Тома

— Так вот значит, как трахаются боги, — лукавая усмешка трогает бледные губы, но не касается глаз Лоры, когда она приподнимается на локтях и тянется за пачкой сигарет и зажигалкой. — Лепреконы, — вторит со смехом Суини и задыхается от едкого дыма, выпущенного девушкой прямо ему в лицо, — ты сдохнешь от этой ебучей дряни, — цедит, вспоминая, что где-то в сброшенной на пыльный пол куртке остался кулечек махорки и пара самокруток: натуральнее той дряни, что продается на кассах в супермаркетах. Этот мир бы оценил его рвение к здоровому образу жизни. — Вряд ли это случится от одной сигареты, — мягкий рот кривится, и окурок оставляет черный смазанный след на потрескавшемся лаке прикроватной тумбочки, обжигая раскрошившимся алым угольком кончики пальцев, — но ты прав, я вряд ли захочу вновь оказаться на той стороне. Суини замечает лазуритовую радужку ее глаз и впервые осознает, что вряд ли бы в своём вековом существовании он смог бы найти глаз ярче, чем у Лоры. Дохлая жена давно перестала быть дохлой, но смерть все же оставила неизгладимый отпечаток на красивом лице. И пускай бледные, впалые щёки не трогают мужчину своим болезненным видом — он видел много дерьма в этой жизни, которое сделало его немногим мягче зачерствелой горбушки, оставленной для него Эсси на пороге у задней двери вместе с прокисающим к утру молоком. Ладно, он ценил эти подношения и старался удержать лютую ненависть к той, что вытащила его за край родных земель. Теперь, кажется, пришла пора поблагодарить старушку Трегован, пускай от её тела остались лишь обожравшиеся плотью черви. — Блядские боги, — тянет Мун, вспоминая свою сраную жизнь до воскрешения, до смерти и даже до ебического счастливого замужества с Тенью. Бёртон был не настолько хорош в постели с его маленьким, куцым пенисом, чтобы ради него она в итоге сдохла. Да и Мун с его одутловатым, глупым лицом не заслужил подобного. Но больше всего ее сейчас раздражала прошедшая встреча в пустыне, в залитых радужным сиянием с небес песков, в этих охуенно-красивых оазисах, пленявших умы давно сдохших певцов, где ей было предложено взвесить свое сердце на наличие грехов. Ебическая арифметика, как не скажет этот лепрекон. — Блядские боги! Похоже на тост, — всё это откровенно смешит Бешеного Суини, и он никогда не против всласть позубоскалить над ней, порой поддевая её, заартачившуюся на какую-нибудь сраную глупость этого верзилы. Он выше ее почти на два фута, и Мун едва ли достаёт ему до подбородка, но стоит ей взглянуть в зеркальный блеск его синих глаз, в котором отражаются ее собственные, больше не покрытые мутной пеленой смерти, все это уходит на второй план. Тупые обидки у неё не в чести. И ей сейчас хорошо. — Покойся с миром, Бешеный Суини, — растягивает бледные губы, сбегая от его рук и смеясь над глупой судьбой и сраными богами, больше над нею не властными, — За это стоит выпить, Лепрекон!