all about them

Чонгук не помнил, когда он плакал в последний раз, но это не казалось ему поводом для гордости. Просто так сложилось. Когда в детстве хулиганы вытряхивали из карманов жалкую мелочь, а потом под общий гвалт и улюлюканье окунали головой в унитаз - не плакал. Когда из семьи уходил отец, отдирая за шкирку вцепипившегося в штанину сына и откидывая как несмышленого щенка - тоже ничего. Когда в шестнадцать на глазах сгорела от рака мать - он кричал в больничную тишину от боли и безысходности, но глаза его по-прежнему оставались сухими. Его запихнули в детдом тогда, и он вдруг четко понял, что все неприятности "до" были крайне относительны. В четко проработанной иерархической системе, среди озлобленных от беспомощности детей и пустолицых взрослых, он не нужен никому. Хочешь выжить и выбраться из этого дерьма - представляй из себя что-нибудь. Чонгук так и решил для себя тогда, ограждаясь максимально от всего, что могло бы мешать, и приступил к занятиям. Чон брался за любую черную работу днем, вечерами колотил боксерскую грушу, а по ночам глотал учебники. И когда вдруг начало казаться, что выход из этой ситуации есть, когда впереди слабым отблеском надежды показалось светлое будущее, которое еще может быть у детдомовца, произошло событие, жирным крестом перечеркнувшее все то, на что Чон еще смел надеяться. Он отвозил очередной заказ, резво крутил педали, подпевая любимой песне в наушниках, когда из-за поворота вылетела иномарка с напрочь пьяным водителем. Она даже не остановилась, как потом рассказали Чону, ударила по газам и поехала, не разбирая дороги. Поехала по самому Чонгуку. Он лежал на том перекрестке и смотрел вверх на уносимые ветром кучевые облака, ощущая притупленную боль, накатывающую волнами. Так и сложилось: узнав, что был сбит детдомовец, были найдены рычаги давления и проплачены нужные органы, чтобы дело замяли. А Чонгуку ампутировали ноги по середину голени. Чонгук не помнил, когда он плакал в последний раз вплоть до той аварии. Но, когда он, придя в сознание, откинул покрывало, он рыдал взахлеб, пытаясь зажмуриться так сильно, будто морок сможет пройти, если только сейчас он сумеет проснуться. Но реальность возвращалась назад с болью, не заглушаемой слабой долей обезболивающего, которое могла себе позволить выделять на бесплатного пациента больница. Чонгуку было всего шестнадцать, когда он оказался прикован к инвалидному креслу и он не видел больше смысла жить. Те кто его раньше ненавидели, смотрели теперь так, будто он самое жалкое существо на свете, и теперь буквально - сверху вниз; те остальные, которым раньше было плевать, теперь изучали жалостливо, будто скажи им: вы можете помочь и они на амбразуру грудью лягут. Чонгук понимал - фарс и чушь тех, кому ты не нужен совсем. Не этого он для себя хотел. Не этого хотела для него мать. Тогда и появился он: молодой человек, что выглядел слишком молодо для того, кто обычно приходит в приют за ребенком. Минуя стайки преданно заглядывающих ему в глаза малышей, он отправился в крыло к старшим детям, вызывая невообразимый ажиотаж среди них. Чонгук сидел тогда у открытого окна (улица была для него непозволимой роскошью, ведь в старом здании приюта отродясь не было пандусов) и не дергался вовсе - кому понадобится тот, кто даже на костыли подняться не сможет? А потом на плечо легла теплая рука и сжала слегка, заставляя поднять взгляд на странного посетителя. У него были светлые волосы и забавная трость, на которую тот опирался при ходьбе. Он присел тогда напротив Чона, заглядывая в глаза, и сказал: "у тебя хорошие данные, Чонгук. такой способный малый и так бездарно потерянный. глупо это. хочешь снова ходить?". В глазах Чона тогда надежда напополам с недоверием плескалась, потому что ну зачем кому-то просто так от нечего делать усыновлять его? Да и как он пойдет, мать вашу, ему ходить н е ч е м. Человек этот хмыкнул довольно, видя замешательство на чужом лице, и добавил: "конечно, все не просто так. взамен ты будешь на меня работать" и Чону, если честно, стало чуть спокойнее. Старые добрые рыночные отношения, их он понимает, пусть и заказ он определенно странный. Чонгук кивнул и выдавил несмелую усмешку в ответ на широкую белоснежную улыбку. Так и началась их история. Человека звали Пак Чимином, и он оказался далеко не самым лучшим примером добропорядочного господина, образ которого всплывает при слове "названый отец". Он вообще отцом не пытался казаться с самого начала, пожал протянутую Чоном руку и тут же щелкнул пальцами. Из-за его спины показались двое затянутых в черные костюмы, один из них подхватил Чонгука на руки, а второй схватил кресло так, будто то было пушинкой, и понес в одной руке. Чонгук тогда взвизгнул высоко, заставив Чимина засмеяться, а Чона залиться краской. Пак считал этого ребенка идеально подходящим по всем параметрам, к тому же, находил его чертовски милым, ну а Чонгук просто не понимал, зачем кому-то нужен такой работник, но безропотно молчал - это был его единственный и последний шанс выбраться на поверхность, не утонув в дерьме. Позже оказалось, что Чимин, помимо незаконности бизнеса, в котором он вращается, увлекался странными идеями и странными людьми. Чонгук был его экспериментом, разработанным напополам с более чем неадекватным то ли врачом, то ли механиком (он носил не снимая белый халат и сварочные очки на голове) Ким Тэхёном. Чонгук боялся их обоих сначала чертовски, косясь подозрительно на каждое действие, недоверчиво давая снимать мерки с обрубков ног. А потом заявился некий Чон Хосок, назвался домработницей местного разлива, чем вызвал раскатистый смех Кима, и Чонгуку стало немного спокойнее. Хосок был тоже слегка не от мира сего, но был безмерно добр, и это ощущалось в каждом его слове и взгляде. Все звали его "хоупом" и Чонгуку со временем открылся не особо глубинный смысл этой клички: Хосок - их надежда на то, что этот дом не взорвется однажды к чертям собачьим, а сами жители будут целы и здоровы. Хоуп был чем-то вроде подушки безопасности, которая оберегала всех, и которую все, в свою очередь, защищали с особым рвением. Чонгук со временем перестал бояться каждого шороха, освоился на новом месте и даже умудрился подружиться с Тэхёном, что всегда таскал с собой альбом с эскизами каких-то стимпанковских машин и кажется свято верил в то, что ему их удастся собрать. И все твердил, что все его, Чонгука, ждут, и конечно же не отвечал ни на какие встречные вопросы. А вот Чимин так и оставался для него темной лошадкой, пока однажды Чонгук не осмелился попросить вывезти его на прогулки по огромному, заполненному светом дому, и по саду, что находился на заднем дворе. Пак тактично смолчал о том, что это мог сделать Хосок, ну или Тэхён в крайнем случае, отправил сообщение своему секретарю об отмене следующей встречи и кивнул утвердительно, обезораживая чудовищно обаятельной улыбкой. С тех пор Чимин находил вечерами окна в своем расписании и проводил их с оказавшимся на удивление интерсным собеседником в виде шестнадцатилетнего мальчишки. А еще Чимин оказался болтливым до чертиков, так Чон и узнал, что ему двадцать пять, что все, кому он доверял, подводили его непременно, кроме тех с кем Чон уже успел познакомиться, и что Чонгук - его последняя попытка кому-либо довериться. Чонгук фыркнул еще тогда, видя наигранность напускную во всей этой ситуации, потому что, ну, это же старо как мир. Хочешь преданного человека за спиной - спаси бедняжку из беды, настрой правильно и тебе станут преданным псом до скончания веков. Он совсем не идиот, вроде как, но объяснить глупое ощущение привязанности к каждому из этих чокнутых не может. Оно просто как-то образовалось и засело в Чонгуке даже до исполнения каких-либо договоренностей. А потом Чонгука разбудили посреди ночи и вперились излишне счастливым тэхёновсим взглядом из-под сварочных очков. Хосок отодвинул его тогда сурово и осмотрел ноги, что зажили окончательно, кивая и солнечно улыбаясь Чонгуку. - Извини что посреди ночи, этот больной доработал все и не смог выдержать до утра. - Да ничего. Ким почти скакал на месте, пока Хосок пытался успокоить одновременно и испуганного спросонья Чонгука, и взбудораженного Тэхёна. А потом в комнату зашел Чимин, заставляя всех замолчать, и направился прямиком к Чонгуку. Под мышкой у него были зажаты два странного вида механизма, а когда тот подошел ближе и Чон увидел две выемки под ноги и крепительные ремни, то сердце заколотилось бешено. Пак навис над младшим, скидывая стеганое одеяло и помогая сесть. А потом аккуратно закрепил протезы на ногах, вскидывая светлый взгляд на Чонгука. Где-то позади эхом отражались радостные крики Тэхёна и Хосока, а Чонгук, сглатывая вставший поперек горла ком, смотрел неотрывно в глаза Чимина, который улыбался так искренне, что ему хотелось верить: да, он правда доверяется Чону, вверяя нечто важное в его руки. Чонгуку кажется, что именно в тот самый момент в нем что-то заклинило, и он, задыхаясь от накатывающих слез, прошептал: - Я не подведу Вас. - Я знаю, Чонгукки, я знаю.