Не называй это любовью

На душе холодно. Юнги бы и рад улыбнуться, да только не выходит как-то. Осенние листья уже лежат, тихо покоясь на земле, ожидая, когда белоснежные махровые хлопья снега скроют с головой вплоть до самой весенней поры. На душе холодно. И Юнги не спешит, размеренными шагами измеряя длину тротуара, что уже успел остыть после летнего солнышка. На спине рюкзак с акварелью, кисти «синтетика» и черный кожаный пенал с карандашами разной мягкости. На душе холодно. Но снаружи лишь легкое пощипывание в районе кистей и кончика носа, что уже довольно густо покраснел. И всё бы ничего, но ломки внутреннего подсознания не отпускали, не давали покоя студенту на вид лишь пятнадцати лет. Тонкие кисти рук жмутся в таких же тонких и не греющих карманах, изрядно пытаясь уловить хоть щепотку тепла. Центральное здание будто бы слилось с легким осенним пейзажем. Квартиры в этом здании сдавались. На четвертом этаже по левую сторону, находилась однокомнатная квартирка, коридор которой был усыпан картинами пейзажей или же натюрмортами, но если вглядеться и тщательно подумать, то можно понять тот факт, что портретов в этом «пристанище культуры» не находилось. В центре комнаты мольберт, оформленный в цвете пыльно-розовых оттенков. По правый угол белый угловой стол с множеством полочек, висящих над ним. На полочках же такие же розовенькие баночки с кистями, начиная от круглой «белки» заканчивая плоской «синтетикой» разных размеров. Рядом стоящий шкаф из черного дерева скрывает за собой много чего, что обычный человек не сразу узнает. Рамки для росписи ткани, сама же ткань для росписи, станки для ткачества гобеленов, банки, с красками начиная от белил, заканчивая сменной акварелью в конвертах. На душе холодно, а на сердце ещё холоднее.

***

      Горячий кофе в руках, обжигал руки, и не только руки, как казалось Чимину. На улице холодно, октябрь месяц как-никак. Теплый бордовый шарф обвивал шею парня, согревая не только снаружи, но и внутри, ведь парень искренне радовался тому, что оделся по погоде. Утренний ветер заставлял ходить ходуном зубы, лишь горячий кофе боролся с этой возможностью. Достигнув семнадцатиэтажного здания, Пак запустил руку в карман парки, нащупывая в том ключи от подъезда. Внутри было тепло, всё помещение было пропитано запахом сырости, будто бы запахом сырого асфальта… Так странно. — Тут проживает семья Мин? , — а сомнения берут над ним верх, — Я к Юнги… И тут на лице парнишки ростом чуть выше самого альфы, расцветает добрая и теплая улыбка во все тридцать два зуба. После долгих разговоров с братом омеги парень узнаёт, что Юнги приёмный, а его настоящие родители погибли в автокатастрофе семь лет назад. — Юнги очень чувствительный, не часто открывается кому-либо, — тяжёлый вздох, — Он очень добрый и жизнерадостный малый… — Жизнерадостный говоришь? — Да-да, у него яркая улыбка, способная свести с ума первого, кто попадёт под её лучи, но жалко, что в последнее время её всё реже можно увидеть… Парни заболтались и не заметили, как стрелка кухонных часов перевалила за двенадцать, а в замочной скважине отразился резкий звук ключа. — Юни пришёл… — Я тогда, пожалуй, пойду? , — с ноткой сомнения произнёс Чимин, но было поздно. Юнги с нескрываемым любопытством окинул альфу взглядом. Так и спрашивая мысленно: « ты совсем охуел?» Так-то оно так, но Чимин и уходить не хочет. — Что забыл то тут, Чудик? — Я-то ещё и чудик? Под взгляд понимания Хосока, Чимин затаскивает блондина в его комнату, запирая за собой дверь.