Волшебная палочка, но это не точно (Серия текстов)

Распределяющая Мантия не ошибается - 2 (Пропущенные сцены) Юри сам не понял, как его занесло в спорткрыло — он настолько погрузился в невеселые размышления и замерз, что очнулся, только налетев на распахнутый шкафчик. Оказалось, что он забрел в раздевалку. Здесь тоже было ужасно холодно — хоть по календарю и был только конец октября. Дурмстранг каждый день накрывало ледяными дождями вперемешку с градом и мокрым снегом, так что Юри потихоньку начинал забывать, как вообще выглядит солнце, и подозревал, что оно исчезло навсегда. В ответ на робкие вопросы, а что же будет зимней зимой, если осенняя зима здесь такая, все только смеялись, а Юрио презрительно фыркал, демонстративно разгуливая без шапки. Его шкафчик с грозно нацарапанным «Ни занемать убью» Юри на всякий случай обошел по дуге и тут же споткнулся обо что-то, чуть не расквасив нос. Кто-то бросил посреди раздевалки два взрослых Нимбуса, даже не удосужившись убрать в чехлы и отнести в кладовую, как вообще-то полагалось. За такое серьезное нарушение правил могло крепко влететь — телесные наказания в Дурмстранге до сих пор не были официально отменены. Юри пока не успел натворить дел, которые бы привели ко встрече с розгами. Но иногда, слушая рассказы за столом, он задумывался — а если бы родители сообщили ему о русской системе наказаний заранее, повлияло бы это на его решение покинуть Японию? «Конечно, нет. Даже если бы провинившихся скармливали медведям, а порт-ключи не работали, и надо было добираться сюда пешком сквозь снег. Потому что здесь Виктор, а Виктор ничего не боится, значит, и я не боюсь. То есть, пытаюсь. Все ждут, чтобы я уехал, но я ни за что не сдамся, потому что Виктор никогда не сдается, а ведь его вообще не хотели принимать в Школу». Юри подобрал один из Нимбусов и осторожно погладил отполированное древко. Нужно было скорее убрать их на место, пока кто-нибудь не пришел. «Юрио не мог сидеть целый день, после того, как попался директору на глаза со взрослой метлой» Нимбус оказался тяжелым, и слегка завибрировал от прикосновения. «Но с другой стороны — Юрио пролетел над женским общежитием, и присел на директорский балкон отдохнуть, а я просто…» Нимбус низко загудел и дернулся. Юри удержал его и похлопал — как Мари успокаивала нервных лошадей. «…шел мимо, и…» «ОЙ» Его выволокло из незапертых ворот раздевалки и оглушило колючим холодным воздухом. Земля исчезла из-под ног, сердце, казалось, выпрыгнуло изо рта вместе с последним глотком кислорода. Вдохнуть обратно никак не получалось, в точности как на тренировках — ветер хлестал в лицо, забивая ноздри, зубы из-за паники сжались намертво. Мимо в темноте что-то мелькало; Юри вцепился в метлу руками и ногами, и зажмурился, долго не решаясь открыть глаза, даже когда это безумие закончилось и Нимбус замер на месте. «Это ворота. Я над воротами. Один, ночью, на взрослом Нимбусе, в самой высокой точке поля. И меня накажут. И меня… не тошнит». Юри потряс головой и прислушался к себе. На тренировках у него перехватывало в горле, кружилась голова и темнело в глазах, когда он смотрел на землю. Или на трибуны. Или на небо. Или на мяч. Или на мельтешащих однокурсников. Или, согласно инструкциям мадам, на неподвижный объект — на древко метлы (за которым все так же опасно кувыркались земля, небо, трибуны, мяч, и однокурсники). Заканчивалось это почти всегда одинаково — потерей сознания и падением. Но сейчас было темно. Ворота мирно серебрились в слабом лунном свете, которого едва хватало, чтобы освещать землю и трибуны, так что определить расстояние до них и испугаться не получалось. Вокруг было пусто и тихо, словно во всем мире остались только Юри и Нимбус. Взрослый. «Раз уж я и так злостный нарушитель, хуже уже не будет». Юри глубоко вдохнул. ** Он приземлился на пустые трибуны, не зная, сколько прошло времени, не чувствуя лица и пальцев (их вроде бы покрывал иней, но Юри слишком устал, и был слишком счастлив, чтоб огорчаться из-за таких пустяков). Он перевел дыхание и засмеялся — впервые с тех пор, как покинул родной дом. За спиной вдруг раздались одинокие апплодисменты. Юри онемел; от ужаса все продрогшее тело словно обдало кипятком с головы до ног. Еле совладав с подгибающимися ногами, он медленно обернулся. — Неплохо летаешь, — расположившийся на скамейке Виктор выпустил изо рта струйку дыма и улегся поудобнее. В его руке замерцал маленький огонек. — Ви… Виктор… — прохрипел Юри, ожидавший увидеть кого угодно — привидение, мадам Барановскую, внезапно вернувшегося с охоты директора, Милу, хулигана Юрио, ночного сторожа (очень злого), или русского медведя (очень голодного). — А… что ты тут делаешь? — А я тут курю, — спокойно ответил Виктор. — И пьет, — со скамейки выше вдруг раздался голос Георгия Поповича. Юри шарахнулся в сторону. — Gosha, спи, — Виктор чем-то швырнул в темноту. Темнота захихикала. — Я н-никому не скажу, — выдавил Юри и отступил еще на шаг. Сердце прочно обосновалось где-то под левой коленкой и колотилось через раз. Георгий сатанински расхохотался. — Спасибо, — серьезно поблагодарил Виктор и сел, — мы тоже никому не скажем. — Он выразительно кивнул на метлу, за которую все еще судорожно цеплялся Юри. Юри икнул и попятился. «Виктор Никифоров, меня снова заметил Виктор Никифоров и заговорил со мной, а я заговорил с ним, я заговорил с Виктором, и мы оба вне закона, дорогие мама и папа, и Мари, простите меня, что не слушался». — Эй, постой, — Виктор вдруг оказался рядом, внимательно его рассматривая. — Ты же, вроде… — Похудел! — выпалил Юри. — …тот, который падает? — одновременно спросил Виктор, отбрасывая волосы назад. Лунный свет что-то сделал с его глазами — Юри так засмотрелся, что даже забыл о своем решении умереть на месте, окончательно принятом секунду назад. — Я… не… падаю, то есть, падаю, — губы не слушались, а Виктор продолжал молча смотреть. — Но только когда все глядят… Когда днем… Потому что… я… Я не знаю. — Как вервольф, только про квиддич, — изрек Георгий со своей скамейки. — Ночью летает, а днем э-э… — Ты сделал тройной Флип, — задумчиво пробормотал Виктор, прижав к губам указательный палец. — Правда? — глупо спросил Юри, когда до него наконец дошел смысл слов Виктора, и уставился на метлу. — Я нечаянно. — Но можно один совет?.. Юри кивнул, совершенно обессиленный внезапной догадкой. «Это сон. Я дошел до спальни и лег спать, и все это мне снится. И что не боюсь. И что не падаю. И тройной Флип, чем бы оно ни было. И Виктор. Потому что я по-прежнему всего лишь Кацуки Юри, которого скоро отчислят, отправят домой, и мама будет плакать, а Мари как всегда скажет свое «хм». — …Стартуешь тяжело, локти держишь небрежно, корпус на поворотах валишь, тормозишь неправильно забываешьпроногивысотунадонабиратьрезчечтоэтобылзакаскадзадомнаперед… Воздух на трибунах весь закончился. «Интересно, а если во сне падаешь в обморок, то начинается следующий сон?» ** Каменный потолок покачивался. И Юри покачивался. Ничего не происходило, но этот второй сон начинал ему нравиться даже больше первого, потому что Юри наконец согрелся. — О, ты живое, — произнес кто-то знакомым голосом. Юри распахнул глаза. «Я в Дурмстранге. А это Виктор Никифоров. Виктор Никифоров куда-то меня несет, и мне очень тепло и спокойно, и даже не тошнит, потому что это сон, в котором… я где-то, и Виктор Никифоров несет меня в Дурмстранг…». Мысли запутались и Юри зевнул. — Виктор, а куда?.. — В медпункт. «Но там строгий целитель, а Виктор что-то курил и даже что-то пил, хотя чемпионам такое нельзя, и все это после отбоя на квиддичном поле, куда ночью тоже нельзя. Целых три «нельзя», а с учетом неубранных Нимбусов уже четыре!» — Не надо в медпункт! — Юри завозился, чувство блаженного покоя сошло на нет. — Со мной все нормально, я все время падаю, а тебя накажут, если целитель заметит, что… — Chudo v per'yakh, — как-то невесело усмехнулся Виктор, но остановился. — Никифоров, ты ohuel, куда тащишь ребенка?! Я по всем этажам ищу! — из-за угла на них вылетела запыхавшаяся Мила. — А ну поставь его, pyan’, уронишь! Ругаясь по-русски на чем свет стоит, Мила отобрала Юри у Виктора, словно мешок с квиддичным реквизитом, и поставила на пол. — Они тебе наливали? — грозно спросила она, взяв Юри за подбородок. — Эти двое! — Ни за что! — искренне возмутился Виктор и прислонился к стене. — Просто хотели принести в жертву. Понимаешь, перед каждыми соревнованиями Гоша приносит в жертву младенцев, а я их для него ловлю, потому что я лучший ловец трех континентов, если ты еще не в курсе… — Сейчас словишь, — пригрозила Мила. — Я тут заблудился, — Юри подергал ее за рукав, и самым честным голосом добавил: — И устал. И заснул. Прямо на… — …алтаре! — радостно закончил Виктор и почти успел увернуться от затрещины. Рука у Милы была тяжелая. Юри ежедневно наблюдал, как она растаскивает дерущихся младшекурсников, и отчего-то представлял ее идущую с голыми руками против страшного русского медведя — один такой гобелен с Неридой Волчановой висел в коридоре на пути к их спальне, и Юри до сих пор жмурился, пробегая мимо него как можно быстрее. Хотя многим учащимся гобелен нравился — отважная основательница Школы шла на медведя не только с голыми руками, но и с голыми ногами, и вообще. — Он не виноват! — Виктора нужно было защитить, и Юри загородил его собой, встав между ним и Милой. — Он хотел мне помочь, не трогай его! — Да, хватит драться, женщина, — Виктор сцапал Юри за плечи и прижал к себе. — Спаси меня от нее. Солнце с неба над Школой никуда не исчезло — просто спряталось под крышей, чтобы сиять еще ярче и греть всех, кто окажется рядом. Оно пахло Виктором и немножко маггловским табаком. «Интересно, а если я попаду в третий сон, можно будет вернуться обратно в этот?»