all about them

Когда Чимин толкает его на кровать, Чонгука кроет. Он приподнимается на локтях и пытается словить взгляд Пака, который и вовсе на него не смотрит. Чимин медленно расстегивает рубашку и еще медленнее снимает брюки, складывая те вдоль выглаженных стрелок и вешая одежду на тремпель. Наблюдая за неспешными движениями Пака, Чонгук ощущает переполняющую все его естество злобу: в очередной раз Пак вызывает его ночью, просто скидывает смс гласящее "я тут" и ждет в своей чертовой тачке за пару миллионов у черного входа. Чимин делает это, когда вздумается, в любой день по настроению, мол, сегодня хочу, а завтра нет, и это Чонгука раздражает до безумия. Но еще больше его бесит своя готовность и податливость - Чон слишком яро рвется в его объятия и на его член. Пак опускается на кровать легко и плавно, можно сказать, красуясь. У него тело будто из камня выточенное, ухоженное и до мурашек по загривку красивое, желанное. И Чонгуку нравится знать, что, несмотря на золотое обручальное кольцо на пальце, Чимин снова и снова возвращается к нему. Чимин опирается на правую руку, свободной Чонгука толкая в грудь, заставляя лечь навзничь. Он мягко ведет по коже груди, спускаясь все ниже, сжимая джинсовую ткань брюк на паху. Чон вздрагивает всем телом и отрывисто вздыхает, смотрит на Чимина прямо и открыто, заставляя того улыбаться помимо воли. Чонгук Чимина всегда забавлял, он умилял его детскими выходками замаскированными под обдуманные решения, что не преминал младшему сообщать: "Чонгук-а, ты такой милый, на волчонка похож: нелюдимый и ощетинившийся; только я тебя приручил уже, Чон, спрячь зубы". Чонгук бесился внутри до безумия, сначала не выдерживал, высказывая Паку все, что он о нем думает. Чонгук не ребенок, Чонгук понимает, во что он ввязался (наверное). Чимин сжимает руку, двигая рукой по паху плавно, ощущая на деле, как с каждой секундой все больше распаляется младший, пока Чон старается вложить во взгляд как можно больше уверенности, так, будто все происходящее для него тоже просто перепихон, который приносит удовольствие (как приносил раньше), а не оставляет горький осадок на языке и заготовки так и не высказанных слов в удаляющуюся спину. - Чонгук-а, ты готовился ко мне? - Чимин практически урчит на ухо Чону, ложась на того всем телом. - Да, - Чону тяжело, но он не спихивает старшего, лишь услужливо раздвигает ноги, обхватывая того руками, сцепляя те за чужой шеей. - Ты лучший, - Чонгук скорее чувствует чужую улыбку, ощущая ту кожей, и пытается о Пака потереться - он взрослый мальчик и отчаянно желает старшему таким казаться. Руки устремляются к ремню, нетерпеливо расстегивая тот и выдергивая из шлевок, пуговица не поддается и Чимин недовольно дергает штаны вниз, буквально вытряхивая Чонгука из них. На ощупь находя смазку, выдавливает ту на руку и вводит в уже и так растянутого младшего и не сдерживает довольного хмыканья - к нему и правда готовились. Чон прикрывает глаза от нахлынувших ощущений, и кивает скорее себе, чем старшему - можно. Чонгук привык брать. Брать так, как хочет, сильно и по своим определенным стандартам. Главное - личное наслаждение, удовлетворение низменных потребностей в лучшем виде; Чонгук привык подстраивать под себя. А потом появился Чимин и разрушил все устои Чона к чертям собачьим. В первый раз, когда они встретились, Чон подрабатывал официантом на одном из банкетов: стрелки на брюках, черный жилет, бабочка и белоснежная вежливая улыбка, что отражалась в ответ ему у каждого гостя - Чонгук всегда был обаятелен и пользовался этим безбожно. А потом по обыкновению ловкий Чон влетел в одного из гостей, опрокинув на него шампанское, что тут же обезобразило желтым пятном дорогую ткань рубашки (на которую, кстати, Чонгуку работать как минимум еще пару месяцев нужно, если бы тот чисто теоретически захотел ее купить). Гость чертыхнулся, но совершенно незлобно попытался успокоить не к месту покрасневшего официанта и согласился пройти вслед за Чоном, чтобы тот застирал испорченную вещь. Чонгук вел тогда "Господина Пака" (так гласил бейдж) наверх в один из свободных номеров, думая, что никогда до того не встречал кого-то столь красивого. А еще промокшая рубашка непростительно ярко прослеживала рельефные очертания тела, что Пак даже не пытался скрывать. Чонгук тогда старательно и боязливо отводил взгляд, застирывая липкую ткань, а потом, если честно, так и не смог вспомнить то, что могло старшего спровоцировать, но в итоге произошло то, что произошло. Тогда они переспали в том номере, Чонгук впервые был с кем-то настолько умелым, кто сумел довести до ослепительной силы оргазма одним только ртом, а потом, пошло облизнувшись, завел руки за спину и спросил, неужели мальчишка откажется от кое-чего поинтереснее. Это был первый обманчивый раз, когда Пак был снизу, когда податливо отдавался и выглядел так правильно под Чонгуком. А потом оказалось, что Чимину тридцать два, что это было исключение под настроение и что Чонгука он просто так отпускать не собирается. А еще оказалось, что Чимин замужем (на том банкете он кольцо снял) и у него есть дети, но открылось это уже тогда, когда Чонгук вдруг понял, как хорошо быть под Чимином. Как хорошо с Чимином быть как факт. Чимину с Чонгуком хочется быть нежным, но тот выгибается по-блядски профессионально под ним, отталкивает старшего, становится на четвереньки и кидает взгляд из-за плеча, улыбаясь: -Что, не по зубам тебе, Пак? - фамильярно и совершенно неуважительно, настолько, чтобы Чимина поддеть. И Чимин поступает именно так, как младший добивался: рычит по звериному и в Чона входит одним движением, хватает за волосы и поднимает вверх, так, чтобы прикоснуться губами к уху и прохрипеть: - Я вытрахаю из тебя всю душу, Чон. Чонгук вскрикивает, дергаясь всем телом - больно - но подается назад, впуская в себя старшего до конца, спиной вжимаясь в Чимина так, будто так прочувствуется больше и лучше. Чимину стыдно за этот свой глупый порыв, в конце концов именно он тут старше, но с Чонгуком все рамки и принципы разрушаются, а система координат напрочь теряет свои очертания в паковом сознании, оставляя лишь пустоту и какое-то глупое животное желание обладания. Чонгук дышит тяжело, его грудь вздымается вверх-вниз и глаза зажмурены, пока Пак возвращает в свои действия привычную нежность, целует мягко щеку, шею, плечо, руками обхватывает младшего вдоль груди и, выходя на немного, возвращается вновь в младшего до основания, выбивая из Чона громкий крик. Когда-то из Чонгука нельзя было выбить и звука, до тех пор, пока Чимин не изучил тело партнера с головы до пят, пока не дал понять: ему важна подобная отдача. И тогда Чонгук начал давать себе волю, причем становясь громким настолько, что иногда Чимину приходится закрывать его рот рукой, если на них накатывает где-то за пределами квартиры. И крик этот пронзительный, что переполнен наслаждением, лучший для Чимина сигнал. Начиная тихо и размеренно, наращивал темп, вколачиваясь в младшего резкими толчками. А потом ноги младшего пробивает дрожь и он сваливается вперед обессиленно, кидая на Пака извиняющийся взгляд. - Ноги ничерта не держат, прости. - Не извиняйся, - Чимин откидывает слипшуюся от пота челку назад и помогает младшему перевернуться на спину, затем подхватывая того под коленями, подтягивая ближе к себе, - для меня это комплимент. Чонгук раскидывает ноги еще шире, настолько, насколько может, и Чимин входит в него не торопясь, поддерживая под бедра, плавно - он никогда не хотел делать своему мальчику больно. Паку нравится этот взгляд младшего из-под слипшейся челки в сочетании с протяжными стонами, что вырываются из раскрытого рта с покрасневшими, распухшими губами, и ради него он дает Чону все то, что он от него хочет. А сейчас Чонгуку явно хочется кое-чего другого: он облизывается пошло, запрокидывает голову назад, демонстрируя изящный переход шеи, а коленями обхватывает корпус Пака, так, словно ездок, подстрекающий лошадь - и Чимину совершенно не хочется ему противиться. Он сваливается на младшего всем весом, располагая руки по обе стороны от лица Чона, и вбивается в того так, как его и просили: жестко, быстро. У Чона взгляд затуманенный, к губам старшего он тянется скорее инстинктивно, чем осознанно, ощущает тянущее удовольствие внизу, что импульсами расходится по всему телу, и думает, что нет ничего прекраснее Чимина - совершенно потерянного для реальности, поглощенного им, Чонгуком. Пак оставляет очередной засос на шее и впивается зубами в соленую кожу плеча, ощущая, как младший вскрикивает, и, полоснув ногтями спину, срывается на тихий скулеж, доходя до оргазма. Чимин жмурится, тут же выходя из Чона, проводя пару раз вверх-вниз по собственному члену и обмякая, падая сбоку от любовника. Часы на стене отсчитывают двенадцатый удар, когда Чимин поднимается с кровати и начинает одеваться. Чонгук прикусывает язык, чтобы не ляпнуть лишнего, чтобы не попросить остаться на ночь с ним, в его квартире, где не будет никого, кроме них. Пак разворачивается к младшему, когда застегивает пуговицу на модных брюках, улыбается неловко и, преодолевая в пару широких шагов расстояние до кровати, опускается рядом с Чоном и целует нежно. - Я бы и хотел остаться, но ты знаешь... - Чимин оглаживает контур еще красных губ подушечкой большого пальца и завороженно смотрит на сошедшиеся на переносице брови. Тот даже не прячет свою злость, а Чимину это нравится вплоть до вновь скручивающихся узлов похоти где-то внизу живота: Чонгук прекрасен. - Но тебе как всегда нужно идти. Я понял, - перебивает Чонгук, откидывая руку старшего, хоть на самом деле хочется притянуть к себе и никогда из постели не выпускать (и из дома тоже, на самом-то деле). Чимин в черноте чоновых глаз видит рокочущую ревность, что гложет того сильнее и сильнее с каждой встречей. Паку, если честно, даже не хотелось бы представлять, что бы он чувствовал, если бы после их свиданий Чонгук уходил в объятия другого человека. Но именно он тут тот, кто облажался по всем фронтам: он не может отдаться семье на все сто, так же, как и бросить своих детей он тоже не может. А еще он не может разлюбить этого взъерошенного, словно воробья на холоде, мальчишку, что отвернулся от него, укрываясь одеялом с головой. Чимин хмыкает, сгребая со стола смартфон и отправляя смс "придется ночевать на работе, у нас тут завал" и вновь сбрасывает всю одежду, привлекая копошением младшего. - Что ты делаешь? - удивленно и все еще зло спрашивает Чон, выглядывая из своего убежища. - Как что? - Пак заползает на кровать, бесцеремонно выдирая из-под Чонгука часть одеяла и заползая к тому в уютную теплоту, - остаюсь на ночь. - Но как же... - Чонгук пытается не подавать вид, но буквально светлеет, так, словно над головой разошлись грозовые тучи и солнце вышло на горизонт, - семья? - К чертям, - Чимин утыкается Чонгуку в шею, из-за чего звучит глухо, - я хочу остаться тут. С тобой. И пусть пока это лишь маленькая победа, лишь небольшой клочок отвоеванного пространства и времени, но Чонгук ощущает себя до отвратного счастливым в этот момент, как и Чимин, который целует нежную кожу трепетно и мягко. Они слишком нуждаются друг в друге, чтобы позволить своим принципам превалировать (ведь некогда они оба презирали измены и думали об этом только как о чем-то таком, что их никогда не коснется). А сейчас они засыпают в объятиях друг друга, понимая, что раз за разом совершают нечто отвратительное, аморальное и крайне дерьмовое, но если призом Чимину станет малыш, сопящий слишком довольно, перебирающий волосы старшего, а Чонгуку - Чимин, который так по-кошачьи мило пристроился рядом, греясь в теплоте чужого тела - оно того стоит. Они давно видят ценность друг в друге слишком большую. Да и, чего таить, они друг друга стоят как факт: два влюбленных эгоиста и изменщика. Браво.