Мешки с динамитом

В больницах время течёт иначе, если ты пациент. Будучи запертым в четырёх стенах, растянувшихся на десяток корпусов подвальными коридорами, Арсений сходил с ума. Долгие годы привыкавший к частым, а в период соревнований и вовсе ежедневным тренировкам, Попов изнывал от невозможности кататься. Лечащий врач напутствовал его разминать новый сустав, заставлял ходить на лечебную физкультуру и физиотерапию, да и просто прогуливаться по коридорам. Всё травматологическое их отделение с утра до вечера медленно мерило шагами больничные полы: и это был один из пунктов, почему Попову было здесь находиться — невыносимо. Здесь больше половины пациентов было в возрасте за пятьдесят, с плановыми операциями на суставы, и Арсений чувствовал себя лишним. Он хмурился, озирался, как затравленный зверь, и был рад, что в палате остался только с одним соседом из трёх. Хоть какой-то плюс, да? Будучи запертым, Арсений наконец-то начал понимать, что вёл себя порой совершенно как эгоистичный ублюдок. Признать это было куда проще, чем понять, как с этим бороться — и Попов пока не понял. Понял только, что чертовски вляпался в солнечного мальчишку, а извиняться не готов — и не знает как. К Арсению в больницу зачастила Алиска. Попов не спрашивал, кто её привозит и увозит, а младшая Шастун не упоминала брата в разговорах с тренером. Девочка притаскивала тетради с заданиями для дошкольников — в следующем году ведь ей идти уже в первый класс, вот родители и озаботились начать готовиться заранее. И пока от Антона не было ничего слышно, Арсений довольствовался этой компанией. Алексей Иванович передавал приветы с Лисой, а Серёга заезжал малость реже, едва выкраивая время в уплотнившемся, точно люди в метро в час-пик, графике. — Какой твой любимый цвет? — Алиска сидела на больничной койке тренера, с которым скакала с «вы» на «ты», и болтала ногами. Попов пока разминал колено, неторопливо и лениво — на часах едва-едва время подкралось к одиннадцати. — Зелёный, — выдал наугад Арсений, хрустя суставом. — Неправильно! — радостно выдала Лиса, подскакивая на кровати. Попов вскинул брови удивлённо и хмыкнул, но от своего занятия отвлёкся — только чтобы щёлкнуть девочку по носу. — Тогда мне двадцать восемь лет, а не восемь, и у меня нет любимого цвета, — выдал фигурист, спуская ноги на пол и нащупывая тапочки босыми ступнями. В один из визитов Матвиенко притащил Арсению заместо казённой новую трость — из кости, с набалдашником из авантюрина — пафосная чуть более, чем сам фигурист. — …Ну, надеюсь, эта палка поможет тебе не вредничать по поводу того, что тебе вообще приходится на что-то опираться, — хмыкнул Матвиенко. — Едва ли. Но я определённо теперь выгляжу как засланный в эту больницу петербуржский интеллигент. -- Фигурист выходил из процедурного кабинета, когда едва ли не нос к носу столкнулся с тем, кого совершенно не планировал видеть ни здесь, ни в своей жизни в принципе. Лысеющая новая надежда русского фигурного катания собственной тошнотворной персоной. — Какой ты элегантный, Попов! — расплылся в омерзительной улыбке Руслан, поднимаясь со скамейки возле кабинета. — Эта трость, эти растянутые треники, майка со следами вчерашнего обеда… — Ты здесь что забыл, Белый? — сквозь сжатые зубы выдавил Арсений, сжимая пальцы на набалдашнике трости до белеющих костяшек. — Пришёл посмотреть на светило русского фигурного катания. На его закат, вернее, — фигурист откровенно скалился, издевался, выводил Попова из себя. Так можно дразнить дикого зверя — но ведь рано или поздно он отхватит тебе руку по локоть, чтоб неповадно было. — Не боишься ослепнуть? — мужчина усмехнулся, медленно передвигая руку с авантюрина на костяную резьбу, скользя подушечками пальцев по стилизованным виткам змеиного тела. В камне набалдашника поблёскивали светлые искры, точно звёзды на тёмно-синем ночном небе. — Едва ли, — повёл плечом Руслан. — Ты же знаешь, что твоё время прошло, Попов. Признай. «Сейчас я тебе покажу звёзды в одно касание». — Я такое никогда не признаю, — Арсений резко подкинул трость вверх, перехватывая её за противоположный конец — и размахнувшись, насколько позволил узкий коридор и машинально отступивший назад Белый, ударил по чужому лицу тяжёлым каменным шаром — так, чтобы искры из глаз. Вслед за хрустом выбитых зубов и треснутой челюсти раздался удивлённый вскрик — но ни слова мата. Белый взвыл, хватаясь за лицо, но взбушевавшийся в крови адреналин требовал разрядки — и Руслан бросился на Арсения, пока фигурист пытался держать его на расстоянии вытянутой руки, откинув трость в сторону. Чувствовать ссадины на собственных кулаках — потрясающее, давно забытое чувство. Самое время вспомнить. — Я уничтожу тебя, Попов, — прорычал Белый, пока кровь из уголков рта маслянисто текла по коже и срывалась с подбородка на белую рубашку. Пятна алые — побуреют через пару часов, не отстирать. — Ты опоздал, — белозубо оскалился Арсений, чувствуя себя впервые тем человеком, терять которому — нечего. Впервые в жизни не страшно — и так легко. Руслан рывком махнул вперёд, размахнувшись широко, — и Попов повёлся, отшатнулся от летящего на него кулака, запоздало понимая, что это просто такой манёвр был, чтобы ударить его ногой по колену так, чтобы воздух из лёгких вышибло. — Сука! — взвыл Арсений, падая на пол. Колено цело, слишком крепкое, чтобы выбить — да и удар слабый, но больно было всё равно до искр в глазах. Мужчина оскалился и ухватил Руслана за лодыжку, дёрнул к себе со всей своей немалой дури — Белый неловко взмахнул руками и рухнул на спину, приложившись затылком с глухим стуком. — Вы что тут устроили?! — к разъярённым мужчинам уже спешили санитары, растаскивать безумцев по углам, чтобы не навредили друг другу ещё больше. — Взрослые, блять, люди, какого хрена? — Не ваше собачье дело, — огрызнулся Руслан, которого споро скрутили и усадили на лавочку дальше пускать кровь из разбитого носа. — Красивый теперь будешь на соревнованиях, Белый, — оскалился Арсений. Один из санитаров поднял его с пола рывком, как мешок с картошкой, и усадил на скамейку напротив, чтобы не вздумал чего откусить оппоненту, а то водой разливать придётся. Попову, как пациенту, только пригрозили — а Руслана потащили под белы рученьки в приёмное отделение, чтоб привести в порядок разбитую морду и записать нарушителя порядка. Арсений хмыкнул вслед неудавшемуся мстителю — намстился, долбоёб, мог бы и подготовиться. Фигурист откинулся на стену, прижался затылком к холодной плитке и закрыл глаза, чувствуя, как голова ещё кружится. — Арсений Сергеевич?.. Мужчина распахнул глаза и повернул голову к источнику звука, глядя на то, как с ужасом смотрит на него маленькая Алиса — и как она разочаровывается в нём буквально прямо сейчас. И с какой пугающей лёгкостью его режет без ножа этот взгляд. Он же видел уже такое разочарование — в таких похожих глазах. — Алиска, — протянул Арсений, приподнимая брови, и потянулся к девочке. А Лисичка шагнула прочь, качая головой. — Арсений Сергеевич, зачем вы так? — между тонких светлых бровей залегла глубокая морщинка. — Потому что я плохой человек, — выдохнул Попов, вставая с лавочки и садясь на корточки медленно — колено ныло. Но болело сейчас совсем не там. — Я никогда не обижу тебя. — И Антона? — голос девочки дрогнул, в глазах застыли слёзы. — И его тоже, — Арсений сглотнул тяжело. Не говорить же, что он уже его обидел. Шастун покачала головой — уголки сжатых губ дрожали, выдавая девочку с головой. Но она всё-таки шагнула вперёд, обвивая руками шею тренера и прижимаясь крепко — Попов чувствовал, как часто-часто бьётся испуганное сердце. — Ты сделала уроки? Идём, — Арсений подхватил девочку на руки и разогнулся, поднялся неловко, изломанно, но удержался на ногах. Главное ведь всегда подниматься, верно? -- Алексей Иванович говорил Арсению, что всегда важен результат. Он призывал воспитанника не оправдываться — людям зачастую плевать, опоздал ты потому, что стоял в пробке, или проспал. Почему ты не взял медаль — потому что у тебя раскрошился сустав или потому что ты ленился на тренировках. Всем важен итог, результат — опоздание, провал, ошибка. Как ты к этому шёл — никого не волнует. Попов сидел на лавочке в конце пустого коридора — в больнице в девять вечера уже тихо, даже свет приглушён, и, по-хорошему, сидеть бы ему у себя в палате и если не спать — то хотя бы не отсвечивать. За окном было темно, и с третьего этажа было не видно ни городских огней, ни звёзд. Только чернильная темнота да смутные отсветы собственного силуэта на стекле. Потому сейчас Арсений имел несколько результатов. Первое — он с такой силой оттолкнул от себя человека, что даже гравитация его теперь удержать рядом не сможет. Второе — ему закрыт путь в большой спорт. Кроме тренерства. Третье — перед своей главной воспитанницей он уже не безгрешный человек. И сейчас наедине с этими итогами оставаться было совершенно неприятно. Попов покрутил в руках мобильник, жизнь в котором едва теплилась, и снова повернул голову к окну, непроизвольно ловя своё мутное отражение. Синяки под глазами, щёки ввалились — не самое лучшее его состояние, но и не самое худшее — вспомнить хотя бы тот прошлый визит в больницу. «Почему тебе так нужен тот мальчишка? Почему ты так уцепился в него мёртвой хваткой?» Внятных ответов на вопросы Попов найти не мог — и сейчас не отказался бы от детской книжки «Хочу всё знать», в оглавлении которой обязательно была бы глава если не с психоанализом Фрейда, то хотя бы объяснение, почему Арсюшенька такой долбоёб. И как лечить то странное ощущение, которое не выжигается ни временем, ни отсутствием внимания. Бежать в магазин и срочно скупать всю литературу, которая может свет на этот вопрос пролить? Начиная с «Джейн Эйр» и заканчивая «Зови меня своим именем»? А как ему это поможет-то? У него излюбленный поэт — Маяковский, которого в любовной лирике ломает до боли в суставах, потому что огромному угрюмому Владимиру так несвойственно было писать что-то болезненно романтичное и признаваться в своих чувствах. Ну, потому что, знаете, боишься, что тебя нахрен пошлют. Арсений досадливо зажмурился и качнул головой. У него за плечами столько золотых медалей и вообще — событий разной степени положительности, неужели он не потянет такой простой квест в виде человеческих взаимоотношений? Попов поднялся с кресла и зашагал к своей палате с твёрдой уверенностью эту ситуацию решить малой кровью. Написать, позвонить, сделать всё очевидным. А там, конечно, будь что будет. Потому что любимая пословица Арсения — «сгорел сарай — гори и хата». -- Разбудил Попова звонок — сунутый куда-то под подушку мобильник завибрировал прямо под головой, в половину мощности напевая рингтон излишне жизнерадостно. Арсений на ощупь выудил телефон, нажал на кнопку ответа и прижал к уху, не открывая глаз. — Алло? Голос после сна вполне логично хриплый, но Арсения это не смущало — кто позвонил с утра пораньше, тот пусть и смущается. — Попов, ты дрыхнешь, что ли? — по ту сторону провода был Матвиенко, о правилах приличия знавший прекрасно, а значит, и время было не такое уж и раннее. — Да, дрыхну, потому что могу. Что-то случилось? — Да, там Белый выдал утреннее интервью на показательных — у него нос разбит, и даром, что тебя он в этом не обвинил, я не совсем тупой, чтобы не сложить два и два. Впрочем, тебя он там тоже упомянул, — хмыкнул Матвиенко. — Лестно, надеюсь? — Едва ли, — вздохнул Серёга. — Расширенную версию и сам можешь посмотреть в интернете, всё уже слили, они сейчас катают как раз произвольную. А в общих чертах — сказал, что ты никто, и он тебя переплюнет с лёгкостью. Арсений распахнул глаза и нахмурился, тут же садясь на кровати рывком. — У него хватает наглости так думать? — Я тебе больше скажу, у него хватает наглости так говорить. В общем, будь в курсе, Арсюх, я зайду завтра. Напиши, если чего принести нужно, и звони. А то я тебя знаю, импульсивный мешок с костями, кото… Дослушивать Попов не стал — отключился, судорожно вбивая в поисковик интервью с показательных и разворачивая видео на весь экран. Лощёный Руслан с отштукатуренными синяками под глазами выглядел на порядок лучше — даже разбитый нос, заклеенный пластырем, выглядел уместно. -…его время прошло, всё просто. А место на пьедестале пустоты не любит. Потому я обещаю не подвести свою страну и снова заменить его, как сделал тогда, ещё в тринадцатом году, когда Попов лежал на реабилитации. Я подготовлен гораздо лучше, опять же, потенциал больше, и… Арсений выругался себе под нос невнятно, скрипнув зубами с таким усилием, будто желая превратить кость в труху. Интересно, как Попов видел поначалу врага в хоккеисте — а сейчас понял, что соперник был куда ближе и всё это время копил силы для удара под дых. Благо, лежать в больнице Арсению оставалось две недели — а потом вполне можно было заявиться на открытые тренировки Белого, чтобы размазать того не физически, но морально. Главное только подготовиться. «Спят друзья и спят враги и копят силы, чтобы встать не с той ноги».