Тома

Вязкой, темной ночью мало ли что может случиться. Это лучшее время для грёбаного разочарования, и Суини уяснил это ещё пару столетий назад, однажды, такой же густой синей порой, одурманенный запахом женской плоти и свернутой в самокрутке конопли, на утро он остался едва жив — спасибо монетке и этому миру на том. Холодок прошёлся по ладони, свернулся колечком на обветренной коже и круглым пятном мелькнул в свете луны. Где-то в груди эхом отозвалась пустота. Лепрекон без своей счастливой монетки — уже не лепрекон, Бешеному Суини не знать ли этого. — Ладно, хуй с тобой, — добавил к брани пару эпитетов, сплевывая ругательства в и без того влажную землю. Ёбаные боги сделали всё, чтобы ему не было в эту ночь легко. Спрашивается, когда в последний раз ему вообще было легко? Точно не в тот, когда сладкая Эсси раздвигала свои бледные ноги на борту «Русалки». И как же звали того раздолбая, который повелся на лисью улыбку этой шлюшки? Без слёз не взглянешь, тощая и мелкая, колкая, как язва, и полная желчи. Спасибо хотя бы за то, что верила. Суини плюнул на руки, растер слюну меж ладоней, влажный воздух прохладной тяжестью гор спускался ему на плечи. И не такое дерьмо разгребал. Хотя бы признал, что сам смудил — перепил и, в итоге, проебал в зачуханном баре свою удачу. Вернуть — раз плюнуть, чем он сейчас и занимается. Трава на могиле ещё не ожила, жухлая, но зелёная, без изъянов желтизны на изумрудном покрывале. Увесистым ботинком подковырнул — дерн не окреп, кусками аккуратно уложенный в выемке просевшей от дождя земли. Он сделает это быстрее, чем виски закончатся в его фляжке, что сейчас во внутреннем кармане куртки и греет его дух. Первая лопата отозвалась уверенностью в мышцах мужских рук — вот так, пока под ржавым железом не раздается удар о лакированное дерево последнего пристанища Лоры. Она была сукой, захотелось добавить на надгробной плите, как расшалившемуся школьнику вывести матерное слово в ночи на заборе, схватить сувенир и вновь ускользнуть вместе с ветром на раздолье. Чувство вины подкатило к глотке — огненной водой не протолкнешь, но Суини поспорил бы хоть с самим Средой, что ему не слабо сейчас плюнуть в рожу этой суке и выдрать ещё из свежей, не тронутой червями плоти, свою монету. Просто сука. Просто гребаная сука. Просто гребаная живая сука, с размаху прошедшаяся по его помятой от выпивки, курева и шлюх морде кулаком. Беда, как говорится, не приходит одна. Ошалелый он упал навзничь на спину, встречая хмельным взглядом звёзды, подернутые уже пеленой пьяного утра. День запаздывал, и в это время вряд ли мертвым стоит прогуливаться по тихим улочкам городка. — Чё за нахуй? — Лора судорожно выдохнула, ещё мгновение назад какой-то грёбаный мудила втирал ей что-то про тяжесть пера. Грудь обожгло, и огонь придавил её, сломал что-то внутри и снова завел, механизм сработал, моторчик — вжик — зажужжал, завертелся, как в дешёвой детской машинке. На губах осел привкус формалина и пудры, ноги онемели, руки плетями повисли вдоль туловища, хотя секундой ранее она ощутила небывалую энергию. С этим можно научиться жить? Вообще жить после смерти можно научиться? Она бы попробовала — пробовать новое легче, чем кажется. Это почти как секс. Думаешь каждый раз, что именно сейчас ты получишь удовольствие, но разочарование настигает тебя быстрее, чем кончает твой партнёр. — Удача сегодня на моей стороне, — громыхнул Суини и приподнялся, просунул руку под курку и, открыв флягу, сделал смачный глоток, а после передал выпивку Лоре, оценивая возможность раскроить грудную клетку девчонки своей ладонью. Черта с два у него это получится, неожиданно для себя открыл этот факт. Но попытаться бы стоило, хотя одного его взгляда на это щуплое, покрытое пылью собственной могилы чудо ему хватило, чтобы отказаться от этой идеи. Возможно, всё же не каждая ночь наполнена разочарованием, с досадой подумалось лепрекону, и он вспомнил об удаче, которая сейчас находилась у сердца дохлой суки и до сих пор принадлежала ему.