(не)Канон

      Лиана проводит указательным пальцем по ободку стакана и улыбается своим мыслям, Муромец молчит, сосредоточенно разглядывая фамильный перстень с печаткой-гербом. На кухне царит совершенно полный покой, который ни одна из сестер не хочет нарушать: слишком уж редко выдаются такие спокойные минутки. В окно можно увидеть Горыныча, который широкими размашистыми движениями расчищает снег с дорожки, образовывая по обеим сторонам огромные мягкие сугробы. Даже с лопатой в руках муромский секретарь не теряет ни достоинства, ни белой выглаженной рубашки. — Какой мужчина…- задумчиво вздыхает Лиана, и Муромец, вздрогнув, тоже смотрит в окно. — Да, хороший, — после недолгого молчания соглашается она, — Работящий, надежный. — Почему ты его до сих пор не окольцевала? — усмехается Лиана и отхлебывает из кружки кофе, — Надо быть действительно глупой, чтобы этого не сделать.       Муромец замирает. До нее не сразу доходит, что Григорьева шутит и вопрос, в общем-то, риторический. Лиана не знает. Лиана до сих пор ничего не знает. Муромец нервно прокручивает перстень на пальце и с двойным упорством начинает сверлить взглядом стол.       Лиана отводит рыжеватую прядь от её лица и убирает за ухо. — У тебя что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает она, заглядывая в лицо сестры.       Муромец быстро мотает головой, что обычно означает то, что что-то случилось да еще и серьезное, но Лиана улыбается, пожимает плечами и допивает остывший кофе. — Какой мужчина…- задумчиво повторяет Лиана, снова обводя пальцем края кружки, находясь мыслями где-то совсем не на кухне, — Какие сильные руки…       Муромец машинально кивает, потому что очень сильно боится себя выдать, выдать Горыныча, выдать ИХ. Она продолжает молчать, а Григорьева продолжает тереть пальцем ободок кружки и ничего не подозревать. Её не смущает молчание сестры, она знает, что у её маленькой девочки слишком много забот, слишком много ответственности и слишком много мыслей.       Последних у Муромец было действительно много. Например, о том, что она завралась, о том, что окутала свою жизнь непозволительно большим количеством тайн, сокрытых под семью замками, о том, что один из самых близких людей совершенно ничего о ней не знает, но почему-то продолжает считаться одним из самых близких.       Лиана слишком громко вздыхает и Муромец поднимает на неё глаза. Старшая сестра сидит с самым умиротворенным лицом на свете, восхищается широкими плечами Глеба Егоровича и совершенно ничего не знает, но продолжает доверять.       На миг Муромец почти физически ощущает желание во всем сознаться: в том, что руки Горыныча гораздо сильнее, чем кажутся, но, в то же время, они и самые нежные из всех рук на Земле; в том, что она до сих пор не окольцевала Горыныча, потому что она действительно очень глупая, а её без пяти минут бывший муж, о котором Лиана, к слову, тоже ни черта не знает, хоть и нередко его встречает, — упрямый и эгоцентричный баран. Но когда слова почти уже вырываются наружу, Муромец закрывает рот, опускает взгляд в стол и молчит.        И это молчание давно уже вошло у неё в привычку.