Не будем усложнять

Сели мы по расписанию. Я вышел из салона и поежился: Лондон - это однозначно не Тенерифе, особенно в марте. Каждый год весной, ближе к пасхе, стаи норвежцев собираются на короткую кормежку в магазинах Duty Free в аэропорту, чтобы потом устремиться на юг. Еще перед посадкой они переодевают шорты, натягивают сандалии, густо мажут на отливающие синевой бледные лица солнцезащитный крем и прямо в салоне самолета надувают мячи и спасательные круги, чтобы упасть в бассейн сразу с трапа. Каждый живительный луч ультрафиолета, каждое дуновение морского бриза, каждая песчинка, застревающая между большим и указательным пальцем ноги - все это исключительно дорого сердцу любого норвежца. Ради этого он живет весь февраль, ходит на работу по темным предрассветным улицам, пробираясь сквозь талый снег и слякоть, и угрюмо тянет кофе из бумажного стаканчика в ожидании электрички. Лондон - это уж точно не Тенерифе. Особенно в марте. Спускаясь по трапу, я спешно наматывал на шею шарф и плотнее запахивал куртку. Дул сильный ветер, в лицо врезались дождевые капли, и было ясно: ради перемены погоды совершенно не стоило покидать Осло. - И чтобы я тебя своими собственными глазами видел в понедельник!.. Не придешь… - Эвен запнулся, придумывая наказание пострашнее, - в общем, я что-нибудь придумаю. Что-нибудь зверское и первобытно-жестокое, ты меня знаешь. И все будет очень плохо. Слышишь меня?! Очень, очень плохо!.. Эвен - это не тот Эвен, это другой Эвен - Эвен Турган, режиссер “Все будет хорошо”, которую мы ставили. Я подошел к нему в среду после репетиции сказать, что - да, я понимаю, что премьера в конце месяца, я все прекрасно понимаю, но по страшно важным и неотложным семейным обстоятельствам вынужден, к огромному сожалению… к огромнейшему!.. В общем, на пятничном прогоне меня не будет. Так и сказал: “Не будет”. - В понедельник! - Хорошо, хорошо - в понедельник, - клятвенно заверял я, для пущего эффекта прижимая руку к груди и одновременно пятясь назад к выходу. - Вот дайте мне выпуск Афтенпостен*, я на нем поклянусь. Буду в понедельник... - Конечно будешь, как миленький, а то я… - он опять задумался, как бы расправиться со мной поизощреннее, но тут же спохватился: - Все, иди!.. Иди!.. И я пошел. Вернее, полетел. В Хитроу я сел в экспресс до Паддингтон и через 15 минут вышел на станции. Пересекая зал прибытия, я искал глазами выход и тут вдруг заметил его: он сидел на прикрученном к полу металлическом кресле зоны ожидания и, уперев локти в колени, что-то рассматривал в телефоне. Я подошел ближе и остановился буквально в шаге, гадая, заметит ли он меня сам или мне придется его окликнуть. Он, видимо, почувствовал чье-то присутствие, потому что почти сразу поднял глаза. А дальше я зачарованно наблюдал, как за доли секунды, за какие-то пульсирующие мгновения, менялось его лицо, словно какой-то невидимый режиссер отдавал у него в голове приказания в забавный старомодный рупор: “Мотор! Общий свет! Взгляд вверх! Выше! Не так быстро, помедленнее!.. Ровнее поднимайте камеру! Подаем кислород в легкие! Начинаем дышать - толчками, еще… Теперь свободнее!.. Быстрее! Глаза - не разрываем контакт! Секунда, еще одна - держим взгляд на объекте! Камера крупно на глаза... Поднимаем температуру! Медленно даем свет - где у нас световики?!. Постепенно!.. Начинаем снизу, от самого дна - мелко, точечно, искрами. Не увлекайтесь, не надо делать из него сварочный аппарат!.. Хорошо, достаточно. Теперь блики на радужку - вращайте лампу! Блики набегают друг на друга и рассыпаются, рассыпаются.. Отлично! Больше яркости! Полностью освещаем... где у нас боковой свет? Реквизиторы!.. Синие фильтры!.. Так, подсвечиваем… Теперь подавайте зеленые вкрапления и по центру чуть розового… Немного!.. Отлично, морщинки вокруг глаз - поехали!.. Общий свет на лицо... полностью освещаем лицо! Камера на губы! Звук!..” Он засмеялся, и краем глаза я увидел напоследок, как режиссер снова вскинул рупор, прокричал “Снято!” и довольно откинулся на полотняную спинку высокого стула. - И ты здесь, - сказал я, улыбаясь ему чуть ли не до слез. - Никуда от тебя не деться!.. Он все смеялся и смотрел на меня - так радостно и счастливо, будто это было единственное, на что его хватало в тот момент, будто бы ни на что больше у него не было сил. Потом поднял руку, схватил меня за куртку и резко наклонил к себе. Я сложился пополам, как перочинный ножик, и буквально упал в его дыхание, в эту улыбку - господи, как я скучал по ней!.. В ласковый, теплый смех - он передавал его мне, словно воду, короткими, неглубокими поцелуями, и я ощущал его переливы и вибрацию каждой своей клеткой. - Черт возьми!.. - снова и снова повторял он, карабкаясь по мне вверх, притягивая к себе ближе, зарываясь носом в волосы. - Не могу поверить… черт возьми! Затем чуть отстранился, обнял ладонями мое лицо, осторожно погладил большими пальцами скулы и заглянул глубоко в глаза. - Ты, - пробормотал он, - ты прилетел!.. И больше никого… Только ты!.. Первые минуты я терялся и не знал, что сказать, что делать, как вести себя - как он хочет, чтобы я себя вел. Он взял меня за руку, открыто и свободно, как будто только и делал, что ходил так со мной, покачивая на ходу наши сцепленные в замок ладони, и тут же снова потянул к себе. Я натолкнулся на его губы, и он еще раз поцеловал меня, уже другим, неспешным поцелуем - прямо там, в зале прибытия, на виду у всех, рядом с сувенирной тележкой и фотоавтоматом. Расслабленно и облегченно вздохнул, словно бы в этот момент тяжёлый груз свалился с его плеч, ласково потерся носом у виска, а потом, не отпуская руки, повел к выходу на улицу. Я автоматически переставлял ноги, улыбался сам себе и думал, как все же это было… правильно. Как привычно, спокойно и естественно. Правильно - будто именно так мы вели себя каждый день, или, по крайней мере, могли бы вести: могли бы так ходить за руку, встречать друг друга в аэропорту, могли бы… не знаю... Просто могли бы. На улице я уперся взглядом в здание отеля “Хилтон” на другой стороне дороги. - Давай, Холм, - начал я, - не разочаровывай меня - по крайней мере, прямо сразу. Он как-то булькнул и тут же озорно заблестел глазами: - Перебьешься… мальчик с Весткантен. - Чего это перебьюсь?!.. - Надо быть ближе к народу. - Ясно, - я кивнул. - То есть ты банально решил сэкономить. Тут он перестал сдерживаться и громко расхохотался, запрокинув голову. - Он еще и ржет… - я нарочито обреченно вздохнул и оглянулся вокруг, словно призывая в свидетели случайных прохожих. - Я встречаюсь с идиотом и жмотом, а все так хорошо начиналось… Ну пошли тогда. Веди меня в свои… трущобы. И развернулся в направлении остановки автобуса. Он, однако, не двинулся, а продолжал стоять, по-прежнему держа меня за руку. И улыбался - сине, счастливо. Я улыбнулся тоже, коротко и ободряюще кивнул и чуть наклонил голову, предполагая какие-то объяснения. Потом не выдержал: - Что?.. - Давай, скажи мне. - Сказать тебе что? Он немного потоптался на месте, отвел взгляд, мимолетно задержался на вечереющем небе, затем снова вернулся ко мне. Слегка, будто бы чуть задумчиво подвигал большим пальцем кожу на тыльной стороне моей ладони, шмыгнул носом: - Скажи, что любишь меня, и пойдем скорей отсюда, а то я уже замерз. И, прикусив губу, уставился на меня этими своими огромными глазами. Я помолчал, а потом сказал: - Господи, на какие только жертвы не приходится идти ради приличного отеля!.. Он снова смеялся, с неба капало, мимо проходили люди, шуршали по мокрому асфальту покрышки кэбов и дабл-декеров... И, черт побери, я стоял бы так вечно, обнимая его за шею под тяжелыми мартовскими облаками. - Я люблю тебя, - сказал я легко, словно не существовало в этом мире ничего проще и понятнее. Искорки в его глазах тотчас дрогнули и закружились, он притянул меня ближе и поцеловал мокрыми, холодными губами. Уперся лоб в лоб и счастливо вздохнул. - Это хорошо. На стоянке вокзала мы сели в такси и, удивительным образом миновав пробки, вскоре оказались в Ист-Энде. - О, господи, но почему?.. - показательно вздыхал я, провожая взглядом мелькающие за окном тени заводских построек, окруженных высокими кирпичными стенами, и дома, явно не блещущие архитектурными изысками. - Потому что здесь самая жизнь, - улыбался он, кивая на оживленные пабы, уличные рынки и дабл-декеры, снующие мимо пестрых магазинных вывесок. - Ясно. Ты решил приобщить меня к жизни простого лондонского работяги. - Ну да, разумеется, - кивнул он так, будто я только что сказал самую что ни на есть банальность. - И поскольку гостиницу оплачиваю я, придется тебе отрабатывать. Я фыркнул, и он продолжил, по-прежнему поглаживая большим пальцем мою ладонь, которую так и не выпустил с тех пор, как мы покинули станцию: - Ты зря смеешься. Оскал капитализма страшен, и ничто не дается просто так. - Я понял уже, ага. Особенно насчет “просто так”. Чтобы ты - да “просто так”?! Ну нет!.. - Кто же еще научит тебя жизни? - он смешливо глянул сбоку, а потом придвинулся и обнял меня за плечи. - Кстати, как дома?.. Все нормально? - Все в порядке. Дома, в театре, в школе - все в порядке. - Хорошо. - Ну, - продолжил я, - а как твоя молодая гетеросексуальная жизнь? *** Мы сидели в Villa Paradiso*, и Румен сосредоточенно разглядывал меню. С Руменом мы были знакомы чуть ли не с начальной школы, так что за пределами площадки только он знал о происходящем. - Как это работает вообще?.. - Смотри, - начал я проникновенно. - Ты выбираешь из этого списка, потом подходит официант, ты озвучиваешь заказ, он говорит: отличный выбор, милорд, но почему бы вам не отведать блюдо от шеф-повара?.. Ты снова смотришь меню - делаешь вид, что в состоянии решить хоть что-то самостоятельно, - и соглашаешься на “шеф-повара”, хотя это совсем не то, чего тебе хотелось изначально. Потом тебе приносят счет, ты платишь и едешь домой на автобусе. По пути берешь в магазине замороженную пиццу и, довольный по уши, смотришь стенд-ап, пока она разогревается в духовке. - Все? - поинтересовался он. - Или ты еще не закончил?.. - Кажется, все, - я рассмеялся. - Замечательно. Так как это работает? - Господи… Какой ты настырный. Я вздохнул, понимая, что неприятного разговора не избежать. - Что конкретно тебя интересует? - Ну, ты с ним и она с ним, он… с ней и с тобой? Или как?.. - Не знаю, - я посмотрел в окно. - Знаю только, что я с ним. Все остальное - работа. Временное. Мы стараемся… не усложнять. Вроде как, знаешь… Есть только этот момент. "Livet er nå" - "жизнь - это то, что происходит сейчас"* и все такое. А в этом моменте… в этом моменте я - с ним, а он - со мной. - Это как - “в моменте”? К нам подошел официант, но Румен тотчас отослал его обратно. Потом налил себе и мне воды: - Это как? - Ну что ты пристал, - я потер костяшками пальцев лоб. - Что вы все ко мне пристали... Это выглядит странно - да, наверное, но на самом деле… Не знаю... работает. - Вот я и пытаюсь понять - как? - Ну, - я обвел взглядом зал, - вот ты брокколи любишь? - Нет, - скривился он. - А ешь? - Бывает. - А почему? - Потому что полезно... наверное. - Вот именно: полезно, - я кивнул. - Надо. Так надо, понимаешь?.. - Ну ты сравнил! Брокколи и… - тут он замешкался, - вот это все. Я пожал плечами. - Мне нечего тебе сказать, приятель. Понятия не имею, как тебе объяснить… Я, в общем-то, и сам не знаю. Но… Румен глянул вопросительно, и я продолжил с такой уверенностью, которой, кажется, никогда не испытывал раньше: - Но одно я знаю точно: лучше так, чем никак. Как угодно - лучше, чем никак. Как угодно. Он поджал губы и скептично покачал головой, потом вздохнул, мол, поступай, как знаешь. Я сделал знак официанту. - А теперь давай-ка заказывать, пока у нас одновременно месячные не начались. Секунду он рассматривал меня по-прежнему серьезно, недоуменно нахмурившись, а потом сдался: прыснул и рассмеялся. *** Что я понял сразу, так это то, что нам нельзя замалчивать эту тему. Нельзя, упираясь и потея, затаскивать в комнату слона, рассовывая по полкам его уши и проталкивая хобот через дымоход, и одновременно делать вид, что никаким слоном в комнате и не пахнет. Нельзя игнорировать наличие слона - вот и все, так просто. И нет никакого смысла обижаться на его присутствие. Во-первых, слон не виноват. Не его вина в том, что его втащили в комнату и представили миру как универсальное решение всех проблем: так было надо. Так потребовали обстоятельства. Во-вторых, слон - не пантера и не носорог в период гона. Слон - это всего лишь слон, довольно мирное и необременительное животное, обычно не доставляющее особых неприятностей. А в-третьих… В третьих, он уже есть и по одному только вашему желанию через окно не выпрыгнет. Вы либо признаете его и не превращаете в проблему - несмотря на то, что он уселся волосатой задницей на ваш любимый диван и смахнул хвостом вазу династии Минь, доставшуюся в наследство от дорогой тетушки, - либо переселяетесь на лужайку и тусуетесь там без слона, но зато в гордом одиночестве. Вы либо загоняетесь, либо не усложняете. Мы решили не усложнять. - Ну и как там твоя молодая гетеросексуальная жизнь?.. Он хмыкнул. - Идет. Нас пригласили на открытие торгового центра. - Ишь ты, - деланно восхитился я. - Что, и карту скидок дадут? - Вот этого не знаю, - он так же деланно вздохнул и цокнул языком. - Забыл спросить, прямо замотался совсем… Вот эти все совместные фотографии в Инстаграм, думаешь, легко даются?! Я сочувственно покивал. - И не говори. Я их лайкаю с пяти фейковых аккаунтов, у меня аж палец сводит... - Неужели? - Ну. И не говори потом, что я не забочусь о твоей карьере. Он засмеялся, и я вместе с ним. - Как это мило с твоей стороны, - он снова притянул меня к себе, обнял, поцеловал у виска. Я уютнее устроился в его руках и откинул голову на плечо. - Чего не сделаешь ради твоего светлого будущего. - Вот спасибо... А, да, забыл!.. Еще, кажется, будут снимать в “Дома у”. Дома у Хенрика Холма, прикинь?.. - Да, мне звонили из твоего агентства, - сообщил я доверительно. - Правда?! - Конечно. Спрашивали, не хочу ли я принять участие - как коллега, разумеется. Рассказать на камеру, как ты прекрасно готовишь яйца-пашот и как любишь кошек. - Собак, - фыркнул он. - Я собирался им это сообщить, но ты в это время как раз мне отсасывал, так что я решил подождать более удобного случая. - Ах ты!.. - он снова засмеялся. Не высвобождаясь, я спросил: - Так что, ты согласился на передачу? Он немного помолчал, словно раздумывая, а потом нехотя признал: - Наверное… Леа считает, что это отличный шанс засветиться. - Леа права, - признал я. - Плохого пиара не бывает, уж кому как не ей это знать. Так что не переживай: твое будущее в надежных руках. - Приехали, - он посмотрел в окно. *** - Нам определенно надо выбраться из номера, - я повернулся к нему лицом. - Не надо, - промычал он и, не успел я и пикнуть, быстро оплел меня руками. - Я больше не могу. - И я не могу. Поэтому просто лежи. - Слушай, я не ради того тащился сюда, чтобы все время провести с тобой в кровати!.. - Врешь, - он приоткрыл один глаз и, сощурившись, лукаво на меня уставился. - Именно для этого ты сюда и тащился. Лежи. - Ну, может, хотя бы ненадолго? Перекусить, пива выпить?.. - Лежи. Тихо. - Хреновый из тебя романтик, Холм, - показательно возмутился я. - Ты здесь уже три дня, мог бы какую-никакую программу подготовить - ресторан там, театр, осмотр достопримечательностей. Круиз по Темзе опять же... Вместо ответа он закинул на меня ногу, и я тут же оказался в кольце - он был вокруг меня, везде, куда я мог дотянуться. - Ты в Лондоне раньше был? - спросил он, молниеносно натягивая мне на спину одеяло и подталкивая его под бока на манер плотного кокона. - Ну да. - Ну вот. - Но давно. - Ну, - он поерзал, поудобнее пристраиваясь рядом, - значит, в другой раз приедешь. Лежи. Я с трудом высвободил руку и погладил его по щеке. - Мы вернемся, - он скосил на меня комично-подозрительный взгляд, а я продолжил: - Прогуляемся, перекусим и вернемся. Еще несколько секунд он смотрел на меня молча, видимо, взвешивая “за” и “против”. Потом тяжело вздохнул. - Какой же ты зануда... Как тебя только родители терпят. Я фыркнул и снова погладил его кончиками пальцев. - С трудом. Но знаешь что?.. Давай так: мы выйдем прогуляться - ты же говорил, что здесь самая жизнь, да?.. А за это ты получишь сюрприз. Что скажешь? В синеве зажегся уже такой привычный смех - мой смех, специально-мой, особенно-мой - мой и ничей другой, я с легкостью отличил бы его от тысячи похожих: вежливых, галантных, уважительных, “за компанию”, смущенных или наигранных - всех тех бесконечных вариаций, всех до единой крапленых карт, какими он играл на людях. - Ты приготовил мне сюрприз?! - Да, я вдруг вспомнил, что задолжал тебе рождественский подарок. - Лего?! - его голова тут же подскочила с подушки. - Ну нет, - глянул я строго. - Лего ты пока еще не заслужил. Он разочарованно надул губы и улегся обратно. - Ты уверен? - Увы, да. И потом, я знаю свои границы, - вынужден был признать я. - Барби мне никогда не переплюнуть. Он ухмыльнулся от уха до уха и, посмеиваясь, стал отрывисто и мокро целовать меня по всему лицу. *** В паре кварталов от гостиницы находился паб - обычный паб, ничего примечательного. Внутри было почти безлюдно. Мы взяли пиво и фиш-энд-чипс - как говорится, когда в Риме, делай, как римляне. Треска была зажарена до степени картона, но это не имело абсолютно никакого значения. Покончив с едой, он устроился на скамье поудобнее и оперся плечом о стену: - Я готов. - К чему? - поинтересовался я, добирая последние ломтики картофеля со стилизованной под газету подложки. - К сюрпризу. Я готов. Давай его сюда. И поскорее. - Какой нетерпеливый, - нарочито неспешно я отхлебнул биттера. - Небось, все время только этого и ждал. - А то, - он хитро прищурился. - Давай. - Вот, а как в приличную гостиницу… - Быстро. Я хмыкнул и полез в карман. Он поднял стакан к губам и, блестя глазами, наблюдал за мной поверх. Я бросил на стол связку ключей: один от подъезда, один от квартиры и один от почтового ящика. - Черт! - восторженно воскликнул он. - Когда же ты успел? - Пока ты здесь прохлаждался, - я пожал плечами и улыбнулся. - Давид с Руменом помогли мне перетащить коробки, там и было-то всего несколько штук... Он смотрел на меня по-прежнему поверх стакана, молча и так улыбаясь, словно только что выиграл в национальную лотерею. Сделав глоток, я продолжил: - Квартира папиного коллеги, он ее как раз собирался сдать - переезжает на год... На Бора-Бора, представляешь?.. Бывает же такое. Я спросил, не сдаст ли он ее мне - и вот... Я сделал тебе дубликат. Он все еще не проронил ни слова, и я забеспокоился. - Что ты молчишь?.. Тебе не обязательно, если… не хочешь… совсем не обязательно, я просто так, подумал... Поставив свой стакан на стол, он тут же забрал мой, не спуская с меня при этом пристального, вмиг сделавшегося тяжелым и тягучим взгляда. Поставил и его, а потом положил пальцы мне на шею, резко притянул к себе, и я тут же ощутил его губы и язык, входящий в мой рот. В ту же секунду его пальцы перебежали вверх, к затылку, и зарылись в волосы, требовательно сжимая их в кулаке. В какой-то момент, продолжая ласкать мой рот, он издал тихий и низкий, вибрирующий звук, и этого оказалось достаточно: из меня словно вытянули весь кислород, кровь зашумела, сердце подскочило к вискам и забарабанило, просясь наружу, и, не успев совладать с собой, я застонал и инстинктивно выгнулся ему навстречу. На мгновение он оторвался от меня и, коротко дыша и жадно облизывая губы, заглянул в глаза. Я судорожно цеплялся за его руки, будто тонул, слепо моргал и глотал воздух, с шумом выталкивая его обратно через ноздри, как скаковая лошадь, задирающая на финише голову. Пару секунд он наблюдал за мной, то и дело добела прикусывая губу, потом проводил взглядом проходившего мимо и покосившегося на нас старика - из тех, кто проводят в пабах большую часть времени - встал, накрыл ключи рукой, и резко потянул меня вверх: - Пойдем. Мы шли обратно к гостинице, он отрывисто курил, изредка протягивая мне сигарету в пальцах. Он закинул руку мне на плечо, и видят все боги, когда-либо населявшие эту и любые другие вселенные: я готов был бросить все, что у меня было - все, что когда-либо имел или о чем мечтал - все, чтобы вот так остаться с ним в этой точке времени, на сырой лондонской улице, со всех сторон продуваемой колючим ветром с Темзы, в тени промозглых домов и голых, угрюмых деревьев. Все, что у меня было - только чтобы он вот так обнимал меня за плечи. И да - это было банально и сентиментально, и я, сжав зубы, гнал от себя это вибрирующее ощущение бесконечной хрупкости и скоротечности момента, но черт возьми!.. Там и тогда я понимал, как никогда отчетливо: я любил его. Любил, и это было больше, чем просто фраза, больше, чем набивший оскомину набор звуков, чем любое признание, которое я мог ему сделать. Эти обесцененные и потрепанные слова - они были код, пароль, тайный знак моей жизни, и там и тогда я ощущал это особенно остро. Я не знал, положено ли так чувствовать в неполные восемнадцать лет, так звенеть внутри напряженными жилами, или это чувство не зависит от возраста и дается не всем, и не всегда, а только кому-то, раз в тысячу лет - нерационально и незаслуженно, по случайности, тогда как другие, более достойные, но менее удачливые, рассыпаются в прах на такой же дороге, по которой шли сейчас мы, так и не почувствовав тепла руки на своем плече. И там и тогда мне не хотелось быть суперзвездой, не хотелось добиваться, лезть выше, прыгать дальше… Не хотелось желать и чувствовать ничего, кроме этого момента. Он был ответом на все вопросы, которые я когда-либо задавал, решением всех проблем, которые когда-либо возникали, самим смыслом и сутью всего моего существования. *** Он летел обратно днем в воскресенье, через Копенгаген, где встречался с агентом. Мой рейс был вечером и, судя по пришедшему оповещению, задерживался. Мы приехали в аэропорт вместе и прошли досмотр, а потом, обняв меня на прощание и едва уловимо покачав из стороны в сторону, ласково и успокаивающе, он направился к выходу на посадку. Сев в баре неподалеку, я наблюдал, как он, подавая посадочный для контроля, разговаривал с сотрудницей аэропорта. Дания, как и Норвегия, была опасной территорией, и я не светился среди возможных соотечественников, стоящих в очереди на вылет. Наконец он сделал шаг по направлению к “рукаву” и, перед тем, как исчезнуть в нем, в последний раз обернулся. Я поднял руку, и он помахал мне в ответ. У стойки я взял эль, и, благослови, господь, Англию и королеву, у меня никто не попросил удостоверения личности. Я вернулся за столик и от нечего делать уставился на большой экран над барной стойкой - шел полуфинал регби. Я чувствовал себя хорошо. Мы только что провели вместе прекрасные выходные, между нами все было хорошо, вообще - все было хорошо. Лучше и быть не может. И вдруг, совершенно неожиданно, посреди этого “хорошо”, я ощутил легкий, но вполне ощутимый укол. Я прислушался к себе, но нет - все должно было быть в порядке, ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться. Снова сделав глоток, я вернулся к матчу, но вот опять - опять тот же самый укол, что-то странное, неприятное… какое-то воспоминание, мысль, забытое ощущение - что?.. Оттого, что я никак не мог найти источник беспокойства, мне стало тревожно, как будто на меня надвигалась катастрофа, я это чувствовал, но не мог определить, куда бежать, в каком направлении - и тащить ли с собой весла или, наоборот, пожарный брандспойт. Я сосредоточенно искал в себе, ворошил в памяти недавние ощущения, ментальные фотографии, обрывки старых газет, разбрасывал валяющиеся тут и там концертные билеты, календари и использованные карточки метро, пытаясь найти хоть какой-то намек, ключ, разгадку. И вдруг, в одно вспыхнувшее, оглушительное мгновение понял - нашел эту едва приметную занозу, не дающую мне покоя. Понял, и тогда слова плотным вихрем закружились вокруг меня. Леа. - Леа считает, что это отличный шанс засветиться. - Леа права. Леа считает. Леа права. Права. Права.