(не)Канон

      Лиане шесть и она плачет, забившись в угол, потому что отец снова не пришел домой. Мама пытается успокоить девочку, но кто бы успокоил её саму? — Папа занят, родная, он придет скоро. — говорит она, гладя дочь по каштановым кудрям, но сама не верит в свои слова. «Скоро» может случиться и завтра, и через неделю.       Лиана делает вид, что успокоилась, потому что уже сейчас понимает: маме, возможно, даже сложнее, чем ей. Она ложится в кровать, обнимает мишку, которого побрызгала папиными духами, и представляет, что это он сейчас лежит рядом с ней, гладит по волосам и рассказывает о работе, о мире, о путешествиях — да о чем угодно, но звучит в ночной тишине его мерный успокаивающий голос. Папа, безусловно, любит её, Лиана верит в это, не требуя доказательств, но просто он немного заблудился, заработался, пропал.       Лиане восемь и у мамы уже нет сил успокаивать её каждый вечер. С папой они развелись чуть меньше года назад, теперь он нечастый гость в этом доме. Может, ему действительно все-таки плевать, а, может, не хочет мешать своей бывшей жене налаживать личную жизнь. Отчим — здоровый мужик с военной выправкой — безразлично смотрит на слезы девочки, хлопает по плечу и говорит что-то настолько банальное, что ему самому становится от этого неловко. — Будь сильной, девочка, иначе в этом мире не выживешь.       Его голос совершенно не похож на голос папы, да он и не старается им быть, зато не лезет в жизнь маленькой Лианы со своими нравоучениями, пусть иногда и может стукнуть кулаком по столу, чтобы домочадцы не забывали, кто тут все-таки главный. Его волнует, в принципе, только работа и уже округлившийся живот жены, а скука падчерицы по нерадивому отцу — дело десятое и, в общем-то, совершенно не его.       Иногда папа все-таки появляется, сажает Лиану на колени, гладит по голове и что-то устало рассказывает. Лиана слушает внимательно, прислонившись ухом к его груди, и ей становится так спокойно, что все проблемы и обиды отходят на второй план.       Лиане десять и она старается быть самой лучшей старшей сестрой на свете. Отчим оказался отцом еще более безответственным и эгоистичным, чем её папа. Лиане было обидно за сестренку, ведь то, что она именно сестренка, а не братик, играло для её отца огромную роль. Изредка он заезжал, чтобы оставить денег и в сотый раз напомнить, что «бабы в его работе бесполезны», а ведь он так хотел, чтобы сын унаследовал его дела. — Не слушай этого зазнайку. — говорит Лиана, утыкаясь в сестренкину макушку. — Ты ему еще покажешь! Мы обе им покажем!       Сестренка смеется звонко и заливисто, и Лиана ловит на себе недовольный взгляд отчима, проходящего мимо. Громкий смех — это нарушение порядка, а девочка — его инициатор.       Лиане пятнадцать и она уже точно знает, что никому не даст спуску. Мать усмехается, выслушивая планы дочери на будущее, а отчим и вовсе её не замечает. Он появляется в доме редко, практически не обращает внимания даже на свою родную дочь и всё так же грезит сыном, который, безусловно, пойдет по его стопам. Иногда к ним в квартиру заходит друг отчима, — Глеб Егорович — который теперь занимается воспитанием младшей сестры, но в эти моменты Лиана всегда уходит в свою комнату. Она пытается дозвониться до отца, но тот никогда не берет трубку, и тогда Лиане становится совсем уж паршиво. И лишь сестренка, обнимающая её за шею, говорит что-то по-детски наивное, но успокаивающее. Лиана слушает её, улыбается и сквозь слёзы шепчет, что всё будет хорошо, они всё пройдут и преодолеют. Сестрёнка смотрит ей в глаза, и в этих детских серых глазах Лиана видит несокрушимую веру.       Лиане двадцать пять и ей уже давно плевать на то, что отец не объявлялся вот уже шесть лет. Иногда в её маленькую квартирку-студию заглядывает выросшая младшая сестра и часами рассказывает о том, чему её учит Глеб Егорович. Лиана внимательно слушает, кивает, а душу переполняет нежность: они всё смогли, они всем показали. — Это так странно, — говорит сестра, водя пальцем по краю кружки, — Отец вечно принижал меня из-за пола, а сейчас я почти уже дослужилась до его должности. Еще немного, Лиана, еще совсем чуть-чуть, и никто больше не посмеет сказать, что бабы в этой работе бесполезны! — Я очень рада за тебя. — Лиана улыбается совершенно искренне, и сестра заливается смехом. Тем самым, от которого её пытался отучить отец.

***

      Лиане тридцать два и она безумно гордится сестренкой, которая переплюнула даже своего зазнайку-отца, обожает свою работу, пусть никогда и не скажет об этом прямо. Григорьева запросто играет в уме с шестизначными числами, обходит самоуверенных мужчин в работе, гордо вскидывает голову и каждое утро улыбается настолько дерзко и смело, будто говорит самой жизни: «Выкуси, стерва, я тебя уделала!» Мир играет для неё яркими новыми красками, которых до этого, кажется, даже и не существовало, но иногда, совсем редко, призраки детства все-таки возвращаются, и тогда Лиана не знает, куда от них спрятаться. Всё, чего она добилась сама, всё, чем она может гордиться, рассыпается, сжимается и меркнет перед давно забытыми страхами и обидами. Чувство брошенности и отсутствия сильного плеча рядом бьет грубым кулаком в солнечное сплетение так сильно, что перед глазами начинают плясать разноцветные пятна. — Сука! — Лиана в сердцах бьёт кулаком в стену, и драгоценный камешек в новом кольце с хрустом вылетает, теряясь где-то за оторванным плинтусом, не выдерживая такого отношения.       Женщина с решительными ногами цепляется побледневшими пальцами, на которых уже проступают кровяные пятна, за собственные кудри, будто хочет вырвать их, и сползает по стене на пол, позволяя стекловолокну царапать открытые участки кожи. Из горла Лианы вырывается хрип, к которому постепенно добавляются беспорядочные всхлипы, свисты и выдохи. Григорьева и не думала, что человек способен издавать такие уродливые звуки. — Я просто хочу, чтобы моя жизнь была нормальной! — кричит она, будто это что-то сможет изменить. Как только истерика прекратится, Лиана снова превратится в прекрасную вычислительную машину, в идеале знающую саркастический язык, снова будет срываться по первому же звонку шефа, которого «больше, чем просто уважает», и будет пытаться не вспоминать о своей слабости, но сейчас… Господи, сейчас она имеет право! — Я просто хочу жить нормальной жизнью… — в сотый раз, как мантру, как молитву, повторяет она, пытаясь унять дрожь в голосе и уродливые всхлипы, вырывающиеся, кажется, совсем не из её рта. — Я просто хочу быть защищённой! Не хочу думать, что я — всего лишь часть огромного механизма, который прекрасно справится и без меня, которую бросил даже родной отец! — О чем это ты говоришь? — внезапно раздается голос со стороны двери.       Лиана дёргается. Интуитивно кидается к ящику, где хранит пистолет, и только когда холодная рукоять оказывается в ладони, смотрит на незванного гостя. В дверях, подсвечиваясь светом из коридора, будто какая-то божественная личность, снизошедшая с самого Эдема, стоит отец. Григорьева пару раз моргает, будто хочет прогнать наваждение, и лишь когда убеждается, что отец реален и не привиделся ей, кидается к нему.       Ей очень хочется рассказать ему всё, поведать все тайны, которые накопились за все эти годы, вывернуть душу наизнанку, показывая всю гниль и черноту, скопившуюся в ней, но вместо этого Григорьева лишь протяжно всхлипывает и утыкается в тёплую грудь, вцепившись разбитыми пальцами в растянутый зелёный свитер так сильно, будто отец мог исчезнуть. — Папа. — шепчет Лиана, пугаясь даже не своей слабости, а того, насколько эта слабость сейчас кажется ей нормальной. — Папочка. Это правда ты?       Отец не отвечает, лишь гладит её кудри, как гладил всегда в детстве, целует в макушку и прижимает к себе. — Где ты был всё это время, папа? — почти кричит она, а в голосе её отчетливо слышится детская обида, которая никогда не забудется. — Я был далеко. — отрешенно отвечает отец. — Я был далеко, и сейчас пришел совсем не на долго. Я подумал, что будет подло не попрощаться со своей маленькой девочкой.       Лиана отскакивает от него, как от чего-то омерзительного и опасного, и с ужасом смотрит ему в глаза. — О чем ты говоришь?!       Отец не отвечает, лишь смотрит на неё со смесью нежности и грусти во взгляде. Он протягивает руку и касается пальцами её щеки. — Прощай, родная. — он улыбается так, как умеет улыбаться лишь он. — Я люблю тебя. — Папа! — Лиана кидается к нему, пытаясь обнять, но руки ловят лишь пустоту.

***

      Лиана подрывается от звонка телефона и не может понять, что она видела только что. — Лиана, — слышит Григорьева голос матери на том конце, — Твой отец умер. — Я знаю. — неожиданно говорит она и сбрасывает звонок.       Лиане тридцать два и она плачет, забившись в угол. Плачет, потому что папа вообще никогда больше не придет к ней. Звуки доходят до Лианы, словно она сидит под тяжелым шерстяным одеялом. Ей просто не хочется понимать, что кто-то колотит в дверь, кажется, всеми конечностями, прося пустить сначала нормально, а потом и сорвавшись на крик. Всё, чем она гордилась, чего добилась сама, чтобы доказать всем вокруг, что она чего-то стоит — все это сейчас не имеет совершенно никакого значения.       В комнату влетает запыхавшаяся сестра, а в дверном проеме маячит озабоченный Глеб Егорович. — Лиана… — сестра хочет что-то сказать, но осекается. — Он заходил попрощаться. — глухо произносит Лиана и слезы начинают ручьями стекать по её щекам.       Сестра дает секретарю рукой знак уходить, а сама опускается рядом на пол. В её серых, всё таких же детских, глазах Григорьева видит неподдельную скорбь.       Лиане тридцать два и она не успела сказать ему, что тоже любит.