухи чудом не помятое растеньице в глиняном горшочке. — Я вот... ну вроде на новоселье, — сказал Мэту, протягивая подарок. — Садовник сказал, запах приятный, ну и мухи там, комары, не налетят... — А-а-а! Подгорка разнолистная! Добрый цветок, добрый, — улыбнулся ведьмак. — Спасибо! Он обнял Маттиаса за шею и поцеловал в щёку. Щека тут же покраснела. — Не смущайся, Стромас свой. Ты лучше садись, отдохни, пока мы тут возимся. Или ты ещё занят? — Нет, государь отпустил меня, — ответил Маттиас, садясь на табурет. — Да он с секретарём потолкует, примет просителей и отправится сам отдыхать. — Ага, то есть ещё работы часа на три, не меньше. Не был бы государь оборотнем, даже в такие юные годы он бы давно с ног пал, как загнанный конь. Скажи-ка мне, друг мой, в замке есть ещё люди, сведущие в магии? — Сёстры разве что, — сказал Рыжий. — Сестра Уэлла, та к государю приставлена. Да вот из местного ковена сёстры, но они у себя в святилище. Во дворец редко выберутся, только по очень важному делу, или если позовут. — Что за сестра Уэлла? — полюбопытствовал Мэт. — Ведьмы обычно друг друга называют сёстрами, но Уэлла и правда монахиней была, — начал Маттиас. Выслушав его рассказ, Мэт глубокомысленно хмыкнул: — Что ж, мы с ней или поладим, или будем как кошка с собакой. Ведь оба единственные в своем роде. Стромас рассмеялся: — В этом ты весь, дружище. Как ты говоришь? «Сам себя не похвалишь — кто же тебя похвалит»? Ведьмак задрал нос и подмигнул дознавателю. — На новоселье кошку надо было принести, — невпопад заметил Маттиас, снова оглядывая белёные стены, да окна, да полки с коробами, коробками и коробочками. — Поживу немного — и сама придёт, — заверил Мэт. — Кошки свой дом всегда найдут. — Государь скоро прикажет свою домашнюю зверушку в столицу перевезти, — хитро промолвил Маттиас. — Для неё уже приготовили целые владения в зверинце. Гейри кличут. Вот такая. Он встал и поднял руку, показывая рост «зверушки». — Это кто ж? — удивился Стромас. — Зверолюдина. Наполовину, конечно. Государь захочет, чтобы я лично за ней поехал. Бедная. Соскучилась там поди. Не только у Стромаса, но и Мэта округлились в изумлении глаза. — Хотя, конечно, там Гарет при ней, — заметил Рыжий. — Только нас двоих она и признает. И государю предана, совсем, как собака. — Чудеса, — покачал головой ведьмак. — Сколько живу, а живу я уже немало, но такого не видел. А меня с собой в Виям ты возьмёшь? Если, конечно, государь позволит. Маттиас про себя возликовал, как будто одержал победу над невидимым соперником. — Возьму, — кивнул он. — Надо будет по лавкам пройтись, игрушек купить, да сладостей здешних, столичных. У меня ж пятеро малышей дома — братишки да сестрички. — Вот чудно. Люблю малышей, — улыбнулся Мэт. Рыжий вдруг почувствовал настоятельную потребность постучать себя по дурной голове. Потому что подумалось ему, что скажет отец, когда увидит Мэта. Не подумал бы чего? Но тут же стало стыдно от таких мыслей. И, чтобы как-то загладить свою вину, Маттиас спросил: — Хотите дворец вам покажу? Конечно, кроме королевских покоев. Тут есть на что посмотреть после ремонта. — После? — уточнил Стромас. — Леса-то стоят ещё. — Дворец большой, сразу всё не сделаешь, — солидно заметил Рыжий. — К тому же, леса снаружи, а внутри почти всё уже готово. — Так вы идите, — сказал дознаватель, — пока у вас, досточтимый Люс, есть свободное время. А я свои вещи разберу. — Правда, Маттиас, — кивнул Мэт. — Одним часом с моим хозяйством всё равно не обойдёшься. И Рыжий повёл ведьмака смотреть дворец. После потопа, устроенного ведьмами, здесь заново украсили немало помещений. Ленард, любящий старую живопись, в глубине души сожалел об уничтоженных фресках, но свежие росписи мастера Сарфа с учениками утешили его. Мэт, живший до сей поры безвылазно в Майшене, такой живописи ещё не видал. Задрав голову, он разглядывал огромные фрески тронного зала, аллегорически изображавших все четыре герцогства Гутрума — с ландшафтами, фигурами жителей, представлявших ремесла и занятия своих земель (люди выглядели просто как живые), а в центре фресок, пусть и символически, были нарисованы столицы в виде крепостей, за стенами которых, впрочем, угадывались главные достопримечательности, дворцы и соборы. Над входом в зал Сарф изобразил аллегории Мира и Процветания, чьи фигуры окружали люди, эльфы, маги и оборотни — в полном единении и согласии, а над помостом с тронами государей — Небесный Град, залитый божественным светом, со святыми и мучениками, взиравшими на символ Единого. Полы в тронном зале выложили разноцветными мраморами, добытыми во вновь открытой каменоломне. Прочие залы были украшены сообразно их назначению. Где-то сценами из легенд, где-то просто орнаментами с цветами и птицами, охотничьими сценами, условными портретами знаменитых учёных и магов. Кое-где ещё шла работа. Гуляя по дворцу, Маттиас и Мэт наткнулись на самого мастера, который заканчивал роспись галереи. Сарф, было, собирался рявкнуть на незваных гостей, но, признав королевского телохранителя, поневоле разрешил посмотреть. Ведьмак, как лис, почтительными и восторженными речами сумел смягчить измученного работой художника, пообещав показать ему одну вещь, которая очень его удивит. — И что это за вещь? — полюбопытствовал Маттиас, когда они вышли в коридор. — Придумал я новый способ связывать пигмент для живописи. Художник из меня никакой, так что я просто испытывал свое изобретение, пачкая загрунтованную доску. Но мастер, я думаю, оценит. Для фресок не подойдет, а вот для картин, для алтарей — лучше и не придумаешь. А там что? — внезапно спросил Мэт, указывая в конец коридора. — Там уже покои государей. Мы туда не пойдем. Разве что тебя пригласят, а тебя обязательно пригласят позже, и ты увидишь всё сам. — Странно... — Что странно? — переспросил Маттиас. — Нет, ничего, — мотнул головой ведьмак. Но всё же ещё раз оглянулся на дверь, возле которой стояла стража. Даже из-за тяжёлых створок он почувствовал незнакомую магию, сочившуюся, словно тоненькие струйки дыма. Магию не враждебную, вполне мирную, но, видать, сильную, раз уж он смог её уловить. Напрямую она его не касалась, и Мэт до поры выкинул это происшествие из головы.* * *
Лени с трудом выдержал разговор с Авуэном, и не потому, что устал и желал бы поскорее отдохнуть, а потому что почувствовал — дверь в Иларию открылась. В Вияме он тоже ощущал присутствие магического коридора, но не так явно, как здесь. Наверняка потому, что в старом замке проход помещался в наглухо запертой комнате, а здесь, во дворце, арка с дверью выросла прямо на стене в одной из личных комнат монаршей четы. Отпустив наконец секретаря, Лени заторопился посмотреть на новое чудо. У двери на полу он нашел шкатулку с письмом от Шальи. Поспешно вскрыв знакомую печать, Лени прочел: «Алмазы души моей, друзья моего сердца! Тороплюсь уведомить вас, что дверь открыта, и мы ждём вас в любое время дня и ночи. Дверь безопасна в любую фазу луны, с помощью богов. Молюсь, чтобы вы пребывали в добром здравии. Шалья». Судя по дате, шкатулка появилась у двери четыре дня тому назад. Лени тогда был ещё в Майшене. Поспешив к дверям, ведущим из покоев в коридор, он распахнул их и увидел Маттиаса и ведьмака. — Государь, — поклонился Рыжий. — Я как раз заканчивал показывать господину магу дворец. Будут ли какие распоряжения? При страже Маттиас не мог себя иначе вести. А ноздри Лени поневоле раздулись. Он почуял исходящий от ведьмака запах волнения и вперил взгляд в его белобрысую макушку. Мэт выпрямился, встретился глазами с государем и опустил взгляд. — Никого ко мне не впускать, — сказал Лени, — я отдыхаю. Все дела завтра. С этими словами он бросил ещё один настороженный взгляд на ведьмака и закрыл дверь. Комнату с камином он для верности ещё и запер. Подошёл к магической двери в стене и открыл её. Но увидел, вопреки ожиданиям, не тот коридор, в котором когда-то оказывался с Кристианом, когда навещал Шалью, а какую-то маленькую комнату, устланную коврами, с горящим золочёным фонарём под потолком. От неожиданности Лени немного оробел, но тут же укорил себя. Ведь друг не стал бы приглашать его, существуй хоть малейшая опасность. Потом пришло сомнение: стоит ли баловать себя приятной прогулкой, когда супруг за множество лиг отсюда рискует жизнью? Может, просто послать письмо Шалье, рассказать о последних новостях, а посещение княжеского дворца отложить до возвращения Кристиана? Но вспомнил о Бартоке, который жертвовал своим счастьем ради их благополучия. Нет уж, стоит посетить Иларию, хотя бы ради того, чтобы в следующем письме подробно рассказать, как обстоят дела у друзей и союзников. И Лени решительно шагнул через порог. Как только он очутился в комнате, в воздухе раздался тихий, но внятный звон, будто где-то звучали колокольчики. Тут же распахнулась вторая дверь, и в проёме возник мальчик, одетый в белое. — Прошу, господин, — сказал он на ломаном гутрумском языке. — Кто ты? — спросил Лени, глядя на его одеяние. — Ты маг? — Я ученик, господин. Прошу за мной, господин. Лени последовал за ним, очутился в уже знакомой дворцовой галерее и вздохнул с облегчением. Шалья приказал расположить волшебную дверь поближе к своим покоям, а бедный мальчишка, видать, дежурил тут. Лени лишь понадеялся, что он не один нёс службу, что ученики магов сменяли друг друга. Мальчишка, шлёпая сандалиями по плитам пола, подвёл Лени к двери в покои Шальи. Стражник беспрепятственно пропустил их. Видать, маги и ученики их имели разрешение входить к властительным особам без доклада. — Пресветлый господин мой, — обратился мальчик куда-то в сторону балкона, — высокородный гость прибыл. Тут же распахнулся занавес, отделявший балкон от покоев, и Лени увидел силуэт Шальи. Возможно, тот ждал совсем иного гостя, потому что замер на мгновение, а потом, раскинув руки, бросился к Лени. Тот, стряхнув с себя оцепенение, поспешил обнять друга. Когда оба успокоились, Шалья подвёл Лени к дивану, усадил, кликнул слуг и велел доложить князю Сагаре и княгине о прибытии дорогого гостя. Шалья собственноручно налил Лени прохладительного в кубок, перенёс на столик у дивана блюда с фруктами и сладостями. — Рассказывай же! Рассказывай, друг мой! — взмолился Шалья. — Какие известия получаешь от супруга? Как... как Барток? — прибавил он, немного смутившись. Лени улыбнулся. Он понимал, что молодому князю важнее всего услышать, что возлюбленный его жив и здоров. — Не волнуйся, оба благополучны. Думаю, Барток скучает. Ему ещё ни разу не пришлось помахать мечом. — До поры, — ответил Шалья, немного успокоившись. — А как ты сам? Как тебе правится страной одному? — Друг мой, рассказ получится долгим, а ведь отец твой наверняка захочет поговорить со мной и начнёт расспрашивать о том же. Ты сам лучше расскажи: как поживает твоя семья? Как здоровье твоей старшей сестры? Как продвигается сватовство? — Сватовство?.. — Шалья помедлил. — Портрет моей сестры уже отослали твоему отцу. Сам он в ответ прислал ей свою миниатюру — в медальоне тонкой работы. Красивый мужчина. Ещё не старый. — Красивый, — улыбнулся Лени. — Кристи говорит, что я всё больше становлюсь на него похож… Тут он смутился, но Шалья понял причину и весело рассмеялся: — Не скромничай. Ты красавец. — Но тебя всё же что-то смущает в желании моего отца жениться на Анжале? — спросил Лени. — И я, и отец... — Шалья вновь ответил не сразу. — Мы верим в разных богов, мы — и вы с отцом. Мы бы не хотели, чтобы Анжала меняла веру. Отец уже выбрал жрецов, что поедут с ней в Калхедонию и помогут советом и наставлением. Но... — он подумал о Бартоке, живущем в Иларии, сыне божества, служащем королю, и мысли его смешались. — Разве случится что-то ужасное, если твоя сестра примет веру мужа? — спросил Лени. Шалья сверкнул глазами. — Погоди, не гневайся, друг мой. Знаешь ли ты, что случилось с нашим приором накануне вступления в сан? Я тебе расскажу удивительную историю. Даже не дослушав историю с таинственной гостьей приора, Шалья побледнел, мысленно спрашивая себя — не слишком ли дерзка его догадка? Его ли божество посетило служителя иной веры, иного бога? — Чем больше я думаю обо всем этом, — продолжал Лени, — тем больше мне кажется, что мы приписываем богам и Единому слишком много своего. Не думаю, что небожителям нужно, чтобы мы враждовали между собой или, ещё хуже, воевали из-за того, кто в кого верит. — Это смелая мысль, друг мой, — заметил Шалья осторожно. — Боюсь только, немногие согласятся с ней. — Мне кажется, это всё наше тщеславие, а не воля богов, не воля Единого, — сказал Лени тихо. — Наша жажда внимания, награды, желание обеспечить себе защиту или любовь того, кто сильнее, могущественнее... — Тогда что же хотят от нас боги? — Полагаю, очень немногое. Чтобы мы жили мирно, любили друг друга, растили детей, берегли свой край, создавали красивые вещи. Наш мир несовершенный, но боги ли в этом виноваты? Или, может, Единый? Нет. Виноваты только люди. Но Единый милостив: он позволяет нам быть несовершенными, злыми, невежественными, надеясь, что мы сами поймем, что лучше его заветов всё равно ничего не найдём. Лени вздохнул. Человеческое несовершенство вновь заставило его вспомнить супруга, и то, где он находился сейчас, пока сам он нежился в теплом, уютном иларийском дворце. Глаза Шальи затуманились, и Лени понял, что тот тоже тоскует о любимом. — Подумай, друг мой, — сказал он, — вот Барток — сын бога войны, а служит государю, который верит в Единого. Разве они не почти братья? Шалья вздрогнул: — Откуда знаешь? — Барток сказал Кристи, а тот — мне. — Кристиан, конечно, верит в Единого, но истово верующим его нельзя назвать. А вот ты истово веришь — и неужели у тебя ничего не шевельнулось внутри при такой новости? — А что у меня должно было шевелиться? — рассмеялся Лени и добавил серьёзно: — Когда Кристиан выпил яд, предназначенный мне, его спасли озёрные божества и сёстры-ведьмы. Я сам божественной паре принёс жертву. Как видишь, я сижу живой, и молния с небес меня до сих пор не поразила. — И Божественная спасла жизнь служителю твоего бога, — словно про себя произнёс Шалья. Тряхнул головой, будто отгоняя морок. — Прости, это смело, но слишком для меня. По крайней мере, сейчас. Он вдруг вспомнил, что отец Бартока тоже говорил о Творце, и будто люди стоят к нему ближе, чем боги. Шалью окатила холодная волна. — Ну что ты, — Лени сел рядом и обнял его за плечи. — Скоро всё закончится, и Барток вернётся к тебе. — Меня настолько легко раскусить? — слабо улыбнулся Шалья. — Плохое качество для правителя. — Я не твой подданный, чего ж передо мной казаться каменной скалой? Мы с тобой в одном положении, друг мой. Ответить Шалья не успел — за ними пришёл слуга от князя, который приглашал дорогого гостя и сына к себе. Лени был рад вновь увидеть княжеское семейство вместе. Князь и княгиня были в добром здравии, Малика заметно пополнела, но по-прежнему цвела, Кумал ещё не совсем потерял голову от счастья, что скоро станет отцом, но был близок к этому. Анжала выглядела задумчивой и так выразительно посмотрела на Лени, что тот понял: расспросов об отце не миновать. Чадри и Махима старались подражать старшим и сидеть чинно, но то и дело переглядывались и пересмеивались. Лени разделил с княжеской семьей трапезу, а про Майшен тоже пришлось рассказать всем, потому что Сагару интересовали любые мелочи. Он слушал молодого соседа-правителя, кивал и, кажется, одобрял, как тот ведет дела. — Мы уже приготовили в Бранне участок под строительство иларийского посольства, — сказал Лени между прочим. — Ждем от вас архитекторов. Правда, как у вас принято, строить не получится — зимы-то у нас, пусть и не очень суровые, но снежные и для вашего народа непривычны. — Мы вот тоже думали, где лучше разместить ваше посольство, — улыбнулся старый князь, — и решили привести в порядок старый дворец у форта. Он ещё крепок и не одну сотню лет простоит — только внутри требует ремонта и украшения. Море рядом, порт, а по главной улице и до нас недалеко. — Целый дворец? — удивился Лени. — А что ж скромничать? Гутрум теперь наш главный союзник. Калхедонцы вон целые палаты почти отстроили. Вам строиться будет не нужно. Приходи завтра — покажем тебе дворец, сам прикинешь, сколько средств вы потратите на отделку. А переправить золото теперь можно легко — и не надо бояться ни разбойников на суше, ни штормов на море. Сагара приказал слуге наполнить кубки вином. — Выпьем же за прочный тройственный союз между нашими державами, дети мои! И пусть боги одарят нас мирными годами, изобилием и процветанием! Лени, осушая свой кубок, думал, что с процветанием-то они с Кристианом справятся, а вот мирных лет ждать придется ещё долго. Вспомнил о Макении и решил, вернувшись домой, тут же начать подготовку к отправке тайной миссии на земли опасного соседа.