Не будем усложнять

Помните, я говорил вам про вселенные? Кажется, с того момента прошла целая жизнь… А может, так и есть. Но все же: вселенные. И как мы берем на себя единоличную ответственность за все, что происходит, просто потому, что чувствуем себя центром, первопричиной сущего. Так и есть, не подумайте, что я отказываюсь от своих слов. Так и есть. Но в то же самое время мы вдруг можем оказаться и первопричиной какой-нибудь другой вселенной, с лампочками или без - как получится. Или с занавесками - однотонными или с рисунком. Вы представляете себя первопричиной другой вселенной? Я раньше совсем не представлял. Это все же очень странное чувство... Тем более, первопричиной такой вселенной. В которую погружаешься с головой и паришь внутри, в невесомости, а вокруг только синяя вода и лучи света откуда-то сверху. Ну что мне вам рассказывать - вы только посмотрите на него. В моей вселенной первопричина - он. В его - я. На двоих у нас две вселенные. Как два смежных гаража: в условиях нехватки места для строительства жилья эконом-класса для малоимущих слоев населения Норвегии (да, есть и такие) - непозволительная роскошь. Не всем так везет. Он прилетает вечерним рейсом в пятницу. Проходит через зону Duty Free и обязательно берет мне какую-нибудь ерунду. Я уже сто раз говорил, что ничего не надо, но он все равно берет - то какое-то странное пиво, то лакрицу, или вот как недавно: килограммовую упаковку карамели Daim. - Зачем, ради бога, зачем?! Он пожимает плечами и смеется. - Хотел сделать тебе сюрприз. Получилось? - Да уж, - я машу рукой. - Как всегда. И он смеется снова, хватает меня за воротник куртки, тянет к себе. Целует. - Домой? - Домой, - он смотрит на меня и не перестает улыбаться. Мы доезжаем до квартиры, он открывает дверь своими ключами - ему нравится делать это, и каждый раз я намеренно делаю шаг в сторону: мне тоже это нравится. Затем бросает рюкзак на пол в прихожей и протягивает ко мне руки. Я падаю в него и только теперь до конца понимаю, что вот он - вдруг рядом со мной, дома. А значит, дома и я - на эти два дня. В остальное время, пока его ботинки не валяются вразброс у порога, я живу в съемной квартире, все той же: коллега отца работает на своем Бора-Бора еще год. В его вселенной - огни Копенгагена в десяти этажах внизу и звуки сирен. Скайп и телефонные звонки. Ключи. В моей - его вещи. Разбросанные тут и там, они озорно юркают по квартире, с громким “бу!” выпрыгивают из шкафов и ящиков, только чтобы с хохотом шмыгнуть обратно, перешептываются, хихикают в ладошку, наполняют пространство его запахом, а по ночам заползают ко мне в кровать: устраиваются поудобнее под одеялом, сворачиваются калачиком, прижимаются к боку и тихонько тарахтят. У него - залы прилета и вылета, взлетно-посадочные полосы, сэндвичи в индивидуальных упаковках на борту, съемки до позднего вечера, отработка контрактов и кофе, который ему приносят все время разные люди. У меня - занятия, друзья, театр. Каждое второе воскресенье - обеды с родителями. Мы ходим на них вместе. Отец рассказывает ему какие-то истории из моего детства, иногда они о чем-то спорят или обсуждают новости. Я смотрю на них украдкой, и мне кажется, что так было всегда. За обедом мама бесконечно подкладывает ему в тарелку, он смущенно смеется и бесконечно благодарит. Позже мы прощаемся в прихожей, ему в руки суют контейнеры с остатками. Он смеется и благодарит снова: - Большое спасибо, это так приятно, я снова улетаю завтра, но все равно - спасибо большое. Вот Тарьяй все доест за неделю, правда?.. Все немедленно замолкают и смотрят на меня выжидающе. Я обвожу глазами их лица и на секунду задерживаюсь на отце. Он едва уловимо кивает и старательно прячет улыбку: - Ничего он не доест - небось, так и простоит в холодильнике, пока не испортится. А мы старались, готовили. А он не ценит. Молодой еще… глупый. - Вы знаете, - у Холма в голосе столько показательно-искреннего, столько проникновенного сожаления, что я почти готов ему врезать, - я ему все время то же самое говорю... - Но, наверное, все без толку, да? - отец так же показательно вздыхает. - Увы... - Ты бы и правда, сынок… Послушал, что тебе взрослые говорят, - предсказуемо вступает мама. И втроем они снова смотрят на меня, каждый - я вижу по глазам - прикладывая неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться. Я качаю головой, демонстративно поворачиваюсь и открываю дверь. - Я пошел. До свидания. Мне не о чем с вами разговаривать. Первым не выдерживает Холм - фыркает и начинает смеяться, к нему присоединяется мама, последним теряет самообладание отец. - Не надо быть таким обидчивым, это говорит о твоей незрелости! Сын! Вернись!.. - Тарьяй, застегнись! - кричит мама. Я застегиваю куртку. Тяну вверх собачку и где-то на полпути замечаю, что улыбаюсь сам. Мне хорошо. Все хорошо. Он со мной, мы скоро будем дома. Все хорошо. Конкретно сейчас он… Сейчас он балансирует на одной ноге в проеме двери и, стараясь удержать контейнеры, тянет вверх задник ботинка. - Долго тебя ждать?! На самом деле, это довольно комичное зрелище. Комичное и одновременно… одновременно… Ну хорошо: милое. Милое. Он милый. Глупое слово, да?.. И тем не менее. Впрочем, я не подаю виду. - Быстрей давай!.. - Ишь ты, командир какой, - укоризненно замечает отец, не делая, впрочем, никаких попыток Холму помочь: его тоже забавляет это зрелище, и он не намерен отказывать себе в удовольствии. - Вы даже себе не представляете… Наконец с обувью покончено, и они пожимают друг другу руки. - Спасибо большое, все было очень вкусно - как всегда. Спасибо. - На здоровье, - привстав на цыпочки, мама обнимает его на прощание.. - Счастливого пути и хорошей недели, - говорит отец и хлопает его по плечу. - Скорей бы вышло это твое кино, мы уже и сами ждем не дождемся! - Ой, да, - подхватывает он. - Пока нам особо материал не показывают, только некоторые сцены, но даже сейчас кажется, должно быть неплохо… Еще будут накладывать спецэффекты, и звук, и… - Ну?! - кричу я с лужайки. - Все, я пошел, - он смеется. - До свидания. - До свидания, Хенрик… Тарьяй?! Я оборачиваюсь, мама машет мне рукой. - Звони почаще! - Хорошо! Спасибо! Они закрывают дверь, и мы снова вдвоем. Не доходя до машины, я чуть притормаживаю: мне хочется, чтобы он догнал меня и положил руку на плечо. Потом он нажимает на кнопку разблокировки замков, сгружает контейнеры на заднее сиденье. В салоне притягивает меня к себе. - Домой? - спрашивает он и улыбается моей улыбкой. - Домой, - я пристегиваюсь и кладу руку на его бедро: когда он нажимает на педаль, я чувствую, как под кожей напрягаются мышцы. Мы едем домой. От двери он проходит сразу в кухню, кладет контейнеры в холодильник. Потом возвращается в прихожую. Все еще одетый, я стою, прислонившись к стене: мне кажется, что на ботинки набегает теплая прибойная волна. Она накрывает ноги, поднимается до щиколоток, а затем с мягким шуршанием откатывается назад. Он подходит ближе и осторожно разматывает мой шарф, закидывает его на вешалку. Потом тянет с моих плеч куртку - я поворачиваюсь к нему спиной, выскальзываю из рукавов. Раздевается сам. В квартире тихо. - Я поставил все в холодильник, ты завтра съешь, ладно?... В его голосе нотки практичной организованности напополам с плохо скрываемой тревогой: ему кажется, что, как только он уедет, я перестану есть, пить и непременно снова сяду на колеса. - Поцелуй меня, - говорю я, и он сразу же склоняется к моим губам. Его язык у меня во рту. Он ласкает меня сначала нежно и осторожно, выглаживая, словно пробуя, однако довольно скоро прикосновения становятся отрывистыми и резкими. Дыхание сбивается, и я чувствую, как двигаются по телу его руки. Они на своей территории - его руки, она принадлежит им, эта территория моего тела. На ней стоит его флаг. Он кладет пальцы мне на горло, упирается в скулу, и я послушно откидываю голову. На какие-то мучительные секунды он замирает, словно примериваясь, а затем остро, дразняще водит вверх и вниз по коже самым кончиком языка. Тело выгибает в предвкушении, мне трудно сдержать стон, трудно ждать, трудно не просить, не умолять, не протягивать ему себя. Я подаюсь навстречу, но он легко толкает меня назад, и я снова замираю, погружаясь в мучительное и сладкое ожидание. Когда он решает, что я ждал достаточно долго, или он сам больше не в состоянии сдерживаться, он нападает. Это происходит быстро: оскалившись и напоследок шумно вобрав воздух, он снова впивается в мой рот, руки набирают скорость, наливаются силой, я чувствую на себе его губы, зубы, его когти, я подставляю тело его укусам, его прикосновениям, его шершавому, как у большой кошки, горячему языку. Несколько секунд - или минут, или часов, - и он дотрагивается до меня, я выгибаюсь, его пальцы сжимаются вокруг моего члена, я не помню, как оказываюсь на полу, на мне нет одежды, вселенная кружится и мельтешит, он двигает ладонью, и я инстинктивно толкаюсь резче, сильнее, мне трудно дышать, трудно думать, в паху с шипением разворачивается раскаленная проволока, в какое-то мгновение он оказывается внизу, его рот, его сжатые плотным кольцом губы, язык, кровь бьет по ушам, по груди, распирает член... его пальцы внутри... внутри меня, и рот… и я готов кончить... прямо сейчас, еще до того... как он... как он войдет, как я… я не успею… не успею... пожалуйста... У него синие глаза. Испарина на лбу и широко распахнутые синие глаза. Я хватаю его голову обеими руками и прижимаюсь к нему ртом. Ртом, лбом, носом, ресницами. Мне хочется, чтобы он почувствовал меня всего: кожу, кости, нервы, ткани, поры, клетки - все. Мне хочется проникнуть в его костный мозг и раствориться там. Постепенно он расслабляет локти, медленно укладывается рядом. На полу жестко. “Я спал бы рядом с тобой хоть на бетоне”, - сказал я ему однажды. Правда, спал бы. Обнимая меня одной рукой, второй он нащупывает куртку. Накрывает нас, замыкает пальцы в замок поверх. Я лежу головой у него на груди, под виском отбивает ритм его сердце. Он все еще часто дышит, но это скоро пройдет. Я глажу его под курткой раскрытой ладонью и жду. Когда над ухом раздается глубокий, протяжный вдох, а следом за ним - низкий мычащий звук, я улыбаюсь. - А до кровати нельзя было дойти?.. Я вытаскиваю руку и наощупь дотрагиваюсь пальцами до его лица. Он ловит их губами, прижимает меня крепче, подтыкает сбоку куртку. - Я не успел, - говорит он, и я слышу его ответную улыбку. - Когда я с тобой, я не могу терять времени. - Понятно. Ну что, спасибо тогда, что не завалил меня прямо у родителей. - Я собирался, - он фыркает. - Но ужин был уже готов, невежливо было бы сказать что-то вроде: “Подождите, не накрывайте пока, я хотел бы сначала трахнуть вашего сына в его бывшей комнате, потому что у меня стоит на него весь вечер, с тех самых пор, как мы пришли, и вы так любезно предложили мне кофе, хотя, вы знаете, у меня вообще всегда на него стоит, с кофе или без, поэтому вы уж, пожалуйста, подождите немного, но если ждать никак нельзя, то садитесь без нас, мы выйдем сразу же, как он кончит во второй раз, тогда можно будет просто разогреть, пахнет очень вкусно, я бесконечно счастлив бывать в вашем доме, а теперь, пожалуйста, сделайте телевизор погромче”. Согласись, было бы невежливо?.. - Ты прав, - киваю я. - Мне отрадно слышать, с каким уважением ты относишься к моим родителям. - А как же. Потом он не выдерживает и хохочет. Я люблю его. *** - Расскажи мне что-нибудь… - Что тебе рассказать? Я сажусь в кровати и тру глаза рукой, прогоняя дремоту. Подношу ближе к лицу телефон. Из своего номера на десятом этаже он смотрит на меня радостно и одновременно очень устало: он рад видеть меня и устал засыпать один, устал быть далеко. - Как прошел твой день? - Хорошо. Я был в школе, потом на репетиции - в общем, ничего особенного. А твой? - Хм, - он замолкает, сосредоточенно обводит глазами потолок, словно выбирая наиболее вдохновляющее событие. - Сегодня на завтрак были вафли. - Как увлекательно. - Да. Я знал, что тебя это заинтересует. - Вафли. На завтрак. - Да, - он фыркает. - Ну и как, было вкусно? - Так себе. Те, что делаешь ты - лучше. - Ну разумеется, - я согласно киваю, и он снова фыркает. - Хочешь, я сделаю в субботу? - Хочу... - Хорошо, - глаза так трудно держать открытыми, в голове пусто и тяжело, я зеваю - раз, другой. - Что-то еще?.. - Что-то еще - что? - переспрашивает он тише. - Хочешь… Ты что-то еще хочешь?.. Веки слипаются, его лицо теряет очертания, отдаляется… я только на секунду… я не сплю, не сплю… конечно, не сплю… говори… я сделаю… что ты хочешь... - … каждое утро… с тобой… на балконе... *** Я вас не утомил?.. Уверены? Вы, наверное, хотели вздремнуть, а не слушать мою болтовню?.. Конечно, сейчас уже поздно говорить - я вам за весь полет и минуты передохнуть не дал… Извините, пожалуйста. У нас в Норвегии вообще не принято разговаривать с незнакомцами в транспорте - не знаю, чего это я вдруг так разболтался. А вы в Лондон по делу или на выходные? По делу?.. Я?.. Я - нет. Только на выходные. Смотрите: включили знак “Пристегните ремни”, начинаем снижаться. Спасибо вам за компанию, очень приятно было познакомиться. Хорошего уикэнда. - Эй... - тыльной стороной ладони я осторожно погладил его по щеке. - Эй, просыпайся… Скоро садимся. Он глубоко вздохнул, ссутулил плечи, округляя спину, c наслаждением потянулся. Расслабил пальцы, которыми весь полет сжимал мою руку. Открыл один синий глаз. Улыбнулся, открыл другой. - London, baby!* И засмеялся.