Чернильные демоны старого города

      Они шли по улице Таранто — она брала своё начало от обелиска и углублялась в пригородные районы Лечче. Джон сказал, что им нужна третья улица слева — на неё они свернут и найдут дом номер двенадцать, где, судя по всему, происходило нечто ужасное. На Таранто росли высокие тонкие деревья, дома были старательно выкрашены в яркий, слегка пожухший на солнце цвет, местные торговцы сидели на ступенях своих магазинов и читали, а дети резвились по распахнутым подъездам, перебегая из одного в другой, пока ждали своих родителей. И снова — жизнь в каждой мелочи; Чес иногда жалел, что не решился хотя бы на досуге писать какие-нибудь банальные рассказы, например, про города и публиковать их где-нибудь в Интернете, вычитывая длинные восторженные и гневные комментарии. Наконец, они с Джоном свернули на нужную улицу — тут было необычайно тихо и пусто, а оранжевые дома чередовались с розовыми и серо-белыми. Здание, нужное им, было светло-канареечного оттенка, с тёмной зелёной дверью и чёрным почтовым ящиком. Три этажа, болотного цвета ставни, всего один балкон.       — Похоже, это то, что нам нужно, — утвердительно сказал Джон, бегло осмотрев здание. Затем пошёл к входной двери. Чес всегда считал, что большая часть подъездов в Италии закрыта — если не с помощью домофона, то хотя бы ключом, но дверь поддалась легко и сразу. Исследователь из него был так себе, но идея наведаться хотя бы в соседние подъезды теперь стала для него идеей фикс. Они зашли внутрь: узкая лестница вела наверх, а коридор рядом выводил во внутренний двор. Джон жестом показал ему подождать и аккуратно выглянул во двор; вернулся и с улыбочкой прошептал: — Представление начинается! Только без моего разрешения особо не мешайся и не лезь. Эти демоны по большей части безобидны для посторонних, но случайно ранить могут. Идём пока за мной…       К горлу Чеса подкатил плотный холодный ком; пожалуй, в тот момент он был всё-таки больше не готов увидеться с другой изнанкой мира, чем готов. Одно дело, когда это россказни случайного прохожего в подъезде, спасшего тебя от летучей мыши, удивительным образом попавшей в квартиру; другое — когда доказательство, что твоё мироздание неполно и ущербно, находится всего лишь в паре метров от тебя… Чес не был трусом, но сердце тогда заколотилось в бешеном ритме, когда они с Джоном пробирались по коридору во двор. С виду двор был очень маленьким, неправильной формы, застроен всякими сараями и хранилищами. Один из таких пристроев делил двор почти надвое и начинался сразу после коридора около перпендикулярной к нему стены. Как только Джон и Чес вышли из коридора, они сразу оказались за панельной стеной. Только сейчас Чес стал различать странное шуршание где-то совсем недалеко. Шуршание, которое прерывал чей-то тихий, обречённый плач.       — Можешь выглянуть и посмотреть, — разрешил Джон, перед этим выглянув сам. — Только не кричи, а то демоны сбегут.       Чес кивнул и, сглотнув слюну, подошёл к краю стены. Прежде, чем выглянуть, подумал, не шутка ли это. Однако с каждой секундой происходящее переставало быть смешным. Держась за пластик, он аккуратно выглянул. Сильный разряд парализовал его сознание, чтобы, добавив в него новую неизведанную ячейку мира, вновь встряхнуть его и привести в порядок. Чес в тот момент унёсся на периферию яви и иллюзий, где всё происходило в реальности, но расплывалось в мозгу обманчивыми пятнами. В углу двора, упав на колени, дрожала и плакала женщина не старше тридцати пяти лет; вокруг неё, сомкнувшись плотным полукругом, копошились… кто? Как их описать? Что это за чертовщина? Пожалуй, именно так выглядят демоны в обывательском понимании: скукоженные четвероногие существа, способные вставать на задние лапы, с какими-то складками и странными приростами, красно-коричневого цвета. Глаз их Чес не видел — только длинные юркие хвосты, заканчивающиеся острием. Вокруг них искрами блистали язычки пламени, а сами они, в количестве семи или восьми штук, дразнили женщину, то подпрыгивая к ней близко, то вновь уходя назад, словно давая ей шанс убежать. Они изрыгали огонь из своих глоток, и женщина только сильнее плакала от этого, сжимаясь и прикрывая лицо руками. Пламя не доставало до неё, но очень могло быть, что этого и не нужно было.       Повернувшись к Джону, Чес шёпотом проговорил: — Она… боится огня?       Джон довольно улыбнулся и кивнул. Чес только сейчас и поверил, что всё это больше не выдумки, не полуночная эйфория, не интересный рассказ. Это — жизнь, вполне себе осязаемая, яркая и ароматная, как в центре Лечче, и печальная, удушающе опасная, как здесь. Он стоял, ошеломлённый, ещё один раз мелко выглянул, чтобы убедиться — он не бредит, а затем упёрся спиной о стену и медленно выдохнул, закрыв глаза.       — Ты сильно побледнел. Как себя чувствуешь? — рука Джона мягко опустилась на плечо, Чес открыл глаза и тут же ощутил, как то же самое тепло, что и той ночью, просочилось внутрь его сердца приторной струйкой. Ему стало лучше и спокойнее; ему теперь казалось — Джон делает это неспроста. Заклинание или ещё что-то — Бог его знал, но Джон, как опытный музыкант, чувствовал любую расстроенность струн его души и умело настраивал их, чтобы звук был чистым и ровным.       — Сейчас... лучше. Просто… — Чес нервным движением убрал волосы назад, — всё так неожиданно. Я ведь не верил в серьёзность этой ситуации до последнего. Ты уж… не обижайся, в такое поверить обывателю трудно.       — Я понимаю. Знаешь, люди, которых я решился посвятить в это, не верили иногда во второй и третий разы. Им было недостаточно: они думали, что это гипноз или какие-то спецэффекты. Всегда хочется убежать от правды, прикрываясь несущественным, — Джон покачал головой и, усмехнувшись, добавил: — Ты ещё не совсем ушёл в себя после увиденного? Я-то хотел показать ещё и саму процедуру…       Чес оживился и перебил его: — Я готов! Будет намного лучше, если я увижу, как ты спасёшь её… Но, скажи, почему карта выделила этот случай как особо серьёзный? Я думал, что люди, уже несколько дней преследуемые своими страхами, бьются головой и кричат.       — Все разные, Чес, — пожал плечами Джон. — Например, эта женщина. Демоны, дразнящие её огнём, преследуют её, допустим, несколько дней. Но она, в отличие от тебя, не может пожаловаться в службу спасения, как мог ты, когда увидел дома летучую мышь. Ей буквально некому сказать, потому что не поймут. Она и сама не понимает, потому что эти штуки выглядят убедительно, а огонь от них по-прежнему страшный и обжигающий. Она выглядит бледной и измученной, истощённой. Так что, поверь мне, она действительно страдает, — Джон прошёл мимо него и выглянул ещё раз. — Так что же, хочешь увидеть продолжение?       Чес кивнул. Джон смотрел на него внимательно, и в его взгляде чувствовалась… лёгкая, как ноябрьская морось, забота, совершенно вроде отстранённая, но почему-то заинтересованная и явная. Джону было слишком не всё равно, и Чес бы сказал, что это первый человек, знакомый с ним всего день, которому было так не плевать. Между ним и Джоном что-то постепенно переплеталось — не только перламутровый сигаретный дым, хотелось бы верить. Чес ощущал, как вокруг его рёбер плетутся пышные цветы-заклинания, коими Джон наводнил его душу, когда касался его. Наконец, Джон показал жестом подойти ближе.       — Смотри внимательно. Первое, что нужно делать всегда — это облегчить себе жизнь. То есть попытаться ослабить демона ещё до того момента, как он тебя обнаружит, — шептал Джон, расстёгивая зачем-то пальто. — Хоть в нашем случае демоны совершенно слабые и это необязательно, но я делаю это всегда. А как их ослабить, как думаешь? Ты же помнишь, отчего зависит их существование?.. — Чесу пришла мысль, и он, изумлённо глянув на Джона, выдал:       — Надо… каким-то образом отключить сознание жертвы. Демоны страха от самого же человека и питаются энергией… вроде ты так говорил, — по просиявшему взгляду Джона Чес понял, что попал в точку.       — Ты сообразительный! Но в данном случае мы преследуем цель не то что бы ослабить демонов… я работаю тихо и скрытно. Жертва не должна что-то запомнить. Поэтому на время ритуала она должна немного подремать.       — В этом городе только одна жертва удостоилась великой почести не заснуть во время процедуры, — лукаво улыбнулся Чес. Джон усмехнулся и мягко похлопал его по плечу.       — Не только не заснуть, но ещё и увидеть потом всё в подробностях, — Джон говорил серьёзно и при этом приоткрыл внутреннюю сторону своего пальто. — Не случайно я выбрал тебя, Чес. Однако смотри, что у меня есть… — Чес увидел во внутренней обкладке пришитые тонкие узкие карманчики. Джон достал из одного небольшой дротик — совсем как для игры в дартс, но только с первого взгляда. Острие у него было тупым, и только немного погодя Чес осознал, что это игла, только прикрытая. Да и сам дротик только концом напоминал обычный, вместо стержня у него был цилиндр с поршнем и жидкостью.       — Короче, это моё маленькое изобретение. И это тоже, — сказал, доставая устройство, внешне напоминающее пистолет. Только его надо было, судя по всему, очень хитро заряжать. Джон отщёлкнул узкую крышку, вставил туда дротик и захлопнул. Зарядил пистолет и прицелился. Чесу тоже стало интересно, поэтому он присел и аккуратно выглянул из-за стены. Мгновение, и Джон выстрелил — почти бесшумно. Дротик попал в шею женщины, и прежде, чем Чес успел спросить хоть что-нибудь, она потеряла сознание, соскользнув по стене на землю.       — Состав действует почти мгновенно, даже лучше, чем снотворное. Говорю же, я очень горжусь этим своим изобретением, — тихо и с улыбкой отчитался Джон, спрятавшись за стеной и приказав Чесу сделать то же. Он убрал пистолет и довольно посмотрел на мало сказать, что изумлённое лицо Чеса.       — Всё только начинается… Теперь демоны слабее, в нашем случае будет достаточно моего грозного взгляда, чтобы они рассеялись, и лёгкого касания до женщины, чтобы обезопасить её в будущем. Но раз уж я обещал показать всё полностью, значит, действуем по правилам. Выходим! — Джон резво направился в ту сторону, но, увидав, как замешкался Чес (до сих пор казалось запретным выходить из-за стены на долгое время), аккуратно взял его за локоть и потащил. Конечно, не насильно, но поддерживая; когда они вышли почти на середину двора, увидели копошащихся в недоразумении демонов, изрыгающих уже не пламя, а маленькие искорки, то Джон, притянув к себе Чеса ближе, прошептал, так щекотливо и пряно проговаривая слова, что Чес вздрогнул и невольно прикрыл глаза. «Не волнуйся, просто стой слегка позади меня. В любом случае, я тебя всегда спасу». С этим шёпотом, утверждающим, что он в безопасности, Чес вдруг вспомнил далёкие холмистые равнины матово-оранжевой Италии, по которым он катался на велосипеде, полном фруктов, и чувствовал себя так счастливо и спокойно, как редко бывало с ним. Джон вновь, на жалкую секунду, окунул его туда, и он был первым, кто смог добиться этого одной только искренностью.       Чес встал позади Джона, а Джон, спрятав оружие, сделал шаг вперёд. Демоны слегка всполошились, но ещё не поняли, кто сзади них. Джон поманил Чеса за собой, как бы показав, что надо сделать ещё несколько шагов вперёд.       — Эти демоны почти безопасны для нас. Когда мы подойдём, они могут всполошиться и изрыгать огонь, но не стоит обращать на это внимание, — шептал Джон, осторожно продвигаясь вперёд; Чес ловил каждое его слово и шагал в унисон его словам. — Есть несколько вариантов устранения демонов. Первый работает в случае слабых. Это — буквально — пропустить его сквозь себя. Ничего плохого не случится, только можешь ощутить лёгкий страх, но я уже привык и почти не чувствую. Дело в том, что демон, соприкасаясь с человеческой душой, рассыпается в бесполезный сгусток тёмной энергии. Ни с душой, ни с самим человеком обычно ничего особенного не происходит в этот момент и после. Так что это безопасно, но в начале, когда-то давно, я с непривычки остро испытывал поглощаемый страх. Потом прошло.       Чес едва собирал обрывки слов в некое плотное, логичное обоснование, но что-то лёгкое и ненадёжное выскальзывало из его головы. Странные существа становились ближе, а вязкая, обжигающая паника постепенно наматывалась вокруг его души алыми мягкими лентами. Он говорил себе, что смел и не боится ничего, но, кроме пункта о летучих мышах, теперь в его список стали приписываться и другие… Он чувствовал, как соприкасался с неизвестной, капризной стороной жизни, которая была словно внутренней частью обёртки от конфеты: снаружи — яркие линии и привычная реальность, но внутри — странное серебро, спрятанное пожелание и совсем чуждый мир. Демоны издавали неприятные, скрежещущие звуки, изредка разбавляемые грудным криком. Когда между ними осталось не более полутора метров, твари почувствовали их присутствие и всем своим хаотическим строем развернулись к ним. Чес скривился — в жизни он не видел морды более уродливой и отвратительной: кожа сморщена, глаза красные и на выкате, тонкий язык безвольно свисал изо рта, а уши были острые, прижатые к голове и шерстяные. В их с Джоном сторону почти одновременно полетели сотни огненных брызг, но они растаяли, не пролетев и полметра. Джон бросил многозначительный взгляд на Чеса, тем самым сказав «Они слабые и не опасные, можешь не бояться». Но Чес пока не мог так просто расслабиться.       — Следующий этап, — продолжил Джон гораздо громче, — собственно, и есть поимка демона. Демон должен проникнуть в мою душу. Сделает он это… как ни удивительно, через ладонь! — Джон поднял правую руку. — На ладони я напишу слово «вход» на языке урду. Ты, может быть, о нём не слышал — на нём говорят в Пакистане и Индии. Почему этот язык — объяснять трудно и долго. Так что просто прими на веру, — с этими словами Джон достал из кармана остро заточенный кусочек угля и левой рукой на своей ладони написал справа налево буквами, напоминающими арабскую вязь, только более плавную, слово «вход». По крайней мере, Чес решил, что Джону совсем незачем его обманывать. Потом Джон выставил руку вперёд и прикрыл глаза; спустя секунды Чес ощущал какой-то сильный поток, всасывающийся внутрь… ладони? Он и сам поверить не мог, но вдруг демоны стали растягиваться в разные стороны, искажаться и резким пёстрым потоком ушли внутрь ладони. Чес вздрогнул и беспокойно посмотрел на Джона: его глаза были закрыты, но выглядел он расслабленным и спокойным. Если верить ему, то вся эта отвратительная компания собралась у него в душе! Правда, чуть позже Чес заметил одного демона, упущенного Джоном — видимо, поток не охватывал большую площадь. Спустя пару секунд Джон быстрым движением нацарапал что-то на левой руке — надпись получилась более длинной — и быстро дёрнул рукой, разжав кулак, словно выбрасывал мусор. Почти сразу же из-под его ладони потянулась струйка густого чёрного дыма. Чес напугался, но, вспомнив, что Джон говорил на этот счёт, позволил себе немного выдохнуть. Наконец, Джон повернулся к нему и как ни в чём ни бывало договорил:       — Так вот, я впустил демонов, чтобы они столкнулись с моей душой и рассыпались, образно говоря. Потом написал на левой ладони слово «выход» — ожидаемо, правда? — всё на том же языке и выбросил в реальность всё, что от них осталось. Страх всегда боится неизменно тёплой, человеческой души; ты и сам видел, что от него остаётся — безвольный тёмный сгусток, рассеивающийся во мгле. То же самое случилось и с твоими летучими мышами.       Джон смотрел на него пристально, и Чес с каждой секундой ощущал, что всё это не просто так…       — Ты забыл захватить одного демона.       — Не забыл, — улыбнулся Джон, качая головой; в это время демон и не думал спасаться — лишь безмозгло бегал вокруг них и своей жертвы, кусаясь пламенем. — Я прошу тебя попробовать… когда я встретил тебя, я понял, что ты не только сможешь увидеть это всё и выслушать меня, но ещё и поймать демона. Я сам удивлён, но интуиция слишком громко кричит об этом.       — Как так? — Чес растревожился не на шутку — что-то его смущало в этой процедуре. — Ты же говорил, даже ни один из твоих коллег не справился с этим? Как смогу я? Я обычный человек…       — Мы все обычные люди, — перебил его Джон, мягко сжав его плечо. — Но иногда, когда мы и сами не можем того предположить, мы бываем безупречны и необычны. Просто… попробуй. Я помогу. Если не выйдет или что-то пойдёт не так — я спасу тебя.       В этом было что-то до жути странное и ненормальное, но Чес не находил в своём сознании особых антипричин — ему было даже, скорее, интересно это проделать. Хоть и боязно. Он постоял в нерешительности пару секунд, взглянул на копошащегося в земле демона и только затем кивнул. Джон буквально просиял и притянул его ладонь к себе. Касаясь своими холодными пальцами его ладони, он написал этой загадочной вязью слово; это было похоже на щекотливое прикосновение первого мотылька. Чес смотрел на Джона и задавался вопросом: какую такую важную черту они пересекли с этим мистером Константином, что сейчас он запросто позволял ему рисовать на своей ладони замысловатые узоры слова и что сейчас он верил этому человеку больше, чем самому себе? Ответ был соткан из южных ягодных ветров и февральского серого солнца, поэтому ускользнул во тьму мягко и надёжно. Чес не мог не доверять ему — доказательство едва не обожгло его плащ, но что-то в этой истории казалось безнадёжно потерянным и упущенным ещё задолго до их с Джоном появления на свет. Наверное, боязливость — едкий катализатор рассыпчатых мыслей, потому что Чес иначе не мог объяснить свою излишнюю экспрессивность.       — Встань перед демоном и протяни руку. Закрой глаза, если так удобнее сосредоточиться, — говорил меж тем Джон, подталкивая его к красно-бурому сгустку ненависти; реальность постепенно тускнела, наполнялась меланхоличными элементами чудного сна и теряла связь с Чесом окончательно. Тот послушно выполнил указания Джона. Стоя с закрытыми глазами и вытянутой вперёд рукой, он на удивление не чувствовал себя полным придурком. Совершенно невидимая, словно тонкие сети паутины, поддержка плелась вокруг его души.       — Ты почти всё сделал. Всё готово, осталось только представить, как ты втягиваешь этого демона внутрь себя. Легко, несильно. Как… как пылесос в слабом режиме. — Чес почти сбился с концентрации и тихонько усмехнулся. Затем встряхнул головой и представил тот самый невидимый поток, который ощутил недавно, когда Джон расправлялся с демонами. Несколько секунд было глухо, но вскоре он почувствовал слабый, но всё же порыв, похожий на ветер, который дул прямо в его ладонь. Но… стоп. Чес ощутил нечто более серьёзное. Этот ветер больше не сталкивался с ладонью, а уходил куда-то глубже, почему-то свистя уже внутри груди — вопреки всем законам анатомии, конечно. Но это была не анатомия. Это было что-то другое.       Наконец, в поток как будто что-то подмешали; равнодушный ветер (или что это было — Чес не мог быть слишком уверен) сменился странной смесью ледяного пара и едкого дыма. Оно пробралось сквозь ладонь и тут же ёкнуло в груди, разрослось и заставило тихо затрепетать от скрытого, но уже реального страха. Лёгкий холодок превратился в ледяную глыбу, и эта глыба, казалось, заменила всю грудную клетку Чеса, не давая глубоко вздохнуть и пережимая морозцем жилы. А едкий дым стал жидкой кислотой, выедающей лёгкие и наполняющей разрушительной горечью мысли. Чес понял, что напрягся, что перестал дышать, что замер в ужасе, ощущая, как нечто сильное и опасное вилось в его душе юрким блестящим змеем. Внутри него словно кто-то перезарядил пистолет и нацелился в его душу; выстрел, глухой и оглушительный — это было так странно, но ещё страннее, что Чес держался на ногах до сих пор. Снова перезарядка, снова выстрел; внутри гудело и холодело, замирало в убийственной тишине и горело следами от невидимых пуль. Чес не мог сказать ни слова, не мог открыть глаза, не мог вздохнуть и ощущал, что постепенно становился заложником своей собственной души, в то время как вместо него становился кто-то другой. Он слабо, едва надеясь на успех, мысленно прокричал «Джон!». В этой холодной одинокой пустоте он чувствовал себя забытым и потерянным, ничтожным и убитым; он дрожал предательски от необъяснимой фобии и ощущал себя закинутым в глухой узкий ящик.       Когда Джон коснулся его ладони своей, Чес не совсем понял, что это было. Оттуда, где застыла его душа, касания воспринимались отдалённо и слабо, но теперь он знал, что не один, и тошнотворная паника стала отступать. Но это только в первые мгновения; сделав обманный манёвр, она вернулась, накинувшись хищной птицей на его душу. Чесу казалось, что он не только подпустил демона к странной субстанции внутри себя, но и позволил ему там расположиться. Но Джон был рядом, и голос, далёкий, но единственно важный сейчас, заговорил:       — Я пишу на твоей ладони слово «выход». Всё закончилось, всё уже почти закончилось. Этот демон слабый и не причинит тебе больше вреда. Я говорил, что могут быть неприятные ощущения… Твоя душа оказалась слишком чувствительной. Но я здесь, я не позволю отдать её демонам. Никаким. — Что-то в этих словах немного растрогало Чеса — Джон почему-то волновался, и между ними почему-то был всего лишь день знакомства, а не век, не вечность и не округлый символ бесконечности, хотя в тот момент казалось именно так. — Теперь тебе надо сильно тряхнуть левой рукой, словно ты хочешь сбросить с неё жука. Представляй, как демон выходит оттуда уже ничего не значащим дымом.       Прежде, чем Чес сумел осознать эти слова и сделать так, как нужно, прошло несколько секунд. В эти секунды он едва не потерял себя, потому что холод сковал его сознание хрустящими жгутами и постепенно опускал в котлован неприятных воспоминаний, ставших едким пятном на всей его жизни. В одно мгновение он вновь вернулся на пару лет назад, когда слишком близкий ему человек оказался поражён недугом и ему приходилось быть рядом и помогать, но короткими бессонными ночами он плакал почти навзрыд, потому что чувствовал себя одиноким и беспомощным. Жизнь окунула его в дерьмо ещё более противное чуть позже, когда его не стало; месяц Чес не работал и отказывался выходить из дома — пожалуй, тоже бы довёл себя до психушки, если бы не бесценная помощь сестры. Но чувство безысходности хладнокровной горной лавиной сошло на него, прежде чем его рука дёрнулась скорее в нервном припадке, чем из-за слов Джона. Краткий миг, словно момент, когда входишь с мороза в прогретый дом, и Чесу стало немного лучше. Он открыл глаза и с отвращением увидел, как его левая ладонь источала густой, иссиня-чёрный дым. Его немного подташнивало, в груди ещё опасно саднило, и он удивлялся, как ещё до сих пор держался на ногах.       — Ты… хреново выглядишь. Видимо, всё прошло гораздо хуже, чем я думал… — Джон придерживал его за локоть и смотрел взволнованно, изредка кусая губы. Чес ощутил слишком чувственную, растроганную благодарность к нему; он вполне понимал, что нечто внутри него точно свихнулось, и чувства, которых он оказался лишён в том вакуумном мирке с демоном, нахлынули на него шелковисто-звёздным потоком.       — Джон… да Господи, ты же знаешь, что я испытал? — схватив его за ворот двумя руками, спросил Чес; его голос дрожал и прерывался, а все движения наполнились безумным отчаянием. Ему казалось, Джон уже считает его помешанным, и поспешил убрать руки с его пальто, считая это уже излишней наглостью. Но, осмелившись посмотреть ему в глаза, Чес не обнаружил ни намёка на усмешку или подозрение. Джон был сильно обеспокоен, но смотрел на него откровенно и даже заботливо. Чес отступил на пару шагов и покачал головой; он не мог понять, что испытывает — обглоданные чувства, пережжённые эмоции, протухшие воспоминания перемешались внутри него горькой баландой для того демона. Он чувствовал — незначительная вещь сейчас сможет кидать его настроение из крайности в крайность.       — Я знаю… — тихо и едва слышно проговорил Джон и сделал эти два шага ему навстречу. Чесу так не хотелось напрягать его сейчас своей меланхолией; больше всего сейчас хотелось убежать домой и, свернувшись на кровати калачиком, разглядывать белый потолок. Ему стало стыдно и грустно; он прикрыл руками лицо и принялся растирать его, чтобы привести себя в чувство. Облегчение проникло к нему в душу мягко и трепетно, когда Джон взял его за плечи и тихо проговорил:       — Я знаю, и больше того — я знаю, что это всё по моей вине. Но это скоро пройдёт и забудется… Посмотри на меня, — сказал уже властно и более громко; Чес не мог противиться и, отняв руки от лица, посмотрел на него. Насколько же они различались в росте… сантиметров десять? Чес точно не мог сказать, но его макушка была где-то на уровне носа Джона. Тёплая ладонь легла на его затылок, и спустя мгновение, растаяв в светло-шоколадных глазах, он и правда ощутил себя лучше. Но, конечно, не до конца. Он не понимал слишком много. Джон тем временем вытащил дротик из шеи женщины и выбросил в ближайшее мусорное ведро, затем, взяв Чеса повыше локтя, направил его в сторону лестницы.       — Пойдём покурим на крыше. Тебе определённо нужно покурить… — Чес не противился и шёл за ним; хотел было сказать, что курил всего лишь две сигареты в день, но сейчас ему было настолько гадко, что выжечь эту дрянь из груди мог только никотиновый дым.       Джон без лишних проблем открыл дверцу на чердак, и Чес подумал: с этим человеком все пути станут открытыми. В его мыслях ещё бушевал демонический шторм, но постепенно это забывалось — забывается ведь вообще всё, уговаривал себя Чес, и немножко получалось. Крыши домов в Лечче почти все были плоскими и как будто созданными для запретных поздних посиделок. Наверху и дышалось легче, и думалось яснее; смешно, потому что высота дома была всего в три этажа — должно быть разницы никакой, ну, а Чес не мог не ощущать нечто тонкое и изящное в порывах здешнего отчаянного и наглого ветра. Они уселись друг напротив друга, оперевшись спинами о перегородки, и закурили. Чес вытянул одну ногу вперёд, другую прижал к себе. С первым никотиновым вдохом мир наполнился горьковатыми, но вполне реальными чертами, а собственные необузданные чувства ушли вместе с первым выдохом в атласно-синее небо. Всё показалось куда проще, и Чес улыбнулся, понимая, насколько улыбка выглядит измученной и болезненной. Джон в сумраке казался бледным призраком какого-нибудь обольстительного итальянского графа и медленно, смакуя каждую затяжку, курил. Чес, будь более талантлив в живописи и не ленив, пожалуй, когда-нибудь точно нарисовал его портрет. Но, увы, он мог только реставрировать, вытаскивая на свет Божий забытые и обшарпанные произведения искусства.       — Ты молодец. Ты справился настолько идеально, насколько это было возможно, — заговорил Джон своим хриплым грудным голосом. Он смотрел на него откровенно и с интересом, как смотрят на человека, неожиданно поразившего чем-нибудь в хорошем смысле. Чес устало опустил руку с тёплой сигаретой, улыбнулся и глянул вправо, где виднелись развилки улиц и арка Наполи. Мглистое сиреневое небо, клочья смоляных облаков, пурпурные и лиловые огни в новом городе, шум проспектов и голосов, трепетная и чувственная прохлада, какая бывает только в очень важные и памятные дни, силуэты угольно-перламутровых домов, матовые прямоугольники тёплых окон с букетами роз и гиацинтов и пульсирующее, горячее чувство, что сегодня никто из них не одинок. Чес изумился, насколько идеальной была граница между ночью и вечером и как изумительно и беспорядочно она стёрлась именно сегодня. И, подтолкнув череду случайных событий, оно вызвало какое-то похожее стирание условностей между ним и Джоном.       — А с тобой… было то же самое, когда ты впустил демона внутрь себя? Просто я сейчас… как будто ещё слишком нестабилен, — Чес устало провёл рукой по лбу и поднёс сигарету к губам.       — Ну, почти. Я же говорю: ты оказался слишком чувствителен. Заранее такого не предвидишь. Все разные. Но ты можешь гордиться, потому что ни один из моих коллег не выносил этого. С ними становилось гораздо хуже… Пожалуйста, не обвиняй меня в эгоизме: я знал, что в случае с тобой будет по-другому. Но не знал, как именно. Тебе бы в любом случае ничего не угрожало… — Джон оправдывался, и Чес углядел в этом попытку не закончить их знакомство на печальной ноте. Очень забавная и милая попытка. Чес навряд ли бы мог обвинить Джона хоть в чём-нибудь, потому что напросился сам.       — Сейчас уже неважно, кто и чего думал, — задумчиво произнёс Чес, глядя Джону прямо в глаза. — Мне становится лучше с каждой секундой, да и не смертельно ведь всё это. Просто как будто бы окунули с головой в события прошлых лет, куда бы ни за что не хотелось окунаться… Гораздо важнее, что будет дальше. Ты сказал, что разрешишь посмотреть мне на это всё лишь разок. Но… — он улыбнулся и тут же услыхал свой короткий смешок — заразный и звонкий. Джон не смог сдержать улыбку ледяной оградой своей души.       — Мне кажется, решение единогласное…       — Ты правда разрешаешь мне иногда ходить с тобой, когда будешь спасать город?       — Пожалуй. Когда ты захочешь. Я ни на чём настаивать не буду. Всё-таки у тебя есть своя жизнь. Но если будет желание прогуляться на ночь ради хорошего сна… — Чес едва ли поверил в реальность этих слов, если бы не обжёгся вовремя не затушенной сигаретой. Сделал последнюю затяжку, свыкаясь с ощущениями, и благодарно, даже восхищённо поглядел на Джона.       — Тогда договорились… я позвоню тебе. Спасибо, что ли. Вот уж не ожидал, — Чес и впрямь был изумлён; едкий, горький, как самый отвратительный грех человечества, дым от сигареты Джона доходил до его носа и напоминал о той ночи, когда мысли в голове были перепутаны почти также, только ещё и сдобрены сверху знатным непониманием, а Джон был единственным островком спасения и разумности. Но сейчас был ещё и запах карамельных конфет, горячего шоколада со сливками и тёплой сдобы из окон пониже, откуда-то доносились скрипучие переливы тонкого голоса Сэма Смита, а в далёком дворике где-то впереди запускали бумажные китайские фонарики, и те летели плавно и размеренно, струясь раскалённым светом, как и вся эта жизнь внизу. Чес улыбался, и то, что случилось минут десять назад, уже стало бесцветной полоской в пёстром узоре его эмоций. Джон потушил сигарету, и его голос прорезал тихие и печальные аккорды песни:       — Расскажи о себе, в конце концов. — Чес был так изумлён, что помолчал несколько секунд — думал, сознание уже искажает реальность, искажает реальность в желанную сторону, но вскоре совладал с собой, собрал все разлетевшиеся лепестками мысли и ответил:       — Что именно? Рост, вес, знак зодиака, любимый цвет? Рассказать можно многое, и при этом не рассказать ничего.       — Расскажи, что считаешь нужным, — кратко вставил Джон и обаятельно усмехнулся. Чес подумал: это его не совсем стандартное поведение. Джон в обычной жизни представлялся ему холодным и равнодушным одиночкой, да и что представлялся — он ведь и впрямь был таким! Но что-то хрустнуло и стёрлось внутри них самих после этих гадких демонов; Джон позволил себе быть откровенным. Может, поступил так, потому что увидел, что и сам Чес душой не кривил? Ведь всё возможно.       — Окей… — Чес задумался на мгновения, подбирая слова и бессмысленно скользя взглядом по лилово-чёрным крышам. — Ладно. Может, я буду говорить не самое интересное о себе, но, ей-богу, не рассказывать же про рост и дату рождения? — они оба усмехнулись в унисон, и Чеса всегда радовал этот единый мотив, по которому звучали их души. — Так вот, у меня три брата и две сестры. Я пятый ребёнок в семье, после меня самой младшей считается только Меган. — Джон удивлённо приподнял брови — людей всегда изумляло, что его родители решились на шестерых безумных детишек. — Разница с самым старшим примерно десять лет. До окончания школы я жил под Лос-Анджелесом, в городке Глендейл. У нас был большой частный дом, и там всегда было шумно. Под конец остались только мы с Меган: все остальные братья и сестра постепенно покидали отчий дом — для обучения заграницей и, соответственно, для работы. Отец работал сотрудником в U.S. Bank Branch, мать долгое время была моделью, но, когда возраст и фигура уже не позволили продолжать карьеру, стала дизайнером в небольшой фирме женской одежды. Отец и мать грезили об Италии, часто возили нас туда и всё хотели переехать на постоянное местожительство. Но было много проблем: и работа, и деньги. В итоге они решили, ещё задолго до рождения первого ребёнка, каждого из нас готовить к переезду в далёкую тёплую страну. Схема была проста, и каждый из нас её проходил: изучение итальянского языка чуть ли не с пелёнок, потом обучение в местной американской школе, какие-нибудь дополнительные курсы какого-нибудь возвышенного искусства — рисования, пения, дизайна и прочего, к чему душа ляжет. Затем — поступление в итальянский вуз на желаемую специальность и дальнейшая учёба. Вскоре, отпустив последнего ребёнка за границу, они и сами сумели переехать, найти работу и заслужили этот размеренный отдых.       — И какие профессии освоили твои братья и сёстры? — поинтересовался Джон, видно, до сих пор изумляясь.       — В моей семье есть и художник, и пианист, и арт-директор, и режиссёр, и дизайнер. В общем-то, Меган, например, только-только окончила школу дизайна в Риме и сейчас практикуется на своей первой работе. Только я в этой шестёрке какой-то безумный реставратор — ничего не создаю, прекрасное не сотворяю, а деньги идут, — Чес усмехнулся и прижал колени к себе. — Вообще говоря, в детстве я неплохо рисовал, да и сейчас, пожалуй, какой-нибудь набросок по правилам сделаю. Но в моём стиле рисования нет совершенно никакой изюминки — я это и сам вижу. Поэтому решил, что буду реставратором. Вот мой старший брат, Итан, действительно талантлив; ему ещё нет и тридцати, а он уже организует собственные выставки и перформансы. Мои родители уже пресытились гордостью за своих детей и уже вдоволь насиделись с внуками, поэтому от меня уже ничего особенного не ждут, хотя и любят, конечно, но по-особенному, — Чес закутался сильнее в своё свободное и тёплое пальто; где-то на горизонте вспыхнула величественными огнями арка Наполи, указывая бесплотным призракам путь на старый город Неаполь. Джон не выглядел человеком, лишь из вежливости слушающего своего собеседника; его глаза сверкали горячими, шоколадными искрами интереса. Чес продолжил:       — Что-то интересное сейчас навряд ли вспомню. Жизнь школьная была самой обычной, так же, как и студенческая. Я учился во Флоренции, там же якобы одухотворился и начал курить. Кстати говоря, курить собираюсь недолго: года два или три. Кроме того, я понял, что курить сигареты, подобные твоим, я не умею, — и снова их мгновенные улыбки, плетущие раз за разом между ними какую-то магическую связь. — Курю только какие-нибудь облегчённые, типа с ментолом или с другими добавками. Не люблю алкоголь ни в одном его проявлении; пробовал его всего лишь два раза в своей жизни, и не считаю это зазорным, — Чес понимал, что начал говорить уже нечто более откровенное, но не остановился бы ни за что. — Как ни странно, не люблю кофе, хотя, конечно, его пробовал далеко не два раза… Зато обожаю всякие разные сорта чаёв, люблю экспериментировать и придумывать рецепты самостоятельно. Мне нравится пасмурная, иногда дождливая погода, что в Италии, конечно, редкость; люблю купаться в море во время грозы или шторма, люблю прохладные и тёмные картинные галереи, люблю то спокойное и беспечное ощущение, с каким входишь в церковь, люблю читать о периоде Средневековья и разных Орденах, будь то тамплиеры или тевтонцы. Мне нравятся нуарные фильмы и творчество Гюго, но ещё более нравится вести свой блог в Интернете: обо всём и ни о чём конкретном, что, в общем, бессмысленно и не ценно, но занимательно. Из-за работы пришлось сменить стиль жизни от домоседа до путешественника. Каждые два-три месяца — новое место, иногда — новый город. Пару раз только была задержка до полугода. Ещё я обожаю то чувство, когда ночью въезжаешь в окрестности знакомого города, в котором ты не был год или два, и понимаешь, что такие старые города будут стоять, пожалуй, вечность и мало что в них поменяется радикально. Пожалуй, не буду донимать тебя слишком многим. Этого пока будет достаточно. Но теперь… — Чес лукаво посмотрел на Джона, — твоя очередь и не говори только, что не будешь рассказывать. Мы играем в честную игру.       — Игру ли? — задорно спросил Джон и хмыкнул, затем тоже немного задумался и отвёл взгляд в пучину прохлады и тонкого кашемирового света, коими были полны нежные предзакатные улочки внизу. — Хорошо, я начну. Мне понравилось, что ты рассказал о себе короткими чудны̀ми отрывками. Таким образом, я как будто попал во все фазы твоей жизни, при этом совсем не зная точной и длинной биографии. Я постараюсь рассказать также… не о дате же рождения мне говорить теперь? — Их короткий и глухой смех на секунду пронзил воздух, полный плавного перехода от страданий Сэма Смита к страданиям Чарли Пута. — Я родился и долгое время жил в Брентвуде. Я был вторым ребёнком в семье и младшим. Сестра перебралась в центр Лос-Анджелеса и держит, кажется, собственную адвокатскую контору. Ну, а я вышел хуже — кое-как окончил школу и так и не завершил обучение в университете. Вроде как, хотел быть химиком, но учить кучу лишнего как-то не прельщало. С самого детства я видел демонов и подобных тварей. Много плохого случилось из-за этого… — Джон горько хмыкнул. — Между мной и родителями всегда была глухая стена. Впрочем, я не переживал. Школа и два курса — самое неинтересное, что случилось со мной. Я был необщителен, но одноклассники меня побаивались. В двадцать я плюнул на учёбу, потому что встретил… ту самую группу людей, с которым работаю сейчас. Я уехал недалеко от штата, в Санта-Монику, и потихоньку начинал жить самостоятельно. Родителям отправил письмо, в котором сказал им не искать меня и отпустить на волю случая. Они так и сделали. С тех пор я ощущал себя нужным и чувствовал, что мои способности не пустой звук и не иллюзия, с которой я жил два десятка лет. Настали приключения, опасные и не очень. Меня забрасывало на разные страны и континенты — по сути, точного дома у меня и нет. Случайные комнаты и отели — вся моя жизнь, — он замолчал, и Чес осмелился спросить:       — А с сестрой общаетесь? — Джон фыркнул и на мгновение прикрыл глаза.       — Раньше — да. Она — неоднозначный человек в моей судьбе. Иногда она бывает злобной и нервной, иногда понимающей, иногда инфантильной. Очень сложно попасть в нужное настроение нужными словами. Мы уже пару лет не общались. Может, так и лучше. Тебе странно это слышать — у вас в семье, судя по всему, мир и любовь. Братья и сёстры дружны. У нас же в семье всегда был хаос… Впрочем, настало время искромётных фактов, — Джон ослепительно улыбнулся, а Чес тем временем старался представить его сестру: наверняка худая, бледнокожая, с густыми чёрными волосами и наверняка дьявольски красивая, как и её брат.       — Окей, мне нравятся тёмные переулки и пустые внутренние дворы, мне нравятся те самые одинокие домики на вершине холма — пожалуй, я бы жил в одном из таких. Люблю чёрный терпкий кофе и долгие путешествия на поездах. Люблю время суток между четырьмя и пятью утра, когда уже не ночь, но ещё и не утро: всё соткано из серого цвета и улицы пусты, как в фильмах об апокалипсисе. Я крайне не общителен и не люблю пустой болтовни, как и пустых людей. Книги редко успеваю читать — работа не позволяет, а ты сам видишь, какая она у меня, но из последних прочитанных могу припомнить мистиков из Средних веков, и в этом мы с тобой немного похожи. Хотя я подумал, что ни за что не захотел бы жить в то время. Ну, в общем, как-то так, я в этом не столь искусен, как ты.       Чес улыбнулся и помотал головой в стороны.       — Нет, всё хорошо. Даже очень. Только вот я подумал… разве это для тебя не было пустой болтовнёй? — Чес ощутил напряжение в своём теле — уже совершенно не хотелось делать что-то, раздражающее этого человека. Теперь же настала очередь Джона посмеиваться над ним.       — Это не болтовня, Чес, — проговорил он вдруг без тени улыбки, глядя в бурлящую огнями даль. — Это всё хоть и поверхностно, но действительно важно. Я слишком долго ошивался в мире демонов и всякой нечисти, что уже и забыл, какие на самом деле люди. Я так ловко научился управляться с иными тварями, но до сих пор каждый человек для меня — загадка. Вот в чём абсурд.       — Может, и не абсурд, — отвечал Чес, бросая краткие внимательные взгляды на скрывающееся во тьме лицо Джона; с каждой секундой, в которую мгла отвоёвывала клочок местного города у света, его лицо становилось всё более таинственным и обольстительным. Немного подумав, Чес решил, что более подходящего времени для этого вопроса не будет, а раз эта ночь была столь отравляюще ядовита для них, то пусть впитает в себя и эту дурость.       — А твои страхи… они материализовывались когда-нибудь?       — Да, — откровенно ответил Джон, и их взгляды, полные собственных эмоций, зачем-то пересеклись, теперь вырисовывая в душах друг друга замысловатые щекочущие символы. — Когда главный жрец только-только появился, я узрел свой один очень личный страх — может, и нечестно будет, но я не хочу об этом говорить. Правда, мне хватило ума взять себя в руки — вообще-то, я очень хладнокровный, хотя сейчас и не верится. Я уничтожил их и обезопасил себя уже навсегда защитным блоком — также проделал и с тобой, и с этой женщиной. Мне достаточно одного касания. Теперь вы навсегда будете в безопасности от тиморов, — Джон сделал паузу, а затем многозначительно добавил: — Думаю, нам пора по домам. Я же обещал вернуть тебя в твои апартаменты живым и здоровым.       Чес кивнул, и они нехотя встали с нагретых мест. Во внутреннем дворике было тихо и даже мрачно, а женщина наверняка ушла к себе в квартиру — ужасаться и объяснять себе случившееся. Город наполнился смуглыми, равнодушными призраками и холодными, влажными ветрами; люди, почти как призраки, праздно шатались по барам и кафе, напитываясь алкоголем и сигаретным дымом, чтобы не терять своё физическое обличие. Небо налилось жидкой смолой и только где-то далеко впереди прорывалось алыми отблесками. Путь назад был таким же, но всё равно новым, потому что охапки мглы разбросались в хаотическом порядке на ступенях, в подъездах, на крышах и балконах, а кое-где — даже в людских душах. Всё было, как и всегда, только всё равно Чес уже почему-то не мог воспринимать этот мир так, как делал это прежде. Какая-то неуловимая тонкая ниточка сшивала его с жуткой правдой, и мир вокруг искажался бликами от иголки. Чес выдохнул и украдкой глянул на Джона; вот кто, пожалуй, возвращал его с небес на землю. С Джоном было спокойно и даже хорошо — хорошо в том смысле, как бывает в моменты, когда ты греешься в мармеладно-янтарных лучах солнца или скрываешься от жестокого ливня в собственном доме, где пахнет корицей и шерстяными шарфами. Чес и не знал, что первые встречные могут быть такими.       Когда они добрались до своей улицы, в пабе «Рубенс» недалеко от их домов уже текли неоновые реки алкоголя, а люди беспомощно барахтались в них, погибая в их обманчиво-спасительных волнах. Маленькие магазинчики заснули, плотно укрывшись одеялом-ставнями, а в окнах старых домов виднелись кусочки чьих-то важных, но по сути мизерных мирков — ужин, игра в карты, свободный танец, звонок кому-то, чтение книги. Чес и не заметил раньше, какой оживлённой была на самом деле эта узкая и не длинная улочка. Посреди улицы они с Джоном распрощались, и его взгляд был хоть и привычно равнодушен, но скользил по душе Чеса, словно хорошо заточенный клинок — не раня, нет, просто легонько щекоча, оставляя странный шлейф изумительных ощущений. Он чувствовал, что был интересен Джону ровно настолько, насколько сам им интересовался. Их отношения были гармоничнее, пожалуй, их вместе взятых; Чес ещё мало знал об этом человеке, но чувствовал, что на каком-то временном отрезке своей жизни они оба хлебнули яда под названием «Горечь» достаточно, чтобы не насиловать свою душу знакомствами, где что-то чересчур нужно было лишь одному. Чес оказался у себя дома, открыл окна пошире, чтобы дом наполнился сочной прохладой, и заметил, что окна в доме у Джона так и не загорелись светом. Наверняка он ушёл довычищать остальных критичных демонов — ведь, без шуток, на той карте было очень много ярких пятен. Чес, облокотившись о перила балкона, сладко улыбнулся. Джон любил ночь, значит, всё совсем в порядке, а его работа не должна прерываться из-за каких-то мелочей. Джон — это просто ночной прохладный ветер, не беспечный, но динамичный. Но что-то всё же во всём сегодняшнем вечере не давало покоя Чесу: мягкость их голосов, когда они рассказывали о себе, забавность фактов, которыми решили поделиться, или звонкость их одновременных смехов. Чес подставлял голову сквозняку, позволяя ему трепать шелковистые волосы, и определённо не хотел думать о таких серьёзных вещах.