Чужая Судьба

Такого паршивого пробуждения у него сроду не было — голова трещала, глаза слезились, во рту было сухо. Застонав, он попробовал пошевелиться, в голове моментально полыхнуло от боли, а к горлу подкатил горький ком. Попытавшись встать, он дернулся, и неудержимая паника затопила его с головы до ног, пульс бешено ускорился, а перед глазами заплясали разноцветные пятна. Он лежал лицом вниз на продавленном матрасе, грубая веревка впивалась в связанные за спиной руки, ноздри забивал тяжелый кислый запах, в рот — надежно вставлен кляп. Встрепенувшись, он замычал, пытаясь отчаянными рывками приподняться над матрасом, как раздавшийся звук шагов заставил его замереть и безвольной куклой рухнуть обратно на пол. Он не видел, но чувствовал, что мужчина стоит сейчас прямо над ним, смотрит, но ничего не предпринимает. Чужая ладонь коснулась спины, и Эванс отчаянно захрипел, попробовал увернуться, сильные руки до боли сжали плечи, и перевернули на спину. Заморгав воспаленными глазами, Эванс уставился на склонившегося над ним мужчину. Тот сидел, опустившись на корточки, рядом с грязным матрасом. В его взгляде сквозила равнодушная жестокость, в ладони — зажат заточенный нож. Увидев нож, глаза Эванса расширились, а с губ сорвался булькающий хрип. Отчаянно вжавшись в матрас, он замер, не смея дышать. Заметив его реакцию, мужчина усмехнулся и, поднеся нож к лицу, задумчиво поскреб им подбородок. — И что же мне с тобой теперь делать? — хриплым голосом произнес он. Хищно осклабившись, он снова провел острым лезвием по легкой щетине, и вкрадчиво добавил: — У тебя удивительная способность притягивать к себе неприятности, мальчик, оказываясь не в том месте, не в то время… Эванс во все глаза смотрел на мужчину. — Так все же, что мне с тобой делать? — снова произнес тот. — Ты видел мое лицо, знаешь мое имя, даже успел донести копам, где я живу… Губы мужчины изогнула злая улыбка. — Так скажи, почему я должен оставлять тебя в живых? Лезвие двинулось в сторону лица Эванса. Дернувшись в сторону, парень глухо замычал, ощущая острую беспомощность, как никогда ранее. Молниеносно согнувшись, мужчина прижал его плечи к полу, и, склонившись к самому лицу, зашипел: — А ну прекрати дергаться! Я только собираюсь вынуть твой кляп. Замерев, Эванс следил за приближающимся ножом, но, как и сказал Риддл, тот всего лишь разрезал удерживающие кляп веревки. Вытащив пропитавшуюся слюной тряпку изо рта парня, он отбросил ее в сторону. Только избавившись от зажимавшего рот кляпа, Гарри позволил себе на миг расслабиться и бросить быстрый взгляд на комнату, в которой он оказался. В темном помещении возле стены стоял стол и на нем поблескивали какие-то предметы. Эванс от всего сердца взмолился, чтобы это оказались не пыточные инструменты. Освещение шло от свисающей с потолка лампочки, бросающей неровный желтый свет на голые подвальные стены. В углу стояла чугунная печь и, сквозь приоткрывшуюся заслонку, Гарри видел трещащие в огне угли. — Ну так что? — нарушил молчание Риддл, заставив Эванса вздрогнуть и перевести взгляд на мужчину. — Ответишь на мой вопрос? — Какой вопрос? — хрипло выдохнул Эванс, обезвоженный язык скользил по саднящему небу словно наждачная бумага. Усмехнувшись, мужчина склонился над парнем, и горячо выдохнул: — Почему я должен оставлять тебя в живых? Взгляд Гарри лихорадочно заметался по комнате. Мысли заскрипели в голове, словно несмазанные колеса в часовом механизме. Ему внезапно открылась вся чудовищная глупость и абсурдность своего положения. Все было ошибкой — он никогда не должен был оказаться в этом месте. Насколько он помнил психологические обзоры в статьях, что писали о Сказочнике, психопат всегда с особой тщательностью подходил к выбору жертв. Выслеживал, посылал письма, делал звонки. Тщательно заигрывал с выбранной жертвой, прежде чем накинуть на нее силки. Не было какого-либо четкого профиля его жертв, кроме того, что все они были молодыми парнями от шестнадцати до двадцати двух лет. Если критерий, по которому маньяк отбирал будущих жертв, все же существовал, то знал об этом лишь сам Сказочник. Стальное лезвие, прижавшееся к горлу, отвлекло Эванса от лихорадочных мыслей. Не удержав сорвавшегося с губ испуганного всхлипа, он замер, не смея дышать. Нож прошелся по его шее, перешел на грудь. Нависнув над парнем, Риддл опасно улыбался, пока, не предпринимая никаких действий. Нож медленно, даже как-то нежно, скользнул по груди юноши, слегка надавив на выпирающие сквозь тонкую ткань соски. Парень судорожно втянул воздух. Замерев, Риддл посмотрел на потрясенное лицо юноши. — Ну так как? — вкрадчиво повторил он. — Я… — выдохнул сквозь зубы Эванс, — тоже люблю играть. По телу парня прошла нервная дрожь. Риддл молчал, долго всматриваясь в лицо юноши, наконец, улыбнувшись, убрал нож. — Умный мальчик, — склонившись к самому уху прошептал он, — правильный ответ.

***

Дни и ночи сменяли друг друга, теряя любое значение в этой нескончаемой полутьме. Сколько он уже здесь находился? Неделю? Месяц? Вечность? Он никогда не просил отпустить его, никогда не умолял об этом. Наверное, так делали другие, но он понимал, всегда понимал полную бесполезность подобного, интуитивно догадываясь, что только благодаря этому он еще дышит. Он даже не надеялся, что его когда-нибудь найдут. Странная штука надежда — то преследует тебя до гробовой доски, то первая же смывается с борта тонущего корабля — оставляя в темноте, наедине с собственными страхами и внутренними демонами. Надежды на спасение уже не было, но внутри затаился неистребимый инстинкт — цепляться до последнего за жизнь. Хотя, что в ней было такого ценного, он бы и сам не смог сказать. Наверное, все же, что-то в ней было, раз он сам предложил Сказочнику играть в его извращенные игры. По мгновенно зажегшемуся у Риддла взгляду, он понял тогда, что попал в точку. Наверняка все предыдущие жертвы кричали, плакали, молили отпустить, в общем делали все то, что только ускоряло их собственную гибель. Эванс же делал все, чтобы не сдохнуть в этом могильнике. Как червь подтачивает яблоко, так и его голову все время прогрызала мысль, что он не должен был находиться в этой каменной преисподней из сдвинутых стен. Но ты здесь. Твердил в голове мерзкий голос. И тебе не спастись. Сколько ты пробежишь, прежде чем упадешь? Падают все. Рано или поздно, но падают все. Вопрос лишь во времени. Иногда ему казалось, что мир снаружи, за каменными стенами его тюрьмы, умер. И все что осталось — это три на четыре метра каменного ада. В такие моменты он бросался на стены, и расцарапывал, в глухой ярости, пальцы до крови, напоминая себе, что он существо из плоти и крови, а не бестелесное создание, обреченное на вечные муки в тесном чистилище. Хотя, это больше походило на девятый круг ада, тот самый что находился на самом дне преисподней, окруженный вечным холодом и мраком. Ибо Гарри все время мерз. Холод, веющий от каменных плит, пробирал до костей, выкручивал суставы, и вызывал ломоту во всем теле. Когда же он просил Риддла растопить печь, то тот, с особой жестокостью, разжигал огонь до того, что от раскаленного дрожащего воздуха невозможно было дышать. У Эванса был матрас, подушка и тонкое покрывало, также к комнате прилегала коморка, где находились проржавевший душ и туалет. Риддл целыми днями пропадал где-то, но вечерами неизменно объявлялся и приносил с собой еду. И они играли. О да, они играли. И какие игры это были. Для этого у Риддла была коллекция. Обширная коллекция нарядов сказочных персонажей. Он заставлял его одеваться во многие, но самым любимым среди них был наряд красочной шапочки, тот самый, что он специально приобрел для Эванса. Кроваво-красную накидку он заставлял накидывать прямо на голое тело, снимал железный засов, и, распахивая дверь в непроглядную тьму, начинал считать до ста. Гарри некуда было бежать. Дверь выводила в бесконечный лабиринт точно таких же дверей и складских помещений. Из этой круговерти не было выхода. Риддл считал, а затем доставал нож и выходил на его поиски. Он его находил. Он всегда его находил и делал с ним очень темные и нехорошие вещи. На коже юноши практически не осталась неповрежденного участка — ссадины и кровавые укусы, как отметины принадлежности, клеймили его тело. Риддл никогда не отличался особой нежностью. Эванс сидел на полу, прижав колени к груди, откинувшись спиной на каменную стену. Обессиленные пальцы скребли холодные плиты. Ржавый кран в коморке протекал, и звук падающих капель в тишине сводил парня с ума. Тусклый свет лампы отбрасывал на стены дрожащие тени. У него появилась привычка говорить вслух. Временами он уже не отличал собственный голос от голоса Сказочника. Иногда ему казалось, что Риддл каким-то образом проник ему в голову и затаился в самом дальнем и темном уголке, наблюдая и выжидая. — Хочу войти в тебя сразу, — прошелестел в голове вкрадчивый голос, — задвинуть по самые яйца и долго трахать, пока ты не начнешь умолять и скулить от боли… Сжав виски, Эванс ударился несколько раз затылком об стену, с потрескавшихся губ сорвался странный смешок. Здравствуй надвигающееся безумие! Парень хрипло рассмеялся, с силой замотав головой. — Не-не, ты не можешь этого сделать, это… единственное, что ты не можешь сделать. Единственное, что не давало ему свихнуться окончательно, это то, что Риддл действительно не мог. Была ли причина психологического или физического характера, он не знал, но, это единственное, что удерживало Эванса на тонком льду подступающего безумия. — Ты не можешь, не можешь… — снова и снова, как заведенный, повторял он. — Я найду способ, - пришел пугающий ответ, и Эванс ему верил. Раздался скрип открывающейся двери. Вздрогнув, Эванс сжался на полу, пальцы вцепились в протертое покрывало. Остановившись на пороге, Риддл обвел застывшего парня, тяжелым взглядом. Что-то было не так. Эванс буквально кожей ощущал, исходящую от мужчины ауру темной злости. То, что привлекло изначально, не вызывало теперь ничего, кроме ненависти и всеохватывающего животного страха. — Ты ведь знал, что этот день придет, — наконец произнес тот, и внутри у Гарри все оборвалось. — Нет… — сорвался с его губ нервный всхлип. Мужчина сощурился, поджав губы. — У меня нет выхода — полиция обыскивает фабрику. Скоро они доберутся и до этого места. Вспыхнувшая было надежда мгновенно угасла, когда Риддл вытащил из-за спины свой охотничий нож. Не спуская с него взгляда, мужчина стал медленно приближаться. — Нет, — прохрипел парень, до боли упираясь в холодную стену, царапая пальцами грязный пол, — прошу тебя… Ты не обязан это делать… Риддл на секунду остановился, на лице его отобразилась борьба. Стиснув зубы, он в три шага преодолел оставшееся расстояние и, схватив Гарри за плечи, заставил подняться с пола, впечатывая в свое тело. — Это единственный выход, — почти умоляюще выдохнул он ему в шею. — Так мы будем всегда вместе. Только так ты будешь моим навсегда… Эванса забила дрожь. Риддл держал так крепко, что ему не хватало воздуха. Он уже мог различать доносящиеся издалека голоса людей и слышал прерывистый лай собак. Знать, что спасение так близко и, в то же время, так далеко, словно находилось в другой вселенной. Вселенной радостной и благодатной для одних, но холодной и равнодушной к участи самого Эванса, манящей призрачными обещаниями свободы, и жестокосердно отдергивающей руку, стоило ему поверить и потянуться навстречу. Словно холодной волной, его затопила паника. Он не мог умереть сейчас. Только не так. — Прости, прости… — шептал Риддл, с силой прижимая его к себе, и осыпая безумными, сухими поцелуями лицо юноши. Внезапно Гарри сам потянулся навстречу, обхватив руками мужчину за шею, он приник к его губам. Удивленно выдохнув, мужчина еще крепче обхватил парня, углубил поцелуй, скользнув одной рукой ему на талию. Внезапно мужчина замер, с его губ сорвался ошеломленный выдох. Глаза широко распахнулись, выпустив из объятий Эванса, он прикоснулся рукой к своей шее. Его пальцы окрасились кровью. Эванс прижался к стене, сжимая в ладони осколок стекла, и потрясенно взирал на рваную рану на шее Риддла. Губы мужчины изогнула неверящая улыбка. — Надо же, не ожидал, что ты на такое решишься… — в хриплом голосе сквозило нечто похожее на восхищение, — только вряд ли это тебе поможет. Поднеся к лицу пальцы, мужчина провел ими мягко по губам, размазывая по ним собственную кровь, а затем перевел взгляд на Эванса. Голодное безумие взирало на парня из черной бездны его глаз, также, как и предопределенность своей собственной судьбы. Длинные пальцы ласково прошлись по заточенной поверхности ножа, окрашивая ее кровью. Эванс в ужасе уставился на мужчину, из обессилевших пальцев выпал осколок стекла. — Я люблю тебя, — произнес Риддл, делая шаг вперед. — Я не хочу жить без тебя, — еще один шаг. — И ты без меня жить не будешь… Гарри оцепенело наблюдал за его приближением, не делая попытки уйти в сторону. Остановившись напротив, мужчина протянул руку, ласково коснувшись щеки парня. Эванс закрыл глаза, из прокушенных до крови губ, закапала кровь. Перехватив рукоятку покрепче, мужчина уже занес нож над парнем, как внезапно дверь распахнулась и в комнату хлынули люди в форме. Не ожидавший вторжения, Риддл замешкался, его рука дрогнула, пройдя в миллиметре от шеи юноши. Второго шанса у него не было. Мужчину моментально скрутили, и, пригвоздив с силой к полу, заломили за спиной руки. Воздух наполнили выкрики полицейских и заливистый лай собак. Ноги Эванса подогнулись, он рухнул на колени, сотрясаясь всем телом. Кто-то подскочил к парню и на его плечи накинули куртку. Все происходило как во сне — снующие фигуры полицейских, разрывающий воздух лай немецких овчарок, — все было, словно безумный антураж чудовищного кошмара, в котором ярким пятном выделялось забрызганное кровью лицо Риддла. Мужчина что-то кричал и смеялся. Он все время смеялся. — Это еще не конец, — произнес Риддл, прежде чем его выволокли из комнаты. Его взгляд прожигал до костей, сжигая любую надежду на спасение. И Эванс ему поверил. Сразу и безоговорочно. Единственное, в чем он в этой жизни был твердо уверен, так это в том, что из ада спасения нет. Гарри судорожно выдохнул, переводя взгляд на потрясенные лица Рона и Гермионы. Глаза девушки были подозрительно красными, Уизли же старательно отводил взгляд в сторону. — Я… — тихо произнесла девушка, — даже не знаю, что сказать. — А что тут можно сказать? — усмехнулся Эванс, с тоской подумав, что зря он не захватил с собой в эту чертову вселенную пачку сигарет. Курить хотелось до нервной чесотки. — Я прошел курс терапии, разрешил свои проблемы. Только… на самом деле, ты никогда ничего не разрешаешь до конца. Замолчав, он тряхнул головой и горько рассмеялся. — Иногда мне кажется, что я по-прежнему нахожусь в той комнате. Что на самом деле я ее так никогда и не покидал… Девушка перевела на него испуганный взгляд, и осторожно коснулась плеча. — Все пройдет, — тихо произнесла она, — когда-нибудь все обязательно станет лучше. Эванс кивнул, не став с ней спорить. Она говорила от чистого сердца, хоть и ошибалась в основном. Ничто никогда не становится лучше. Только не для него. Сидевший рядом, Уизли неудобно поежился и кашлянул, прочистив горло. Взглянув на него, Гермиона кивнула. — Мы разговаривали сегодня со Снейпом, — она мягко дотронулась до ладони Гарри, нежно сжимая ее в руках. — Он рассказал нам кое-что из того, о чем ты поведал ему ранее. Я никогда не слышала о ритуале обмена судеб, но, если он на самом деле является запрещенным, то в этом нет ничего удивительного. Как бы то ни было, — девушка поднялась со скамейки, — я отправляюсь сейчас в библиотеку и буду искать любую информацию, какую только смогу найти по этой теме. Рон проведет тебя назад в башню. Благодарно кивнув, Эванс ответно сжал руку девушки. В голове мелькнула мысль, что здешнему Гарри невероятно повезло и, как многое бы он отдал, чтобы быть на его месте. Именно быть, а не занимать чужое. Ободряюще улыбнувшись, Гермиона повернулась и быстро зашагала в сторону замка. Гарри и Рон остались одни. Повисла неловкая тишина. Наконец Уизли прокашлялся и развернулся к Эвансу. — Послушай, — замявшись, начал он, — я хотел извиниться за то, как повел себя ранее… Не выдержав, Гарри обхватил Уизли в объятия, ощущая, как мгновенно напряглось под пальцами его тело. Должно быть, здешний Гарри не позволял себе такие нежности. Но ему было все равно. Рассказ о прошлом разбередил его душу, вскрыл покрывшиеся тонкой корочкой раны, словно насмехаясь, показывая, что они все еще здесь. Парень под его пальцами напрягся, но не оттолкнул, только позволил крепче сжимать в своих объятиях. Внезапно позади них раздался шум отодвигаемых веток, и чей-то голос, присвистнув, произнес: — Какая волнующая картина — двое влюбленных голубков уединились, чтобы поворковать о своих чувствах. В панике обернувшись, Эванс уставился в насмешливые глаза Малфоя.