Тома

Драконы знают… Дейенерис чувствует это, но не может объяснить, вглядываясь в глаза сурового создания, смотрящие на нее с неистовством голодного зверя. Она касается чешуйчатой морды пальцами, повторяет рукой осторожные движения загадочного Короля Севера, зная, что себе она может позволить большую свободу в общении с Дрогоном. Животное ластится, словно бы в нем ярости сокрыто не больше, чем в дворовой собаке, но через мгновение поднимается, разворачивая огромные крылья и обдавая девушку прохладным воздухом Черноводного залива, лениво поднимаясь ввысь и закрывая собой тусклые, бледные лучи зимнего солнца, так что даже ей иногда хочется закрыться, спрятаться, попросту отвернуться, чтобы не стать жертвой этой неистовой мощи и непоколебимой силы природы. Драконий камень выглядит остовом безопасности ее правления, опорой, отправной точкой, местом, с которого тысячелетия назад началась эра ее семьи. Кажется, неподъёмным грузом осознание этого ложится ей на плечи, а где-то далеко, дальше по темным густо-синим водам, она должна заставить и людей поверить в то, что она способна с этим справиться. Начинать нужно с малого. Хотя бы со Сноу, который упрямо и твердо стоит перед ней. Драконы знают… Их знание осадком остаётся где-то на сердце, когда бастард упирается в нее своими темными глазами, в которых ей узнается восковой блеск обсидиана или драконьего стекла. Он кажется знакомым, и Дейенерис приходится с усилием отворачиваться от него, чтобы вовсе не потеряться в своих догадках. Словно бы кровь взывает к крови, и этот вызов требует беспрекословного подчинения. Последнего она уже давно не испытывала, и оттого негодование заливает ее, смешиваясь внизу живота диким пламенем. — Вернитесь живым, Джон Сноу, — она в усмешке сжимает губы, и глаза ее смеются, когда он разворачивается слишком резко и быстро, оставляя ее наедине с томлением и тысячью догадками, среди которых нет ни единой верной, но остаётся глупая надежда на его возвращение.