Железный Эльф

Вся сила воли требовалась Максу, чтобы не выдавать ужаса и не вздрагивать на каждый резкий звук. Раз за разом он прокручивал в голове события прошедшей ночи, убеждая себя, что нигде не оставил следов и ничто не укажет на него. Макс просматривал сводку из Золотого Эдо и не находил никаких следов случившегося. Либо это было рядовое событие, которого никто не заметил (что крайне маловероятно), либо информацию скрывали, надеясь незаметно подобраться к преступнику, либо... Макс подумал об этом, едва первая паника отпустила: он не проверил, жив ли Йита. Это не представлялось возможным, но он обязан был убедиться, и не сделал этого. Хайрих не позволил бы себе такого. Опытный убийца, он всегда — всегда! — проверял состояние жертвы, добивал при малейшем сомнении и уверенно затирал следы. Однако в следующие дни никто не интересовался этим делом, и информация нигде не проявилась, хотя Ганс по заданию Макса проверял все возможные источники несколько раз в сутки. Создавалось впечатление, что ничего не произошло. В один из вечеров после службы Макс наведался в Золотой Эдо и прогулялся мимо «Ирисовых Снов»; снаружи все выглядело мирно и тихо, злополучный номер был приведен в порядок и, судя по приглушенному свету внутри, занят. Не веря в свою удачу и теряясь в догадках, Макс постарался получить информацию о месте службы Йиты: ведь наверняка его должны были искать в охране. Но и тут его ждал сюрприз: медведь оказался уволен со станции тем же днем, его документы оказались выданы, как и расчет за три месяца и пропавший отпуск. В общежитии Йита тоже больше не значился, и в Сетях Венеры его профиль кто-то удалил. Макс снова ощутил нервную дрожь внутри: если Йита жив, то это лишь вопрос времени, когда он явится сюда, чтобы найти и убить своего обидчика. И никакая маскировка Макса не спасет, ведь альфа отыщет его по запаху. Он испытал острый приступ незнакомого чувства: страха пустоты. Это было новое, неприятное и прилипчивое ощущение, пронизывающее его до костей. Он совсем один в темноте, пусть и горит ярким огнем. Он один, никто не прикрывает его спину. Рядом нет привычной надежной глыбы, на которую можно опереться, укрыться в тени, переждать бурю. Макс понимал, что способен на многое один, но без своего альфы он уязвим. Омега в нем требовал дополнительных возможностей, которые предоставлял союз с альфой. Макс понятия не имел, что со всем этим будет делать Хайрих, не обладавший при жизни никакими особенными способностями, кроме силы и жестокости. Возможно, его получится изменить как-то, если получится разобраться в обрывочных знаниях предков — ведь они ловко улучшали ДНК, вживляли крылья и прочее такое. Об этом стоило подумать, пока есть время до попытки его возврата, но сперва полагалось обеспечить собственную защиту с тем, что уже было в наличии. Все это вместе требовало серьезных действий и пересмотра приоритетов подготовки. — О, я смотрю, ты разобрался с огнем, — похвалил Макса Мицар на одной из тренировок в последовавшие дни. Тот выжигал точно заданные площади, практически безошибочно соблюдая указанные рамки нагрева. В ответ на похвалу Макс сдержанно улыбнулся, не вдаваясь в подробности, что его гонят адреналин и лютый страх. — Сможешь сжечь сердце этого парня, не тронув остальное? — Мицар вытолкнул вперед парнишку из группы расходного материала. — Попробую, — Макс пожал плечами, подходя. Он постарался как можно точнее представить расположение сердца жертвы внутри, чтобы почти вживую увидеть его лихорадочное биение и дрожь. Макс помнил, что целые человеческие тела сгорали за несколько часов при температуре около семисот градусов в печах крематориев концентрационных лагерей. Временами он почитывал отчеты из самых страшных мест, желая проникнуться атмосферой ужаса и безысходности, и такие вещи помнил хорошо. Сейчас для ускорения процесса Макс постарался догнать нагрев до пары тысяч, энергетически ограничивая зону воздействия только областью сердца; выброс тепла он настроил на внешний контур и обратное взаимодействие, намереваясь компенсировать собственные затраты хоть частично. Парень погиб почти сразу, едва успев коротко вскрикнуть. Его глаза отразили ужас от приближения смертной тени, а потом сразу погасли; труп упал на сахарно поблескивающий огнеупорный песок. Изо рта показалась струйка дыма, и это было неожиданно красиво: будто душа выходила из тела. — Неплохо сработано, — кивнул Мицар. — Немного грязновато. Задета часть легкого, но это, скорее всего, из-за неточности определения положения органа в теле. — Я буду точнее, — Макс слегка свел брови. — Я научусь. — Не сомневаюсь. Ты очень быстро схватываешь, я и не ожидал такого. Хоть я и застал темнокровых, легенды об их способностях уже тогда были приукрашены, так что… Впрочем, я совсем не хотел обидеть тебя. Если твой народ и в самом деле настолько талантлив и работоспособен, то это настоящая находка для Нории и серьезная возможность стать самой мощной державой Юны. — Неудивительно, что многие опасаются и не любят темнокровых. — Именно. Зависть — страшное чувство, оно лишает разума. Я бы посоветовал не обращать внимания, но ты и сам неплохо справляешься, — Мицар усмехнулся, подталкивая очередного смертника. — Давай-ка этому мозги прожарим до готовности. После таких тренировок Макс еще оставался на дополнительные, где самостоятельно отрабатывал разные приемы, пока едва не падал на песок, или шел в гимнастический зал, постепенно проходя все знаковые элементы прошлых лет. После таких нагрузок спалось лучше: сны почти не тревожили, или Макс просто быстро забывал их. Он запрещал себе думать о Хайрихе, об Йите, пострадавшем по его вине, о том, что узор из колючих ветвей на горле становится все больше с каждым днем, а доза лекарств постепенно возрастает. Все свое время Макс старался планировать так, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Последние проверки, интервью с новыми сотрудниками и распределение по отделам и рабочим местам, принятие дел из ведомства разведки и ежедневные тренировки, в перерывах — чтение статей по истории Земли и Юны, планирование и попытки разобраться с оставленным королем Айарианом наследием в виде нагромождений памяти. Вечером Макс крал еще немного времени у собственного сна, чтобы посмотреть пару коротких роликов и утихомирить хоть ненадолго голодного монстра внутри. Порно интересовало все меньше, а фото Хайриха — больше. Дни, оставшиеся до праздничного приема, пролетели как один, и накануне Макс намеренно проторчал в зале на два часа больше. У него было смутное тревожное предчувствие, а потому хотелось устать как можно сильнее, чтобы уснуть и хоть немного поспать. Уже проваливаясь в сон и разгоняя дневные мысли, Макс напоследок подумал: что если это не Йита тогда заметал следы, а кто-то... за него? Кто-то, кто знает о случившемся и чего-то ждет, или, быть может, помогает? Утомленное сознание отключилось слишком быстро, чтобы он мог подробно обдумать это, а наутро Макс не вспомнил об этой идее. Всю группу разместили в пустующей усадьбе на подступах к городу. Неподалеку разворачивался военный лагерь с зенитным комплексом: хоть какая-то вероятность, что не станут бомбить. Весь день ушел на размещение, получение снабжения и инструкций от начальства по наспех установленной линии связи. Здание состояло из двух этажей. Его покинули еще до вторжения немецких войск, поэтому повсюду царило запустение. Было очень заметно, что хозяева собирались в спешке: во многих комнатах оставалась мебель, бытовые предметы, игрушки. Главный зал первого этажа оказался овальной пустынной комнатой с высокими потолками. Цветная штукатурка местами нуждалась в ремонте, лепнина под потолком запылилась. Овальный эркер выходил прямо к водоему, и летом отсюда наверняка открывался прекрасный вид. Сейчас же из-за осенних дождей там раскинулось унылое болото с поникшей по берегам растительностью. Из мебели в зале остался только рояль, брошенный из-за исполинских размеров. Справа начиналась широкая лестница, ведущая на второй этаж, где была небольшая галерея (пара окон в ней уже была разбита и заставлена досками), и ряд одинаковых полупустых комнат, служивших спальнями членам многочисленной еврейской семьи, обитавшей здесь прежде. Подчиненные единогласно решили разместиться на первом этаже в бывших комнатах для слуг, где мебель была попроще, а потому сохранились кровати и шкафы. Макс, трезво рассудив, занял бывшую спальню хозяйки на втором этаже: там оказалась огромная кровать с приличным еще матрасом, письменный столик и жестоко поцарапанный комод из красного дерева; кроме того, эта комната находилась прямо возле лестницы и позволяла всегда быть начеку. Белье обнаружили в шкафах слуг: белое и крахмальное, пусть и немного влажное. К ночи холодало, но парни ловко развели огонь в каминах, а потом отправились в ближайший населенный пункт за едой вместе с отрядом военных. Тем временем Макс бродил по усадьбе. Тихий дом напоминал ему поместье его детства: такие же светлые коридоры, высокие своды потолков, старый рояль. Он открыл инструмент, стирая пальцами пыль с клавишей. Наугад пробежался по ним рукой, и рояль издал густой, глубокий звук. Макс ненавидел уроки музыки, хотя все детство прилежно ей учился, но иногда ловил себя на желании сыграть что-то. Он придвинул складной стул, коснулся клавиатуры и через мгновение опустевший дом заполнили звуки «Лунной Сонаты» Бетховена. Мать обожала ее, и Максу часто приходилось играть ей. Это единственное произведение, что он до сих пор знал по памяти. Рояль был слегка расстроен, это не мешало настолько ужасному музыканту. Едва замерли последние звуки, Макс понял, что находится в зале не один: Хайрих стоял в дверях с охапкой дров. Должно быть, не смог оставить его в одиночестве, и когда все пошли за едой, он взялся нарубить побольше дров на ночь и утро. Глаза Хайриха странно блестели. — Я не знал, что ты умеешь так... — его голос гулко отдавался в высоких сводах. — Играть? Да, немного умею. Но не сказал бы, что люблю, — Макс закрыл крышку, поднимаясь. — Очень красиво. Я ничего не понимаю в этом, но было здорово! — Рад, что тебе нравится. Макс собирался пойти осмотреть подвалы, но Хайрих не дал ему сделать этого, обхватив могучими руками и прижимая спиной к своему большому телу. — Не отпущу тебя. Хочу прямо сейчас, — глухо сказал он. — Спятил? Остальные вернутся скоро. — Карл никого не пустит наверх. Мы с ним заняли комнату рядом с твоей, знаешь? Для охраны, — Хайрих подталкивал его к лестнице. — Пойдем испытаем твою постель? Старый матрас был скрипучим и неровным. Хайрих двигался глубокими, сильными рывками, держа на весу бедра Макса. Тот старался не стонать громко, а потом, когда это стало невозможно, кусал простыни. В этот раз он не мог кусать и царапать Хайриха из-за их позы, зато в своем бессилии находил неизъяснимую прелесть. Хайрих терзал Макса долго. Членом, руками, языком, вновь членом... Макс сорвал горло на стонах до глухого хрипа, сил не было уже даже на то, чтобы подняться с постели. Когда внизу стало шумно, Хайрих спустился один, оставив его отдыхать. Макс лежал в темной пустой комнате, скорчившись под двумя одеялами, и слушал, как тот возмущался, что его не разбудили к ужину. Через некоторое время Хайрих пришел с едой. Макс не шевелился, глядя, как он топчется в дверях: после освещенного зала внизу трудно было понять, что происходит здесь. Решив, что Макс спит, Хайрих поставил тарелки рядом и собрался уйти. — Хайрих. Подожди, — Макс удивился, как тихо и хрипло это прозвучало. — Ты не спишь? — тот сразу вернулся, присел рядом. — Останься. Мне холодно. — Конечно. До утра не разговаривали больше. Макс спал, а Хайрих кутал его в одеяла и подкладывал дрова в камин, когда огонь затихал. Спустя несколько дней привели первых двоих задержанных. Едва проверив их документы, Макс почувствовал прилив радости: это были такие же хорошие подделки, как в Берлине. Старое дело неожиданно получило продолжение. Все сразу же включились в работу, и вскоре выяснили, что предприятие по производству таких документов находится здесь, в Варшаве. Макс прикидывал по-разному, а потом принял решение разбить состав подчиненных на две части, «немцы» и «поляки». В первую группу вошли те, чей польский был с наиболее сильным акцентом. Во главе этой группы стоял Хайрих, а всего их набралось шестеро. Макс, с ним Карл Бреннар и еще двое специалистов были «поляками», и носили польскую офицерскую форму без знаков отличия, изображая перешедших на сторону режима. Увлечение психологией в данном случае оказалось очень полезным: многие задержанные охотнее шли на контакт с «поляками», надеясь на послабление. Только Хайрих оставил форму со своими реальными знаками отличия, все остальные были едва ли не рядовыми. Максу иррационально нравилось смотреть на это. «Поляки» общались теперь исключительно на польском, чтобы привыкнуть и подправить произношение. Вечерами, пока все внизу ели, пили пиво и смеялись, в темной спальне второго этажа немецкий офицер прижимал к стене и насиловал польского перебежчика. Впоследствии Хайрих не раз говорил, что Варшава была их медовым месяцем — прохладным, дождливым, неуютным, но самым сладким. Усадебный подвал Карл приспособил для проведения особых мероприятий, потому что здесь не было никаких соседей, и никакие нормы приличия соблюдать не требовалось. В ходе расследования Макс не уставал поражаться наглости подполья: они отправляли немецкоговорящих поляков и евреев обратно в Германию! Снабжали их документами, легендой, заручались поддержкой в проведении подрывной деятельности. Гениальная идея: нацисты не заметят их у себя под носом. Пока обычные методы помогали выловить поверхностную мелочевку: отъезжающих интеллигентов, которые сдавали всех, стоило им увидеть Хайриха, связных, пустые квартирки с забытыми иногда в спешке мелочами, вроде пуговицы, скрепки для документов, испорченных бумаг. Неудачи утомляли и раздражали, но все продолжали упорно работать. Наконец, уже в ночь на первое ноября, Максу сильно повезло. «Поляк» Курт и его «сопровождающий» Конрад на всякий случай остановили возле вокзала парня. Тот попытался бежать, и на бегу выбросить сверток в приоткрытый люк. Конрад прострелил ему ногу, а сверток ударился о край крышки и остался лежать снаружи. Внутри оказались документы: больше двадцати комплектов, и все с фото. Уже на следующий день по этим фотографиям были задержаны семеро. Парнишка был курьером, отвозившим готовые документы получателям. Он был сам виноват, что решил захватить сразу большую партию, но Макса поразило не это. Парня звали Андрей, и он был русским. Что, черт возьми, русские подпольщики делают здесь, в немецкой Варшаве? По отвратительной телефонной связи Макс получил указания разобраться в этом и доставить верхушку шайки в Берлин. Гейдрих был навеселе, а потому не стал возмущаться, что враги режима еще не пойманы. В течение ночи Макс не ложился спать. Он просчитывал планы и отвергал их, один за другим. Хайрих подходил иногда, надеясь оказаться полезным, но Макс был слишком занят и не обращал внимания. Далекие звуки орудий разбудили его, уснувшего лицом на столе. Светало. Брезжил тусклый серенький рассвет ноября, промозглый и холодный. В доме стояла тишина, только иногда доносился стук створки слухового окна чердаке от ветра. Макс успел сварить себе кофе и сделать два бутерброда с ветчиной, когда услышал шаги на лестнице. Он ожидал увидеть Хайриха, но это оказался Карл, зевающий и на ходу затягивающий ремень. Макс молча взял его кружку и налил кофе. — Доброе утро, шеф, — сонно пробормотал он. — Доброе. Хайрих спит? — Так точно. Он же всю ночь бродил, — Карл взял свой кофе. — Спасибо. — А ты что так рано? — Да у меня русский в подвале. Думал, может, заговорит... Они спустились в подвал вместе, хоть Карл и предупредил, что Максу там не понравится. Едва открылась дверь, в нос ударил сладковатый, удушающий запах гниющего трупа в сочетании с подвальной сыростью и чем-то паленым. Макс сразу пожалел о плотном завтраке и своем упрямстве. — Ты уверен, что он жив? — Да. Запах — это так… отходы. Парень сидел на стуле, его руки были связаны за спинкой. Голова безвольно упала на грудь, он сидел босой, весь в кровоподтеках и засохшей рвоте; простреленная нога была туго перебинтована. Прямо перед ним лежал труп женщины, которую пытали неделю назад, но она действительно не смогла вспомнить больше ничего существенного. Макс не знал, что она еще здесь. У стены темнела непонятная куча, приглядевшись к которой он ощутил рвотные позывы. Это были трупы тех, кого взяли раньше — три дня назад, пять, неделю. Макс зажал ладонью рот и нос, с трудом сдерживая тошноту, а вот Карлу, похоже, это не доставляло никаких неудобств. Он пнул ножку стула, чтобы разбудить пленника. — Андрей, — Карл заговорил с ним по-польски. — Андрей, ты меня слышишь? Русский медленно поднял лицо и посмотрел на него затуманенным взглядом. — Ты комсомолец, Андрей? Ты понимаешь, что твои хозяева в Москве не прощают сдавшихся врагу? Давай, расскажи мне о тех, с кем ты работал здесь — и у тебя будет комната, тепло и еда. Может, даже устроишься здесь в канцелярии, немцам нужны переводчики и грамотные сотрудники. Карл говорил спокойно, даже дружелюбно. Его тон часто производил впечатление на допросах, кроме того затейливая польская речь, которой он владел в совершенстве, добавляла словам мягкости. Андрей вяло потряс головой, потом попытался сплюнуть. Тело не слушалось, и плевок попал ему на колено. — Я комсомолец. Я не сдам никого. Не верю вам, продажные твари, — он говорил с трудом, но каждое слово было наполнено ненавистью. — Вы приползли на пузе к немцам и помогаете им расчленять родную страну! Я не такой! Коммунизм победит все равно! — Эй, парень. Ты глухой или глупый? Я тебе жизнь предлагаю. Тепло и еду. Думаешь, немцы уйдут? Нет, не уйдут. Лучше под ними, но живым. — Живым как эти люди? — Андрей мотнул головой в сторону трупа. — Им вы тоже это обещали? Несмотря на нестерпимый запах, Макс улыбнулся. Он сразу подумал, что Карл перегнул с антуражем: трупы хорошо действуют на женщин, таких запуганных теток, боящихся побоев. Карл сжал губы и побледнел от злости. Он тоже понял свою ошибку, и не был уверен, что должен сделать теперь, в присутствии шефа. — Убей его. Карл вздрогнул и посмотрел на Макса, проверяя, верно ли расслышал. — Убей его. Он бесполезен теперь. Андрея била дрожь, но он упрямо сжимал губы. Карл сделал к нему шаг и одним движением свернул ему шею; потом отвязал тело от стула и потащил к общей куче. По пути он споткнулся о женский труп и пнул его сапогом. Макс так увлекся созерцанием, что вздрогнул от неожиданности, когда горячие руки легли ему на плечи. — Хайрих. Что за склеп вы тут развели? — Прости. Мы думали, это напугает их, — тот говорил виновато. — Напугает. Деревенских девок и городских теток это напугает. Оттащите тела посвежее в кладовую, сложите неустойчивыми штабелями, чтобы осталось место втолкнуть одного живого. Хорошо, если можно будет захлопнуть дверь так, чтобы трупы начали падать на него, — приходилось говорить через заткнутый рукой рот и нос, находиться в этом месте было все сложнее. — Господи, Макс... ты просто злой гений какой-то, — восторженно прошептал Хайрих ему на ухо. Весь день Макс провел за бумагами. Пора было закончить это действо, потому что листы отчетов и приказов преследовали его во сне. Доблестные войска Рейха показывали потрясающие успехи, а они — элита, честь и гордость Германии — постыдно топтались на месте! После обеда почти все отправились в одну из соседних деревень с обходом, вместе с солдатами из расположенной рядом части. Макс отправил Хайриха с ними, а в качестве часового оставил Конрада, спокойного малоэмоционального парня, чемпиона по стрельбе, готового по приказу командования хоть застрелиться, хоть петь на крыше голым гимн СССР. Макс ценил таких людей в подчинении. Конрад сидел в холле и пытался рисовать вид из окна карандашом, Макс в комнате наверху занимался своими бумагами. Вскоре стемнело. Макс поднял глаза от строчек, отдыхая, и обнаружил, что уже очень поздно. Парни уже должны были вернуться. Макс поработал еще примерно полчаса, когда услышал снаружи шум. Едва начав спускаться по лестнице, он заметил настороженного Конрада у дверей. Тот напряженно вслушивался в звуки снаружи, потом быстро распахнул двери, впуская своих. Первым вбежал солдат из части. — Покушение! На нас напали! Сразу за ним двое военных внесли на руках окровавленного бойца; подчиненных Макса пока не было видно. Конрад взволнованно озирался, поглядывая на него и ожидая приказа. Макс старался не думать, что кто-то из его людей мог пострадать. — Конрад, принеси медикаменты и все для перевязки. Надо будет связаться с руководством военных, чтобы они прислали медика, — он надеялся, что выглядит не слишком бледным. Через минуту в холле было уже двое раненых, на нескольких солдатах виднелись следы крови. — Кого-то убили? — спросил Макс, нетерпеливо поглядывая на дверь. — Да, одного, — торопливо бросил солдат. Сердце подпрыгнуло куда-то к горлу и упало обратно. Начали появляться его люди; они были испачканы кровью и грязные, как черти. Показался усталый Карл, но не его Макс с таким нетерпением высматривал. Судя по всему, парни взяли группу каких-то товарищей и теперь спускали их в подвал, поэтому и не появлялись в доме. Раненым уже обрабатывали повреждения, а Макс протискивался к выходу сквозь толпу. Ведь не мог же Хайрих быть тем "одним", кого уже не вернуть, правда? Они возвращались, входили внутрь. Карл, и Густав, и Альберт... у Макса ноги подкосились, когда высокая фигура появилась в дверях. Хайрих прижимал к голове окровавленную тряпку. На рассеченной брови засохла размазанная кровь, она же давно впиталась в ткань формы на плече. Макс замер в двух метрах от двери. Хайрих смотрел на него молча, потом виновато улыбнулся. — Болван. Макс прошел в столовую, достал из шкафа бутылку водки и отхлебнул прямо из горла. Его заметно трясло. Сюда доносился шум из холла, все время бегали мимо люди с водой и свежими повязками, но в голове Макса шумело совсем не из-за этого. — Прости меня. Это случайно вышло. Хайрих подошел незаметно и обнял Макса за плечи, но тот сбросил его руки быстрым движением. — Ты не имеешь права подставлять свою голову под удар. Ты. Не имеешь. Права! Иди в комнату. Макс не оборачивался, только слушал, как удаляются его тяжелые шаги. Как медленно успокаивается сердечный ритм, а спазмы не хватают за горло. Хайрих сидел на краю кровати, когда Макс пришел с чистой ватой и флягой спирта. — Я схожу помыться? — Сиди, идиот. Никуда ты не пойдешь. Рана была пустяковой: содрана кожа чуть выше виска, откуда и натекла основная масса крови; Макса беспокоила только рассеченная бровь. Тряпка, которой Хайрих утирался, оказалась полотенцем, прихваченным в деревне. Макс мнительно боялся инфекций, которые можно подцепить от этих грязных крестьян. Пока он обрабатывал рану, Хайрих рассказал, что произошло. Деревня оказалась настоящим гнездом подполья. Они знали насчет проверок в городе, потому частично переместились сюда. Услышав про вооруженный отряд, подпольщики решили, что это именно за ними, и собрались дорого продать свои жизни. Естественно, они нападали на Хайриха, ведь он играл роль начальника немецкой группы. Не повезло одному из солдат: в момент первого выстрела он загородил Хайриха, а потом стрельба пошла беспорядочная, и никто больше не погиб. Голова Хайриха оказалась раскроена камнем, прилетевшим со стороны подпольщиков, не обремененных оружием. Все быстро сориентировались, солдаты тоже показали себя с лучшей стороны. По итогам дня трое со стороны противника убиты, пятеро взяты живыми и заперты в подвале. Макс продолжал обрабатывать раны, стараясь повлиять на Хайриха своим спокойствием. Тот все еще был возбужден: нервно дышал, дергался, стискивал зубы, зыркая на него. Макс хорошо знал, чего тот сейчас хочет, но у него были другие планы на сегодня. Волнение сменилось опустошающим покоем, и теперь, когда Хайрих сидел перед ним нервный, дерганый, благоухающий своим мужским запахом, а Макс обрабатывал его раны, ощущение разницы в возрасте было куда сильнее обычного. Это заводило. Хайрих зашипел, когда спирт попал в ранку, и Макс поймал очередную волну его теплого запаха. — Раздевайся. Хайрих замер лишь на секунду, а потом принялся торопливо избавляться от одежды. Под шорох ткани и его рваное дыхание Макс только расстегнул воротник рубашки. — Ложись. На спину. И не смей трогать меня. Тот выполнил приказание без вопросов, но поглядывал недоуменно. Вид шикарного тела, напряженного в возбуждении, сводил с ума. — Может, мне стоит сперва помыться? — голос Хайриха был хриплым и дрожал от желания. — Нет. Я хочу так. Макс сел сверху на него прямо в одежде. Припал к груди, медленно двигаясь в сторону шеи, вдыхая заманчивый запах. Смесь крепких ароматов пота, крови, пороха, дыма и сигарет. Едва уловимые нотки одеколона. Так живо и горячо. Руки Хайриха обхватили его за плечи. — Лежать! Я приказывал не трогать меня! Тот удивленно моргнул, отпуская. — Я не понимаю... — А я не стану объяснять. Для надежности Макс привязал его руки к спинке кровати его же галстуком. Хайрих был удивлен, но молчал. Макс исследовал его всего, каждый сантиметр кожи на плечах, груди, животе. Хайрих тяжело дышал и еле слышно постанывал от возбуждения. Смотреть, как он наливается кровью внизу, как нетерпеливо ерзает в постели, как кусает губы, было потрясающе. Пальцы Макса обхватили основание его члена, и он застонал громче, подаваясь навстречу. Это было слишком просто. Макс чуть стиснул в пальцах яички — только чтобы снова услышать стон и увидеть, как Хайрих упирается головой в подушку — и двинулся ниже. И тут его ожидал сюрприз. Хайрих внезапно напрягся, не позволяя проникнуть внутрь, поднял голову и взглянул неожиданно трезво и настороженно. — Что такое, Хайрих? Разве ты не моя вещь? — Макс спросил это с насмешкой, проводя пальцем по стиснутым мышцам. — Нет, я... никому не позволяю этого. — Вот как. Никому. Ладно, — Макс убрал руку, встал с кровати и отошел к окну. — Тогда остывай, и пойдем ужинать со всеми. — Ма-акс! — Хайрих взвыл, дергая связанные руки. — В чем дело? Ты же клялся слушаться меня во всем. Не хочешь — свободен, — тот улыбнулся, глядя в окно. — Я же не говорил, что тебе нельзя! Просто... я немного боюсь, — Хайрих слегка покраснел. — Хорошо. Тогда сегодня я сыграю иначе, — Макс вернулся, устраиваясь между его разведенных ног. — Да. Ты можешь. Я люблю тебя. — Я знаю это. Макс вовсе не чувствовал себя уверенно. Он часто представлял подобное, но никогда не делал. Сидя вплотную к обнаженному Хайриху в полной форме было странно и волнующе. Максу всегда нравилось смотреть на мужское тело, это было одним из самых изысканных удовольствий в его понимании; теперь же он обладал одним из наиболее выдающихся экземпляров. Хайрих чувствовал себя не в своей тарелке, было заметно, что он сейчас в непривычной роли. Макс наслаждался новизной ситуации, поглощая Хайриха глазами, касаясь кончиками пальцев, ловил рваные вздохи. После подобной подготовки он был способен на безумные вещи. Первый палец, смазанный стандартным вазелином из набора медикаментов, проник внутрь почти беспрепятственно, но мгновенно оказался пойман в ловушку. Хайрих инстинктивно сжал мышцы, блокируя возможность движения. — Хайрих, ты чего-то не понял? — Прости, — он тут же постарался ослабить хватку мышц и зажмурился. Макс продолжил эксперимент. Когда к первому пальцу добавился второй, Хайрих тихо застонал и дернулся. — Больно? — Ерунда. Продолжай, — прошептал он. Это оказалось совсем не так здорово. Возможно, дело было в отсутствии у Макса необходимого опыта, или в излишнем напряжении мышц, или еще в чем-то, чего Макс не учел. Было больно. Приятное вожделение, полученное от созерцания прекрасного тела, улетучилось после первых попыток движения внутри. Слишком туго, слишком сдавлено, больно и мерзко. Никакого удовольствия, только стыд и неловкость. Макс в отчаянии забросил это занятие, отвернувшись к стене. Некоторое время он убаюкивал боль, думая, что же с ним не так. Неужели он не может просто исполнить базовую функцию своего организма? — Макс... Отвяжи меня! — тихо попросил Хайрих. Макс выполнил его просьбу не глядя. Ему не хотелось обсуждать это, расписываясь в слабости. Чем он так отличается, почему чувствует иначе и не может сделать элементарные вещи на уровне инстинктов? Хайрих устроился сзади, осторожно обнимая и ожидая резкого окрика. — Больно это, — прошептал он. — Почему ты мне это разрешаешь? Это так больно, Макс.