all about them

где-то внутри огнем плещется смешение водки и какого-то модного коктейля, что одним своим ярко-голубым цветом отравляет. песня однодневка, слова которой заедают на повторе в памяти, скандируется нестройным хором голосов. лица вокруг не просто такие же пьяные, а искусственные, глупые и раздражающие. чонгук танцует с чимином и смотрит бесстрастно в такие же бесстрастные глаза. в них искореженным отпечатком отражется его внутренний лед, который многовековый и нетронутый, который о теплоте наслышан только в красивых сказках, которые на ночь читала уже покойная бабушка. тех, которых заведомо ложных, пропитанных напускным лицемерием, тех, в которых любовь - то самое единственное, вокруг чего крутится мир. чимин красив до безумия, у него глаза блестят отражением светодиодов и улыбка полупьяная: забирай и делай все что хочешь. чонгук и делает, прижимаясь сзади всем телом и ощущая ответную реакцию, не собираясь отпускать больше никуда. он дал ему зеленый свет пошлой ухмылкой и легким движением кончика языка по пухлой нижней губе. у чимина красивое тело и горячий шепот на ухо мягким тембром, у него плавные движения крепких бедер и соблазнительно подставленная для него, чонгука, шея. он целует мокрую кожу и ненавидит себя заранее: временное облегчение не всегда стоит последствий в виде человека на утро в кровати (который уже не просто тело, который говорит и даже имеет свое мнение и - боже! - желания). но голова отказывает думать, когда мягкие губы подхватывают его собственные, выталкивая любые побочные мысли теплым движением языка по его собственному. чимин давит чонгуку на затылок, пробираясь к чонгуку под одежду по-собственнически. они заваливаются в дом к чонгуку, по пути задевая стойку с одеждой. та, вместе с куртками и пальто, приземляется с грохотом к ним под ноги, и чимин шутит, что кровать найдена. а чонгук затыкает чимина своим ртом, потому что его раздражают тупые разговоры, призванные сгладить острые углы простого перепихона с первым встречным парнем в клубе, так, будто от этих слов вдруг станет как по взмаху волшебной палочки легче. только легче не становится, потому чонгук и предпочитает миновать все подобное дерьмо. а позже чимин так же красиво выгибается под ним первую половину ночи, а потом место снизу занимает чон, и это так же крышесносно, словно они оба закинулись парой таблеток экстази. с чимином хорошо, потому что он словно создан для секса: гибкий и сильный, много берет, а отдает еще больше, и это чонгука более чем устраивает. на утро осколками рассыпается ночной морок, а ослепляющая похоть, окрашивающая мир в токсичные цвета, спадает. чимин все так же красив, как и вчера, просто больше чонгуку это не нужно. чон хочет сказать "забирай свои шмотки и проваливай", чонгук хочет дополнить "если нужно - забирай и мои, только съебись отсюда побыстрее", но он молчит, наблюдая, как пак все понимает без слов. чимин одевается неспешно и как-то вяло, только во всех его движениях и выражении лица чонгук призрачным отражением выхватывает самого себя - им друг на друга похуй перманентно было и будет. его бы, пожалуй, по законам жанра, должно это тронуть - типа иррациональная злость в ответ на похуизм, только и этого нет. он вдруг понимает, что это то, чего он искал среди вечно жаждущих теплоты и любви. чимин как лед в и так ледяную воду, это он и озвучивает стоящему на пороге паку. он пожимает безразлично плечами и усмехается холодно, хоть и протягивает руку за телефоном. чонгук отдает и смотрит, как тот забивает свой номер с честным "секс" в имени контакта. у чонгука ощущение, что все это как-то неправильно, что что-то в этом чимине не так и что бежать от него нужно напропалую; только в нем все тоже "не так" с ног до головы, потому жмет кнопку сохранения и захлопывает дверь тут же, как пак выходит за порог, думая, что тот, пожалуй, уйдет не обернувшись. и он прав.