Железный Эльф

Макс так и не понял, зачем их посылали в Москву в сороковом. Присвоение очередного звания в октябре 1940 года повергло его в глубину депрессии. С одной стороны, хотелось достичь большего, хотелось быть оцененным, получить положение в обществе и власть. Но пока он вел свою двойную жизнь, нельзя было привлекать внимание, а каждое новое звание, награждение и просто успешное дело создавали проблемы. Макс никогда не был любителем крупных мероприятий, а с некоторых пор присутствуя на них, избегал фотокамер и общения с журналистами. К сожалению, не всегда удавалось. В конце октября стала ясна причина повышения: Макс получил распоряжение о командировке в СССР. Четверо человек из его отдела — в том числе он сам — значились в составе делегации, которая должна была нанести деловой визит русским товарищам формально по поводу строительства отдельной железнодорожной линии для бесперебойных поставок сырья (главным образом, нефти и руд). Все они значились экономистами-переводчиками, и это испугало даже больше, чем начало войны с Польшей. Макс попытался поговорить об этом с Гейдрихом, который часто шел ему навстречу, но тот, широко улыбаясь, пояснил, что все эти люди нужны ему в Москве именно в качестве переводчиков. Когда же Макс, страшно нервничая, осмелился оспорить его приказ, мотивируя это тем, что они не шпионы, дружелюбие начальника быстро испарилось, и он в характерных отрывистых выражениях сказал, что приказы не обсуждаются, и все останется, как есть. Тогда Макс понял, что выхода нет, и нужно паковать вещи. Хайрих воспринял приказ спокойно, и только когда они остались наедине посетовал, что в гостинице наверняка будут жучки, и не будет возможности общаться в привычном ключе. Кроме него для поездки в Москву были выбраны также Карл и Конрад. В билетах значились десятые числа ноября. Перед поездкой в Москву сотрудников должны были инструктировать, чтобы пояснить обязанности, возложенные на них командованием. В Рейхе служило достаточно профессиональных переводчиков в любых сферах, и не было нужды отправлять дипломатических дознавателей просто так, только потому, что эти люди неплохо знали русский язык. Но время шло, а Макс не получал никаких инструкций; это нервировало его довольно сильно. Ранним утром в самом начале ноября ему передали конверт с бумагами, и Макс понял, что Гейдрих снова слишком занят, чтобы общаться лично. В письме значились только самые общие инструкции, никоим образом не объяснившие реальную цель этой поездки в Москву. Тем же вечером Макс попросил задержаться после службы тех подчиненных, которым вместе с ним предстояло отправиться в Советскую Россию. Руководством предписывалось ехать с группой военных дипломатов и экономистов в качестве специальных переводчиков. Не следовало никому сообщать о своей принадлежности к государственным или военным структурам Рейха: соответственно, не носить форму, общаться между собой неформально и показывать полную неосведомленность в вопросах планирования военных операций и техники. Запрещалось во время командировки каким-либо образом связываться с родными и друзьями в Германии, если только не будет получено прямых указаний руководства, а также завязывать знакомства с русскими более близкие, чем предполагает цель поездки. Отдельными пунктами выделены были предупреждения об употреблении спиртных напитков в компании русских в неформальной обстановке, посещении увеселительных заведений и общении с женщинами. В завершении инструкции сотрудникам надлежало ожидать дальнейших распоряжений командования и быть готовыми действовать незамедлительно. Все выслушали молча, вопросов по существу дела не возникло: Хайрих знал, что если есть что-то еще, Макс скажет ему отдельно, Конрад вообще был парнем тихим и неразговорчивым, а Карл слишком хорошо умел читать между строк. Однако все они, как и Макс, не имели понятия о том, что предстоит делать на самом деле. Дипломатов встретили на вокзале и расселили в гостинице в центре города, причем если руководителям достались шикарные двухкомнатные люксы, сопровождающие «рядовые сотрудники», среди которых Макс узнал коллег из отделов Имперской безопасности и чиновников из Министерства пропаганды, получили двухместные «полулюксы». Хайрих сначала обрадовался, но быстро помрачнел — едва только Макс указал ему на розетки, телефонный аппарат и толстые панели в отделки стен. Разумеется, здесь была прослушка: вряд ли советские разведчики напрасно ели свой хлеб. Всю группу возили по городу, показывая достижения советского строительного гения, кормили в лучших ресторанах. Русская кухня была очень специфическая, и Макс мало что из нее мог выбрать, зато Хайрих не стеснялся и ел за двоих, хотя знаменитый украинский борщ ему не понравился. — У нас похожую бурду свиньям в корыта заливают. Только без мяса, — сказал он после. — Тоже красная от свеклы и намешано все подряд. Макс в тот раз ел запеченого судака и возносил молитвы Высшим силам, что хотя бы его русские не испортили: он выедал аккуратные перышки рыбной мякоти, предварительно счистив снаружи травы и специи вместе с кожицей, а на гарнир были вареная картошка и винегрет. К последнему Макс не притронулся, а вот картошку охотно съел. Их нигде не оставляли в одиночестве. Стоило только выйти из номера, и к ним тут же присоединялась пара-тройка сотрудников безопасности, переводчик (в котором не было нужды) и гиды в поездках по городу — скорее всего, это тоже были переодетые безопасники. По крайней мере, Макс так рассудил, и сам поступил бы именно так. Он сам видел, как к «гидам» обращаются члены делегации, вроде как неофициально, а один из сотрудников Министерства пропаганды, прилично выпив за ужином, спрашивал громким шепотом, можно ли где-нибудь в Москве познакомиться с хорошими девушками. «Гид» понимающе покивал и обещал все устроить. Макс ждал, что Гейдрих пришлет какие-то инструкции или свяжется лично, но ничего не происходило. В первую ночь в номере Хайрих долго не мог уснуть, хотя обычно не имел проблем со сном. Макс лежал на своей кровати на боку и смотрел на него. Поворот на правый бок, потом на спину. Три минуты. Спустил одеяло ниже, закинул руки за голову. Четыре минуты. Недовольное сопение, поворот на живот, обнял подушку. Минута. Сел, спустил ноги, пристально посмотрел на Макса, видимо, пытаясь понять, спит ли он. Тот не шевелился и ровно, глубоко дышал. Хайрих выдохнул и отправился в туалет. Его стояк был заметен даже в темноте. Макс ничего не сделал, но бровью дернул. Если Хайрих нарушит его запрет на самоудовлетворение... Его не было минут двадцать; Макс даже начал засыпать, хотя постель совсем не располагала. Хайрих вернулся, оставив дверь в ванную открытой. Свет оттуда падал неровной трапецией на пол, дотекая почти до кроватей. — Тихо, — произнес Хайрих одними губами, поднимая Макса на руки. Они оказались в ванной, за закрытой дверью, и только там пленнику была возвращена свобода. Хотя бы относительная — его поставили на ноги. Макс успел жестом спросить: «Ты спятил?» и увидел раскрученную лейку душа, снятый плафон светильника, выставленную плитку в стене и торчащие из дыры провода. — У советских коллег оборудование барахлит, — Хайрих пожал широкими плечами. — От сырости, наверное. — Здесь может быть что-то еще, — прошептал Макс, оглядываясь. — Я проверил схему разводки. Карл объяснил мне, как это делают русские, еще в Берлине. Плитки проверил, пол, потолок. Под ванной, за трубами. Все. Он подался вперед, пока Макс не нашелся с ответом, и через секунду уже целовал его. Хайрих был грубоват всегда, но сейчас все равно шуметь не стоило, и он старался вести себя нежнее, чтобы Макс не стонал и не плакал. Кафель за спиной ощущался холодным даже через пижаму, а без нее вообще был кошмарно ледяным. Макс вскрикнул, дернулся и мстительно прикусил губу Хайриха, когда тот стянул с него пижамную куртку и прижал к стене. — Прости. Во рту стало солено и ржаво. Хайрих слизал выступившую на губах кровь и отстранился. — Холодно, — сглотнув, сказал Макс. — Ага. Я сейчас, — Хайрих послушно кивнул и взялся за разобранный душ. Макс выбрался из пижамных штанов и ждал, обхватив себя руками за плечи. Ему казалось, что сюда уже мчатся сотрудники русской безопасности, чтобы проверить, почему не отзывается их оборудование. Через несколько минут душ весело шипел водой, и от ее тепла дурные мысли будто бы отступили. Хайрих прижимал его к стенке и жадно целовал, всхрапывая, как зверь. Сопротивляться ему было бесполезно, даже если бы Макс захотел. Мощный стояк упирался в живот, и сразу становилось понятно, что только потискаться не получится. — Смазка, — выдохнул Макс. Он понятия не имел, где Хайрих нашел вазелин, не отвлекаясь от процесса, но тот почти сразу толкнулся в него скользкими пальцами. Больше, чем на несколько коротких движений, его все равно не хватило. Хайрих выдохнул со стоном, вздернул Макса повыше, и тот, сообразив, что от него требуется, схватился за верхние крепления душевой стойки, подтягиваясь, как на гимнастических брусьях. Прежде он усомнился бы в возможности этой позы, но недюжинная сила его партнера творила чудеса. Макс плавно опустился, обнимая его ногами за бедра, а Хайрих только придерживал, направляя движение. Кафель уже нагрелся от воды и уже не обжигал холодом. Член уперся в промежность Макса; недостаточно разработанный, но обильно смазанный анус поджался в предчувствии вторжения. — Давай, — прошептал Хайрих, напряженно сглатывая. — Я удержу. Макс знал это. Никто и никогда не смотрел на него с такими восторгом и обожанием, никто, включая мать, не восхищался каждым его движением и жестом. В сочетании с силой, агрессией и отсутствием страха, Хайрих становился идеальным орудием удовольствия Макса. — Держи крепче, — выдохнул он, отпуская руки. Ладони Хайриха проскользили по его бедрам и остановились, фиксируя поясницу. Макс закусил губы, и все равно не смог сдержать болезненный стон: разряд тока пробил по всему позвоночнику, расходясь покалываниями в затылке, дыхание прервалось, и выходило теперь с голосом. Внутри распирало от ощущения крепкого члена, вогнанного почти до основания одним рывком. — Господи, как же я тебя люблю, — прошептал Хайрих. Он не дал Максу отдышаться, тут же начав двигаться внутри, чтобы заполнить его болью и острым, запретным удовольствием. Из-за текущей воды постоянно казалось, что в номере кто-то ходит, открывает двери, разговаривает. Наверное, если бы сейчас кто-то вошел, Хайрих убил его, не задумываясь. Макс не различал, какое из ощущений сейчас сильнее, и плавился от боли и наслаждения. Весь низ живота горел огнем, и остатков осознанности едва хватало, чтобы не орать в голос. — В тебя? — хрипло выдохнул Хайрих, стискивая его бедра. — Да-а-а! — застонал Макс, выгибаясь до хруста в спине от накрывшего оргазма. Он не помнил, как они выбрались из ванной и легли спать: просто утром проснулся в кровати. Это могло быть сном, но задница болела, как после первого раза, а на бедрах остались синяки от сильных пальцев. В тот же день их обоих переселили в другой номер. Персонал гостиницы и гиды многократно извинялись за доставленные неудобства, объясняя все необходимостью борьбы с проявившимся в ванной опасным для здоровья дорогих гостей грибком. Ясно было, что повторять это безобразие в другом номере не стоит, и Макс планировал отложить свои желания до возвращения в Берлин, но у Хайриха имелось на этот счет свое мнение. К счастью, поездка уже подходила к концу, иначе неизвестно, во что это могло вылиться: второе происшествие подряд с теми же людьми. В тот день было очень холодно. Серое небо низко нависало над Москвой, ветер продувал насквозь, иногда начинался холодный дождь, в котором Максу чудился снег. Их снова возили по городу, демонстрируя крупные спортивные объекты: стадионы, залы, открытые площадки. После осмотра стадиона «Динамо» был перерыв; в свободное время Макс предложил Хайриху пройтись в окружающем строение молодом парке до одноименного метро, где был назначен сбор. Они молчали; Хайрих курил и поддевал ногами опавшие и успевшие почернеть листья. Метрах в сорока позади так же неторопливо брели Карл и Конрад, негромко обсуждая пограничные состояния в психиатрии. Деревья вокруг стояли голые и некрасивые, Ленинградский проспект впереди казался серой рекой, блестящей от дождя. Остановились на лестнице у колоннады вестибюля: издалека постепенно подходили другие участники поездки. Хайрих стоял чуть выше, выделяясь высокой фигурой на фоне серого неба; Макс прислонился плечом к стене и поднял воротник пальто, чтобы меньше дуло. — Фотографию для прессы! — раздался голос рядом. Фотограф со своей техникой выскочил из-за угла, и Макс едва успел отвернуться. Вечером должен был состояться праздничный прощальный банкет, а утром делегацию ждал поезд в Берлин. Макс планировал вернуться в номер и до ужина немного поработать с записями, которые он сделал скорее по привычке, чем из необходимости, ведь никаких распоряжений от начальства так и не поступило. Раздумывая об этом, он шел за Хайрихом, и не глядел по сторонам, а потому удивился, когда они оказались в незнакомой, явно гражданской машине совершенно одни. — Хайрих? — Все хорошо. Я все продумал, — отозвался тот из-за руля. — Мы заблудились и немного покатаемся. — Идея не кажется мне очень хорошей. Что за машина? — Взял у водителя заводской автобазы на несколько часов за три пачки сигарет и французские духи. — Об этом узнают. — Нет. Машина должна ожидать Главного инженера, а тот отдыхает на даче в Подмосковье и до завтра точно никуда не поедет. Водитель приехал в город, в надежде немного пошабашить, тут я его и нашел. Хайрих уверенно вел автомобиль по улицам, и Макс понял, что тот спланировал все заранее, даже маршрут. — Это все равно может быть провокация. Куда мы едем? — Туда, где нас не увидят. Карла я предупредил, он расскажет, что мы, должно быть, заблудились в городе, как только наше отсутствие обнаружат. — Мне это не нравится. Хайрих, это привлечет к нам внимание, уже второй инцидент, — Макс сложил руки на груди, уставившись в окно. Мимо проносились окраины, каменные дома в несколько этажей сменились деревянными бараками и одиночными избами, потом потянулись унылые пригородные деревеньки. Похоже, Хайрих знал, куда направляется, потому что вскоре съехал с шоссе на грунтовую дорогу, ведущую в лес. Они миновали пару развилок, постепенно углубляясь в чащу; дорога впереди стала едва различимой просекой, укрытой толстым слоем палых листьев. Начинались ранние ноябрьские сумерки, стволы деревьев казались совсем черными. В глубине полупрозрачного леса чудились какие-то силуэты и движения. — Все, приехали, — сообщил Хайрих, заглушив мотор. — Здесь практически никто не проезжает до лета. — Куда ведет эта дорога? — В летний лагерь для детей, он сейчас закрыт. Я же говорю, что все предусмотрел, — Хайрих повернулся к нему, хищно улыбаясь. — У меня есть водка и немного еды. И еще кое-что для тебя. Они трахались на заднем сиденье, с трудом размещаясь там вдвоем. Макс не любил быть сверху, предпочитая тереться спиной о простыню или подставлять ее под ласки партнера, но теперь ему пришлось: теснота салона автомобиля не позволяла Хайриху нормально двигаться. Тот полулежал на сиденье, яростно толкаясь навстречу бедрами, а Макс кусал его смятую рубашку, чтобы не оставлять следов на себе и не кричать слишком уж громко. Было больно, резко, обжигающе стыдно и почти неправдоподобно хорошо. Темнело быстро, и Макс вскоре практически не различал лица Хайриха, только лихорадочный блеск его глаз и страстный оскал. Происходящее казалось нереальным, и черный лес стоял вокруг, как декорация к мрачному кинофильму. В какой-то момент Хайрих дернулся резче, проникая куда-то совсем глубоко. Макс всхлипнул и выгнулся, смаргивая брызнувшие из глаз слезы. Тянущая боль прорывалась резкими острыми всполохами, оргазм накрыл с головой и лишил воздуха. Захлебываясь собственным истеричным дыханием, Макс упал на Хайриха, краем гаснущего сознания отмечая тускло поблескивающие мазки собственной спермы на его животе, и растворился в горячем и болезненном море непроглядной тьмы. Он очнулся от холода, касавшегося лица, и запаха табачного дыма. Вокруг было темно, только едва читался контур леса на фоне неба и тлел огонек сигареты Хайриха. Дверца автомобиля была распахнута, он сидел на заднем сиденье практически голый, а Макс лежал, умостившись головой и плечами на его коленях. Общая одежда грудой была навалена поверх, сберегая его от ночного ветра. — Как ты? — тихо спросил Хайрих, жесткими пальцами касаясь его губ. — Есть хочется, — пробормотал Макс, натягивая повыше пальто. — Холодно. — Сейчас поедем обратно в город. Нас уже наверняка ищут. — Это с самого начала была ужасная идея. — Пожалуй. Но у меня не хватает терпения ждать до Берлина. Когда ты рядом, у меня словно опьянение. Мозги отказывают, — Хайрих тихо хмыкнул. — Я бы хотел быть с тобой еще чаще. Каждую ночь. — Хайрих, мне кажется, на сегодня бреда вполне достаточно, — Макс сел, прочесал волосы пальцами и взялся за ворох одежды, пытаясь найти свое. — Ты говорил, у тебя есть водка. — Да, — внезапно осипшим голосом отозвался тот. — Как хорошо, что темно. Ты даже так невероятно красивый. Он вынул фляжку откуда-то с переднего сиденья и протянул Максу. Водка слегка нагрелась, но сейчас тому было все равно. Алкоголь пролился по горлу, как по содранному, и опалил желудок. Наверное, стоило сначала поесть. Холод пробирал до костей и руки не слушались, пока не начал работать согревающий эффект алкоголя. Хайрих закрыл дверцу, и внутри сразу стало теплее. — Окурок… — С собой забрал. Свернул вместе с полотенцем, там, в ногах. Я помню: следов не оставлять. — Хороший мальчик. Машину вернули шоферу, причем Макс остался за углом, чтобы тот, в случае чего, не мог его описать, а Хайрих напоследок настоятельно рекомендовал предприимчивому дельцу забыть абсолютно все о случившемся (тот, похоже, против не был: духи достались хорошие, а сигареты он уже продал втридорога). По пути в гостиницу они наспех обговорили маршрут своих похождений, чтобы рассказывать, как именно они заблудились, и что при этом видели. К счастью, расспрашивали их не слишком долго: гиды и ответственный за иностранных гостей были слишком напуганы перспективой не только лишиться работы, но и попасть под статью по неблагонадежности и несоответствию квалификации как враги народа. Макс не сомневался, что агенты немедленно были посланы проверять информацию, и надеялся, что ничего особенного они при этом не обнаружили. В любом случае, ни он, ни Хайрих ничего об этом больше не слышали. Остаток дня прошел без каких-либо заметных происшествий, и на следующее утро они выехали из Москвы в обратный путь, так и не получив никаких указаний от начальства. Купив газету на одном из первых остановочных пунктов в пути, Макс прочитал, что днем ранее в Берлин с дипломатической миссией прибыл Вячеслав Молотов. Был ли их приезд как-то связан с отбытием в Берлин этого видного советского деятеля, планировало ли РСХА какие-либо действия в связи с этим в Москве, или у Гейдриха существовали другие, не связанные с Молотовым и не реализовавшиеся планы — этого Макс не знал. По приезду в Берлин он некоторое время не мог застать Гейдриха в хорошем настроении, чтобы заговорить об этом, а сам он ничего не объяснял. Его жена Лина тоже ничего об этом не знала. А потом прошло время, и напоминать стало уже неудобно. В этот раз ощущения были еще гаже, чем обычно. К прежним — спазмам в нижней части живота, тяжелой тоске, сорванному горлу и невыносимому желанию тереться обо все теплое он даже привык, но теперь что-то изменилось. Должно быть, это проявлялось побочное действие сильных запрещенных лекарств: слабость, дрожь в конечностях, тошнота и незнакомое прежде желание плакать и жалеть себя... Хотя, слабость могла быть остаточным явлением после того огромного выброса энергии. Макс с трудом выбрался из постели, усилием воли заставив себя не замечать испачканных в смазке ног и следов от них на светлом ковре, и поплелся на кухню. Он принял лекарство (сразу три разновидности) и залез в душевую кабину, дожидаясь, пока подействует хоть что-то. Горячая вода сбивала озноб, и Макс постепенно начал нормально дышать. — Герр Макс, — подключился Ганс, открывая водонепроницаемый экран. — Я нашел одно подходящее, как мне кажется, видео и произвел с ним некоторые манипуляции. Возможно, это будет любопытно. — П-показывай, — пробормотал Макс, пытаясь принять позу поудобнее. На экране замелькали кадры видео, демонстрирующие спальню, подозрительно похожую на его собственную. — Ганс, ты корректировал изображение? — Да, герр Макс. Актеры здесь обладали почти подходящей комплекцией, а вероятность того, что это доставит вам несколько приятных минут, была достаточно высока... Макс перестал слушать, когда увидел самого настоящего, живого Хайриха. И себя. Альфа и омега целовались, медленно продвигаясь к постели, и Макс не мог заметить границ подделки. — Любое видео можно так корректировать? — В целом да, но чем больше манипуляций, тем сложнее соблюдать реалистичность. Поэтому стараются подбирать видео по параметрам, чтобы было больше похожих элементов. — Я не вижу ошибок обработки и границ наложений слоев. — О, это потому что я являюсь искусственным интеллектом очень высокого уровня и постоянно прохожу обучение, чтобы оставаться в курсе самых новых разработок, — очень довольно отозвался Ганс. — Я имею в своем распоряжении достаточные вычислительные мощности и программные средства, чтобы рисовать с максимальной точностью, находить любое количество примеров и тестов для проверки натуралистичности. Пара на экране упала на кровать, «Макс» издал глухой стон. — Это означает, что я не отличу подделку самостоятельно, — сглотнул реальный Макс, не отводя взгляда. — И вряд ли кто-то другой отличит. — Но для этого и существую я. Практически нереально обмануть коммуникатор моего уровня, потому что любая обработка оставляет следы. Это видео я сделал только для личного пользования, оно не попадает в общую сеть и никто не может его найти, поскольку оно хранится на локальном личном терминале в зашифрованной директории. Доступа к ней нет ни у кого, кроме князя Циата, и тот, насколько я знаю, предупреждает, когда ему нужно что-то найти. — Хорошо, — прошептал Макс, поглощенный зрелищем. На видео «Хайрих» нависал над ним, прижимая к постели, жадно целовал и терся мощным членом о его промежность. — Пробка, — сказал «Макс», куснув «Хайриха» за губу. Тот ухмыльнулся и стал спускаться ниже, попутно целуя и прихватывая зубами кожу на груди и животе, вызывая у омеги одобрительное урчание: тот глухо поскуливал и зарывался пальцами в волосы альфы. «Хайрих» явно поддерживал его настрой, хрипловато рыча на выдохах, подбираясь с ласками все ниже и ниже. Вот он прошелся по прозрачной дорожке пушковых волос на животе до самого лобка, обхватил всей ладонью аккуратный член, заставив «Макса» выгнуться навстречу, захватил головку в рот и зашипел от нахлынувших ощущений, когда пальцы омеги судорожно сжали и дернули его волосы. — Быстрее! — капризно потребовал «Макс», ерзая бедрами по простыне. Его пробка уже не справлялась, и отдельные капли смазки вытекали наружу, оставляя на ткани голубоватые пятна. «Хайрих» что-то проворчал в ответ, выпуская на волю и облизывая напоследок его член, закинул его ноги себе на плечи, приподнимая бедра, и потянул пробку зубами. «Макс» взвыл, непроизвольно толкаясь навстречу; из открывшегося отверстия толчками вытекала скопившаяся смазка, и его альфа торопливо собирал ее ртом, глотая, как умирающий от жажды — воду. Это сильно распаляло обоих, заставляя терять остатки разума. Макс кусал губы и касался себя, машинально пытаясь воспроизвести те движения, что видел на экране. Сейчас он был готов отдать все, что угодно, чтобы очутиться там, в этом фильме, вместе с живым и горячим Хайрихом. К сожалению, никакая игрушка не могла помочь ему заменить и прочувствовать настоящее вторжение альфы, но Макс все равно порадовался остатками сознания, что велел Гансу устроить герметичные ящики с обеззараживающей обработкой для игрушек прямо в душевой. Член альфы был достаточно крупным, как у всех представителей, и весьма толстым. Он медленно входил в податливое отверстие, короткими толчками вызывая у омеги страстные всхлипы. Макс зажмурился, потому что в какой-то момент видеть все это со стороны стало тяжело. Мягко вибрирующий ствол игрушки приятно распирал его изнутри, но этого было невыносимо мало: не хватало жара, дыхания, горячих рук и живых прикосновений. Не хватало альфы. Прекрасно смоделированный голос Хайриха — его рычание и низкие стоны, в основном, — бились в голове, делая хорошо и больно одновременно. Максу казалось, что у него болит вся кожа, в нетерпении ожидая прикосновений. — Ганс… убери. Убери это, — прошептал он, загоняя в себя ствол игрушки до основания. — Покажи мне фото. Москва, ноябрь сорокового. Это выглядело совсем не так красиво, как отрисовка по хорошо снятому видео — фотография была старая, черно-белая, снятая практически бегом. Макс стоял чуть ниже, прячась за поднятым воротником пальто. Его светлые волосы путал холодный ноябрьский ветер. Хайрих выделялся на фоне мрачного неба, как монументальная скульптура. Гражданская одежда не могла скрыть мощный размах его плечей, сильную шею, крепкие руки. Он курил, и дым от сигареты мешался с серыми тучами. Макс невольно вспомнил этот момент в жизни и в цвете, словно все происходило только вчера, и почти ощутил леденящий холод и запах сигаретного дыма. Он кончил с тяжелым стоном и сполз на дно душевой кабинки, не заботясь о дальнейшем. В последних всполохах угасающего сознания всплыли скрипы кожаного сиденья автомобиля и тяжелый дух опавшей и отсыревшей листвы и темные стволы, растворяющиеся в ночи. — Мне придется что-то делать с этим, — пробормотал Макс на выдохе.