Возврату не подлежит

Гордость, обедающая тщеславием, получает на ужин презрение. Франклин

Моё воображение разыгралось не на шутку. Я действительно подумал, что всё это взаправду. Набухающие шейные сосуды, отчаянный вопль, испуганные глаза — всё было таким реальным… И то чувство, что разлилось по всему телу глубоко внутри и дало небывалое наслаждение, кажется, еще присутствует, совсем капельку, но есть. Я поднял глаза, чтобы в сотый раз убедиться в реальности происходящего. Изменений не последовало… Девушка сидела за мольбертом, погруженная с головой в свое творчество, и не обращая на меня ни малейшего внимания. Я стал подходить ближе, а действия начали повторяться… Она заметила меня, резко встала, и во второй раз прозвучали эти глупые шутки и нелепые отмазки. На этот раз я все выслушал, а потом сказал, что, видимо, произошло какое-то недоразумение. Кея весело закивала и в конечном итоге отдала мои часы. Сама. Живой. Я испытал некое облегчение и был поистине счастлив оттого, что девушка в полном порядке. Вскоре тело медленно влачилось к милому дому. Солнце уже скрыли пепельно-серые облака, поднялся несильный ветер, дороги становились вязкими и не давали быстро добраться до нужного места. Поток холодного воздуха нёсся прямо в лицо, грязь, будто отрастив руки, хваталась за мои ступни и крепко удерживала в своих объятиях, а дома, будто став вдвое больше, создавали непреодолимые стены. Однако, приложив максимум усилий, я все же оказался в квартире. У порога, конечно, никого не оказалось, так что сегодня можно расслабиться. Лежа на кровати, я понял, что встать уже не получится. Аппетита не было, всё, что мне требовалось, так это по-настоящему хороший отдых. Желательно забыть сегодняшний день, выкинуть из памяти за ненадобностью. Я посмотрел на наручные часы. До сих пор не понимаю, почему испытываю такую привязанность к ним. Они даже не какого-то родственника, это просто старые сломанные часы. Когда они появились? В связи с чем? Не помня ничего важного, я свято дорожу ими, не могу даже сдать в ремонт и отставить у мастера. Они, конечно, красивые, но стоят ли того? Мой взгляд пал на цифры, выгравированные сзади: «123»… Интересно, это номер модели? А может, что-то вроде подписи автора? Сам того не замечая, я начал засыпать. Веки становились каменными и вскоре окончательно пали на глаза. Сегодня я испытал нечто совершенно новое. Бодрость. Настоящую бодрость ранним утром. Солнечный свет, казавшийся некогда предельно отвратительным, сейчас же приходился мягким и ласковым. Я будто освежился, стал-таки по-новому себя чувствовать. В школе, впрочем, всё осталось без изменений. Однако на большой перемене случился сбор учителей. В нашей школе ежегодно проходит крупный фестиваль (посвященный ее дню рождения), который могут посетить все желающие. Мало того, что я должен подготовить со старшими классами песни, которые будут закрывать фестиваль, так еще и обязан помогать с остальными приготовлениями. Первое выполнить придется, но вот второе… В прошлом году я без каких-либо угрызенный совести смог увильнуть от работы, ведь зарплату от этого никто не повысит. Вот и сейчас желания помогать за спасибо, на удивление, не возникало. К тому же принципиально не участвую в посторонней деятельности школы (разве что при крайней необходимости). Кому вообще нужны эти фестивали? На них только и делают, что сливают весь бюджет. Посетителей, конечно, немало, и вроде как финансовый ущерб возмещается, но и не сказал бы, что дает какой-то прирост. Здесь подойдет выражение: сизифов труд… Пока оживленная беседа между учителями всё продолжалась, я поспешил покинуть кабинет, авось не заметят, но меня внезапно окликнул чей-то грубый голос. — Мистер Уиджин, вы куда? Мы же еще не закончили. — Ах. Это снова он. Мужчина, что сидел у самого окна, специально привлек ко мне лишнего внимания. Совсем забыл про это «чудо». Его зовут Дон, и он идиот. В общем-то, могу не продолжать, а если серьезно, это мужчина тридцати двух лет, широкоплечий, с сильными руками и, в общем, крепкого телосложения. Высокий рост, темные волосы, ярко выраженные скулы. Чем не парень мечты или как там это называется? Лицо… Как бы это сказать, настоящего альфа-самца. Весь образ портит только нелепая горбинка на носу, видимо, кто-то изрядно постарался. Носит строгий выглаженный костюм. Кажется, разведен. А характер у него прескверный, ну уж очень заносчив. Ходит как павлин и кичится всем своими заслугами десятилетней давности. Работает учителем физики. — Мы все очень надеемся на вашу помощь, — продолжал он. На меня обрушилось море осуждающих взглядов. Все начали перешептываться о том, что я и в этом году не стану никому помогать. И были правы на все сто процентов. Да с чего вдруг? Я обычный низкооплачиваемый учитель музыки, брать работу поверх той, что и так имеется… Ведь помимо обычных уроков придется обучать девятые, десятые и одиннадцатые классы новым композициям. А Канали? Я обещал помочь с тем конкурсом. — Вынужден отказаться, — первый раз говорю вот так, в открытую, обычно работника покладистей меня не сыщешь (ведь, несмотря на свои принципы, я стараюсь не лезть в конфликты), но не в этот раз. На первом месте музыка, а потом все оста… Присутствующие пожирали меня взглядом. Мне не приходилось ранее сталкиваться с таким давлением. Все молчали, но я будто слышал их мысли, в которых они бранили и поносили меня самыми низкими словами. Мне стало не по себе. Воздух будто сжимался, стены стали теснить друг друга, атмосфера медленно крошилась, как кусок мела, проведенный по чему-то твердому. — Так же нельзя, мистер Уиджин. Мы все на вас рассчитываем. Неужели откажете в помощи? — Он знал, как управлять толпой, и знал, под каким прессом нахожусь я в данную минуту. — Ну… Раз уж без меня никак, то конечно. — Я сломался… Окружающие сразу изменились, продолжали свой разговор и улыбались. Неожиданно я почувствовал, как к горлу что-то подступило, живот резко скрутило, и я выбежал из класса. Меня стошнило, едва я добрался до туалета. Всё было как в тумане, в голове вертелись слова, недавние взгляды и улыбки. Я прополоскал рот и двинулся на урок. Не знаю, возможно ли выглядеть еще хуже, чем обычно, но, похоже, да. Кожа приобрела какой-то зеленоватый оттенок, губы еще больше посинели, а лицо вдвое исхудало. Уроки проходили мучительно долго. Тик-так… Тик-так… Меня начал сводить с ума каждый посторонний шум. Я даже снял настенные часы и требовал тишины жестче обычного, но по прошествии последнего урока изнеможенно упал на стул. Мысли заполонили голову, кричали внутри и снаружи. Такое чувство, будто я схожу с ума… Всё плыло перед глазами, меня словно отправили в вольное плавание, привязав к ноге тяжелый булыжник. Я кряхтел и пытался выбраться, но тщетно. Через какое-то время в класс вошел Канали. С яркими оживленными глазами и широкой улыбкой. Однако, при взгляде на меня, радость ученика сменилась негодованием, а потом беспокойством. Он-то и вытащил моё тело на поверхность. — Мистер Уиджо, что с вами? — его голос звучал крайне испуганно. Юноша начал суетиться и что-то бормотать. Я остановил его движением руки и сказал: — Сегодня просто плоховато себя чувствую, споешь без аккомпанемента? — Но тот пришел в рьяное негодование. — Да какой тут аккомпанемент?! Вам срочно нужно в больницу или хотя бы дома отдохнуть! Вы же совсем бледны! — Парень держался уверенно и, очевидно, был очень обеспокоен сложившейся ситуацией. — Ну в больницу ты меня точно не затащишь, а домой я пойду чуть попозже. Если пришел репетировать — вперед, но если нет — можешь идти. — Получилось несколько грубо, и я уже успел пожалеть об этих словах. Как-никак он искренне беспокоится… Но парень ничего не ответил, лишь подошел, отвернул мой стул от парты, взял еще один и водрузил мне под ноги. Потом налил в стакан воды и поставил рядом. — Хорошо, но обещайте сказать, если будет хуже. — Я молча кивнул. Этот парнишка не перестает меня удивлять. Будь я на его месте… В общем-то, хорошо, что я не на его месте. Он начал петь… В некоторых местах еще фальшивил, в каких-то запинался, где-то просил уточнить, с какой интонацией лучше исполнить. И всё это время не отводил от моего лица тревожный взгляд. После я попросил спеть ту композицию, что некогда прозвучала на концерте, заставив зрителей и меня, в том числе, аплодировать стоя. Он явно хотел поскорее отправить моё изнуренное тело домой, но отказать в просьбе не смог, и комната налилась прекрасными тонкими звуками. Мой разум начал потихоньку просветляться. А класс будто бы ожил. Чувство свободы переполняло пространство, оно медленно уносило куда-то вдаль, за пределы школы, а то и всего мира. Я чувствовал тепло, чувствовал чью-то заботу… Когда песня закончилась, я облегченно вздохнул и, встав со стула, поблагодарил исполнителя. Потом мы вместе оделись и двинулись по домам. Точнее, Канали выразил твердое желание проводить меня. Уж очень переживал по поводу моего состояния. Я отказываться не стал, так как чувствовал, что помощь и вправду не помешает. На улице было холоднее обычного, шел противный дождь, смывая вчерашнюю вязкую грязь. Канали рассказывал о подготовке к фестивалю. Он всегда любил делиться какими-то новостями и дулся, что я в основном молчу. Мне как-то больше нравится слушать, нежели говорить. А его слушать можно долго. Он никогда не скрывает эмоций, активно жестикулирует и всё время задорно улыбается. Канали всегда говорит то, что думает, и этим отличается от остальных. Через несколько минут мы стояли у порога. Ученик спросил, есть ли у меня лекарства, но я ответил, что в этом нет нужды. Он озабочено на меня посмотрел и, подумав минуту, достал из рюкзака небольшой контейнер, в котором было немного спелой облепихи. И прежде, чем я успел возразить, закрыл входную дверь. Выпив горячего чая с кисло-сладкими сочными ягодами и приняв душ, я лег на кровать, сразу погрузившись в глубокий сон. Проспал. Первый раз проспал за всю свою учительскую карьеру. Желудок усердно требовал еды, но на это не было времени. Я поспешил на урок, нельзя опаздывать. Как назло, маршруток было мало и нужная приехала только через двадцать минут. В конечном итоге все-таки немного опоздал. Первый урок начался в спешке, но проходил более активно, чем остальные. Видимо, я чувствовал некую вину за столь поздний приход. Пришлось первый раз вместе с учениками и некоторыми учителями идти на завтрак. Сначала я не находил, куда сесть, но меня окликнул Дон и жестом руки указал свободное место. Ему точно что-то надо. Деваться было некуда, я неохотно присел напротив Дона и ждал какого-то подвоха… — С добрым утром, Мистер Уиджин! — Он приветливо улыбнулся, чем насторожил меня еще больше. — С добрым, Дон, — уже менее приветливо отвечал я. Далее звучали только столовые приборы. Каждый был занят тем, что лежит в тарелке, но через минуту мужчина продолжил: — Как вы себя чувствуете? Кажется, вчера вам нездоровилось… — Дон всё продолжал улыбаться, а меня аж перекосило от такой желчи. Чувствовал я себя куда лучше вчерашнего, но ведь его вовсе не волнует мое здоровье. — Благодарю за заботу. Уже намного лучше, — В этот раз улыбался я. Мне крайне неприятна эта игра в «кошки-мышки». Но молчать в тряпочку — так себе удовольствие. — Это хорошо. Скажу вам по правде… Некоторые из учителей не доверяют вам. И это не только насчет фестиваля. Будьте осторожны. — Это была угроза? Как будто бы он на что-то способен. Только и умеет, что разбрасываться громкими словами, на большее его гнилое существование и не способно. — Пожалуй, я пойду. — Надоел он уже со своей болтовней. Хоть и перекинулись мы всего парой слов. Я встал и направился к выходу. — А, и, Мистер Уиджин, постарайтесь впредь не опаздывать! — он выкрикнул это как можно громче, да так, что, пожалуй, вся школа услышала. Ну что за детский сад, ей-богу. И этот балбес старше меня на семь лет? Даже не верится. На второй перемене ко мне пришел Канали узнать про самочувствие, невольно напомнив о сегодняшнем разговоре. Я ответил, что благодаря его заботе уже всё в порядке (не забыв отдать контейнер). Не знаю, уж насколько это правда, но надо же было выразить хоть как-то свою признательность. Тот изрядно обрадовался, но потом, как будто что-то вспомнив, побледнел. — С тобой все нормально? — Как-то непривычно задавать такие вопросы, но меня действительно это заинтересовало. — А… Эм… Ну… Это не так важно, если честно. — Он отводил глаза и явно что-то недоговаривал. Впрочем, это не мое дело, и я отпустил юношу на урок. Следующая неделя выдалась крайне тяжелая и выматывающая. Помимо разучивания трех новых песен со старшими классами и основных уроков, мы в поте лица готовились с Канали к предстоящему конкурсу, который был уже не за горами. Но и это еще не всё. Подготовку к фестивалю поручили нескольким лицам, среди которых присутствовал Дон, и который пытался загрузить «отзывчивого мистера Уиджина» самыми тяжелыми поручениями, к тому же обзавелся привычкой тащить мою тушку на завтрак, дабы в конце сказать что-нибудь унижающее. Наверное, вы спрашиваетесь, откуда такая неприязнь? К сожалению, я сам толком не понимаю. Для меня Дон как все, ну был как все, пока не стал проявлять излишнюю заинтересованность. Есть предположение, откуда столько внимания к моей персоне. Дело в том, что, когда я только начал преподавать, в школе проходили так называемые открытые уроки. И меня, как новичка, позвали. Так вот, когда проходила физика, Дон неправильно подсчитал число нераспавшихся атомов в момент времени (закон радиоактивного распада), и это была лишь мелкая неточность, вызванная банальной невнимательностью, учителя тоже люди, тоже могут ошибиться. Нет, я не стал указывать на ошибку, ну до какого-то момента. К концу решения задачи Дон понял, что что-то не сходится, и начал искать проблему не в вычислениях, а в решении. Я лишь тихонько помог найти небольшую погрешность. Но, видимо, тот воспринял это за личное оскорбление или нечто подобное. Ведь больше ничего такого я и не припомню. В общем, пускай внешность у него как у настоящего статного мужчины, внутри он тот еще ребенок. Однако имелся и плюс. Мужчина очень ответственно выполнял подготовку к предстоящему событию, чем изрядно удивил меня. К работе Дон подходит очень серьезно и, как следствие, выполнял отрадно, куда лучше остальных. На этом плюсы заканчиваются. Фестиваль начался и проходил с субботы по воскресенье. За время работы под командованием Дона я усвоил несколько уроков. Во-первых, он очень чистоплотен, даже слишком. Во-вторых, не упустит возможность рассказать о своих достижениях в учительской сфере и не только. В-третьих, ненавидит таких тихонь как я. И, в-четвертых, «главное — как видят меня окружающие». Так себе набор. Он уже изрядно поднадоел своим присутствием, вот я и не стал приходить в субботу, к тому же из-за фестиваля суббота не перестает быть выходным днем. В воскресенье же я дирижировал старшими классами, поэтому не мог не прийти. Утром я просто прогуливался по ярмарке, что проходила прямо перед школой. Множество похожих ларьков с различными конкурсами и изобилием вкусной еды. Я шатался по двору без дела, и заскочил посмотреть, что приготовил десятый класс на фестиваль. У них была небольшая столовая, которую они сами украшали, сами готовили небольшие простые блюда и сами разносили по столикам. Самых миловидных и харизматичных сделали официантами, еще пара учеников зазывала гостей у входа, а у плиты трудились только самые опытные. Можно догадаться, к коим относился златовласый юноша. Официанты были одеты в разного цвета рубашки, на Канали красовалась желтая. Ну меня это не удивило, уж больно излюблен им этот цвет. Само помещение дети красиво украсили в светлых тонах, я бы даже сказал, стильно, хоть и маловато в этом понимаю. Было видно, что над каждым блюдом ребята стараются, да и в общем класс, по-видимому, выложился на полную. Гости уходили довольными, а это самое главное. Я не стал заходить, лишь издалека посмотрел. Собственно, таким был фестиваль. Оставалось немного времени до концерта, который проходил прямо в актовом зале, а потом празднование традиционно завершалось красивым фейерверком. Я переоделся в костюм и поприветствовал учеников, которые вскоре выйдут на сцену. Кто-то волновался, но по большей части стояла дружная атмосфера. Меня беспокоил Канали. На всех репетициях он стоял какой-то дерганный, вечно оглядывался, да и в общем странно себя вел. Знаю, тогда я не придал этому особого значения, но сейчас понимал, что дело серьезное. Однако отвлекать перед выступлением не стал, решил расспросить об этом позже. Я ненадолго вышел в туалет, сами понимаете зачем. Весь народ собрался в актовом зале, поэтому в самой школе почти никого не было. Выполнив то, зачем пришел, я собрался покинуть уборную, но, по-видимому, ручку заклинило, и дверь не открывалась. Я прикладывал большие усилия, дабы все-таки выбраться, и даже запаниковал. Дверь не поддастся, придется сигануть из окна. Первый этаж, высота совсем не большая, окно было узким, но благодаря своему неказистому телосложению я с легкостью выбрался наружу. До концерта оставались считанные минуты, так что стоило поторопиться, но, ступив в здание, увидел около проклятой двери, которую я чудом обхитрил, очень знакомый силуэт. Дон так же меня заметил и поспешил удалиться. Сейчас этот здоровый мужчина был похож на подростка, которого родители застукали за курением. Одним словом, несмотря на все познания в физике, Дон приходился очень глупым. Я последовал за ним и, остановив, сказал: — Скоро наше выступление, пожалуйста, поспешите в зал, — У того аж глаза на лоб полезли. Он кивнул и пошел прямо за мной. Извинившись перед ребятами, я провел их на сцену, поклонился и начал дирижировать. Ну а они петь. Звук лился мягко и плавно. Умиротворяющая атмосфера быстро наполнила зал. Дон одиноко стоял за кулисами и также безмятежно слушал льющийся поток нот… Пока внезапно тело не содрогнулось. Он резко схватился за живот, его корпус начал судорожно дрожать. Мужчина пал на колени, а изо рта потекла пена, как у бешеной собаки. Он кричал: «Помогите! Помогите!» Но хор успешно перебивал все посторонние звуки. Зал был ослеплен выступлением и тихо восхищался идиллией происходящего. Дон поднялся на ноги и вышел на сцену. Все утихло. Он что-то начал бормотать, а потом кинулся на меня. Люди взбеленились и закричали: «Кто пустил этого пьяницу?! Что он там забыл?!» Руки Дона медленно отпустили меня. Он развернулся к толпе, поносившей его, и отчаянно пытался доказать, что не пьян и ни в чем не виноват, но тщетно. Публика разъедала его взглядами, мыслями, репликами, тогда я вынужден был увести больного. Он уже начал задыхаться, силы покинули его, руки драли собственную покрасневшую плоть. Притащив мужчину в кабинет физики, я стал наблюдать за его мучениям. — Не так-то просто быть дирижером… — Тот, не в силах произнести и слова, злобно смотрел мне в лицо. — А вообще сам виноват, надо же думать, с кем делить трапезу. — Дон начал постанывать и уже весь бледный, в поту и кровоподтеках, будто молил о смерти. И был услышан. Я подошел, сел напротив, тот поднял жалостливый взгляд, наполненный слезами страдания, что-то прошептал, и я тихо свернул обессиленному мужчине шею. Учителя уже искали меня и Дона, но сейчас было не до этого. Вновь то незабываемое чувство, как пожар, вспыхнуло где-то внутри. Оно теплилось в глубине сознания, отпускало все мысли, давало непередаваемое чувства наслаждения. Пока Дон не прикрутил себе шею на место и не уставился на меня своими измученными болью глазами. И я снова пришел в себя. Был конец фестиваля, и мы с учениками и учителями, среди которых высился Дон, смотрели на красивые праздничные фейерверки. Внезапно я громко и задорно рассмеялся…