Tales of the Black Forest

      Смех и крики затихают в отдалении. Чем дальше от фестиваля с его огромными кострами и жуткими ряжеными, тем громче бьется сердце, готовое разбить хрупкую оболочку костей и плоти. Гахён убегает прочь в вязкую черноту готовой вот-вот вступить в свои права ночи. Самой страшной ночи в году. Даже ей, относительно взрослой в свои шестнадцать, строго запрещено заходить дальше череды костров, ограждающих провинциальный городок от... Демонов? Оборотней? Вампиров? Никто не говорит правду любопытной девушке, об этом просто не принято говорить вслух. Да и шёпотом за закрытыми на все засовы дверьми и занавешенными окнами тоже не стоит, чтобы нечаянно не призвать. И если кто-то вдруг посмеет возразить, что так было не всегда, не позавидуешь тому несчастному.       Одной рукой девушка прижимает к груди пакетик с украденными леденцами, другой поднимает повыше чудом не погасший тяжелый фонарь и озирается по сторонам: пока спасалась от погони, не заметила, как попала в заброшенный квартал, где если и бывала раньше, то воспоминание об этом больше похоже на сон. С одной стороны улицы – останки недавно сгоревшего жилого комплекса, с другой – развалины древнего особняка на самом краю леса. Вот где уж точно никто не живёт, даже вездесущие костры никто больше не зажигает. Кому придёт в голову вечером шататься по окраинам с сомнительной репутацией? Ли Гахён, например. Ей бы бежать без оглядки отсюда обратно к свету обжитых домов, к людям, которые всё же не так пугают, как зловещая неизвестность прямо за спиной. Но Гахён подходит ближе к развалинам, ровно настолько, чтобы услышать тихое, но отчётливо различимое пение. Голос чистый и юный, он словно растворяет мысли об опасности.       Дверь в особняк оказывается незапертой за её отсутствием, и Гахён беспрепятственно заходит в просторный холл, бывший когда-то, судя по тому, что выхватывает свет фонаря, весьма уютным и гостеприимным. Однако половина стены давно отсутствует, на местами провалившемся полу образовался ковёр из сухих листьев, опасно скрывающих под собой дыры в досках, камин зияет черной пастью давно не топленого очага, а на облезлом и местами покрытом паутиной диване сидит, печально опустив глаза, девушка в белом платье. Она поднимает взгляд на незваную гостью, и Гахён не может сдержать крик, то ли ужаса, то ли радости узнавания. Как она может не узнать Юхён, которая всегда помогала ей с домашними заданиями и проводила в бары мимо охраны? Юхён, чья улыбка была похожа на теплое солнышко, к которому тянулись все вокруг, и Гахён особенно. Как она могла ни разу не вспомнить о любимой онни, которую в своих фантазиях набралась смелости пригласить на свидание прямо на сцене клуба, вопреки косым взглядам и шёпоту за спиной.       Но Юхён, которая смеялась, даже когда было невыносимо больно, и первая раскрывала объятья навстречу незнакомцам; Юхён, которая любила играть с длинными волосами Гахён и целовать её далеко не худые щёки, из-за которых Ли очень переживала; той Юхён здесь больше нет. Девушка напротив неё улыбается и прижимает палец к бледным губам (прежняя Юхён не расставалась с красной помадой). – Тише, ты разбудишь Суа, – новая Юхён всё больше напоминает призрака, стоит всмотреться в её лицо с бледными отсветами на острых скулах . «Ей разве не должно быть холодно в тонком платье?» – подсказывает здравый смысл, но Гахён слишком взволнована, чтобы подумать здраво. – Онни, ты меня не помнишь? – Помню? – Юхён прикладывает к лицу ладони и качает головой, – к нам никогда никто не заходит. С тех пор, как Суа не может проснуться, я тоже стараюсь не выходить из дома, чтобы не оставлять её одну надолго... – О чём ты, онни? – перебивает Гахён, – этот дом... – внезапная догадка заставляет её застыть с приоткрытым ртом. – Красивый, правда? – Юхён улыбается в первый раз за их встречу, и Ли понимает, что больше не может это выносить. – Сегодня в городе праздник. Большой. С фейерверком и танцами. Морем вина и разных вкусностей, – тараторит она, хватая онни за руку, – пойдем, тебе понравится! – Я не могу, Суа... – Юхён теряется, пытается вырвать руку. – Ничего не случится, это ненадолго, – Гахён старается говорить как можно мягче, хоть и готова топать ногами от обиды, как маленькая. Надо же, Суа какая-то. Может, она и не настоящая даже. А Юхён живая, осязаемая, хоть руки и холоднющие. – Здесь недалеко, правда!       Юхён со вздохом позволяет взять себя под руку и вывести на улицу. Никто до сих пор не мог найти дорогу в их дом, даже Минджи ни разу не заглянула к соседям на чай. А эта странная девочка прошла сквозь дверь, как будто и не человек вовсе. Ким зябко дергает плечами и жалеет, что забыла накинуть пальто. На ней продуваемое всеми ветрами платье, босые ноги мёрзнут и сбиваются, скорее всего, в кровь об острые камни на дороге. – Юхён-онни, мы почти на месте, – Гахён указывает на цепь костров неподалёку. Старшая щурится на чересчур яркое пламя, голова начинает болеть нестерпимо. Ей совсем не хочется туда идти. – Стой.       Гахён оборачивается на незнакомый голос и видит высокого парня в черном, который сжимает другую руку Юхён. – Пойдешь с ней – больше не сможешь вернуться, – предостерегает Ёнхён. Юхён смотрит на костры, на яркие образы из прошлой жизни, отрывающиеся за ними. Оборачивается к Ёнхёну, за лицом которого угадываются черты сестры. – Ты должна сделать выбор, – читается в его глазах. Гахён, естественно, не понимает, она упрямо тянет онни в сторону площади и знать не хочет никаких странных красавцев, смахивающих на готических принцев.       Она растерянно охает и почти падает на землю, потому что Юхён с незнамо откуда взявшейся силой выдёргивает руку и идёт обратно. Не по дороге. В лес. «Не оглядывайся», – шепчет Ёнхён.       Теперь их всегда будет трое.