(не)Канон

      Крылова уплетает привокзальную шаурму, не заботясь о соусе, стекающем по рукам через промокшую салфетку. Лиана морщится и достает из сумки пачку влажных салфеток, Крылова отказывается и слизывает соус, роняя куски мяса и овощей. Григорьева сдерживается как может, но выражение брезгливости всё равно появляется на ее лице. — Привыкла своих омаров есть, да? — довольно причмокивая, усмехается мелкая.       Григорьева фыркает и отворачивается, все ещё держа в руках пачку с салфетками, которые Крылова пытается вытащить самостоятельно, оставляя на рукаве дорогой куртки сводной сестры маслянистые отпечатки. Лиана отдергивает руку и Крылова отступает, решая, что ссориться совершенно не хочет.       Стоя перед зеркалом в своей комнате, малая признается самой себе, что порой ведёт себя слишком некрасиво, осознавая свою безнаказанность. У нее будто имеется карт-бланш на скотское поведение и постоянные унижения окружающих. Порой это льстит, порой это слишком удобно, потому что не приходится думать о последствиях, но иногда на Крылову будто снисходит озарение, а вместе с ним приходит и стыд. Она прекрасно понимает, что Лиана совершенно ни в чем не виновата перед ней, и те обиды, что были когда-то давно — это лишь последствия искаженного детского восприятия.       По пути к дому Муромец, мелкой звонит отец, у которого защемило в пояснице и ему срочно нужна мазь. Лиана закатывает глаза и сворачивает с МКАДа в район Крыловой, мимо которого они чуть не проехали. Мелкая виновато пожимает плечами, но Григорьева не видит этого жеста стыда, только бормочет что-то про голод и урчащий живот. Они поднимаются по сбитым ступеням, потому что лифт вот уже неделю как сломан, и у Григорьевой больше нет сил возмущаться и сетовать, она просто шагает за бодрой сводной сестрой, рискуя сломать каблук на дорогущих туфлях или ободрать маникюр о ржавые перила.       Квартира Крыловых оказывается неожиданно маленькой и неожиданно уютной. Откуда-то из комнаты доносится страдальческий голос главы маленького семейства. Крылов-старший появляется в маленьком коридоре с видом мученика, и тут же занимает собой все свободное пространство. Его большая, уже седеющая голова, едва не касается дверного косяка. Крылова крепко берет Лиану за запястье и ведёт её за собой на кухню, чудом не задевая большой отцовский живот. В кухне пахнет заваркой, микстурой от кашля и бесхитростным холостяцким ужином. Следом за ними уныло следует Александр Викторович. — Ты есть хочешь? — огромная горячая ладонь мягко ложится на плечо Григорьевой и тут же осторожно толкает ее на мягкий маленький диванчик.       Лиана хочет отказаться, но живот предательски урчит, и женщине с решительными ногами приходится согласиться. Александр Викторович понимающе кивает и начинает плавно порхать по кухне, неизвестно какими чудесами не сбивая своим телом все присутствующие предметы. Через минуту перед Григорьевой уже стоит тарелка горячих пельменей, от которых ещё идёт пар. Лиана вежливо кивает, берет вилку и внезапно теплеет душой. В ней просыпается что-то давно забытое, старое, из тех времён, когда она, будучи бедной студенткой, скидывалась с соседками по комнате на пачку пельменей, которые тогда казались чем-то божественно вкусным.       Крылова не то переругивается, не то спорит о чем-то со своим отцом, усевшись на подоконник, а отец — сонный и медлительный — отвечает ей спокойно и тихо, и его голос звучит, как самая лучшая колыбельная. Лиана ест пельмени, не обращая внимание на капли масла, которые отлетают и пачкают новую блузку. — Может, тебе чаю или сметанки? — обеспокоенно предлагает Александр Викторович, и, не дожидаясь ответа, ставит перед Лианой и чай, и сметану, и, кажется, вообще всё, что находит съедобного на кухне.       Григорьева смотрит на то, как огромный мужчина ходит по кухне, успевая и ставить на стол всё новые и новые угощения, и забирать из рук неспокойной дочери предметы, которые кажутся ему опасными, а вместо них совать ей в руки бутерброды, и всё у него выходит так складно и ловко, что Лиана видит в нём заботливую и бесконечно добрую наседку, для которой просто не существует чужих детей.