Мешки с динамитом

Когда маленький Тоша впервые видит юниорские выступления гибкого и удивительного подростка по телевизору, он только год катается на коньках — но тогда понимает, что хочет лучше. Хочет, как тот фигурист, который занимает первые места — и улыбается так, что жизненно необходимо в срочном порядке хотя бы увидеться, а потом и подружиться, а потом и кататься на одном льду, потому что ну ма-ам, Арсений такой классный, он прямо летать умеет, ты видела? Плакат с мальчишкой-подростком Антоша гордо вешает на шкаф и улыбается ему в ответ каждое утро, даёт пять, жалуется, делится радостью, но… Понимаете, трудно, когда тебе шесть и из друзей у тебя — мальчишка с плаката. Пусть живой, но далёкий и даже не подозревающий о твоём гипотетическом существовании. Сколько у него таких — которые им восхищаются? Тысячи? Тоша не думает. Тоше — шесть лет. Зачем думать о таком, когда тебе шесть лет и мир у твоих ног? -- Спорт ломает жизни, помните? Когда тренер говорит, что фигуриста из Шастуна не выйдет, ему уже тринадцать лет, и летать, как у Попова, у него не получается. Арсению, который растёт параллельно и опережает его во всём, уже двадцать — он всё так же летает, улыбается самодовольно и снисходительно, но так, что сил отвести взгляд не находится. Антон злой. Понабрался у своего кумира, которого теперь ненавидит. Он, кажется, сейчас ненавидит всех, и своё отражение в зеркале — больше всего. Это злит ещё сильнее — потому что Арсений на экране телевизора/ноутбука/мобильника всё ещё любит себя. И Шастун так отчаянно завидует, потому что у него не получается — получается огрызаться, уверять всех в том, что ты злой, а на деле — такой сломанный, что даже дышать трудно. Он срывает плакат со стены, громит комнату и кричит, пока не срывает голос, а потом вцепляется пальцами в волосы и чуть ли не воет — так получается заглушить мысли в голове, к которым прислушиваться не хочется. Антон выкидывает фигурные коньки из окна — этаж шестнадцатый, окраина, и они виснут на дереве на уровне пятого, переживая любые капризы непогоды и напоминая о себе. Подросток вытягивается ещё сильнее, раздаётся в плечах, ждёт, пока голос сломается. Порядок в голове сам собою не наводится, и Антон понемногу привыкает. Человек ко всему может привыкнуть, к себе — в особенности. В шестнадцать Шастун всё ещё подросток. Он злой — и он хранит плакат с изображением тринадцатилетнего мальчишки в шкафу, под майками и футболками. Арсению уже двадцать три — и фигурист пропускает первый Гран-При, потому что травмирует колено. Этот момент отпечатывается у Шастуна на сетчатке так, будто кто-то вздумал его выжечь. Арсений катается — опять как бог, ничего нового — и взлетает птицей в четверном Сальхове уже под самый конец программы. Так не делает никто — и как раз поэтому Попов единственный в своём роде. …он падает на лёд, приземляясь на согнутое колено — ногу, кажется, свело судорогой — и не меняется в лице, споро поднимаясь и откатывая конец программы. Арсений улыбается белозубо, вскидывает руки вверх, к софитам, и когда оператор делает крупный план, Шастун видит, что у фигуриста по вискам струится пот — а зрачок расплылся чернильным пятном во всю радужку. Это самые явные признаки того, что человек испытывает боль — даром, что голубоглазые к ней меньше чувствительны. Антон читал. Оператор отъезжает, и Шастун будто в замедленной съёмке видит, как по светлым штанам костюма у Арсения расползается багряное пятно. Кажется, тогда Антон впервые понимает выражение «волосы на голове зашевелились». Арсений уходит с катка — и только за ограждением падает, не в силах идти дальше. Будто замёрзший этот кусок воды и зрительские взгляды давали ему энергии больше, а там, за гранью света софитов, всё прошло. Его уносят на носилках. Антон думает, что это конец, и судорожно ищет в интернете травмы колена, зеленеет, бледнеет и следит за судьбой Попова. Тот даже на больничной койке с синяками под глазами выглядит так, что хочется разукрасить ему морду только для того, чтобы таким идеальным быть перестал. Потому что за тот откат ему дают золото — а поехать дальше он не может. Выпадает из катания почти на год. На награждении пьедестал первого места пуст, но флаг России все равно спускают — и гимн играет тоже, и у Шастуна сжимается сердце. От страха. Антон в это время возвращается на лёд. Ему семнадцать и, знаете, хоккей — это «его». Шастун выкладывает на катке всю злость и снова превращается в этого солнечного шестилетнего мальчика, потому что его сестре уже год — и он нянчится с ней так, будто это его ребёнок. Алиска порой ходит с ним на каток — разумеется, смотрит с трибуны и маминых коленей, но радуется до восторга и сопливых пузырей. В один из дней своей слабости Антон откапывает на дне ящика старый истрёпанный плакат с тринадцатилетним мальчишкой, и его передёргивает. Он не следил за новостями уже полгода — потому что ему, сука, было попросту страшно. И сейчас наблюдать за всеми соцсетями Арсения ощущается как встреча со старым другом. У него та же улыбка, а возле глаз теперь больше морщинок — но это определённо Попов. Он снова на коньках, снова подал заявку на участие в Гран-При и снова выглядит как эротическая фантазия всех женщин от шестнадцати и до бесконечности. Антон даже не злится — а снова улыбается в ответ. Ему же снова эти чёртовы шесть, когда весь мир у твоих ног. К тому же, у него есть как минимум два лучших друга, помимо мальчишки с плаката. Дима и Илья: Поз дышит ему в подмышку, но в подмышку он дышит почти всем хоккеистам — и потому очень ловко проводит атаки, делая ставку на скорость и хитрость, Макаров — в противовес идёт напролом, прижимает соперников к бортику, охотно участвует в потасовках и потом собирает зубы по катку. Дима старше его почти на шесть лет — и в его возрасте это уже не ощущается как пропасть, но для Поза хоккей — это только хобби. Антон не обижается. Он всё ещё дружит с мальчиком с плаката. -- Когда Антону девятнадцать лет, он всё ещё смотрит во все глаза. Следит за всем, что печатают на своих страницах СМИ, смотрит на фото в соцсетях, мониторит интервью. На этот раз без особого энтузиазма, больше для того, чтобы оставаться в курсе событий — и события дают ему повод поволноваться. Арсений избил американского фигуриста, который занял первое место на соревнованиях, в которых Попов по стечению обстоятельств не участвовал. Зато участвовал его неразлучный друг — Захарьин Антон. Тёзка Шастуна старше Попова на пяток лет, и этот его выход на каток последний, он заканчивает карьеру с серебряной медалью. Гораздо позже Антон узнает, что тот американец попался на допинге, но медаль всё равно осталась у него — и Шастун начнёт понимать вспыльчивого Арсения гораздо лучше, даром, что к нему ещё с того травматичного выхода прилипло прозвище «русский дьявол». А как иначе кататься так легко и выигрывать? Душу-то Попов скорее бы у самого Сатаны сторговал, чем так просто с нею расстался — значит, сам был Дьяволом во плоти. Люцифер не может быть ужасным — он был одним из самых любимых ангелов Бога, а значит — был самым прекрасным. Антон охотно и безоговорочно верит, что Арсений — Дьявол. -- Антону двадцать, и они вместе с Позом уходят из юниоров, выходят на новый уровень. Макар уходит с ними, они меняют команду, тренера и даже уезжают на какие-то соревнования, где выходят из группы и берут бронзу. Бронза Шаста не устраивает — но это первый кубок в его жизни, и, знаете, это хоть что-то. Мировоззрение за три года уже другое — Антон учится в вузе вместе с Ильёй, и для него хоккей теперь тоже хобби. Единственное, любимое — но уже не дело всей жизни. Куда там! -- Когда Шастун сталкивается со своим кумиром лицом к лицу в двадцать один год, он выбивает ему зуб и получает сломанный нос в ответ. Знакомство не удаётся — Антон злой, точно чёрт, даром, что перед ним стоит сам король Преисподней. Шастун выше фигуриста на несколько сантиметров и мимолётно думает, что Арсений не имеет ничего общего с мальчишкой с того старого плаката. Он и правда такой, что рядом дышать тяжело. Думать — так вообще невозможно. Потому, когда в раздевалке появляется Добровольский и орёт на них, как на подростков, Шастун ему благодарен. Потому что желание выбить из самовлюблённого мужчины эту самодовольную ухмылку мешается с восхищением и мечтой пожать широкую худую ладонь. Антон готов за это себя ненавидеть, но смысла не видит — хватит этой ненависти в подростковый период. Коньки до сих пор висят на уровне пятого этажа, уже потемневшие и никому не нужные. Дома Алиса виснет у него на шее и показывает какую-то фотографию — и только по дурацким хэштегам Антон понимает, чья это страничка. — Тоша, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — сестра смотрит брату прямо в глаза, и, чёрт, тот рыжий кот из «Шрека» ей в подмётки не годится. — Я заберу тебя оттуда, — Шастун улыбается и терпит, пока Алиса пытается его случайно удушить, обнимая за шею. — Ты самый лучший брат! Шастун знает — он уже пять лет лучший брат, потому что единственный. -- Почему он приходит на этот каток посмотреть на то, как Арсений катается, Антон не знает. Его просто несут ноги — и сопротивляться он смысла не видит. Попов летает — так же, как и в тринадцать лет — только теперь под спортивными штанами на правой ноге бугром торчит бандаж, чтобы снова не разбить колено. Арсений катится к бортику и ругается с тренером, а после уходит в раздевалки, и Антон кубарем скатывается с трибуны в попытке успеть. Успевает. От Попова почти неуловимо пахнет дезодорантом, футболка насквозь мокрая — и сердце после тренировки ещё колотится часто, дыхание сбитое. Антон бы протянул этот момент так долго, насколько возможно, но Арсений выкручивается, смотрит на него недоверчиво и хмурит брови. В голубых глазах напротив недоумение — и подозрение по поводу его сомнительных намерений. Потому Шастун желает удачи — и уходит. Он уже знает, что каток ему не нужен, плевать. Антон хотел быть как Арс — но, знаете, раз фигуриста из него не вышло, может, и хоккей — это только хобби? А катков по Москве много. Переедут куда-нибудь — не впервой. Шастун ещё не знает, что он уже как Арс.