Железный Эльф

Йита был сильным и послушным. Макс не успел договорить, а его уже подняли в воздух и закинули на плечо. Узкий лестничный пролет мелькнул, словно его и не было, комната для свиданий встретила их мягким светом огоньков в изголовье кровати и запахом свежего белья. Йита бережно опустил свою ношу на край постели, и Макс тут же сел. Их лица оказались совсем рядом. — Сейчас я тебя поцелую, — тихо сказал Йита. Макс ничего не ответил, только слегка приоткрыл губы, осознанно разрешая. Он понимал, что нужно было это сделать, что контакт с альфой необходим для нормальной работы, и Йита вполне нравился ему, но страх все равно пульсировал где-то в груди, иногда мешая дышать. Страх и протест. Он никогда не был с другим мужчиной, кроме Хайриха. Никто не трогал его под одеждой, не целовал, не гладил, отыскивая чувствительные места. Губы Йиты были мягкими и теплыми, целовался он очень хорошо: в меру нежно, в меру жестко. Макс очень старался не сравнивать, потому что ничего хорошего из этого не вышло бы. Он настраивал себя, как перед практическими экзаменами в Академии, когда, хочешь или нет, а нужно сдавать нормативы по физической подготовке, даже если ты планируешь быть штабной крысой и не видеть ничего, кроме тактических карт и длинных отчетов о располагаемых ресурсах. Макс думал о том, что это скоро кончится. Что ему будет приятно и хорошо, что после этого он сможет быть более собранным, логичным и эффективным. Нормально спать. Крупные пальцы Йиты дрожали, он никак не мог справиться с застежками на кителе Макса и заметно злился. Его желание толкало вперед, отключая мозги, и он едва держался, чтобы не рвать одежду, скрывающую внутри желанное тело омеги. Йита ласкал губами шею, едва она показалась под расстегнутым воротником, тихо урча и слегка покусывая тонкую кожу. Истосковавшийся по ласкам организм отзывался очень активно, но удовольствие не получалось чистым, словно что-то внутри источало яд, который портил весь вкус желанного блюда. Йита бережно уложил его, придерживая за плечи, и придавил собой, отрезая пути к отступлению. Мягкий матрас проминался под ними, но кровать, к счастью, не скрипела. Макс смотрел на расплывающиеся перед глазами пятна огоньков в изголовье, прислушиваясь к ощущениям. Технически он все делал верно: низ живота немел от мелких судорог желания, масло прибывало, едва не выталкивая пробку наружу, тело постепенно становилось тяжелым и послушным. Зрение смазывалось, будто временами что-то закрывало обзор, а в ушах немного шумело. В прежней жизни Макс грешил бы на вино, но сейчас это выглядело неправдоподобно. — Ты такой красивый, — шептал Йита, оставляя дорожки коротких поцелуев на его плечах и груди. — Ты гораздо лучше, чем я представлял. — Заткнись, — с трудом выдавил Макс. Каждое слово отдавалось чем-то неприятным в голове, словно ворочалось, задевая углами нежные места и причиняло боль. Йита коротко кивнул, облизал губы и снова взялся за одежду Макса. Китель уже был распят под его спиной, а нижняя туника из теплой ткани — задрана до самой шеи. С утробным рычанием Йита целовал его живот, расстегивая форменные брюки. Макс выдохнул, удивляясь жару в своем горле. Собственное дыхание опалило рот, губы показались прохладными. Темный потолок медленно уплывал влево, подсвечиваясь красным; шум в ушах усилился, теперь напоминая натужный гул тяжелого самолета. Было ли в еде или выпивке что-то постороннее? Нет, Макс знал, что не было. Это другое. Невидимое сейчас нечто, заставляющее его бездействовать, вместо того чтобы скорее получить свое удовольствие и необходимый гормон. Нечто, связывающее его инстинкты, горящее на его шее и груди, взывающее к его альфе. Должно быть, это работал тот самый механизм сердечной связи, позволяющий партнерам чувствовать друг друга. По смыслу, его альфа, услышав отчаянный зов, должен был вступить в схватку, чтобы защитить своего супруга, отбить его у чужака, подтвердить союз. Но сейчас никто не придет. Осознание собственного одиночества неожиданно болезненно царапнуло по оголенным чувствам, не прикрытым привычной броней холодной логики. Макс всхлипнул, вызывая отклик у Йиты, который уже почти полностью выпутал его из одежды. — Что? Что случилось? — сбивчиво зашептал он, оглаживая лицо и плечи Макса дрожащими от страсти руками. — Тебе страшно? Я помню, ты еще не… я буду осторожен, обещаю. Я не сделаю тебе больно. — Скорее, — прошипел Макс, укусив его за губу. — У тебя мало времени. Он сказал это прежде, чем понял смысл. Мало времени… В ушах звенело почти нестерпимо, Макс морщился от громкого звука и рефлекторно пытался накрыть чем-то голову. Перед глазами стояло лицо зверски изнасилованного Веарана и его прогоревшая, чадящая метка сердечной связи. Мало времени. У Макса был низкий болевой порог, а боль являлась его самым сильным страхом, и никто кроме Хайриха не умел давать ее ровно столько, сколько требовалось для высшего удовольствия. Йита понял все по-своему. Он стянул свою куртку, за ней — майку с маркировкой службы охраны станции, расстегнул на себе штаны и подтянул к себе обмякшее тело Макса, обнимая. — Ты горячий, — восхищенно выдохнул он. — Так сильно меня хочешь. Макса жгло изнутри. Огонь полыхал в животе, сжигая внутренности и оплавляя кости; приходилось кусать себя за щеку изнутри и сдерживать дыхание. Казалось, что пламя вот-вот начнет вырываться изо рта, как у дракона. На долю мгновения Макс явственно увидел картинку, как голый и маленький Йита стоит перед огромной волной огня и растерянно смотрит на нее своими круглыми детскими глазами. Мысли прервались от неожиданной вспышки болезненного наслаждения; Макс невольно выгнулся и глухо застонал. Запахло его голубоватым маслом, Йита издал рваный вздох. — Это невероятно… ты пахнешь как… как… Сквозь красную пелену жара Макс видел, что Йита звереет. Он жадно обнюхивал вынутую пробку, потом облизал ее, все больше становясь похожим на медведя. Его пальцы легко проникли внутрь, вызывая тяжелый стон у Макса. Тот не сразу понял, что сам насаживается на них, красноречиво умоляя о большем. Мысли смывало волнами огненного моря, было прекрасно и страшно одновременно. Йита, дыша как разъяренный бык, обсосал свои перепачканные в масле пальцы, коротко взвыл и рывком дернулся вниз, кусая и тиская живот и бедра Макса. Закинув его ноги себе на плечи, он приподнял его и с пошлым хлюпаньем приложился ртом к истекающему отверстию. Макс вскрикнул, закусывая свой кулак; слезы сами собой брызнули из глаз, когда длинный язык зверя оказался внутри, жадно лакая дурманящее пахнущее масло. Он выгнулся навстречу, стремясь получить больше. Дыхание Йиты опаляло его промежность, а горячий рот стимулировал лучше любой игрушки, заставляя всхлипывать и постанывать, как развратную девку. Сладкая пытка прекратилась неожиданно, и Макс жалобно заскулил, заерзал, желая вернуть наслаждение. — Я возьму тебя, — прорычал Йита, возвышаясь над ним, весь в голубых потеках от смеси слюны и масла. Его глаза были совершенно безумными: яркими, дикими, как у вольного зверя. Огромные руки обняли Макса, двигая, как тряпичную куклу, заставили принять удобное положение; тот послушно выгнулся навстречу, раскидывая ноги, едва соображая от жара своего огня. Его реальный рассудок находился в густом красном тумане, и в то же время где-то внутри сознания оставалось маленькое пространство ослепительно-белого света и хрустящего холода. Эта недремлющая часть сущности спокойно смотрела, как зреет, поднимаясь, волна светлого огня, все выше и выше вздымаясь над крохотной фигуркой медведя. Макс зажмурился, пытаясь отогнать посторонние видения. Сейчас все закончится. Только бы успеть получить свое, и нет никакого дела, что будет с этим… Йита. Открытый, наивный, искренний мальчик. Он же сгорит дотла только потому что подошел под нужные Максу параметры. И все могло сложиться с ним, если бы не... Макс не имел привычки кого-то спасать или даже сочувствовать, но Йита оказался здесь только ради него. Красивый, сильный, большой альфа. Слишком хороший, чтобы умереть. — Йита, — хрипло прошептал Макс, вставляя колено между их телами. — Остановись, пожалуйста. — Что? — рявкнул тот, с трудом реагируя на голос. — Что не так? — Ничего не получится, — выдавил Макс, стискивая кулак до боли, чтобы не всхлипывать. — Прости. — Плохая шутка, — зарычал Йита, склоняясь над ним. — Я не отступлю сейчас. — Ты должен. — Мне нравится подчиняться, но сейчас... слишком поздно! Йита ловко вынырнул из штанов, и его огромный, едва не дымящийся член тяжело лег Максу на живот. На фото он выглядел впечатляюще, но в жизни оказался намного более брутальным. Крепкая головка была полностью открыта, вены бугрили толстый ствол, легкой волной указывая положение медвежьей кости внутри, и Макс не смог сдержать восхищенного стона. Этот прекрасный член должен был существовать и дальше, чтобы приносить удовольствие, для которого создан. Йита не позволил ему долго наслаждаться видом; головка и так уже слабо пульсировала, выпуская капли мутноватой жидкости с резким мужским запахом. Он обхватил ствол ладонью и спустил его с живота Макса в промежность, чтобы касания были как можно плотнее. — Я возьму тебя, — повторил Йита хрипло. Член с влажным всхлипом потерся между ягодиц Макса, не толкаясь внутрь, а только дразня своей бугристой поверхностью. Тот взвыл от разрывающих его чувств: истекающая маслом пещера трепетала, ожидая жесткого вторжения, ноги раздвигались сами собой, а в груди лупился о ребра страх, и предчувствие беды заполняло легкие, как горькая вода стоялого пруда. Невыносимо яркий гребень венчал белесую огненную волну, замершую перед падением. Казалось, даже воздух вокруг горел от кошмарного жара. — Йита... — всхлипнул Макс. — Все не так! Тот вряд ли слышал, с утробным рычанием кусая и целуя его беспорядочно, пристраиваясь между его раскинутых ног. — Прекрати… остановись! Сильные руки обхватили его бедра, притягивая навстречу неизбежному, изнывающие от боли желания мышцы напряглись, готовые раскрыться перед мощным вторжением. Макс попытался оттолкнуть Йиту в последний момент, но это было все равно что бороться с диким зверем. Белый шипящий огонь обрушился на них, лишая зрения, слуха и пространства. Ментальные щиты вместе с иллюзиями снесло, как бумажные; вспышка ослепила и выбила дыхание из груди резким перепадом давления ударной волны. Йиту с силой оторвало и швырнуло куда-то в сторону, Макса вдавило в матрас, и он провалился в пустоту.

Вода тихо плещется о деревянный борт корабля. По берегу наползает туман, скрывая очертания скал и острые черные зубы голых деревьев. Рыбья чешуя на пальцах и коротком лезвии ножа. Ногти обгрызены до мяса. Проглоченный стон и вкус крови во рту. Звон в ушах. Холод. Запах тины, дыма и мокрой шерсти. Черпак на длинной ручке в большом котле. Треск огня. Угловатые значки рун на белых гладких пластинках. Волосы медленно плавают в воде. Острые крики чаек и хруст гальки. Далекий окрик. Душное темное помещение с множеством голосов и запахами жирной еды. Синяя рубаха с золотом по вороту, светлая борода, суровый рот. Боль. Плетеная сеть и красные полосы от ее шнуров на пальцах. Рассеянный свет сквозь светлые ресницы. Мертвый заяц, в животе которого копошатся личинки. Шорох нитки, тянущейся через плотное полотно. Запах пота и живая тяжесть, которая давит к грязному соломенному тюфяку. Дорожка капель крови на снегу, ведущая к большому яркому пятну с брызгами по краям. Собачьи следы, горячие языки, отрывистый лай. Силуэт корабля в сумерках. Пузыри воздуха, летящие наверх сквозь пальцы, волосы в воде, как трава по ветру, и тающий, угасающий свет. Холод. Боль.

Макс пришел в себя и не смог сдержать стона. Болело все и везде. В голове морозно звенело, шею и грудь жгло огнем, а в животе нудно тянуло голодной пустотой. Макс чувствовал себя очень слабым и больным. Он с трудом вдохнул и уставился в потолок со следами ярко-белых брызг. Что случилось? Картинки странного видения пронеслись в мыслях, обдав холодом и запахом моря. Макс был уверен, что никогда не видел ничего подобного, и не знал никого, кто обладал бы похожими характеристиками. И это совсем не было похоже на обрывки памяти Айариана. «Я разберусь с этим позже, — подумал он медленно, сражаясь с головной болью. — Мне снова снятся дурные сны». С усилием приподняв голову, Макс понял, что все произошедшее не было сном. Он все еще находился в комнате для свиданий в «Ирисовых снах», только теперь эта комната выглядела так, словно в ней произошла катастрофа. На полу валялось сорванное изголовье кровати, на нем еще бледно горела гирлянда огоньков, освещая картину кошмара. Бумажные обои даже не обгорели: они превратились в пепел и сплавились с покрытием стены, оставив темные следы в потеках на каменных блоках. Оконное стекло расплавилось и застыло длинными сосульками с подоконника, зато деревянные ставни, закрывающие окно с улицы, даже не потемнели. Мебель вдоль стен была срезана примерно по уровню кровати чем-то очень горячим, так что комод лишился полутора ящиков, а стул превратился в табурет с крохотной спинкой. Кровать представляла собой впечатляющее зрелище: белье рассыпалось в пыль, обнажая матрас, залитый голубоватым перламутром масла омеги и черными брызгами запекшейся крови. От сладкого запаха масла и горелой плоти Макса тошнило. Он перегнулся через край кровати и увидел... Ошметки оплавленной ткани лежали грудой, невозможно было с первого взгляда понять, что там внутри. Выдавала себя только рука, застывшая в расплавленном и застывшем вновь стекле. Где-то проглядывали участки обугленной плоти, в одном месте наружу торчала сломанная и прорвавшая кожу кость ребра. Макс с всхлипом хлебнул горького воздуха и свалился с приступом рвоты. Слезы застилали глаза, острая кислота забилась в нос и жгла горло, мешая дышать. Едва он переводил дух, новый приступ скручивал его над полом, не давая даже встать. Макса полоскало несколько часов; пустой желудок выдавал только горькую желчь, от которой постоянно текли слюни. Каждый раз, когда ему на глаза попадалась бесформенная куча из горелой плоти и обрывков постели, болезненные судороги снова выворачивали его наизнанку. С большим трудом Максу удалось перевернуться на другой бок; он откатился к дальнему углу матраса, подтянул колени к груди и замер, спрятав лицо в сложенных вместе руках. Все бесполезно, никто не придет. Никто не поможет. Бедный глупый Йита... погиб по его вине. — Мне очень больно, — всхлипывал Макс. — Мне плохо! Я не хочу... Его колотило от истерических рыданий, он судорожно хватал ртом воздух, уже не различая гари и паленого мяса. Утыкаясь лицом в матрас, он с трудом разбирал остатки теплого запаха Йиты, словно тот все еще обнимал его. Маленькое разбитое воспоминание о возможном счастье. Ноющее нутро было похоже на море, где приливы боли сменялись отливами страха и холода. Огоньки медленно дотлели и погасли, комната погрузилась во мрак. Максу казалось, что кто-то лежит рядом с ним на постели, прижимаясь к спине и успокаивая. Будто сама ночная темнота пробралась между плотными створками ставень, чтобы убаюкать его боль. Он зажмурился и увидел давнее летнее утро; Хайриха, раскинувшегося на его кровати, уютное гнездо из пуховых одеял. — Иди ко мне, — сказал тот, погладив подушку рядом. Макс лег, подставляя шею для его ласк, забрался в постельное тепло. Этот монстр не причинил бы ему вреда. — Никто не тронет тебя, — прошептал Хайрих, и его поцелуй запутался у Макса в волосах. — Пока я рядом, никто не сделает тебе больно. — Чаще всего я сам делаю больно себе. — Тогда я буду рядом, чтобы успокоить и принять твою боль. За окном слышался шум просыпающегося города. Шуршали шинами редкие машины, в деревьях двора пели птицы, дети смеялись, каблучки какой-то дамы стучали по мостовой. Словно не было в мире никакой войны... Знал ли Макс тогда, что это и есть счастье? Нет, конечно не знал. Он просто лежал, спрятав лицо у Хайриха на груди, и, слушая его ровное дыхание, стук сердца, ощущая тепло его кожи, совсем не хотел думать, что однажды все это изменится, и любой день может стать их последним. Что очень скоро все это исчезнет. Должно быть, Макс на некоторое время отключился, потому что пришел в себя от холода, когда конечности заледенели и затекли. Сквозь ставни вместе с осенней прохладой сочился бледный свет занимающегося утра. Макс пошевелился и взвыл от боли в животе. Его оскорбленная сущность, так и не получившая желаемого, была сильно возмущена. — Ганс, — прошептал он. — Ганс, ты меня слышишь? — Да, герр Макс, — коммуникатор ожил, включив подсветку браслета. — Заряда осталось еще сорок три процента. Нужно вызвать медиков? — Нет! Никого... я хочу, чтобы ты убрал все следы моей личности в этой сделке. Никто не должен найти плательщика и заказчика, удали мой профиль в Сетях, сотри все фото и всю переписку с Йитой. — Я понял, герр Макс, все сделаю. Только князь Циат сможет потребовать выдачи этой информации. — Да, я знаю. Пусть так. Мне нужно выбраться отсюда, — Макс снова всхлипнул, тут же прижимая руку ко рту. — Ты мог бы... рассчитать телепорт для меня? И иллюзию, потому что я сам не смогу спрятаться сейчас. — Конечно. Может, все же нужна помощь медиков? — Нет! Ничего не нужно. Я справлюсь сам, мне просто надо попасть домой. Коммуникатор смог рассчитать телепорт до скального сада на этаже 80. Макс едва мог передвигаться на подкашивающихся ногах, но все равно собрал остатки своих вещей и уничтожил все следы своего пребывания, напоследок спалив умеренным огнем матрас, насквозь пропитанный маслом. Он не мог смотреть в сторону, где бесформенной грудой лежало то, что прежде было милым парнем Йитой. Макс не умел, не любил и не привык убивать людей. В прежнее время он в основном отдавал приказы, не желая марать руки, и все те люди были либо опасны, либо виноваты, либо необходимы для общего дела. Йита... не сделал ничего плохого. Никому. В его смерти не было никакого смысла, и от этого чувство вины давило гораздо сильнее. — Домой, Ганс. Он применил полученные значения, надеясь, что все получится, и уже через минуту оказался среди невысоких сосен и краснеющих кленов, на высоте восьмидесятого этажа Норийского замка. Было еще слишком рано, поэтому в саду никто не гулял. Двое работников, зевая, чистили чашу фонтана от нападавших туда сосновых иголок; они не обратили никакого внимания на младшего офицера инженерной службы, которым прикидывался Макс. В коридорах тоже никто не встретился, и он беспрепятственно добрался до собственных апартаментов. Очутившись дома, Макс забрался в горячую ванну и почти целый час с остервенением тер себя мочалкой. Ему казалось, что кошмарный запах паленой плоти все еще преследует его, въевшись в кожу, волосы, заполнив его легкие до самого верха. Будто частицы сгоревшего Йиты все еще находились внутри него. — Я не должен вспоминать об этом, — шептал Макс сам себе. — Он погиб. Это был несчастный случай. Я ни в чем не виноват. Ему было очень страшно, что об этом узнают и отберут все его привилегии, ведь тогда он никак не сможет восстановить своего Хайриха — похоже, единственного человека, которого сердечная связь допустит к нему. Пусть и не огромного альфу, а простого человеческого парня. Отогревшись и отмывшись, он почувствовал себя немного лучше, но тут ожил недовольный омега внутри, напоминая о себе. В животе скрутило так, что прострелило в спину, шею и грудь; ноги сами собой подкосились. — Что же мне делать с этим, — обессиленно пробормотал Макс, обнимая свои колени. — Очевидно, что посторонний альфа мне не поможет. «Попробовать льдистую настойку из черноволосника и крови прозрачного кита, — отозвался Айариан. — Это вредно, но не вреднее, чем терпеть. Сильно притупляет чувства». Быстрый поиск с помощью коммуникатора дал крайне неутешительные результаты. Черноволосник являлся редким, и довольно устрашающим растением с кошмарными свойствами. Зоны его произрастания регламентировались на государственном уровне, а наркотик, добываемый из корней и млечного сока, стоил на черном рынке баснословных денег. И, будто этого было мало, выяснилось, что прозрачные киты — редкие и тщательно охраняемые животные, добыть кровь которых оказалось тем еще квестом. — Да что же все не ладится, — проворчал Макс, в отчаянии глядя на строчки данных из общей энциклопедии Неба. В углу экрана всплыло уведомление, что его секретарь уже на рабочем месте. Было почти шесть утра. — Гамле просто невыносим. Неудивительно, что его семья с ним не... общается. Макс запнулся, вспомнив малого йотуна Стурлу. Он ведь предлагал помощь, а прозрачные киты водятся у берегов Исуана. — Уже лучше, — заключил Макс, набирая сообщение секретарю. — Ганс, охлади мне литр спирта. — Сделано, герр Макс. Желаете фильм в душевую или спальню? — Нет, не то. Сейчас... не то. Хайриха. Мне нужен он. И игрушку в постель. Я прилягу ненадолго. Макс забрался под одеяло, запоздало понимая, что постель у него та же самая, кроме белья. Здесь были те же подушки, одеяла, тот же матрас под перинами, что и тогда. Не хватало только большого горячего тела, или хотя бы его запаха. Невольно вспомнились ужасные одинокие ночи, когда Хайрих пропал после ранения. Макс думал, что он погиб, и в течение двух недель не мог заставить себя сменить постель, хранившую частицы его запаха. Он даже спал на неудобном диване в гостиной, чтобы подольше сохранить свою ускользающую драгоценность. Ледяной спирт рухнул в пустой желудок и взорвался огнем, растекаясь по венам. Макс зарылся поглубже в одеяло и коснулся себя в самом мокром месте. Мышцы слегка болели, напоминая отголосками о той боли, что бушевала в нем прежде. На маленьком экране появилось короткое видео: Хайрих собирал инструменты после допроса и переговаривался с Карлом. — Пойдешь в пивную? — Не сегодня. У меня планы на вечер. Карла не было видно, камера стояла неподвижно, снимая только Хайриха. Тот закрыл набор сверел и обернулся. — Она хорошенькая? Тень улыбки на суровом лице была видна только тому, кто несколько лет наблюдал за каждым его вздохом. Макс закусил губу и толкнул в себя толстый ствол игрушки. — А то. Три зуба, лысая и ноги нет по шею. — Да уж, красавица. Передавай привет. — Ну вот уж нет! Чтобы ты отбил ее у меня? — в голосе Карла мелькнули нотки насмешки. — У тебя и так прекрасная блондинка. — Самая лучшая, — глухо отозвался Хайрих. Макс застонал в подушку, включая интенсивный режим. Этого было недостаточно. Он слишком хорошо помнил, какими были прикосновения Хайриха на его коже, и как ощущалось его дыхание. Его член внутри казался одновременно слишком большим и тяжелым, и в то же время скользким, горячим и живым. Ни одна игрушка не могла бы этого заменить. Потребовалось все его не особенно богатое воображение, чтобы воссоздать мысленный образ Хайриха за своей спиной. Макс старался подстроить игрушку под привычные движения и обмануть организм, по меркам которого нужный человек был рядом всего пару недель назад. Эмоциональной памяти никак не объяснишь, что прошло три четверти века... На экране промелькнули несколько фотографий под запись голоса Хайриха во время допроса; потом началось короткое видео с партийного приема. Там все были в парадной форме, и Макс не сдержал стона: его мальчик выглядел невероятно. Тогда он бы и не подумал говорить ему об этом, а сейчас такие вещи сами собой вылезали на первый план, словно именно они и были важны на самом деле. Макс прогнулся в спине, позволяя плотному стволу игрушки проникнуть глубже. Удовольствие, пусть слабое и приглушенное голодом, медленно разворачивалось внутри. Еще несколько снимков, короткая голосовая запись из кабинета, потом та прекрасная фотография в машине... Макс вздрогнул, сжимаясь. Ему почудился запах кожаных сидений, утренняя влажность оседающего тумана на коже, тихий перестук капель в лесу. Почти настоящий иллюзорный Хайрих жарко засопел в его шею, и мягкое ватное облако взорвалось в голове, накрывая собой измученное сознание. — Шесть минут и пятьдесят две секунды, герр Макс. Вам ответил Гамле. Вежливый голос Ганса окончательно привел Макса в чувство, вырывая из мутной пелены полудремы. Собственное тело сегодня казалось слишком тяжелым и непослушным. — Очень хорошо, — прошептал он. — Я буду собираться. Макс прикончил остатки утренней порции спирта, наскоро обмылся, оделся и через несколько минут счел себя готовым к выходу. Свою квартиру он покинул, держась очень ровно и подтянуто. Макс надеялся, что ни у кого не возникнет подозрения, как он провел эту ночь. Утро в Золотом Эдо начиналось рано только в районах, где жил обслуживающий персонал. Веселый квартал и прилегающие улицы обычно оставались сонными до обеда, поэтому не было ничего удивительного, что никто ничего не заметил. Примерно в половине седьмого утра распахнулась дверь приватного кабинета в ресторане «Ирисовые сны», выходившая на Ирисную набережную. Плакучие ивы, растущие здесь, надежно скрывали посетителей, так что только лебеди и декоративные утки, плавающие в Ирисном канале, видели, как из ресторана выбрался на четвереньках какой-то зверь, и медленно направился к окраинам. Монстр был обмотан обрывками обгоревшей ткани и распространял запах жженой шерсти и горелого мяса, а кроме того совершенно по-человечески постанывал и охал, а еще шел очень криво и с трудом дышал, часто припадая на траву для отдыха. Начинался новый день. Ветер приносил запахи цветов, шевеля примятую траву и сглаживая все следы. Вскоре солнце поднялось выше, и уже никто не мог бы сказать, кто были те гости, что разнесли комнату в «Ирисовых снах», и куда они ушли после своих безобразий.