Пламя

      Эримен, пригнувшись, вышел из низких дверей темницы и с наслаждением вдохнул свежий прохладный воздух, наполненный дождевой влагой. Замковая темница была не самым худшим местом, где ему доводилось оказываться, но все-таки он никому не пожелал бы провести там и пары дней. Не то, что три недели, которые пришлось проторчать в каморке со слишком низким для эльфа потолком и полом, заваленным вонючей соломой. О крысах размером с кошку он предпочитал не вспоминать. Как же хорошо на свободе! Небо было затянуто серыми толстыми тучами, цеплявшимися за обнаженные черные ветви деревьев. Мелкий невесомый дождь оседал прозрачными капельками на плаще и волосах. Тропинка под ногами превратилась в длинную полосу черной мягкой грязи, присыпанную скрюченными коричневыми листьями. Вот и та яблоня, под сенью которой он впервые заговорил со своей возлюбленной.       Эллиен с первой встречи привлекла его внимание: не каждый день увидишь полукровку в графском замке. Еще больше эльф изумился, узнав, что ее родители — обыкновенные люди без примеси чужой крови. Он стал исподтишка наблюдать за девушкой, изучая ее повадки, подмечая, чем она интересуется, как говорит с другими обитателями замка, и изумление его росло с каждым днем. Все полукровки, которых он когда-либо встречал, были примитивными созданиями, эгоистичными до мозга костей и абсолютно не умевшими владеть собой. Свободное время они проводили в драках и грабежах, и все попытки вбить в их головы хоть какие-то представления о высоких материях оставались тщетными, даже если подопытные изымались из привычной среды и помещались в общество самых высокородных эльфов или людей. Многие призывали к полному уничтожению неуправляемых метисов, но никто не желал тратить на это силы, разыскивая их в гиблых местах, где они отсиживались после очередной вылазки. Тем более что полукровки и сами успешно справлялись с регулированием своей численности — как раз в силу несдержанности и пристрастия к дракам.       Эллиен же казалась другой. Конечно, она была слишком уж подвержена резкой смене настроений, но это можно было списать на особенность женской натуры и тяжелые обстоятельства, при которых они познакомились. Да уж… Эльф, никогда прежде не испытывавший ни к кому сильных чувств, вдруг воспылал страстью к полукровке. Поначалу его самого смешило предположение о серьезности этих отношений, но дни шли, и мысль, что придется отдать девушку другому, стала сводить с ума. Впрочем, помучившись несколько недель, Эримен понемногу смирился. Что он мог ей дать? С десяток лет в вечных бегах, итогом которых станет его смерть — неважно, убьют ли его озлобленные крестьяне, разбойники или отец Эллиен. А что случилось бы, если б о его романе с полукровкой узнал… Эримен вздрагивал и отгонял от себя предположение, боясь даже его додумать. Нет, лучше уж оставить все как есть и позволить Эллиен выйти замуж, тем более, что память смертных коротка. Она могла полюбить своего мужа и прожить с ним долгую счастливую жизнь. Однако судьба распорядилась иначе, и теперь эльфу предстояло столкнуться с прошлым, которое запросто могло безвозвратно уничтожить его надежды на счастливое будущее.       Эримен нерешительно направился к лестнице, ведущей в покои Эллиен. Она ведь ждет его, тревожится. Нельзя больше ее мучить. И все-таки он боялся этой встречи. Как сказать ей то, о чем он собирался молчать до конца своих дней? Эльф тяжело вздохнул и толкнул дверь, ведущую на галерею. Эллиен нетерпеливо расхаживала из угла в угол в своей комнате — как всегда, когда ее что-то тревожило. Она не смотрела в окно, и тем приятнее ему было увидеть, как на ее побледневшем и осунувшемся лице сменяют друг друга оттенки разных чувств — испуг, изумление, радость, сменившаяся слезами. — Я думала, что больше никогда тебя не увижу! — Успокойся, Эллиен, все уже позади, я свободен, и тебя больше никто не принуждает к замужеству. Девушка отстранилась от возлюбленного, закрыла окно и снова беспокойно зашагала по комнате. — Но что станем мы делать дальше? Я ничего не знаю о том, что с тобой происходило все это время, не знаю, чего ты хочешь, и не знаю, что с нами будет, так что…  Эримен остановил ее, мягко сжав в ладонях тонкие холодные пальцы, и заставил сесть у камина. — Дальше, моя малиновка, мы поженимся, покинем замок твоего отца и проживем вместе долгую счастливую жизнь… — Но ведь я состарюсь и умру! Он не выдержал и рассмеялся, сбрасывая с себя напряжение и усталость последних недель. — Видеть тебя дряхлой старушкой — ужасная перспектива, но у нас есть более насущные проблемы, любимая.       Эллиен, улыбнувшаяся было, снова помрачнела и замерла, глядя в окно, за которым уже сгущались темно-серые сумерки. Несколько минут комнату наполняло молчание, прерывавшееся лишь треском поленьев в камине. Эльф не знал, о чем она тревожилась, и не мог решиться прервать ее размышления. А что, если она раздумала связывать с ним свою жизнь? Эта мысль заставила его замереть от внезапного ужаса. Но тут девушка заговорила, и он выдохнул с облегчением. — Эримен, я не желаю стать тебе обузой и заставить пожалеть о том, что ты со мной связался. Я ведь быстро растеряю свою и без того сомнительную прелесть, начну болеть, а потом и вовсе умру… Не хочется мне думать на смертном одре, что я испортила тебе всю оставшуюся жизнь, и не хочется остаться в твоей памяти…такой. — Я люблю тебя не за внешнюю красоту — хотя ты прекрасна — и не за здоровье. Для меня важна твоя бессмертная суть, которую я вижу в твоих глазах и слышу, когда ты выражаешь мне свои мысли. Это никогда не будет утрачено. И если ты уйдешь раньше меня, я буду жалеть лишь о том, что мы не умерли вместе. — Как жутко это звучит здесь, в полутемной комнате, когда за окном угасают последние искры той жизни, что наполняла сад летом.       Эллиен, пройдя несколько шагов, прижалась лбом к холодному стеклу и снова о чем-то задумалась. Эримен, уже пожалевший, что поддержал этот разговор, поднялся, чтобы увести ее к камину, в котором полыхал яркий огонь, распространявший по комнате живительное тепло. Она не сопротивлялась, но казалась совершенно растерянной. Усадив девушку в глубокое кресло, эльф укрыл ее большим теплым платком, кстати оказавшимся на полу у кровати. — Расскажи мне, что еще тебя тревожит, Эллиен. Она помолчала с минуту, потом нерешительно начала: — Отец велел послать гонцов к королю и к этому вашему… ну как его… — Эримен вздрогнул. К горлу подступил тугой комок. Вот он, разговор, который он хотел начать еще в первую минуту их встречи, но так и не решился. А девушка продолжала, не обращая внимания на то, как изменилось выражение его лица. — В общем, правитель Западного края с непроизносимым именем. Я не знаю, зачем его вызвали, ведь ты пришел не оттуда и ты не его подданный. Чем может он нам помочь или помешать? Для чего отцу было посылать гонца к… К такому, как он? — она сердито взмахнула рукой, и платок снова соскользнул на пол. — Он ведь, как говорят, чудовище, монстр, ненормальный эльфийский бандит, поклявшийся убивать людей и полукровок до тех пор, пока земля не опустеет, и еще… Эримен, наконец решившись, перебил: — Его вызвали потому, что он мой отец. Эллиен подскочила с кресла так, что оно откатилось к стене, и тут же потеряла равновесие, запнувшись о платок. Эримен успел подхватить ее до того, как она ударилась об пол, но она сейчас же его оттолкнула и в который раз беспокойно заметалась по комнате, рассеянно перебирая разбросанные вещи. — Что ты сказал? Мне это не послышалось? — Нет, Эллиен, ты все расслышала верно. Мой отец — Исенгрим Фаоильтиарна, чудовище, монстр и эльфийский бандит, а еще… — Но… Но ведь это абсолютно невозможно! — тон говорившей был столь категоричным, что Эримен грустно улыбнулся. — Почему невозможно, Эллиен? — То есть как почему? — она растерялась на секунду. — Он ведь всю жизнь провоевал и не был женат! — Это никак не препятствует рождению детей, — он снова не смог сдержать улыбки. — Как же так, Эримен? Ты ведь такой добрый, благородный, умный и красивый, а он… Он… Я, кажется, наговорила про него лишнего, да? — Она смущенно взглянула на эльфа, продолжавшего греться у камина. — Но ведь все так говорят. — Успокойся, я на тебя не в обиде. Мой отец и вправду весьма… крутого нрава, но слухи о его жестокости сильно преувеличены. Это доказывается хотя бы тем, что после войны эльфов осталось всего ничего, в то время как численность… Численность людей почти не изменилась. Мне тяжело говорить о страшных событиях прошлого, и я сделал бы все возможное, чтобы они вовсе не происходили, но ничего уже не исправишь. Отец всю жизнь провел на войне, и это наложило отпечаток на то, что происходит в Западном крае. Потому я и ушел оттуда, чтобы никогда не возвращаться. — Эримен замолчал и отвернулся, вспомнив ругательства, которыми родитель осыпал его на прощание. — Мы крепко повздорили, так что мне пришлось покинуть Западный край, а потом десять лет провести в странствиях. Я намеренно не давал о себе знать, чтобы отец не заставил меня вернуться. У меня осталось только кольцо с родовым именем, которое подтверждает связь между детьми и родителями по нашим обычаям. — Эримен, что с нами сделает твой отец, когда узнает, что ты выбрал себе в невесты полукровку? — задумчиво спросила девушка, опускаясь на корточки рядом с эльфом. — Понятия не имею, любимая, и это теперь наша самая главная проблема. Скорее всего, убьет меня на месте… — сказал Эримен и тут же добавил, увидев ужас, вспыхнувший в темно-зеленых глазах, — но есть и другой вариант. Вполне возможно, что он попытается заставить меня вернуться в Западный край. И это сыграет нам с тобой на руку.       Девушка стукнула его по голове валявшейся неподалеку подушкой, и остаток вечера они провели, с хохотом гоняясь друг за другом по разгромленной комнате. Их больше не тревожило туманное будущее, не волновала дождливая тьма за окном, навалившаяся тяжелыми клубами на стекла, не беспокоило завывание ветра в опустевшем саду. Они были влюблены и беззаботно счастливы.       В отличие от Исенгрима Фаоильтиарны, который, прочитав срочное послание графа, минут пять молча сидел, прислонившись к неудобной твердой спинке кресла. Он знал около тридцати языков, но ни в одном из них не мог найти подходящих ругательств, чтобы выразить свои мысли. Наконец, заметив, что начальник стражи встревоженно вглядывается в его лицо, Исенгрим встал, оттолкнув кресло, и пошел к дорогому резному столику, на котором стояла початая бутылка крепкого вина. — Дурные вести, командир? — осмелился нарушить молчание начальник стражи. Исенгрим поморщился: вино перебежало за края стакана и неопрятной алой лужей расплылось по белой вышитой скатерти. И зачем выписал из столицы белые? Надо было купить красных, да побольше. — Еще какие, Висегерт. — Опять полукровки? — уточнил собеседник, опасливо поглядывая на испорченную ткань. — Да, друг мой, опять полукровки, — слишком спокойным тоном ответил правитель Западного края и, отставив стакан, выпил остатки вина из горлышка бутылки.