***
Я проснулся от яркого света, что упрямо светил мне прямо в лицо, не думая переставать. Немые отголоски чего-то неприятного медленно доходили до только что проснувшегося сознания. Уже скоро всё тело пронизывала нестерпимая острая боль. Каждой клеточкой я чувствовал её крепкие, стягивающие узы. — Мхн… — простонал я, открыв словно каменные глаза. Весь я был покрыт алыми, багровыми, синими, фиолетовыми синяками либо глубокими порезами, на краях которых были противные, не засохшие кровяные рубцы. Боль в висках усиливалась с каждой минутой, отвлекая от не самых радужных мыслей в голове. Огромная усталость спустилась по моё тело и душу. Совершить даже малейшее движение было трудно. То, чего я опасался так быстро случилось… Когда я дёрнул рукой, послышалось громкое звяканье массивных цепей, и тяжесть вновь повалила руку на пол. По началу даже не заметил их… Но тут от рассматривания этих ржавых колец меня прервало чьё-то присутствие. Кто-то стоял в темноте. Наконец этот таинственный кто-то соизволил показаться. — Теперь ты не сбежишь! — с безумным оскалом проговорил Эррор, смотря мне прямо в глаза. Этот взгляд… просто переполнен чистой злобой, ничем не скрытой агрессией, безудержной ревностью. — Ты всегда будешь со мной. Никуда и никогда не убежишь, — с больной, довольной улыбкой проговорил он, обнимая меня за плечи. — Кросс больше не украдёт тебя у меня! Больше никогда не отнимет! Ты будешь только моей шлюхой! Страх дальнейшего не давал мне сделать и малейшего вдоха, а слова больно ранили прямо в самую душу. — О-откуда ты знаешь?.. — Выследил. Вас заметить было достаточно легко. Вы наивно полагали, что будете незаметны? Хаха, глупцы. Слёзы вновь полились огромным речным потоком на скулы, оставляя за собой мокрые дорожки. — О-Оши, я… я не мог иначе! — Так и знал, что нельзя было тебе доверять! — рыкнул он. — Тварь! Шлюха! Подстилка продажная! — кричал и с огромной силой бил меня, ни капельки не щадя. — Н-нет! Оши, я л-люблю т-тебя! Пжалуйс-ста, п-прекрати мне бол-льно! — драл глотку я, отчаянно пытаясь смягчить болезненные удары. — Если бы любил, не сбежал! Если бы любил, не пошёл бы с Кроссом! Лживая, лицемерная сука! — давал раз за разом мне пощёчину он. На месте очередного удара пошла трещина, а из неё стала сочиться радужная магия. Эррор фалангой пальца стёр её и хищно облизнулся, коварно прищуривая глаза. — Шалава. Ну, ничего. Я научу тебя повиновению. Ошибка с приторным боготворением смотрел на моё израненное, истерзанное им же тельце, поглаживая ещё не зажившие раны, со всей силы надавливая на синяки и слушая мои шиканья. Не знаю, почему мазохистам нравится боль? Это так противно… Противно получать её от любимого монстра. Как вдруг, прерывая мои размышления, при помощи которых я чуть понижал чувствительность боли, Глюк оторвал одно из рёбер. После, под мой звонкий крик, выражающий всё, что чувствую, заставил меня буквально сосать его с глубоким заглотом. Горячая магия-кровь стала стекать по позвоночнику, капая на пол. Я давился, задыхался, издавал другие странные звуки, а он с ядовитым наслаждением смотрел на это. Ему приносило больное удовольствие видеть мои мучения. Я всё время пытался противостоять противным действиям, но все попытки были тщетны. — Вот так, работай грязным ротиком, чтобы заслужить моё драгоценное доверие, — истерично смеялся чернокостный, довольно пихая мне мою же кость ещё глубже в горло. — Давай же, покажи, на что способен! Рвотные позывы с каждым разом было всё труднее сдерживать. Горячая магия наполнила мой рот и сосать стало едва возможно. — Доведи меня до оргазма одним отсасыванием кости, — порыкивал тот. В этот момент мне просто хотелось умереть… Больше не чувствовать всего этого. Навеки остаться одним. Не видеть никого. И чтобы никто не видел, что происходит сейчас. Чтобы никто не узнал… Наконец, через минуты три, что тянулись так, словно часы, Эррор вынул кость и откинул куда-то в сторону, возвышаясь надо мной. — Ты хорошо поработал, шалава. Заслужил немного еды и воды, — с пренебрежением молвил Ошибка и вышел из тёмной комнаты. Я остался один. Прям как в самом начале, когда попал к Эррору. Хех… Ах, нет, не один. Трупы. Их тут много. Они будут сопровождать меня. Станут моими единственными сокамерниками. Моими уже навсегда почившими друзьями… Правда выглядят отвратительно. Все изуродованы: избиты, расчеленены, у многих раскошены черепа в сплошное кровавое месиво. У многих зверски оторваны языки и глаза, что валяются рядом с ними, либо, как видно по девушке со вспоротой грудной клеткой и жутко выглядывающего из неё, налитого кровью, застывшего в немом ужасе, глаза, где-то внутри них. У некоторых выпотрошены кишки, торчащие прямо из окровавленного тела. Так же всё, абсолютно всё это гниёт. Но, на удивление, зловонного запаха от них не исходит. Это уже хорошо. Хоть задыхаться трупными выделениями не буду.***
Неужели смерть постигнет меня здесь? Неужели он будет зверски надо мной издеваться, пока я не надоем и он меня не убьёт? Ну, он запросто может… Ему ведь давно не впервой убивать. Массивная железная дверь отворилась с противным, долгим скрипом. — Хей, — в камеру зашёл Эррор. — Я поесть принёс. — Я не хочу, — безразлично ответил я, смотря в пол. — Ты должен есть. Иначе совсем сдохнешь. — Уж лучше сдохнуть, чем находиться здесь… Уж лучше сдохнуть от голода, чем от твоих рук, — продолжал я, не отрывая взгляда от шершавого пола. — А на мой взгляд — всё как раз таки наоборот, — он подошёл ко мне и нежно схватил за подбородок, поднимая мои глаза на себя. — Умереть от моих рук — блаженная благодать, снизошедшая на тебя с небес. Его глаза очаровали и навеки пленили меня своей дьявольской красотой. Он так красив, но так опасен… Так холоден, но в то же время и горяч. Так жесток и так нежен. Он прекрасен во всех соотношениях. И как же, чёрт возьми, Егор прав! Если бы мне дали реальный выбор, умереть от его рук или любым другим образом — я бы выбрал Эрри. Он сделает это в миллионы раз виртуозней, изящней, красивей, чем какой-нибудь другой маньяк. Он заставит ощутить меня весь спектр боли. Заставит испытать адскую агонию. При всём этом приправляя действо красивыми словами и эпитетами, говоря, насколько я стал прекрасен. Как этот синдром называется? Ох, стокгольмский синдром. Ну, он есть у меня во всех его проявлениях. Я обожаю Эррора, пусть и до чёртиков боюсь. Я боготворю его, пусть порой и ненавижу. Я очень противоречив, но в то же время определён во мнении. Я пылко люблю Оши. Но… Как бы то ни было, если я покажу ему это — стану уязвимым. Он будет пользоваться этим и бить. Жестоко избивать, измываясь, уродуя. А я не хочу этого расклада. — Не льсти себе, — дерзко шикнул я, сощурив глаза. Мне просто интересно, как он отреагирует. — Уу, киска показала коготки, — ухмыльнулся он, после загробным голосом произнёс, — тогда мы их обстрижем! Ох, нет! Нет-нет-нет! Я совершил явную ошибку! Не стоило слишком сильно перегибать палку с «непоказыванием себя слабым». Ух, не стоило вообще. Он резко изменился в лице и пнул меня в ноги. Я заверещал от боли, принесённой его ногой, а он лишь грубо шикнул: — Я тут ещё пол дня стоять не буду, ешь давай! Я вжался в угол и задрожал. Его тон доверия не вселял, но выполнить «приказ» надо. Через пять секунд осторожно, медленно протянул трясущуюся руку к весьма себе аппетитной еде, что была в его руках на подносе. Эррор поставил его рядом со мной, неожиданно немного помягчев во взгляде. — Если тяжело руками двигать, я могу тебя покормить. С-с чего вдруг такие перемены? Из-за чего он внезапно стал таким щепетильным? Что с ним вообще, он на себя, обычно грубого и холодного, вообще не похож. Тут мягок, даже предлагает помощь. — Е-если не затруднит… — тихо прошептал я, с опаской смотря ему в глаза, ища подвох. Может он что-то задумал, дабы втереться ко мне в доверие и потом что-нибудь сделать? От него можно ожидать чего угодно, и это тоже определённо не исключено. Он, зачерпнув немного из порции, протянул к моему лицу ложку. Приятный аромат тот час наполнил всё пространство вокруг, ещё сильнее распаляя голод. Я с удовольствием вобрал в рот это чудо и стал довольно пережёвывать. Не ел часов 6, а тут еда, да ещё и такая вкусная. Благодать, никак иначе. — По-моему пересолил. Ну да ничего, для тебя в самый раз, — пренебрежительно произнёс Глюче, тщательно рассматривая моё лицо и все его изменения. Вплоть до самых малейших. Видно, его волнует, что же я испытаю от его стпряпни, хоть виду и не подаёт. — Да нет. Соли как раз таки столько, сколько нужно, — тихо сказал я, поедая уже третью ложечку. Он слегка, едва заметно, улыбнулся и продолжил своё дело. Мои слова определённо подняли ему настроение. Правда Глюк ведёт себя очень странно… Это меня пугает. Я боюсь, что он в любой момент снимет эту нежную, теплую, заботливую маску и выкинет что-нибудь эдакое. Снова причинит боль. А я хочу видеть именно таким Оши, уж точно не хладнокровным убийцей, коим он на данный момент и является. Когда тарелка была успешно опустошена и я сказал тихое «спасибо», он удалился, не проронив ни слова, вдумчиво смотря в пустоту.***
— Хаха, Эррор, неужели ты изменишься ради шлюхи? — послышались громкие слова за дверью, тут же привлекли моё внимание. Это… Даст? — Нет, лишь создам мнимую видимость изменений, вплоть до того момента, как он начнёт вновь мне доверять. Там трахну и по новой. — Ты считаешь его тупым? — пшикнул он, слегка хохнув. — Он далеко не тупой. Просто очень наивный. Я этим попользуюсь в личных целях, а потом убью, — спокойно сказал Оши. Но его голос едва заметно дрогнул, когда он говорил последние слова. Мне хотелось громко рыдать, биться в истерике, но я изо всех последних сил держался. Об мою любовь вот так подло вытирают ноги, ни во что её не ставят, не уважают… Он лишь будет пользоваться ею в личных целях. Хм, тогда почему бы не облегчить ему работу, а мне страдания? Я просто убью себя, чтобы не тратить драгоценнейшего для него времени. Как раз у моих ног островатый камень лежит. Лишь пару раз ногой двинуть и вот, он уже у меня. Собственно, я так и сделал. — Прощай, Оши… — шепнул я, резко вонзая камень прямиком в душу. В этот момент в камеру зашёл Эрри. Завидев меня, его личико исказило волнение, а сам он ринулся ко мне, но я лишь просто вновь улыбнулся и закрыл глаза. Надеюсь, уже навсегда. Ведь ты этого хотел, любимый?***
Я трясся от леденящего душу холода. Когда, по всей видимости, спустилась на землю ночь, температура резко упала. В камере очень сыро, а это обозначает ещё и то, что снаружи дождь. Даже не дождь, а проливной ливень, ведь в самых краях видны маленькие лужицы. Бетонные стены и пол за пару часов растеряли былое тепло, из-за чего согреться стало ещё труднее. Руки я до сих пор поднять не в силах. Да и ноги теперь тоже. Теперь я их не чувствую, от слова совсем… Душа едва светилась и испускала очень малое количество тепла, став практически серой. Я больше не мог согреть даже самый маленький участок костей с её помощью. Но, как я заметил, она синеватая с той стороны, в которую я ударил. Оши… восстановил её при помощи своей магии? Неожиданно. — Проснулся? — грозно рыкнул мой «спаситель» подходя ко мне. — Ты чего удумал?! Помереть раньше срока захотел?! — я слабо кивнул, а он отвесил мне пощёчину. — Совсем сдурел, радужный пидорас! Ебучий ты гандон, меня одного оставить решил?! Я тебя выслеживал, похищал и держал при себе не для этого! — кричал Ошибка. — Сука, я же, блять, волновался, на тебя свою магию тратил! Пидрила, тварина, мразь, ненавижу! Не смей покидать меня без моего согласия на это! Скулы горели, а душа вновь начала выделять немного тепла. Такая «встряска» вновь заставила магию циркулировать в костях. Я кашлял чернилами, отчаянно пытаясь перестать задыхаться, но он продолжал беспощадно бить, матеря меня на чём свет стоял. — Ты моя вещь! Ты должен быть только со мной! И, прежде чем умирать, должен разрешения спрашивать, тварина ебучая! — М-можно мне у-умереть?.. — глотая горькие чернила, спросил я, не смея поднимать взгляда. — Нет конечно! — крикнул он, вновь ударив меня. Трещин стало больше, как и вырвавшихся их моего рта чернил… Мой вид был жалок. Да что уж скрывать, я и сам жалок. Надеялся на его любовь. Хах, ну и наивный же дебил. Цыкнув, Эррор одним лёгким движением отстегнул оковы, быстро взял меня на руки и вышел из злосчастной камеры. А рядом с дверью стоял Даст, с ухмылкой смотря на нас. Но я с трудом заметил его. Я по началу даже не заметил, как Оши взял меня на руки. Плохо соображаю. Голова кружится, словно глобус в руках непоследливого школьника. Я сильнее прижался к объекту воздыхания, закрыв глаза, дабы не ощущать головокружения и постоянной тошноты. Свитер был мягоньким, приятно грел и немного щекотал мои раздражённые от постоянных ударов скулы. Я жадно вдыхал его запах, утопая в приятных ощущениях. Запах молочного шоколада с терпким, ароматным горячим кофе отлично сочитались. Это заставило меня вжаться в него ещё сильнее, дабы не упустить ни одну нотку из прекрасного букета вкусов. За этим занятием я и не заметил, как мы пришли. Он снял одеяло, положил меня на кровать и заботливо укрыл. Я улыбнулся и прикрыл глаза буквально на минуточку, а сам уже и не заметил, как уснул. Здесь так тепло и мягко, что не сделать это моему истощённому организму было просто не возможно. POV Эррор. Я прилёг рядом со своим личным художником, рассматривая его безмятежное, милое личико. Теперь он точно принадлежит лишь мне. Лишь моё всё это. Лишь мои испуганные глазёнки, лишь мои горящие слабым румянцем скулы, лишь мои кукольные, слабо дрожащие ручки и ножки. Лишь моя постоянно взволнованно вздымающаяся грудь. Всё это моё без остатка. И я уж точно не собираюсь отдавать это чудо кому-либо. Я достал смятую записку из кармана и уже в сотый раз открыл её, бегло читая: «Он сбежит вместе с нами и я вновь сделаю его своим, Егорушка. Хах, славная групповуха получится.Кросс».
Зло рыкнув, я кинул злополучный листок в стену, желая разорвать кого-нибудь в клочья, испепелить или расчеленить. Но милый вид сопящего Инка в миг напрочь подавил во мне это смутное желаение убивать, подарив приятное душевное спокойствие и умиротворение. — Никому, никому, никому. Ты не достанешься ему. Я не допущу, — шептал я, прижав шлюху к себе. А он в свою очередь прижался ко мне и улыбнулся, стараясь получить как можно больше тепла. Хах, вот уж не думал, что стану таким мягким. Что не смогу продолжать пытки, смотря ему в заплаканные глаза. Что у меня есть совесть, которая в последнее время яростно орёт о неправильности совершённого поступка.