Тома

В этом доме давно не было столько света. Кажется, что его просто распирает от назойливых лучей и дрожания небольших огоньков сотен свечей, расползающихся желтоватыми пятнами под дверьми и цепляющихся поблескивающими бликами за тяжёлые, свицово-серые портьеры. Их дом преобразился, отхватив у рыжего пламени добрую половину его сияния и водрузив его над плоской крышей подобием нимба. Но ведь они никогда не были святыми, и Клаусу нет необходимости даже притворяться, чтобы разубедить кого-либо в этом, довольно осклабиться в хищной улыбке, чтобы подтвердить свою принадлежность аду. Прочих пороков и вовсе будет достаточно, чтобы ему не предстало возможности рассчитывать на прощение небес. И вряд ли они заслуживают иного счастья, кроме того что им дарит лоно семьи. Кисейные розовые лилии, ещё не обсохшие от прозрачных капель воды, россыпью крохотных самоцветов рассыпавшихся по нежным изогнутым лепесткам, замерли в предвкушении торжества, не щадя чуткого обоняния гибрида приторным своим ароматом и заполняя им все пространство широкой залы, должным вскоре стать местом средоточия счастья этого дня. Поникшие головки пионов пышными шапками склонились над прозрачными стеклами столов, найдя в их глянцевой поверхности собственное отражение, и, подобно Нарциссу, застыли залюбовавшись собою и не замечая чахнущих своих чернильно-зеленых листьев. Последние приготовления были совершенны ещё накануне вечером, и сейчас лишь изредка гибриду встречался раздражающий его распорядитель свадьбы, с восторженным лицом не забывая ежесекундно нахваливать саму себя. Вряд ли её наняла Фрея. И именно потому кровь ее горчинкой наполняла сейчас тело мужчины. — Ты зря волнуешься, — робкие шаги и знакомый голос заставили желваки заходить на его лице, но все же былого самообладания хватило Майклсону, чтобы не вгрызться удлинившимися клыками в мягкую плоть Килин. — Возможно ли это, чтобы брат не переживал за свою сестру, — он легко улыбнулся, не спеша оборачиваться к подошедшей невесте, бокал с шампанским аккуратно примостился под навесом цветом, не потревожив их лёгким эхом звука соприкосновения стекла о стекло. — Она будет счастлива со мной, — ароматом гортензий она вторглась в их жизнь, и прежде чем ещё один зарок сорвался бы с ее уст, Клаус стремительно сократил между ними расстояние, ощутив одновременно с цветочной отдушкой ее крема для рук и металлический запах крови оборотня, грузными алыми каплями упавшей на черные носы его туфель. — Уже вряд ли, — его голос не дрогнул, но чуть смеженные веки выдали то удовольствие, с которым мужские пальцы уцепились за колотящееся сердце волчицы. — Она не простит, — в уголках девичьих губ показались рубиновые капли, и тонкой, блестящей нитью кровь перемешанная со слюной протянулась к глубокому вырезу подвенечного платья, уродливыми кляксами изуродовав белый атлас ее платья. Из горла девушки вырвался булькающий всхлип, и Килин ухватилась цепкими пальцами за лацканы его пиджака, прижимаясь, словно ласковая любовница, к Никлаусу. Сердце ее дрогнуло, захлебнулось и замерло в ожидании в руке гибрида, который второй обхватил девушку за талию, не позволяя той безвольно упасть на пол. Холодные губы коснулись ее лба в тот миг, когда рука его дернулась наружу с трепещущим куском плоти, отмерявшим последний миг жизни Килин и смолкнувшим под торжественным мерцанием свеч и звуками свадебного марша. Аккуратно Никлаус опустил волчицу к своим ногам, убрав с лица пряди, выбившиеся из хитрой причёски. — Ты не права, милая, — его пальцы оставили смазанный красный след на бледных щеках, и ещё клокочущая ревность заставила его склониться над телом волчицы, чтобы удостовериться в ее смерти. Абсолютно эгоистичный, не снискавший бы оправдания даже у худших существ на этой земле (хотя, по правде говоря, вряд ли бы нашелся кто-то хуже семейства первородных) его поступок вызвал лишь тень улыбки на его губах: — Единственное, что постоянно в нашей семье — это прощение.