Тома

Снега Винтерфелла приходятся ему по вкусу больше, чем жаркий душный воздух Королевской Гавани с ее пыльными каменными стенами и солнцем пылающим на небе рыжим диском. Теперь о том солнце напоминают лишь длинные девичьи пряди, опутавшие его грубые и раскрасневшиеся от непривычного холода руки, да разноцветные блики, скользнувшие на посеревшие доски пола сквозь витражные стекла. Пёс привыкает. Привыкает к податливости женского тела, прижавшегося к нему слишком доверчиво, к синим глазам, нисколько не потускневшим с их последней встречи, к тонким губам, к которым на самом деле и привыкать-то не было необходимости. Кажется, эта пташка подросла и встала на крыло. Санса кутается в пуховом одеяле, ленивым движением руки очерчивая неровный край мужской скулы. Шрамы остаются, ей ли не знать теперь этого. Шрамы скрывают много больше боли, чем ей хотелось бы этого в реальности. Мир маленькой рыжеволосой девочки был перечеркнут и сожжён, заметен белой пургой в пурпурном закате, и восстановлен сызнова на развалинах детской надежды. Как-будто бы это было проще простого. Но на задворках памяти ещё остаётся образ поющей девочки, мечтающей о принцах и доблестных рыцарях, с опрокинутыми вперёд плечами и дрожащим подбородком, с ватным языком, прилипшим к нёбу и едва шевелящимся. «Помилуй наших сыновей» Раскаленный ветер хлещет по щекам, а ее глаза под сводом стеклянного купола и синей глазури неба за ним устремлены на человека, оградившего её от гибели. На человека, пугающего её, ужасающего видом искалеченного, обожжённого лица. Сандор внушал ужас не только своими действиями или речами, запахом крови, въевшимся в огрубевшую кожу и белый плащ. Где-то среди вороха платьев Санса до сих пор хранит его… «Помилуй наших дочерей» Зной сменился ледяными иглами, впивающимися в нежную кожу, покрывшую тонкой пеленой места ожогов. Мясистый рот скривила однобокая улыбка, губы дрогнули, приоткрылись и вновь сомкнулись. Ни один вопрос так и не сорвался с них, ни одно колкое слово больше не обрекло Старк на протяжные ночи с ожившими в кошмарах ее мучителями, осклабленными в злых усмешках. — Леди Винтерфелла. Сандор угрюмо мотнул головой, ни единым взглядом не явив искренней радости, что в сумятице Войны пяти королей эта девчонка осталась жива. Клиган даже успел оценить собственную жизнь, оставленную ему другой девчонкой Старк. Ещё раньше он был Псом, он привык им быть в Королевской Гавани, словно и жизни другой быть не могло, но винтерфельские снега забрали не только страх огня. Кажется, они вернули ему имя. Страх окончательно развеялся однажды тоскливой ясной ночью, когда Млечный путь извилистой дорожкой протянулся меж звёзд, алмазной крошкой раскиданных богами по небосводу, когда бессонница не представлялась уже чем-то чуждым, когда звуки тяжёлых мужских шагов, утюжащих скрипучие половицы, были ожидаемы и желанны. Его рот был груб и напорист, и под натиском горячего влажного языка Сандора девушка уступила, теряясь в своих воспоминаниях, тайных желаниях и выдумках, но ясно сознавая, что вряд ли могла бы испытать что-либо подобное когда-либо ещё. Медленный тягучий ритм давнишнего гимна явился ей вновь, возник против воли в мыслях, облекая реальность вспышками женской нежности. Он, кажется, до сих пор звучит в ее голове…