Железный Эльф

Сначала у Макса была храбрая мысль наведаться в гимнастический зал после ужина, но она быстро испарилась: после приятных манипуляций Аримана с волосами хотелось только спать. Ужин сегодня получился позже обычного, и в ресторане было гораздо меньше народа. К сожалению, лорд Яртис тоже задержался. – Ты подстригся, – сказал он после приветствия. – Я думал, ты отпустишь волосы. – Мне неудобно с ними, – строго ответил Макс. – Жаль, было бы красиво. Макс подумал, что это тоже была причина, но промолчал. Мысли сами собой возвращались к покупкам, которые ожидали его дома. Он старался не слишком надеяться на них, напоминая, что эта мера может не подействовать вообще, но тело сильно требовало свое удовольствие, не обращая внимания ни на какие условности. Ведь по его ощущениям Хайрих был с ним еще совсем недавно. – О чем ты подумал сейчас? – спросил Яртис. – Хм... о разном. Не знаю. А что? – напрягся Макс. – Ты снова как будто... немного потемнел. Знаешь, вот не сам стал темным, а как дымкой тебя накрыло – и тут же пропало снова. – Понятия не имею, – Макс чуть сдвинул брови. – Может, какие-то внутренние процессы. «...тянет в глубину, в темное место…» Он не хотел говорить об этом с кем-то, особенно с Яртисом, поэтому постарался сменить тему. Добравшись домой, Макс с облегчением выдохнул. – Ганс, загрузи мне все важное по сердечным связям, каменным стражам и как это может быть связано с мертвецами. – Слушаюсь, герр Макс, отбираю материал. Коробки с доставкой стояли в прихожей, на комоде. На них не было никаких обозначений и подписей, просто гладкий белый материал. – В этой, я полагаю, пробка, – Макс отложил коробочку поменьше. – В этих двух почти одинаковых – игрушки. А четвертая что такое? – Возможно, подарок от магазина, – отозвался Ганс. – Здесь так часто делается. Макс вскрыл подозрительную коробку, и понял, что коммуникатор не ошибся: внутри были флакон средств по уходу за игрушками, специальные салфетки и впитывающая подстилка для омег, обещающая сухую постель после игр. Это все сильно смущало, Макс чувствовал, что лицо его горит, хотя его никто не мог видеть сейчас. Выбрав более тяжелую коробку, он достал меньшую из игрушек, и нервно выдохнул. – Выглядит… агрессивно. – Члены у альф часто имеют внушительный, даже угрожающий вид. Там много любопытного, могу загрузить статью, если интересно, – сказал Ганс. – Да, отлично, – Макс осматривал игрушку с некоторым трепетом. – Что это за материал? Похоже на... настоящую кожу. – Нет, это не кожа. Материал искусственный, на Земле вашего времени – да и сейчас, впрочем, – аналога нет. Это синтетическое органическое соединение, абсолютно непористое и непроницаемое для жидкостей, оно тактильно идентично натуральной коже. При этом не наносит травм от трения или сухости, не вызывает аллергии и не позволяет микроорганизмам размножаться на поверхности. Будете пробовать сейчас, герр Макс? Я могу дать команду приборам нагреваться, или включать разные режимы, – Ганс, похоже, совершенно свыкся с ролью старательного и немного занудного адъютанта. – Нет, нет, я так сразу не смогу. Мне нужно привыкнуть и... испытать сильное возбуждение. Когда желание сводит меня с ума, я гораздо проще иду на эксперименты. Сейчас я хотел поработать в покое, почитать отчеты Этьена и личные дела подозрительных офицеров, чтобы к утру у меня было хоть что-то готово. Набери мне ванну, Ганс, горячую, как душ обычно, и отправь охлаждаться мое снотворное. Я же могу читать с экрана в ванне? – Конечно. Световой экран не боится воды, и уронить его не получится. – Прекрасно. Макс разделся и полюбовался на себя в зеркале в спальне. В прежней жизни он был уверен в собственном вынужденном одиночестве, и был очень удивлен и рад, что Хайрих оказался рядом. В этой же ему постоянно приходится отбиваться от ухажеров, и мечтать о прежней своей изоляции. Ну почему они все здесь такие... раскованные? Как им объяснить, что никто ему не нужен? Никто, кроме... да нет, просто никто. – Если бы я знал, что буду так сильно по тебе тосковать, – шепнул Макс, закрывая глаза. И снова ему – как тогда, в тире, – послышался далекий-далекий звук метро. Может ли быть, что Хайрих его слышит, чувствует, зовет? Если он умер, то как это возможно? – Ганс, я могу побывать на Земле? – Конечно, герр Макс. Нужно будет пройти инструктаж, сообщить князю и выбрать выходной. – У меня бывают выходные? – Конечно. За пять отработанных дней можно взять один выходной, за семь – два. Если не хотите – можете не брать. – Очень хорошо, я подумаю об этом. Что входит в инструктаж? – Нюансы и техника безопасности. Ничего сложного. Макс был уверен, что уж на месте-то он разберется лучше, и загадка перестанет ею быть. От этих мыслей делалось легче, он даже немного повеселел. Макс выбрал травяную добавку в воду, и устроился в зеленоватых пузырях. Ему было тепло и замечательно, даже тянущая боль под ребрами и в животе на время отступила. Отчеты Этьена оказались даже в чем-то избыточны, и Макс усмехнулся про себя: француз даже став эльфом остался французом, сохранив любовь ко всяким рюшечкам и оборкам если не в одежде, так в стиле изложения. Он старался писать по-немецки, выражая уважение к начальству, поэтому Макс ответил тем же, набирая свои сноски и выводы на французском. – Герр Макс, прошу прощения, что отвлекаю, но ваши биоритмы замедляются, вы хорошо разогрелись. Сейчас очень удачное время для сна, – включился Ганс. – Да, спасибо. Я чувствую это. В теле бродила сладкая истома, Макс едва не дремал в горячей воде, хотя читать все еще было вполне комфортно. Он неохотно выбрался из ванны, облился проточной водой и завернулся в полотенце. – Ганс, попробуй разбудить меня на пару часов раньше, но не настаивай. Может быть, я еще поработаю с утра. И... если я буду плохо спать, тоже буди. – Слушаюсь, герр Макс. Доброй ночи. Коммуникатор мягко засветился, переходя в ночной режим, вывесил время и расчет сна и погас. Макс вынул из холодильника бутылку, налил в стакан и залпом выпил. Пока горячий ком в животе не рассосался, он, поколебавшись, принял состав друида, который прошлой ночью показал себя не слишком хорошо, и забрался в перины. Карл Бреннар оказался хорошим приобретением: он обладал совершенно изощренной жестокостью, и поражал этим ежедневно. При этом оказался усидчив и аккуратен, и с ним не было таких проблем, как с Хайрихом, который толком не умел нормально излагать факты на бумаге. Макс помнил обо всем, что знал о Карле, но пока его особенности не создавали проблем. Хайрих тоже был доволен. Наконец-то у него появился настоящий напарник, человек, с которым было удобно и привычно работать. И если большинство сотрудников отдела являлись аналитиками и лингвистами, то эти двое стали чем-то особенным. Специалисты по физическому воздействию. Инквизиторы. Палачи. Однажды утром Максу передали служебную записку: гестапо запрашивало помощи дознавателей, идеально владеющих польским во избежание малейших нюансов путаницы. Существовала сеть между Варшавой и Берлином, с помощью которой евреи перемещались по территории рейха по поддельным документам. Гестаповцы уже долго бродили вокруг них кругами, но пока им попадались только мелкие агенты. В приложенных документах ничего подробнее не сообщалось, и Макс решил попробовать своих мальчиков в деле. Ему потребовалось примерно три четверти часа, чтобы найти Гейдриха и убедиться, что он в курсе дела, и заинтересован в том, чтобы его люди помогли гестапо; судя по его хитрой улыбке, он планировал получить что-то с этого дела. Спустя еще час они сидели в приемной Генриха Мюллера. Макс слишком плохо знал этого человека, чтобы давать ему какую-либо характеристику, к тому же тот питал к нему плохо скрываемую неприязнь. Все знали, что Мюллер не любит молодых выскочек, и Макс находил некоторое удовольствие в том, чтобы чуть-чуть подразнить его. По тому, как шеф гестапо принял людей Гейдриха, Макс догадался, что он до сих пор против подобного вмешательства. Только глянув на мальчиков, он пробурчал что-то вроде: «Притащил с собой детей». Однако выбора у него не было, поскольку результат был необходим, и Мюллер понадеялся в случае неудачи свалить все на Макса. Таким образом, они получили необходимые документы, чтобы по завершении дознания подать отчет. Мюллер, резко изменивший тактику, стал почти что общительным, и сам проводил чужаков в подвалы гестапо. Макс и мальчики зашли в соседнее с камерой арестованного помещение, откуда через оконце можно было наблюдать за процессом. В камере на стуле сидел поджарый мужчина, следователь гестапо жестикулировал рядом. Макс сразу отметил про себя, что допрашиваемый слишком спокоен, несмотря на следы побоев и крик следователя. Это было неправильно. Хайрих и Карл тихо советовались между собой, а он листал дело задержанного. Томас Клейце, сорок шесть лет; хорошее происхождение, интеллигент, преподаватель права в университете, в том числе на польском языке. С виду было все ясно, оставалось только проверить; спустя некоторое время они сменили замученного гестаповца в камере. Макс сел на место следователя, Хайрих и Карл остались у дверей, изображая обыкновенных дуболомов. На всех троих была форма другого подразделения, причем невысокого чина, и арестант, вероятно, чувствовал себя спокойнее. – Хотите курить? – спросил Макс. Герр Клейце медленно поднял голову. Один его глаз заплыл, из носа сочилась уже подсыхающая кровь. – Что еще за уловки? Все бесполезно, я ничего не скажу! – Мне и не нужно, чтобы вы говорили, герр Клейце. Хотите курить? – Да. Макс кивнул Хайриху, и тот подошел, вынул сигарету из пачки, вставил ему в рот и дал прикурить. Задержанный торопливо тянул дым в себя, его губы чуть дрожали. Макс был рад видеть, что на самом деле он нервничает. – Я из службы внутреннего надзора, – вдохновенно начал он, – мы следим, чтобы сотрудники не переступали нормы в допросах и вели себя с задержанными по-человечески. Герр Клейце удивленно посмотрел на него. – А есть и такая? Я думал, в этом гнилом режиме нет ничего человеческого, – чтобы говорить, не выпуская сигареты, ему приходилось придерживать ее губами в самом уголке рта. – Все мы люди, герр Клейце. Увы, как я вижу, они уже применяли к вам физическое насилие. – Да. Но это не страшно. Я не самое важное звено, – его здоровый глаз вспыхнул. – Справедливость восторжествует, люди будут жить. Я горд, что сумел спасти многих! Эти изверги, ваши коллеги – они не щадят никого, даже детей и стариков! Я страдаю за великое дело. И я не выдам никого из тех, кто занимается этим, ясно? – Поверьте, мне это совершенно неважно: я из другого ведомства. Существенно лишь то, что допросы ведутся недопустимым образом, – Макс пожал плечами. – Молодой человек, я много лет преподаю право таким вот, как вы, – он говорил уже мягче, – и я со всей ответственностью заявляю, что в этом государстве дела ведутся совершенно недопустимым образом! Это все – одно большое преступление против человечества! Макс сочувственно кивнул. – Понимаю вас, герр Клейце. Думаю, вас скоро переведут отсюда, – он встал со стула, и тут задержанный подался вперед. – Спасибо, спасибо вам... вы даете мне надежду, что не все так ужасно и беспросветно в нашей стране. Я люблю Германию, но не такую... – До свидания, герр Клейце. Я уверен, все получится быстро. Макс вышел из камеры, и почти сразу Хайрих возник рядом, ожидая распоряжений. Карл стоял на шаг в стороне. – Через руководство Тотенкопф запросите одного ребенка из лагеря. Лет семи, хорошенького, из свежего привоза. Быстро. Если найдете, то одного из тех, что взяли с этими поддельными документами. В наступившей тишине было слышно, как сглотнул Карл. На оформление всей бюрократии ушло чуть меньше суток, благодаря живому вмешательству Гейдриха. Должно быть, нешуточный интерес имелся у него в этом деле, поскольку уже на следующий день Макс и его подчиненные вновь пришли в подвалы. Он сразу остался в наблюдательном пункте, а Хайрих и Карл зашли в камеру. Увидев их, мужчина встрепенулся, но глядел с сомнением, не увидев вчерашнего вежливого офицера. Карл подошел к нему, улыбаясь. – Сегодня будет очень весело. Давай, у тебя последний шанс все сказать сейчас. Легко. – Я уже говорил. Вы можете меня убить, но я ничего говорить не буду, – герр Клейце гордо выпятил вперед хилую бородку. – Хорошо. Мне это нравится, – Карл рассмеялся. – Давай поиграем. Хайрих вышел за дверь и подошел к Максу на секунду; оба знали, что все разговоры записываются, поэтому один молча ткнулся носом в шею другому, и тут же тихо ушел. Словно получил благословение. У Макса дрожали пальцы в ожидании того, что должно произойти. Хайрих вскоре вернулся в камеру, неся в одной руке сверток, а в другой сжимая ручку девочки. Она попала в лагерь недавно, но все равно пришлось постараться, чтобы привести ее в божеский вид. Это была маленькая польская еврейка, их семья перебралась в Берлин в 1932 году, не подозревая, что совершает ошибку. Девочка родилась уже здесь. Они собирались покинуть Германию с паспортами немцев, их взяли на границе и отправили в лагерь. Паспорта были очень хороши. Девочку пришлось отмывать и причесывать, у нее не было нормальной одежды. Очень выручил один из сотрудников отдела, принеся вещи своей дочери. Задержанный вздрогнул, когда увидел девочку – хорошенькую, чистенькую, в платьице. Картинка, а не девочка. Похоже, он ее знал. Карл тоже следил за ребенком тяжелым взглядом, шумно дышал, но держался. Хайрих развернул сверток и отдал что-то Карлу, встряхивая свою часть. Это были большие клеенчатые фартуки, черные и блестящие. В их карманах находились такие же перчатки. Девочка озиралась по сторонам, мужчина жевал губы. – Вы наверняка знакомы, да? – заговорил Хайрих негромко, облачаясь. – Если ты не хочешь говорить, мы будем убивать их. Всех, кого взяли с твоими документами. – Но я не делаю документы! – Все равно. Ты знаешь тех, кто делает. Тех, кто прячет этот сброд. Так? Вот пока ты молчишь, мы будем... Он подошел и резко выломал пальчик девочки вверх. Она пронзительно закричала, падая на пол. – Прекратите, изверги!!! – Говори, идиот. У тебя есть шанс спасти ее, – Хайрих посмотрел на него, улыбаясь. Сзади неслышно подошел Карл; он дернул ребенка за плечи, поднимая и прижимая к себе. – Такая маленькая, такая теплая... – шептал он. – Погоди ты, успеешь еще. Это можно делать и позже, когда у нее не будет рук или ног, – Хайрих усмехнулся, легко выдергивая ее ручку из локтевого сустава. Детский крик разнесся по подвалам, минуя каменные стены. Мужчина согнулся, насколько ему позволяли скованные руки. Он старался не смотреть на вопящую от боли девочку, но он не мог не слышать ее. Хайрих ломал ей пальчики на руках по одному, пока Карл держал ее, обнимая поперек груди и поглаживая напряженное от воя горло. В помещении стоял равномерный слитный крик девочки и задержанного. – Ничего не хочешь рассказать? Тогда мы продолжим, – Хайрих просунул пальцы ей в рот, намереваясь разорвать челюсти. Он потрясающе легко калечил людей – словно они были бумажными в его руках. Ни капли жалости, ни доли сострадания. Материал. Хайрих делал это нарочито медленно, позволяя насладиться зрелищем, и воем обезумевшего от боли ребенка, и тонкими струйками крови из углов ее рта... – Прекратите!!! Я все скажу, только прекратите это, – мужчина плакал и дрожал всем телом. – Пожалуйста, ради всего святого… – Хм... как легко. Ну давай, диктуй по порядку. Мы проверим. И если ты солгал, – Хайрих провел пальцем в окровавленной перчатке по его лицу, – мы продолжим это. Пока бывший преподаватель права сбивчиво диктовал имена и адреса, Карл оттащил девочку в подсобное помещение. Ее выписали из лагеря без возврата, то есть по бумагам девочка уже была мертва. Ребенок молчал: она была в шоке, только глаза были широко раскрыты, и из них текли слезы, смешиваясь со слюной и кровью из разорванного рта, а вывернутые руки свисали под неестественными углами. Макс смотрел в спину Хайриха, пока тот стоял над плачущим пленником, записывая его слова, и мечтал не слышать тихие ритмичные звуки мокрых шлепков и кошмарные хрипы ребенка. Ему было страшно думать о том, что там происходило – но не потому, что его мучили угрызения совести или жалость. Макс заворожено глядел, как Хайрих снимает грязные перчатки. Такой спокойный, будничный жест обычного работника в конце трудового дня. Это был палач. Палач у него в спальне, палач в его постели. Внутри него. Тем же вечером Макс получил распоряжение подготовить подчиненных к медкомиссии, и это нарушило все его планы на приятную ночь. Все служащие проходили медосмотр дважды в год; сдавали нормативы. Занятый работой, Макс совсем забыл об этом. Разглядывая официальное уведомление, он лихорадочно размышлял: может ли тело выдать его страшный грех? Наверняка да. Оставалось всего десять дней… успеет ли оно принять здоровый вид? Дома Макс осматривал себя перед зеркалом, закатывая глаза от ужаса. Укусы, засосы и синяки от пальцев. А там... вообще лучше не заглядывать. Нервы не выдержали, и Максу понадобилась как минимум пара бокалов коньяка. После этого он смог соображать спокойно. Так, ничего страшного. Никаких контактов, гигиена, мази и гимнастика. Он давно не был в зале, так что все хорошо. Лишний повод держать себя в форме. Приободренный собственными выводами, он устроился спать, чтобы на следующий день претворить свой план в жизнь. Поначалу Хайрих очень расстроился, что Макс отказывается от его компании вечером. Но когда тот сказал, что собирается в зал, он приободрился, и сообщил, что пойдет тоже. Хайрих хорошо плавал, и Макс решил, что ничего страшного: это другая территория, они не будут видеться. Естественно, напрасно. Снаряд за снарядом, он выполнил свою программу, совершив даже два подхода к перекладине. Мышцы с наслаждением принимали нагрузку, и тренировка доставила Максу массу удовольствия. До тех пор, пока он не увидел Хайриха в дверях зала. Тот смотрел пристально, и Макс уже знал, что значит этот тяжелый взгляд. В глубине темных зрачков плескалось желание. Они шли домой вместе; Макс не препятствовал Хайриху, понимая, что они должны поговорить. В прихожей, едва захлопнулась дверь, он оказался прижат к стене, и едва не задушен жаркими поцелуями. Максу хотелось ответить ему, но он собрал в кулак всю силу воли. Известие о том, что никаких контактов не будет недели две, повергло Хайриха сперва в ярость, а затем в уныние. Какое-то время он сердито мерил шагами гостиную, потом сел на диван напротив и пил водку. Один. Макс плеснул себе коньяка. – Хайрих, ты же не считаешь, что я позволю мной манипулировать? Это не навсегда – всего лишь пару недель. Разве сложно? – Сложно. Очень сложно. Я каждый день хочу тебя, – он отозвался хрипло, отпивая водку из стакана, как любят русские. – Придется потерпеть. Хайрих ушел к ночи, пьяный и несчастный. Он едва не плакал, пытаясь напоследок неловко обнять Макса, словно прощаясь навеки. На следующий день Макс впервые с тех пор, как Хайрих перешел в его отдел, пришел раньше. Он успел разобрать почту и служебные записки, подготовить приказы для парней, на неделю поступающих в ведение военной разведки, и уже начал беспокоиться, ведь Хайрих ушел сильно пьяным. Немного успокаивало понимание, что если его арестовали, докладная была бы уже у Макса на столе. Спустя некоторое время он появился. Опухший, помятый, с разбитой губой. Макс не стал ничего спрашивать на работе, тем более что явившийся через десять минут после него Карл имел сходную помятость, плюс живописно распухший пунцовый нос. Макса развеселила мысль, что два монстра дрались по его вине. Днем он застукал Хайриха в туалете. По характерным звукам сложно было не догадаться, чем тот занят. Дернув на себя дверь кабинки, Макс застал почти финал, когда нарастающее наслаждение не дает отпустить. Увидев его, Хайрих издал тихий стон и выплеснул семя в унитаз. Макс захлопнул дверь, ни слова не говоря. Вернувшись в кабинет, он некоторое время сидел без дела, пытаясь собраться с мыслями. Увиденная сцена его чем-то покоробила, словно он застал Хайриха с другим. Найти причину оказалось сложно, вывод был непонятным, и Макс не стал сильно задумываться. К возвращению Хайриха был готов приказ о его временном отстранении от служебных обязанностей. Тот смотрел на бумагу несколько минут, молча кусая губы. Потом пришел к Максу, неся приказ двумя пальцами вытянутой руки. Полыхающее праведным гневом лицо вызвало мстительную радость Макса, и к такой реакции он был готов. Вернувшись обратно к работе над документами, он поднял в пальцах записку: «Обсудим вечером. Приказ пока не подписан». Хайрих стоял рядом некоторое время, его тяжелый взгляд ощущался за напряженным молчанием; потом отошел, и до вечера Макс не видел его. После работы они тащили кипу бумаг; всю дорогу до дома перекидывались пространными фразами о работе и прочих вещах, не касаясь никоим образом болезненной темы. Однако стоило двери закрыться за ними, бумаги полетели на пол. Хайрих рухнул на колени, обнимая Макса за бедра. Он умолял не прогонять его, как заклинание повторял, что сделает все, только чтоб ему позволили остаться. Кончилось это бурными ласками на ковре гостиной, но Макс даже там не потерял головы: первая же попытка проникнуть внутрь, и Хайрих получил резкий окрик и удар наотмашь ладонью по лицу. После этого тот засиял плотоядной улыбкой и принялся терзать шефа своим горячим ртом. Теперь пришла очередь Макса взвыть от отчаяния: такие ласки только дразнили, они не приносили облегчения, не оставляли опустошенным и усталым… и от них только сильнее хотелось боли. Без проникновения внутрь чего-то большого и резкого, оргазм выходил смазанным и блеклым, и почти незаметным. Позже они лежали вместе в постели, и Хайрих жаловался Максу, что хочет его только сильнее, и что терпеть слишком долго. Похоже, он испытывал то же самое. Максу пришлось очень рано встать из-за этой поблажки. Это было тяжко, но он хорошо понимал, что за него эти бумаги никто не разберет. Рассвет только занимался над городом, было тихо. Хайрих спал, шумно посапывая в подушку, горячий, голый и совершенно домашний. Почувствовав, что начинает возбуждаться, глядя на любовника в перинах, Макс ушел в кабинет и запер за собой дверь. Прошло больше часа, прежде чем послышались какие-то звуки в квартире. Хайрих встал, побегал по комнатам в поисках Макса, потом потоптался у двери, слушая. Видимо, решив не беспокоить, он отправился в ванную, потом негромко хлопнула входная дверь. Макс дернул бровью, не отрываясь от работы. Если Хайрих ушел… ему не поздоровится. Но Макс напрасно подумал о плохом. Вскоре дверь отворилась, послышалась возня, стук посуды, и совсем скоро в кабинет добрался чудесный запах кофе и жареного сыра. Работать дальше на голодный желудок было невозможно, и Макс вышел. Хайрих бегал по кухне, сгружая со сковородки жареный хлеб с сыром и одновременно пытаясь отцедить кофе. Макс забрал у него ситечко, ни слова не говоря. Завтракали молча, только Хайрих посматривал на Макса, словно обдумывая что-то. А тот думал, как за пару месяцев привык к этому холодному взгляду и научился улавливать эмоции. – Макс? – М? – Я не понял, как мне быть, если ты запрещаешь мне... ну, то, что было в туалете. – Терпеть, я полагаю. Но уж никак не следует делать подобные вещи на работе, – Макс отложил недоеденный кусочек, потому что аппетит пропал, поглощенный вспыхнувшим желанием. – Вся твоя сперма должна принадлежать мне. – Слушаюсь, шеф, – он окунул корочку в кофе, и Макс поморщился. – Твои деревенские привычки ужасны. По пути на службу говорили о делах. О сдаче нормативов в том числе: решили отправиться все сразу, а не разбиваться на группы, благо, народу в отделе не так много. Днем Хайрих старался избегать шефа, и тот охотно поддерживал эту манеру поведения. Обоим так было легче. Вечером Хайрих ушел раньше, естественно, спросив разрешения, и следующий день принес бедного парня сонным и злым. Теперь Макс точно знал, как ощущала себя Красная Шапочка перед голодным волком. Этот взгляд заставлял его внутренности плавиться от нестерпимого желания. С этим надо было что-то делать. – Вот тебе бумаги, отправляйся в гестапо. Пока не сдашь все – не приходи. Пять отчетов, четыре разных кабинета. Это полдня, если не больше. Хайрих благодарно кивнул и исчез, а Макс, который всегда умел отвлекаться на работу, погрузился в свои бесконечные документы. С удовольствием думал он, что вечером можно будет снова сходить в зал. Гимнастика нравилась ему, несмотря на неудачу на Олимпиаде, и очень кстати давала некоторую разрядку для тела. Хайрих появился к вечеру, сопя, словно разгневанный бык. Отчетные листы давали ему право пройти без доклада и запереть дверь, не вызывая подозрений. – Все прошло успешно? – Да, – он бросил документы на стол и упал в кресло у стены. – Я сейчас сдохну. Уточнять не потребовалось: причина топорщилась сама, выпирая через плотную ткань форменных брюк. – Хайрих, ты знаешь мое отношение к вопросу. – Да. Поэтому я и жду приказа. – Хм. Ты хочешь, чтобы я решал за тебя? – Именно. Командуй. Макс пожал плечами и отошел к окну. Решать за него? А что тут решать, черт возьми, если до осмотра больше недели. – Хайрих, я не... – договорить он не успел, потому что Хайрих шумно встал и обнял его сзади, утыкаясь своим проблемным местом в бедро. – Я хочу тебя, – он сказал это одними губами, очень тихо, в самое ухо. – М-м-м-м... и что мне с тобой делать? – прошептал Макс. Он прикасался через ткань, и Хайрих послушно двигался навстречу, чуть улыбаясь. Макс знал, что ему хочется, но не был уверен в своих силах. Ему недоставало храбрости и опыта. Хайрих помог выпустить на волю несчастного пленника, и Макс восхищенно вздохнул, закусывая губу. Его было очень приятно гладить кончиками пальцев, и видеть, как меняется лицо Хайриха от удовольствия и бессилия. Макс вздохнул, решительно опустился на колени и обнял головку его члена губами. Хайрих поперхнулся от неожиданности и непроизвольно дернулся, больно потянув Максу рот. Было не слишком удобно, но на удивление приятно, хотя поначалу очень мешались зубы. Макс увлекся и не замечал, что уголки губ треснули, и что он непроизвольно старается взять его все глубже, едва не задыхаясь в отдельные моменты. Прежде он и представить себе не мог ничего подобного, считая оральные ласки мерзким унижением… и мнения своего не изменил, просто теперь Хайрих принадлежал ему. Макс воспринимал его тело продолжением своего, и его удовольствие стало общим. Хайрих едва сдерживался, чтобы не стонать; он судорожно перебирал волосы Макса, и почти сразу кончил – вряд ли от неопытных ласк, скорее от осознания того, кто это делает с ним. Сперма заполнила горло, едва не заставив Макса потерять сознание. Несколько выплеснувшихся наружу капель он тщательно собрал своим платком, который потом всегда держал в ближайшем кармане.