Тома

Вокруг их дома вновь появился белый забор и розовые кусты, сладким ароматом манящие всяких ползущих, имеющих сорок пар хитиновых лап, жужжащих, кусающих, летающих тварей. И он чувствует себя подобным им, жаждущим вкусить пряного нектара тяжёлых цветов. Стараниями Кэролайн крупные кисти пурпурных рододендронов почти перебили своим запахом запах крови, пропитавшей старый дощатый пол на втором этаже и лестницу, по которой он однажды проволочил свою сестру. Но ни одна ее попытка уберечь дочерей Паркер не могла бы быть успешной или хотя бы быть возможной, способной побороть манящее действие и зов родной крови. В перевес всем ее уловкам всегда была магия, которая, как служила защитой маленьким Лиззи и Джози, так и была сияющим в темноте и мраке светом, послужившим с их взрослением маяком для Кая. Малакай выдохнул, летний вечерний воздух приятно холодил обнажённую кожу, отторгнув душную пряность цветов и отодвинув на задворки желание убивать. Где-то в груди клацнуло, ёкнуло, аукнулось из прошлого непризнанными чувствами. Интуиция подсказывала, что Джози давно его ждёт, но вычертанное на подкорке предназначение толкало его на необдуманный поступок, который он с трудом подавил в себе. Что-то, поглощённое вместе с силами Лукаса, мешало ему, отвлекало, заставляло испытывать то, что он никогда раньше не чувствовал. — Я думала, ты не придешь больше, — каштановые волосы упали ей на глаза, из-за приоткрытой двери потянуло растворителем и свежей краской, от запахов его замутило, на границе сознания эхом отозвались стоны Джо, образы невообразимой давности замельтешили перед глазами суетливым мухами. — Разве мог я не вернуться в родные стены? — Лукавую усмешку не тронули воспоминания, и она вышла вполне настоящая, реальная, как и всё его жуткое прошлое, напоминающее больше дешёвый ужастик, чем минувшую действительность. Отголоски отцовской ненависти зависли где-то под потолком, его голос до сих пор звучал ехидными придирками и саркастичными усмешками слишком больших требований к своему сыну, Малакай поморщился — всё это прежде не вызывало в нём такой большой волны отвращения и ненависти. Прежде ему казалось, что испытывать что-то подобное в ещё большем количестве просто невозможно. — Так ты не зайдёшь? — Джози сделала осторожный шаг назад, быть может, прочувствовав охватившее его сейчас смятения. Всё это не про него, и он, быстро скинув с плеч своих оцепенение, сделал уверенный шаг в сторону родственницы, оставив смазанный влажный поцелуй на девичьей щеке. — И когда я только отказывался от приглашения в собственный дом? — На щеках показались ямочки и совсем ещё мальчишечья улыбка озарила его лицо, он потянул Джози на себя, ощутив противостояние ее магии его на каком-то подсознательном для девушки уровне, словно бы все ведовское существо ее уже тогда почувствовало исходившую от него угрозу. С каждой новой их встречей противостояние это лишь усиливалось, как и противоборствующее желание слиться с нею прямо сейчас с нехотением ее убивать. — Ты ведь знаешь, что делает ковен близнецов? — шепотом коснулся ее губ, почувствовав, как ее крохотные ладошки сжали ткань футболки на его спине. Девушка примостилась на груди, сникнув и не желая признавать очевидную правду. — Ты убьёшь меня сегодня? — карие глаза вперились в его лицо, и она прикусила бледную губку, всё же ожидая наименее вероятный ответ. — Быть может… Кай наклонился, тихий девичий вздох коснулся его кожи, побуждая Паркера к действиям. Он осторожно, но с силой потянул ее к себе, стягивая узлом вокруг ладони темные волосы. Она столь похожа на Джо, и, кажется, Малакай уже тогда испытывал что-то запретное к своей сестре. Джози откинулась назад, через мгновение ощущая острую мимолетную боль от укуса. Солоноватая кровь наполнила рот, и Кай сжал девушку в своих руках ещё сильнее, наваливаясь на неё и ощущая возбуждение, нахлынувшее на неё и передаваемая ему вместе с током крови. Значение слова любовь никогда не было ему ясно, а привязанность — чуждым чувством, несвойственным его натуре, но в миг, когда ветер донес до него сквозь открытые окна запах розовой поросли и только завязавшихся, туго запечатанных бутонов и когда распростертая на мятых простынях его племянница отдавалась ему со всем пылом ведовской души, он, пожалуй, впервые испугался того, как далеко он зашёл в своих стремлениях и то, насколько всё вышло из-под контроля. Последний смутно напоминал суровую родительскую волю, тяжёлой печатью лежавшую всегда на его плечах. Убийство родни дало ему желанное удовлетворение собственных действий, впрочем, как и обладание хрупкой Джози сейчас. Он убьёт ее позже, пресытившись телом, кровью, разумом, страхом и болью, чувствами, на которые его семья всегда была к нему скупа, вообразив, что они были искренни и искренне сам в это поверит. Быть может, на долю секунды испытает сожаление, вспарывая бледную кожу Джози ножом, однажды уже побывавшим в теле ее матери, позволит пролитой крови вытолкнуть душащим дурманом весь воздух из этих стен, чтобы жизнь в них уже никогда не была возможной. А после придёт и за Лиззи, предупредив ее об опасности растерзанным телом обессиленной сестрёнки. Не этого ли добивалась всегда его семья?