Железный Эльф

Хайрих точно знал, когда их связь стала настоящей, а не просто случайностью. Безусловно, Макс предпочитал общество мужчин, и тело Хайриха его привлекало, но поначалу прямой контакт вызывал страх и приносил в основном боль. Он соглашался скорее из боязни, что в противном случае ненасытный насильник будет вести себя неосмотрительно и привлечет к ним внимание. Хайрих понимал это и старался быть терпеливым, более осторожным и бережным, чем когда-либо, чтобы Макс перестал зажиматься в его руках, чтобы не боялся боли и травм, мог расслабиться и наслаждаться всем, что имел теперь. Это было ново и необычно, но неожиданно правильно. Прежние его связи имели целью только разрядку во всех ее смыслах. Партнер не имел значения, и Хайрих часто калечил или убивал тех, с кем сталкивала его страсть, даже не задумываясь о том, чтобы сделать кому-то приятно. Он не считал свое тело каким-то исключительным, не пытался оценивать себя, как любовника, и не предполагал, что чужое внимание может быть таким приятным. Для него стало открытием, что это тоже определенный сорт наслаждения — когда Макс часами лежал на нем, прижимаясь лицом к шее, груди и животу, гладил кожу легкими движениями, жадно вдыхал его тепло и запахи. Эти моменты стали первыми ростками доверия между ними, ведь если Хайрих с самого начала готов был делать все, что прикажет ему его прекрасный эльф, то Макс не имел никаких особых причин полагаться на него. Под этими странными, тихими ласками Хайрих лежал без движения, иногда забывая дышать, и плавился от наслаждения, понимая, что нравится ему. Максу. Этого волшебного ощущения хотелось все больше и больше, как алкоголя и никотина, но при этом получить его силой не вышло бы. Макс молчал. Они говорили по работе, тот отдавал распоряжения, а на вопросы отвечал сухо и по существу. Хайрих мог только догадываться о его желаниях и мыслях, пытаться читать по глазам и едва заметным жестам. Каждую свою маленькую победу хотелось праздновать на полную катушку, ведь это был очередной шажок ближе друг к другу. Поэтому Хайрих не поверил своим ушам, когда Макс сообщил ему о трех выходных днях, которые собирался провести с ним. Целых три дня! Вдвоем, в горах! Хайриха трясло, а Макс спокойно собирал документы, будто это не он сейчас вывернул всю Вселенную наизнанку и выгреб из него душу без остатка. Они отправились на машине, уже с вечера. Макс созвонился с кем-то в Баварии, и в Альпах их ждал домик с видом на горы и озеро. Ехать было далеко даже с учетом хорошей скоростной трассы. Хайрих хотел попроситься за руль, но Макс опередил его и устроился на пассажирском месте. — Ты водишь быстрее, — пояснил он. — Я надеюсь успеть поспать хотя бы утром. После этих слов Хайриху было очень сложно не выжимать из машины максимум, но его отрезвляла ответственность. Он не мог допустить, чтобы с Максом что-то случилось, особенно по его вине. В пути говорили обо всякой ерунде: о текущих делах, о Гейдрихе, о том парне, которого на днях едва не распотрошили, прежде чем тот начал давать показания. О войне тоже, и тут они расходились во мнении. Хайрих не чувствовал по этому поводу вообще никакого страха, только воодушевление. Война — это же хорошо. Новые территории и возможности, победы, взлет патриотизма и рост авторитета среди других стран. Хайрих видел это так, но Макс боялся. Может, потому что его отца в свое время унесла предыдущая война?Темнело быстро. На выезде из Берлина они взяли еды и воды в дорогу, и в следующий раз остановились только в окрестностях Нюрнберга по нужде. Дело было около полуночи, на дороге редко встречались машины; Хайрих очень хотел зажать Макса прямо там, но получил резкий отпор. — Не хватало еще подхватить какой-нибудь столбняк здесь. Кроме того, ты воняешь, как животное. Остаток пути Макс пытался дремать, а Хайрих сосредоточился на том, чтобы не заблудиться среди указателей всех этих курортных альпийских местечек. Повороты походили один на другой, гостевые домики пытались перещеголять друг друга в уюте и национальном колорите, а названия ни о чем не говорили, потому что не были отмечены на карте. Тревожить Макса не хотелось, и Хайрих все же заехал не туда. Было около двух часов ночи, но на его счастье управляющий в одном из гостевых домов не спал и помог с направлением. До места добрались почти к трем часам. Макс проснулся, но постоянно зевал и мерз: ветер здесь был свежим. Их встречали хозяин, Альфред Маннинг, и молодой парень-помощник, который тут же потащил вещи куда-то в гору. После короткого обмена любезностями (герр Маннинг был каким-то дальним родственником Макса по отцу) они поднялись по тропинке с несколькими деревянными лестницами к домику, предназначенному для них. Хайриха Макс представил как своего помощника и заместителя, так что пришлось напустить на себя деловой вид и напоминать о работе. Их вещи уже стояли в маленькой прихожей, машину парнишка, назвавшийся Густавом, обещал сейчас же отогнать на стоянку. Едва они остались одни, Хайрих прижал Макса к закрывшейся двери и жадно вдохнул его манящий запах. — Нет, ты все еще воняешь, — холодно ответил тот, уворачиваясь от его лица. — И мне тоже нужно помыться. — Давай вместе? — Хайрих едва представил это, и тут же чуть не лишился голоса в приступе желания. — Нет, я так не хочу, — Макс безразлично мотнул головой, выбираясь из его рук. — Я первый в ванную. Пока его не было, Хайрих обошел весь домик и проверил проводку. Прослушки не нашел, а телефонной линии здесь не было: герр Маннинг предупредил, что единственный аппарат установлен в холле основного дома, где обитал он сам с семьей. Внутри домика было две спальные комнатки и общая гостиная с камином и маленькой кухней. Отделанные деревом стены, каменный пол, покрытый плетеными коврами и шкурой у очага, книжный шкаф, забитый литературой, радиоприемник и патефон — все, что нужно для расслабленного отдыха на несколько дней. Хайрих решил, что Макс предпочтет дальнюю спальню не только из-за расположения: одну из ее стен частично занимала кладка задней стенки камина, а значит, эта комната имела дополнительный обогрев. Он перенес туда вещи и проверил кровать, чтоб была достаточно мягкой и со свежим бельем. Матрас оказался ничего, но сама кровать поскрипывала. В целом, не ужасно, но Макс может быть недоволен. — Почему ты все еще одет? — строго спросил тот, едва выйдя из ванной. В принципе, он всегда найдет, к чему придраться. — Прости. — Водопровод тут на улице, колонка. Нам нагрели воды, но она быстро остывает, — голос Макса передвигался по дому, пока Хайрих стягивал одежду. — У озера есть ресторанчик, я думаю, есть будем там или еще где-то снаружи. Готовить и мыть посуду без водопровода я не намерен. — Я быстро, — сказал Хайрих, отправляясь в ванную голышом. Макс, завернувшись в купальную простыню, стоял в гостиной и рассматривал книги в шкафу. — Надеюсь. Я ужасно хочу спать. — Ложись. Скоро приду, — Хайрих подошел сзади и улыбнулся его отражению, но грязными руками обнимать не стал. — Я могу уснуть, — чуть помедлив, ответил Макс, тоже глядя в отражение на стекле. У Хайриха что-то внутри перевернулось от невыносимой нежности, потому что этот взгляд был и взволнованным, и растерянным, и таким особенно уязвимым. Макс редко позволял себе что-то подобное: должно быть, в самом деле очень устал. Если бы он сейчас приказал прорыть метро голыми руками отсюда до Берлина, Хайрих немедля взялся исполнять, даже не задумываясь о деталях. С ним всегда казалось, что силы и возможности безграничны, и раз он чего-то хочет, то должен получить это обязательно. Наверное, хорошо, что Макс не терял голову и не приказывал ничего глупого или невозможного. — Ложись, — повторил Хайрих хрипло. — Тебе нужно хорошо спать. Ванная была маленькой и аккуратной. Макс почти не оставил следов, кроме мокрого полотенца; Хайрих не преминул воспользоваться им в своих целях и едва сдержался, чтобы не вздрочнуть. Вода почти совсем остыла, но это не пугало: в родной деревне ему не раз приходилось довольствоваться дождевой или вообще ледяной колодезной. Как Хайрих ни торопился, к его возвращению в комнату Макс уже спал. Сейчас, во сне, в окружении подушек и одеяла, он выглядел особенно хрупким и беззащитным. Бледная кожа в слабом свете единственной лампы казалась тончайшим фарфором, длинные тени от светлых ресниц ложились на лицо, как искусный рисунок, а растрепавшиеся после мытья волосы напоминали пролитое молоко. Хайрих не мог решить, чего он больше хочет: обнять Макса и оберегать его сон, или же грубо взять силой, заставив кричать от боли и жара страсти. Он забрался к нему в постель, стараясь не слишком беспокоить, но Макс сам прильнул к нему во сне, потянувшись к теплу. Время шло к утру, снаружи не доносилось ни звука; Хайрих лежал в кровати с кошмарным стояком, обнимал спящего Макса и сходил с ума от раздирающих его непривычно сильных эмоций. Как он умудряется быть таким... невозможно ранимым и обжигающе ледяным одновременно? Жестким и несгибаемым, как самый прочный металл, и хрупким, нуждающимся в постоянной защите, как изящное украшение? И почему Хайрих, всегда ценивший только собственные желания, теперь испытывает всю эту гамму чувств и едва не плачет от нежности к нему? Как называется это страшное колдовство, и как сделать так, чтобы оно никогда не утратило своей силы? Хайрих проспал часа четыре, а потом просто лежал и смотрел на спящего Макса, пока снаружи расцветало и вызревало утро. Встали поздно, к полудню. Едва Макс начал подавать признаки жизни, Хайрих уже не мог сдерживаться, так что они опробовали кровать и смирились с ее скрипом. Поскольку спешить было некуда и будильник не подгонял их, как обычно, во втором подходе Хайрих растягивал удовольствие, доходя почти до края и отступая несколько раз подряд, пока Макс не запросил пощады. Было странно и непривычно не торопиться, обсуждать какие-то посторонние вещи, смотреть, как по далеким тропинкам внизу ходят люди, а солнце медленно ползет над зелеными вершинами ближайших гор. Хайрих впервые подумал о том, что хотел бы жить с Максом вот так каждый день, чтобы не было у них никакого страха и нужды скрываться, высчитывать время для личных встреч и нечастых совместных ночей. Он согрел воды, а потом пошел вниз, в деревню, чтобы принести еды и покурить по пути, пока Макс приводит себя в порядок. День был теплый, совершенно еще летний, будто никакой осени не предвиделось, и расслабленные туристы гуляли по сонным деревенским улочкам, заходили в магазинчики, стекались к берегам озера. Хайрих увидел это в газете: заголовки сообщали о польской агрессии и ответе Германии. Он взял с собой, чтобы показать Максу, но тот уже все знал: сидел на диване перед радиоприемником и слушал, сцепив руки на коленях. — Война началась. Его голос показался Хайриху звенящим от напряжения. — Думаешь, прямо война? Мне кажется, наши сейчас наваляют этим идиотам и все успокоится, — Хайрих положил газеты на журнальный стол. — Народ в округе спокоен, все гуляют. — То есть, ты толком не слушал, что я тебе вчера говорил, — Макс покачал головой. — Гейдрих ясно дал понять, что первое сентября — не просто дата. — Ну, значит, у них все спланировано. Это хорошо, да? Раз мы это предвидели и планировали, значит, все предусмотрено и мы тем более победим. Поешь, пока хлеб не остыл. После еды отправились гулять по окрестностям, хотя Хайрих предпочел бы постельные упражнения. Местность была очень приятная, с красивыми видами и ухоженными прогулочными зонами. Тропинки на относительно ровных участках состояли из утоптанного песка и мелких камешков, кое-где проглядывали стертые за долгие годы плитки; на подъемах отдыхающим помогали выдолбленные в породе или сколоченные из дерева лестницы. Макс неспешно обошел деревню, изучая общую планировку и ассортимент магазинов, потом свернул к пристани и какое-то время наблюдал за лодочками, катающими отдыхающих. — Хочешь прокатиться? — спросил Хайрих, тенью следующий за ним. — Нет. Я не люблю глубокую воду и у меня морская болезнь, — отозвался Макс. — Извините, вы не поможете нам? — улыбающаяся девушка в нарядном летнем платье тронула Хайриха за рукав. — Мы с подругой хотим прокатиться, но все маленькие лодки заняты, а для большой мы слишком малы. Хозяин пристани велел нам найти кого-нибудь в компанию, и тогда он сдаст нам лодку побольше. — Нет, — Хайрих нахмурился и напрягся от тени улыбки на лице Макса. — Меня укачивает. — Ой, как жалко, — протянула девушка, не спеша уходить. — А вы местный? Я раньше вас не видела. А как вас зовут? А вы офицер? — Фройляйн Тина, вы так всех наших гостей переманите к Бахеру, — вмешался помощник управляющего, Густав. Он как раз шел мимо с рынка: в его руках Хайрих увидел крупную корзину с овощами. Девушка — Тина — рассмеялась. — Что поделать, герр Густав, у папы просто освободился домик в тот раз. Макс вел себя непонятно, это злило Хайриха сильнее, и веселая девушка все больше раздражала. Они с трудом отделались от компании и ушли, причем Макс продолжал молчать, будто бы все больше леденея при этом. Хайрих почти физически чувствовал, что тот звенит изнутри, как натянутая струна, и не мог понять, где ошибся. Явно ведь что-то сделал не так... Обедать устроились в ресторанчике с видом на горы: там было достаточно чисто и безлюдно, чтобы Макс одобрил помещение. — Я за что-то наказан? — спросил Хайрих по-русски, улучив момент. — Пока не знаю, — спокойно ответил Макс, пробуя куриное филе. — Ты ведешь себя неосмотрительно, невежлив с красивой девушкой. Это бросается в глаза. — Потому что я не хочу с ней общаться, — Хайрих смутился и разозлился на себя. — Это само вышло. — Да, само, я понимаю. Мне они тоже не нравятся, но я стараюсь контролировать себя. Молодые здоровые мужчины должны интересоваться девушками, это нормальное поведение. Макс отодвинул на край тарелки картофельный салат, и Хайрих невольно улыбнулся: не будет есть, потому что выглядит как непонятная мешанина. Вот как ему объяснить, что он вызывает такие сильные эмоции, от которых перестает работать голова? — Но тебе ведь не понравится, если я буду вести себя заинтересованно? — Не понравится, — согласился Макс без тени эмоций. — Но у тебя нет выхода. Любой ход в данном случае ведет к провалу, ведь ты слишком несдержан, чтобы балансировать на грани, которая бы устраивала меня и удовлетворяла общественное мнение. — Ты прав, — Хайрих вздохнул. Макс нервничал, но вряд ли кто-то посторонний это замечал. Со стороны он казался еще более строгим и собранным, чем обычно, но Хайрих чувствовал, что внутри звенит до боли его острый металл, будто находится под сильным давлением. Здесь, в курортном местечке возле австрийской границы, люди будто бы не слышали ни о какой войне, хотя многие читали газеты, и по радио передавали сводки с фронта с самого утра. Это каким-то образом задевало Макса, но Хайрих не мог понять, как именно. Пугало, удивляло, расстраивало? Может, разочаровывало? Несомненно, сам он считал открытие польского фронта не рядовым эпизодом, а началом чего-то серьезного. Хайрих не видел в этом никакого смысла, но перечить Максу не собирался, и под сомнение его выводы не ставил: глупо было отрицать, что тот на порядок умнее и куда лучше дружит с логикой. Они вернулись в домик и до ночи пытались читать. Хайрих в очередной раз предпринимал попытки штурма монументального труда фюрера, а Макс сидел с какой-то нудной классикой, до которой был большой любитель. Только сейчас он зависал над страницей подолгу, смотрел в пустоту и вздрагивал от голоса радио, передававшего известия из Польши. Этот кошмар нужно было прекращать, и Хайрих сперва сварил кофе, потом устроил Максу небольшой массаж, переходящий в более интимные ласки, и наконец завалил его на диван, сломив короткое, но довольно чувствительное сопротивление. — Вторая спальня. — Чего? — Хайрих замер от неожиданности. — Сегодня нам нужно использовать вторую спальню, — спокойно ответил Макс, будто это не он только что резво пинался и пытался кусаться. — Почему? — Чтобы не возникло вопросов, почему измята только одна постель, — Макс вздохнул, явно недовольный недогадливостью любовника. — У кого? — У кого угодно. Ты и так уже привлек к себе внимание своими манерами. Мы не знаем, скольких этот инцидент успел заинтересовать. Хайрих разозлился на себя. Макс говорил спокойно и отстраненно, и это было хуже, чем если бы он сердился. Разочарование и безразличие гораздо хуже гнева. Этой ночью Хайрих расстарался, чтобы у Макса даже минутки передохнуть не было, а не только времени на размышления и выводы. Хорошая растяжка и тренированные мышцы давали больше возможностей для удовольствия любого вида близости, в принципе доступного для них. Макс имел привычку быть тихим в сексе, и сейчас себе не изменял — только едва слышно хрипел в подушку, а если Хайрих поворачивал его в себе лицом, начинал кусать его плечи. — Я так тебя люблю, — шептал в ночи Хайрих. — Так люблю, господи. Я как потерявшаяся часть твоего тела, которая очень хочет вернуться обратно. Мне только с тобой хорошо и спокойно, когда я вот так тебя обнимаю… Он с трудом различал очертания лица Макса на фоне окна, но чувствовал кожей ускоренное биение его сердца и ритмичный ток крови. Хайрих обнимал его под одеялом, подставляя собственное тело как спинку дивана и устроив его голову на своем плече. — Все мои части на месте, — ответил Макс едва слышно. — Но ты полезен. Ты умеешь… хорошо, и поэтому можешь быть рядом. И это было гораздо приятнее, чем безразличное «да, я тоже» в ответ. Кажется, Хайрих не шевелился всю ночь. По крайней мере, он закрыл глаза в темноте, а открыл на рассвете, и находился все в той же позе. Макс перетянул себе все одеяло, завернулся в него, потом, должно быть, вспотел, откинул и замерз, потому что теперь лежал, свернувшись клубочком и прижимаясь к Хайриху, как единственному надежному источнику тепла. Смятое одеяло почти целиком сползло на пол, держась за край постели одним уголком. — Я тебя очень сильно люблю, — одними губами повторил Хайрих, обнимая Макса, чтобы лучше согревать. Наверное, он мог бы подцепить край одеяла пальцами ноги и подтянуть его к себе, чтобы не разбудить при этом своего дорогого шефа. Только очень аккуратно, по чуть-чуть… Хайрих увлекся процессом, но все равно услышал какие-то звуки снаружи. Вроде, шаги. Кто-то ходил снаружи в такую рань? Он замер, прислушиваясь и наблюдая за окном: с вечера Макс надежно его завесил, проверив, чтобы нигде не было щелей, но упавшее одеяло задело край и отвело одну штору в сторону, образовав щель в несколько сантиметров. На улице действительно кто-то был: Хайрих различал шаги по вымощенной камнем площадке у домика, затем звук передвинулся дальше и зазвучал у стены соседней спальни, в которой они были вчера. Человек остановился на несколько секунд и пошел снова. Хайрих соображал, будет ли их видно: снаружи уже почти совсем рассвело, но в помещении, наверное, темнее… Тень головы показалась за окном и сразу прильнула к щели; Хайрих замер, наблюдая за визитером поверх головы спящего Макса. Если света достаточно, любой соглядатай легко поймет с этого ракурса, что в постели находятся двое мужчин. В какой-то момент Хайрих почувствовал на себе взгляд, и голова сразу отстранилась от окна. Кажется, незваный гость даже охнул. В один скачок Хайрих оказался у окна, и успел как раз чтобы увидеть удаляющуюся спину Густава, одетого в баварский костюм. Герр Маннинг говорил, что парень рано утром ходит в пекарню в деревне, чтобы принести хлеб к завтраку постояльцев — вот, наверное, и пошел. Действовать следовало быстро. Хайрих поднял одеяло, встряхнул его и накрыл Макса, который уже начал вздыхать в сне, лишившись тепла. Одеться было делом нескольких секунд, еще столько же — чтобы выйти наружу и осторожно закрыть за собой дверь. Кажется, ниже по тропинке было место с резким поворотом у самого обрыва, под которым бежал горный ручей, впадающий в озеро гораздо ниже, у самой деревни… Густав возвращался обратно той же дорогой; обернулся он довольно быстро, Хайрих успел неспешно выкурить сигарету и понаблюдать за окрестностями, чтобы убедиться, что вокруг никого. — Доброе утро, — сказал он, когда Густав уже почти прошел мимо, не замечая неподвижного человека совсем рядом. — Ой, — тот споткнулся, перехватил корзину и зарделся, как дикий мак, узнав Хайриха. — Доброе. — Заглядывать в окна неприлично, слышал о таком? Хайрих с трудом сдерживал дрожь в пальцах: хотелось немедленно вогнать их в плоть этого парня, сомкнуть на горле или погрузить в рот и вывернуть челюсть, почувствовать его горячую кровь, предсмертную дрожь, увидеть ужас подступающей тьмы в стекленеющих глазах. Но это было неразумно, конечно. — Я… ох, я ничего такого не хотел, — Густав сильно смущался и отводил взгляд, но теперь уже и уши его полыхали от стыда. — Я подумал, что у вас могла быть Тина. Я же не знал, я не мог знать, что… да я и не видел ничего. Еще темновато было, да? — Да, — согласился Хайрих, подходя и незаметно оттесняя парня к обрыву. — Темновато. Очень рано. Можно оступиться и упасть вниз, не заметив препятствия. — Что? Ох, нет, не надо, пожалуйста! Я ничего никому не скажу, честное слово! — Конечно, ничего ты не скажешь. Никому. Густав запаниковал, выпустил корзину и попытался обойти Хайриха справа, но не учел, что тот может неожиданно быстро и ловко двигаться. Короткий удар камнем по темени, мгновение полета головой вниз, едва различимый среди гула воды хлопок разбившегося черепа — дело сделано. Хайрих кинул камень вслед, потом с некоторым сожалением отправил туда же корзину с хлебом. Ничего, сходят позавтракать в деревню. Или он сбегает, это не сложно. У домика Хайрих покурил еще раз и осмотрелся. Вроде, никого, и в окнах соседнего домика и жилья Маннинга нет движения. Скорее всего, тот встанет только через полчаса, чтобы успеть все проверить к завтраку. Макс еще не просыпался. Он лежал свернувшись под одеялом, напоминая куколку гигантского насекомого, и тихо дышал. Хайрих разделся, забрался к нему и сразу оказался вознагражден прильнувшим шелковистым телом. Ради этого ощущения он был готов убивать кого угодно. — И, знаешь, этот звук — когда череп разбивается обо что-то твердое, например, камни — он очень будоражит. Если добавить к этому еще и запах свежей горячей крови, и предсмертные хрипы жертвы — получится совсем хорошо. Лучшая декорация для романтического ужина, в моем понимании. Так вот, я бы дорого дал за возможность услышать, как расколется твой бесполезный орех, — вдумчиво рассказывал Хайрих застывшей в ступоре Оуле. — Я преподнес бы твою разбитую голову Максу, прямо в этих вот волосах и искореженной короне, только чтобы увидеть тень улыбки на его лице, потому что это единственная польза, которую я в тебе вижу. Они кружились в танце, отказаться от которого по этикету Хайрих не мог. Оула, должно быть, хотела ему что-то предложить, но слова ей так и не давали. — Да как ты смеешь, щенок, — запинаясь и путаясь от гнева выдавила она. — Да я… да мои ангелы разнесут Йотунхайм в щепки только по одному моему слову! — Ну давайте, не обляпайтесь. Разноси, попробуй. Или слово то самое забыла? Эй, ну куда же ты, фрау Курица? — протянул Хайрих удивленно, когда Оула оттолкнула его и стремительно пошла прочь, раздвигая танцующих. — У меня еще много таких вот вкусных историй для тебя! Макс уже довольно давно общался с каким-то карликом на террасе, и Хайрих как раз шел к нему, когда путь ему преградила, выставляя грудь как оружие ближнего боя, Ее Пресветлейшее Величество. Теперь вот и Макс куда-то делся, но хоть от дамочки удалось избавиться, не отрывая головы и не пачкая залы кровью. — Я наверху, — отозвался Макс прямо в голове. — Поотвлекай гостей, мой бесполезный альфа, пока я тут немного займусь делами. — Слушаюсь, король моего сердца, — Хайрих вздохнул, но перечить ему не рискнул. Прием был в самом разгаре, и от толпы разномастных гостей рябило в глазах. — Могу понадеяться на приглашение? — спросил откуда-то из-за плеча ехидный голос. Он принадлежал смазливому мужику с хитрющими глазами, которого Хайрих сходу не смог определить как представителя какой-то расы; впрочем, стало проще, когда тот перетек из кареглазого блондина в рыжую нескладную девицу с круглыми грудями, распирающими одежду. — Метаморф. Локи. — Точно. Так что, танец? Я знаю, что ты во всем слушаешь своего злющего омегу, но у меня дело не про поставки и не про деньги даже. Я насчет родни хотел узнать, у меня же там предки были. — Ну да. Каким-то непонятным образом они уже кружились в танце среди зала, причем Хайрих умудрялся вести. — Главным образом меня наследство беспокоит. Сохранился ли дом моих дорогих стариков, — Локи почти пустил слезу, — милые сердцу вещи. Их безделушки, мебель, доспехи, оружие. Вот хотя бы Коса… — Коса? — нахмурился Хайрих. Хардрад говорил что-то про Косу (именно так, с особым уважением), но он почти все пропустил мимо ушей, уверенный, что Макса это не заинтересует. — Ну да, обычная такая Коса, серийное производство. Двусторонняя, с темным клинком, вынимающим души. Мне бы ее дочке передать, а то она все ногтями работает, некрасиво как-то. Ну и по мелочи там еще было: пара перстней, камешек интересный, чаша из головы Спельнара… — Макс, мне нужна помощь, — взмолился Хайрих. — Локи хочет Косу и прочие вещи предков. — Косу Смерти? Седьмую из Девяти? — Макс недовольно цыкнул. — Я надеялся, он не вспомнит. Сейчас подойду.