Не будем усложнять

Рождество в Норвегии - традиционно семейный праздник. Сугубо семейный, если вы понимаете. Другими словами, если вы не связаны с человеком кровными узами, то не едать вам риббе и пиннещотт* с брусничным соусом за одним столом вечером 24-го декабря. То же самое касается и бойфрендов. Без вариантов. Даже если утром сочельника, во время короткой встречи в туалете полупустого по случаю предпраздничной суеты торгового центра, вы в буквальном смысле пожирали его член, давясь при этом от жадности и острого наслаждения - даже тогда. Смиритесь и лучше помогите отцу поставить елку. - А мы не можем уже поменять эту подставку?! - вопрошал отец каждый год, тщетно стараясь выровнять хлипкую конструкцию, из-за которой елка пьяно заваливалась на бок при каждом неосторожном движении. - Это же рухлядь! - Это не рухлядь! - кричала мама из кухни, пытаясь перекрыть голосом шум миксера. - Это антиквариат! Эту подставку смастерил еще мой дедушка! - Господи, когда это было?! - кричал в ответ отец, не удосуживаясь дойти до кухни. - Целую вечность назад! - Это же сколько тебе лет? - тут же нарочито небрежно интересовался он, а потом ждал, подняв глаза к потолку и улыбаясь. - Что ты сказал? - мама появлялась на пороге гостиной, раскрасневшаяся от плиты. - Я сказал, что пахнет изумительно!.. И они смеялись, глядя друг на друга. Все было хорошо. У меня все было хорошо, по всем фронтам. Мы досняли сезон, закончилась на время театральная суета, в школе тоже было все в порядке. В моей жизни был Хенрик Холм, и он, кажется, меня любил. Хотя, кажется, без “кажется”. Мы встречались на площадке как лучшие приятели, хлопали друг друга по плечу, громогласно интересовались, как прошли выходные, что в школе, как спектакль, много ли посетителей в ресторане его матери и свежие ли нынче морепродукты. - Отлично! - Замечательно! Наблюдая это шоу, которое мы честно разыгрывали каждый съемочный день, Марлон закатывал глаза, саркастически фыркал и отходил в сторону со словами “Да ну вас!”, Давид непонимающе вертел головой от меня к нему, а Саша только улыбался. Кроме них троих никто, похоже, ни о чем не догадывался, и так мы намерены были это и оставить. Лишнее внимание было совершенно ни к чему - в этом сошлись мы оба, одновременно, еще когда в самом начале, на позднем сеансе в кино я с немалым трудом вытащил его член из этих чертовых скинни и намеревался было уже опуститься и захватить губами влажную головку, как вдруг откуда-то сверху раздался приглушенный голос: - Простите, я, кажется, уронила вам под ноги телефон, вы не посмотрите?.. От неожиданности он буквально подпрыгнул, но, надо отдать должное, сориентировался мгновенно: одним движением натянул на колени куртку и одновременно зашарил рукой под сиденьем. Нащупав телефон, он повернулся и со своей фирменной улыбкой передал его наклонившейся через ряд девушке. - Спасибо, - шепотом сказала она, а потом пригляделась: - Ой, это вы? - Да, - не стал упрямиться он, - это я. - Здорово! Я все сезоны посмотрела, третий - самый лучший! Мне больше всего понравилось, как... - Огромное спасибо, это так приятно, - вежливо прервал ее Холм, не переставая улыбаться, как заведенный. - Но ш-ш-ш!... И, округлив глаза и прижав палец к губам, кивнул на темный зал вокруг. - О, конечно, - прошептала девушка извиняющимся тоном. - Спасибо еще раз за телефон, хорошего просмотра! - И вам, - на прощание он одарил ее ещё одной улыбкой - такой широченной, что мне показалось, ему просто разорвет рот. Меня девушка то ли не узнала, то ли постеснялась спросить, с кем это кумир молодежи пришел в кино на сеанс для взрослых. - Это было близко, - облегченно вздохнул он, когда мы снова остались одни. - Да, близко, - согласился я и двинул ладонью. Он дернулся и с тихим шипением втянул воздух. - Но, - продолжил я, держа уверенный, стабильный темп, - все хорошо, что хорошо… кончается. - Блять, - сказал он одними губами. - Блять, блять… Это лучшее... - На твоем месте я бы повременил давать оценку… Я осторожно огляделся и скользнул на пол, устраиваясь между его колен. Он зарылся пальцами мне в волосы и, собрав их в кулак, потянул немного, заставляя поднять голову и встретиться с ним взглядом. Несколько долгих секунд я смотрел на него снизу вверх, и он, окутанный светом экрана, словно каким-то туманом - растрепанный, с широко раскрытыми, уже почти слепыми глазами, с пересохшими губами, которые он быстро облизывал, - он смотрел на меня так, как никто никогда не смотрел. Я взял его в рот и услышал приглушенный стон. Я уже говорил, что секс был хорош?.. Мне было всегда мало - мало его рук, его движений, его члена внутри... всегда мало. Я предсказуемо дрожал каждый раз, как он долгим взглядом смотрел на меня - за секунды до того, как мы начинали срывать друг с друга одежду - смотрел с тем неутолимым, всепоглощающим голодом, который я разглядел в нем в самый первый раз. Я дрожал от нетерпения и азарта, мне хотелось скулить и выть от наслаждения, хвататься за его плечи, держать его и знать, что он никуда не уйдет. Я всхлипывал, извивался и подавался навстречу, бесстыдно раздвигая ноги и упираясь коленями в сбитую простынь; я разрешал ему все, что он хотел, и разрешал ему смотреть на меня, пока он делал со мной все, что хотел. Даже если бы мне пришло в голову сопротивляться, я просто не смог бы: в такие мгновения в нем было что-то совершенно магнетическое, привлекательно-животное, почти завораживающее - как у дикого зверя, которого вы боитесь и одновременно тянетесь погладить. Иногда он двигался во мне нежно и осторожно, бережно, а иногда - и в эти моменты меня вытряхивало далеко за пределы реальности - иногда он был резок, жадно прикусывал меня за плечо, толкался ожесточенно, рычал и елозил моими коленями по кровати, хватал меня за бедра и силой удерживал, чтобы я не мог сняться с его тяжелого, пронзающего члена. Временами это был секс - отличный, потрясающий, невероятный секс, а временами мне казалось, что он покрывает меня, утверждает свое право - и в такие моменты я горел под ним особенно ярко, крупно вздрагивая от удовольствия, от ноющих спазмов, от ощущения заполненности и принадлежности, от того, как его член раскрывает меня и давит изнутри. Слишком хорошо это ощущалось, слишком хорошо и правильно, и я был готов на все, чтобы так оно и оставалось. В этом плане лишнее внимание, докучливые вопросы и чужое мнение были нам совершенно ни к чему. Он вообще очень ревностно относился к своей приватности, так что, по сути, мало кто из тех, с кем он болтал или шутил, действительно представляли себе, что он на самом деле за человек. Что скрывается внутри него, под этой ослепительной, обезоруживающей улыбкой - каждый раз, как я задумывался об этом, мне неминуемо казалось, что и я, как все, вижу только самую верхушку айсберга, самый незначительный кончик, тогда как все остальное надежно спрятано от посторонних глаз в толще воды. Эту улыбку, словно маску, он ловко натягивал каждый раз, выходя из дома, и я не мог не поражаться тому, насколько публичный Хенрик Холм отличался от того Хенрика Холма, который совсем недавно хрипел и задыхался, кончая в меня, или смотрел снизу вверх темным, хищным взглядом, держа во рту мой член, или лежал рядом тихо и расслабленно, обвивая вокруг меня руки. Это были, если вы понимаете, совершенно разные люди. - Может быть, нам не стоит... - сказал он, когда я попытался взять его за руку на улице. - Конечно, - легко согласился я. Я бы и в Гитлерюгенд согласился вступить, если бы от этого зависело, будет ли Хенрик Холм по-прежнему вдалбливать меня в кровать или нет. Я вообще не слишком принципиальный, а уж что касалось его - так и подавно. Так вот: рождество. Сочельник - это, конечно, особенное время. Утром та часть населения, которая не занята готовкой, выезжает в близлежащий торговый центр под благовидным предлогом докупить оставшиеся подарки, но на самом деле - просто чтобы на время вырваться из дома, где царит суета. По телевизору весь день крутят рождественские концерты, праздничные ревю и пару-тройку тех же самых фильмов, которые вы знаете уже наизусть. Ближе к вечеру отец щелкает грецкие орехи в большую миску, мама что-то напевает в кухне - никто туда до поры не суется, иначе можно отхватить полотенцем. Перед ужином мы разодеваемся в костюмы и расхаживаем по дому в скрипучей праздничной обуви. Стол ломится от еды, мы смотрим на него, потом друг на друга, и отец нарочито пораженно поднимает брови: “Это же уму непостижимо!..” Мама машет на него рукой и смеется. Около девяти, когда все уже поели, можно, наконец, скинуть тесные туфли, забраться с ногами на диван в гостиной и приготовиться к раздаче подарков. В полночь родители идут спать, а вы сидите в темной гостиной, смотрите “День сурка” и грызете орехи, попутно вспоминая события уходящего года. И так каждый раз. Что ни говори, а этот год был особенным, по всем пунктам. Во-первых, у меня была хорошая, крепкая семья, без этих вот утомительных драм, на которые вы с тоской смотрите в фильмах направления соцреализм. Во-вторых, неплохая для моего возраста карьера. Да что там неплохая - отличная!.. Меня узнавали на улицах, люди просили автографы и радовались, когда удавалось со мной сфотографироваться. В-третьих, я занимался любимым делом, и, кажется, получалось неплохо. Ну и в-четвертых… В-четвертых и самых главных, у меня был бойфренд, самый потрясающий на свете, самый… И пусть я особо нигде не мог его предъявить - неважно! Зато когда мы были вместе, у меня сносило крышу напрочь, и секс - я уже рассказывал вам про туалет в торговом центре?... Все было, повторюсь, отлично, лучше и не пожелаешь. - С рождеством, - написал он вечером. - Это был хороший год. - С рождеством, - ответил я. - Самый лучший. И больше ничего не нужно - никаких особых пожеланий, никакой романтической переписки. Он отмечал со своей семьёй, я - со своей. Но я думал о нем и знал, что он думает обо мне, и этого было вполне достаточно. После полуночи, когда я собирался уже идти спать, телефон вдруг снова звякнул новым входящим. “Мы летим завтра к бабушке, пробудем какое-то время” Я набрал нейтральное “Хорошо” и почти сразу отправил вдогонку: “Веди себя прилично” “Не могу ничего обещать, - пришло от него, - бабушка та еще штучка” Я послал ему смайликов. “Я вернусь ближе к новому году, числа 30-го” - Черт, - подумал я, - что я буду делать тут один все это время?.. “Что ты будешь делать тут один все это время?” “Не волнуйся. В “Лондоне”* намечается вечеринка, я уверен, что найду, чем себя развлечь” “Какой ты все же испорченный для своего возраста, а так и не скажешь... Придется тебя воспитывать.” Я тихо рассмеялся и хотел было ответить что-то подобное, кратко-колкое, но, как назло, в голову ничего не приходило. А то, что вдруг пришло… Эти слова я хотел сказать ему лично, не обесценивая смысла глупым трепом по смс. “Я люблю тебя” - нет, я не сказал ему этого до сих пор, и тому не было каких-то драматических причин, просто каждый раз, как я собирался, то его член оказывался у меня во рту, то он зажимал мне рот, чтобы я не стонал слишком громко, когда он входил в меня в подсобке ресторана его матери. Говорить с членом во рту все же не слишком удобно, а в подсобке у меня вертелось перед глазами, и я не мог даже сообразить, как меня зовут. “Я приеду 30-го”, - написал он снова. Некоторое время я раздумывал, что на это ответить, а потом из-под пальцев выпрыгнуло: “Ты приезжай, когда сможешь” Вот это было смело с моей стороны - дать ему понять, что я буду ждать, когда бы он ни вернулся, что открою дверь и впущу его, когда бы он ни решил постучать. И не успел я подумать дважды, как палец сам нажал на самолетик отправки. Пару минут я сидел, уставившись в экран, коря себя за поспешность и стараясь понять, была ли это ошибка. Он не ответил. Я ждал пять минут, пятнадцать, полчаса... “Значит, здесь проходит граница”, - подумалось мне. Не трагедия, конечно, все образуется - по сути, ничего такого из ряда вон я не сказал… Но, как говорится, хорошо знать. Самое последнее, чего мне хотелось, это спугнуть его, дать понять, что моя воля - и я повис бы на его руках мертвым грузом, отчаянно пиная и кусая каждого, кто посмел бы претендовать на его внимание. Но… Надо было быть легче, проще. Мы же договорились не усложнять. Через сорок минут я собрался идти спать. Безоблачное доселе настроение было немного подпорчено - собственной глупостью и неумением держать эмоции под контролем. Я вздохнул, вяло уговаривая себя, что все образуется, и уже двинулся по направлению к себе, как экран вдруг снова вспыхнул в темноте. “Ну я приехал тогда. Выходи” Я зажмурился, потряс головой, потом прочитал снова: нет, все правильно. Натягивая обувь и куртку уже на крыльце, я осторожно прикрыл дверь и огляделся. Форд с выключенными фарами был припаркован чуть вдалеке от дома, ближе к дороге. Вы слышали когда-нибудь про белое рождество в Осло?.. Как это красиво, как снег падает мягкими перьями, нежно укутывая большой город в огромное одеяло, и через его пелену уютно мерцают праздничные огоньки в окнах домов? Слышали, да?.. Ну так вот: это вранье. Чистой воды надувательство. Чаще всего рождество в Осло - это тяжелое серое небо, скользкая трава, промокшие насквозь и оттого жалкие Юлениссены, шныряющие между домов по колено в воде, чихая и чертыхаясь. Таким рождество бывает у нас практически каждый год, и этот не был исключением. Шел дождь - вот этот декабрьский промозглый дождь, который забирается вам под воротник и срывается с носа крупными, неприятными каплями. Я дошел до машины, разбрызгивая слякоть, и открыл дверь. Внутри было влажно, тепло, и запотевшие стекла. - Привет, - сказал он. - Черт, как я рад тебя видеть! - не смог сдержаться я и потянулся к его лицу. - Это хорошо, - он улыбнулся и открыл для поцелуя губы, затем отстранился немного и ладонью стер морось с моей щеки. - Какой ты мокрый весь. - Да, - я многозначительно поднял бровь. - Весь. Он громко фыркнул. - Что, прямо так, в машине? Перед респектабельным домом твоих родителей?! В первый рождественский день?! - Ага, - не теряя времени, я накрыл ладонью его член. - Это будет твоим мне рождественским подарком. Другого-то ты мне все равно не купил. - Надо же, какой меркантильный... Да будет тебе известно, - он выдержал многозначительную паузу, - что как раз купил - вот он. И потянулся к заднему сиденью. - Держи. С удивлением смотря на легкий продолговатый сверток, я молчал, совершенно не зная, что сказать. Подарки на рождество?.. Это так… Мы официально становимся парой?.. Или что это значит? - Что это? - я потряс коробку. - Открой и узнаешь. Я зашуршал оберткой. Постепенно на свет показалась… прозрачная пластиковая упаковка, а в ней… что, простите?.. Кукла Барби?.. Какого?.. Повертев коробку, проверяя, на всякий случай, нет ли у нее двойного дна или какого-то другого подвоха, я наконец поднял глаза. Он смотрел на меня выжидающе, слегка наклонив вбок голову и прикусив губу, явно предвкушая мою реакцию. - Это что? - спросил я, разглядывая его и упаковку поочередно. - Это кукла Барби, - сказал он тоном, каким обычно разговаривают с детьми и буйнопомешанными. - Нравится?.. - Это… такая шутка? Секунду он смотрел на меня серьезно, чуть нахмурившись, словно не вполне уверенный, стоит ли мне что-то объяснять, а потом его лицо вдруг резко сморщилось: больше не сдерживаясь, он откинулся головой на подголовник и захохотал. - Да, разумеется! Видел бы ты себя!.. - Холм… Все еще сидя истуканом, я снова посмотрел вниз, на руки. Барби была варианта “Гавайи”: в купальном костюме и с цветочным ожерельем на шее. В комплекте также шли розовый спасательный круг в виде фламинго и пара пластиковых бокалов с приклеенными зонтиками. - Холм, ты идиот! - я наконец отмер и перебросил коробку обратно на заднее сиденье. - Не знаю, что хуже: что ты подарил мне гребаную Барби или что серьезно думал, что это будет хорошая шутка. - Я спрашивал у них в магазине, что бы мне посоветовали в качестве подарка для школьника, - продолжал смеяться он, то и дело с каким-то хрюканьем забирая воздух, - и я так понял, что Барби по-прежнему пользуются большим спросом... Я сложил руки и поднял бровь, выжидая, пока он успокоится. - Ну признай: шутка неплохая, - он еще булькал от смеха, но уже примиряюще дотрагивался ладонью до моих плеч. - Хорошо, Холм. Хорошо… Господи, ну как на него можно было сердиться долго?!. - Хорошо, пусть так. Отличная шутка, ха-ха, я оценил. Но пусть она будет последней на тему возраста, договорились? - Ага, - сказал он, вытирая слезы тыльной стороной ладони, - больше не буду. Шутки на тему возраста - это у нас теперь табу. Под запретом. - И вот это вот “детка”, “малыш” и прочее, - продолжил я, делая убедительное лицо. - Вот это тоже - туда же. Он фыркнул. - Так я тебя никогда и не называл. - Я на будущее говорю. - Договорились… детка, - и тут же изо всех сил сжал смеющиеся губы. - Холм, я что сейчас сказал?! - Все-все, - он примирительно поднял обе руки, а потом положил правую ладонь мне на скулу и большим пальцем стал медленно водить по нижней губе. Я задержал дыхание. - Мне не пришло бы в голову так тебя называть, - начал он уже совсем другим, густым и низким голосом, где опять зазвучали хриплые возбуждающие ноты, - я не сплю с детьми… Не отводя от меня темнеющего с каждой секундой взгляда, он чуть нажал пальцем, приоткрывая мне рот, а потом провел по внутренней стороне губы, где уже скопилась слюна. - …не ласкаю их так… Перед глазами поплыло, когда он окончательно влез пальцем мне в рот и погладил кончик языка. Я обхватил его губами и, пошло втягивая щеки, стал сосать, одновременно чуть раскачиваясь вперед и назад. - … я так не трогаю детей… Я выпустил палец изо рта и, притягивая его голову ближе, прохрипел: - Пожалуйста, Холм, заткнись и сделай что-нибудь… пожалуйста... Через мгновение я почувствовал в себе его язык. И - да: только этого я ждал все время с нашей последней встречи: тринадцать часов, пятьдесят восемь минут и сорок секунд. Почти четырнадцать часов, другими словам. Целую вечность. - Так ты за этим приехал? Подарить мне Барби? - задыхаясь, поинтересовался я, когда он насытился первым глотком и ненадолго отпустил мои губы. - Нет, - ответил он и, сам хватая воздух, обнажил зубы в оскале, - я приехал поздравить тебя с рождеством. - Ты уже поздравлял… меня сегодня… дважды... - Прости, - он нажал рычаг сбоку, спинка сиденья улетела назад, и я вместе с ней, - я уже немолод, память не та, ты потом... поймёшь... Одним слитным движением он дернул пуговицу и молнию на моих джинсах. Я рвано вздохнул и прогнулся, когда он достал мой член и наклонился над ним. - Кстати, - он вдруг завис буквально в паре миллиметров, обдавая истекающую в предвкушении головку горячим дыханием, - как ты думаешь, что сказали бы твои родители, узнав, что ты спишь с коллегой по работе?.. Я приподнял голову и посмотрел вниз, скользнул ладонью ему на затылок. - Мы… не будем усложнять. И с силой нажал.