Маскарад

Время тянулось бесконечно. До смены дворцового караула оставалось всего два часа, но горящему от нетерпения юноше они казались целой вечностью. Он вышагивал из стороны в сторону, бросая нетерпеливые взгляды в сторону призывно светящихся окон бального зала. Где-то там, среди гостей, нарядной бабочкой порхала его незнакомка, и сердце Адониса рвалось к ней, выпрыгивая из груди. Спрятанная маска жгла грудь каленым железом, приводя юношу в состояние, близкое к эйфории. Пытаясь унять волнение, Адонис делал глубокий вдох, а затем, глядя в бархатное черное небо, выдыхал воздух маленькими порциями. Что уж говорить, страж на тот момент из него был никакой. Наконец, часы пробили полночь, и на смену заступила ночная стража. Адонис, стараясь ничем не выдать своего волнения, передал пост и двинулся в сторону казарм вслед за уставшими товарищами, стараясь держаться чуть позади. Убедившись, что на него никто не обращает внимания, он резко свернул налево и, пригнувшись, побежал в сторону родительского дома. Юноша знал, что в этот час его мать и младшие сестры уже спали, а отец все еще находится в казарме, так что никто не мог помешать осуществлению его плана. Он пробрался в дом на цыпочках, стараясь издавать как можно меньше шума. Осторожно открывая двери, Адонис в очередной раз порадовался, что накануне по просьбе матери смазал петли маслом. Ступая как можно тише, юноша с бешено бьющимся сердцем прошел в отцовскую спальню. Свет прикроватного кристалла мерцал легкими голубоватым светом, освещая нехитрое убранство комнаты и по-спартански застеленную кровать. Адонис, едва дыша, прокрался к стенному шкафу и осторожно сдвинул скользящую створку, напряженно всматриваясь в содержимое. Объект свои поисков он обнаружил практически сразу, по белеющему в полумраке рукаву. То был парадный офицерский мундир, который отец Адониса надевал только в особых случаях. «Сейчас как раз такой случай», — подумал Адонис, вытаскивая костюм. Юный страж искренне надеялся, что отец не хватится пропажи. В конце концов, не станет же он заглядывать в шкаф на предмет мундира!.. На то, чтобы переодеться и спрятать свою одежду, у Адониса ушло немного времени, и уже через четверть часа он, пытаясь остаться незамеченным, пробирался обратно ко дворцу, гремящему музыкой и праздничными фейерверками. Подойдя на достаточно близкое расстояние, юноша, собравшись с духом, вышел на усыпанную белым гравием парковую дорожку и неспешным шагом двинулся к парадному входу. Никто и не подумал остановить его. В мундире, расшитом золотыми позументами, и серебристой маске, он походил на одного их знатных гостей, из числа тех, кто предпочел неспешную прогулку под звездным венерианским небом душной толчее бального зала. Адонис, затаив дыхание, поднялся по устеленным красной ковровой дорожкой мраморным ступеням, прошел мимо неподвижных стражей, молясь небу, чтобы никто из товарищей его не узнал, и остановился на пороге, у самого входа в бальный зал. Нервным движением поправив маску и убедившись, что она отменно справляется со своим предназначением, юноша пригладил волосы и сделал несколько шагов вперед, тут же очутившись в мире, куда простому смертному путь был заказан. Машинально подхватив с подноса бокал икристого шампанского, Адонис огляделся. Пестрая толпа казалась волнующимся морем красок и мишуры, так что выделить в ней кого-то конкретного не представлялось возможным. Тем не менее, юноша пристально вглядывался в каждую проходящую мимо даму, пытаясь разгадать ее загадку. Но, не обнаружив в ней знакомых до боли черт, тут же терял интерес, начиная игру в шарады заново, уже с другой незнакомкой. Между тем, статный белокурый юноша не мог не привлечь ответного внимания. Адонис то и дело ловил брошенные в его сторону заинтересованные взгляды девушек, однако с легкостью игнорировал их, тем самым вызывая у кокеток легкое недоумение, а порой и раздражение — своеобразную реакцию на уязвленное самолюбие. Поначалу юный страж, попавший подобно жемчужине в россыпь самоцветов, чувствовал себя неловко, все еще опасаясь быть узнанным кем-то из гостей; однако со временем успокоился, понимая, что тревожиться, по существу, не о чем. В самом деле, о чем может идти речь? В глазах окружающих он представал таинственным незнакомцем, не спешащим раскрывать свое инкогнито. На то он и маскарад — праздник фальши, обмана и интригующей загадки. А уж белоснежный мундир с золотыми позументами и эполетами на празднестве выглядел не хуже самого богатого костюма, так что Адонис в некотором смысле почувствовал себя частью этого блистательного общества, едва ли не ровней королю. Но не успел юноша как следует распробовать эту тщеславную мысль, как тут же столкнулся с первым испытанием. Точнее, с высокой дамой в черном платье из полупрозрачной ткани, лицо которой было спрятано под густой вуалью. — Прошу прощения, — молвила она и двинулась было дальше, не дожидаясь ответа, как вдруг остановилась и, полуобернувшись, смерила Адониса пристальным взглядом, от которого незадачливого стража бросило сначала в жар, а затем в холод. «Ну вот моя песенка и спета», — обреченно подумал юноша, с которого вмиг слетело напускное тщеславие, и мысленно сжался, готовясь услышать обличительную речь незнакомки в черном. Вот сейчас она выпрямится, подобно Немезиде, ткнет в него пальцем, и раздастся громовым раскатом на весь зал: «Тебе здесь не место, обманщик!». И все, прости-прощай. Однако, к несказанному облегчению Адониса, женщина не проронила ни слова, лишь загадочно улыбнулась ему, точно старому знакомому, и продолжила свой путь. «Будущее на моей стороне…», — полузабытым эхом прозвучало вдруг в голове, и Адонис вздрогнул. Вне всякого сомнения, эти слова принадлежали ему. Но когда и при каких обстоятельствах он произнес их? Чувство дежавю охватило юношу, и он, пытаясь найти разумное тому объяснение, принялся выискивать взглядом уже не свою возлюбленную, а таинственную незнакомку в черном. Почему-то в Адонисе родилась уверенность, что эта леди может дать ответы на все вопросы, что когда-либо не давали покоя его мятущейся душе. Однако та словно в воду канула, как бы ни выискивал ее в пестрой толпе взволнованный юноша. И вдруг… смех. Звонкий, заливистый, точно серебряный колокольчик, он коснулся слуха Адониса, вмиг заставив его выбросить из головы загадочную леди в черном. Не веря своему счастью, юноша метнулся в сторону, откуда доносился переливчатый смех, и замер, словно зачарованный. Он нашел ее — сомнений не оставалось. Адонис сразу узнал эту гордую посадку головы, тонкий стан, манеру двигаться… А главное — ее великолепные волосы цвета чистого золота, что, казалось, сияли в свете кристаллов. Облаченная в зеленовато-голубой шелк, девушка весело болтала с хрупкого вида блондинкой, пересыпая свои речи звонкими переливами смеха. Адонис был сражен наповал. Пожалуй, такие же эмоции испытывает усталый путник, после долгих дней пути очутившийся у врат благословенной Аркадии: восторг, крайнее возбуждение и безграничное счастье, граничащее с облегчением. Вот и он нашел свой рай, и теперь не мог оторвать от девушки влюбленных глаз. Минория, что до того момента беспечно болтала с Серенити, ощутила на себе этот взгляд, обжигающий, словно поцелуй пламени. Какая-то неведомая сила призывала ее оглянуться и встретиться лицом к лицу с тем, чей взор так и горел огнем на коже. Принцесса обернулась, повинуясь импульсу, и обмерла, когда их с Адонисом глаза встретились. Сердце пропустило удар в миг узнавания, а затем заколотилось с такой отчаянной силой, что Минория невольно прижала ладонь к груди, опасаясь, как бы оно не вырвалось из груди. Мир закрутился вокруг бешеной каруселью, и лишь красавец-офицер пребывал вместе с ней в центре этого красочного вихря. Из оцепенения Минорию вывел голос Серенити: — Минория! Мина! Ты меня вообще слушаешь? Эй… — Да-да, — рассеянно ответила девушка и извиняющимся жестом коснулась руки подруги. — Извини, я… — от волнения принцесса не могла найти нужных слов; во рту вдруг пересохло. Ее немного нервное состояние усугублял еще и тот факт, что Адонис, сочтя их недолгий зрительный контакт призывом к действию, стал пробираться к Минории сквозь толпу гостей. А эта встреча и, тем более, разговор, были сейчас крайне нежелательны. Вот чем обернулась утренняя забава — нежданной встречей, которая может вызвать кучу неприятностей. Думала ли принцесса, избалованная всеобщей любовью и вниманием, что сын главного стража рискнет появиться на маскараде? Думала, но мысли эти заглушались врожденной беспечностью и недальновидностью. Минория бросила вызов — Адонис принял. Чему теперь удивляться? Испуг и нервозность от нежданной встречи были порождены движениями разума принцессы, хоть и запоздалыми. Но сердце… Оно твердило совсем о другом: о радости встречи, о затаенной гордости, о влечении к человеку, который рискнул своей головой только ради того, чтобы найти ее… Минория была чрезвычайно напугана этим внутренним диссонансом, а потому не придумала ничего лучше, чем просто отступить. Убежать, подобно посрамленному противнику с поля брани, скрыться от этих пронзительных глаз. — Извини, мне… нехорошо, — выдавила Минория, обращаясь к сбитой с толку Серенити. Она даже поспешно улыбнулась, бросив опасливый взгляд в сторону Адониса, который упрямо двигался к своей цели. Улыбка эта, правда, хоть и была широкой, но четко передавала смятенное состояние принцессы. — Пойду отдохну немного. Не в силах больше выносить теснящие душу чувства, девушка, подобрав юбки, поспешно направилась к одной из примыкающих к бальному залу комнат, в которых гости обычно приводили в порядок свои туалеты или отдыхали от пестрой суеты. Иногда в этих же комнатах уединялись влюбленные парочки, и щеки Минории всякий раз розовели при мыслях о том, чем они там занимались. От всей души надеясь, что выбранная ею комната пустует, принцесса толкнула дверь и практически влетела внутрь… Однако закрыть ее за собой уже не успела. Адонис нагнал Минорию уже на пороге, так что, можно сказать, в комнату они попали вместе. Юноша аккуратно прикрыл дверь и выжидающе уставился на девушку. Та сделала глубокий вдох и распрямила плечи. Отступать было некуда, да и бежать уже не хотелось. Довольно! Пора было признаться самой себе, что ей безумно нравится этот страж и чувства, которые пробуждает в ней его близость. Атмосфера вокруг них накалилась до предела, да так, что Минория невольно вспыхнула, и жар этот приятной волной разлился по всему телу, вызывая неведомое доселе томление. Она еще не знала, что так пробудилось ее тело — закипела кровь богини любви. Воцарилась тишина, прерываемая лишь прерывистым дыханием двух людей, попавших в неловкое положение. Наконец, Минория решила прервать затянувшееся молчание. — Тебе не следовало появляться здесь, юный страж, — как можно холодней сказала принцесса, стараясь не смотреть в глаза своему визави, хотя сердце отчаянно билось в груди, выдавая волнение. — Тогда зачем звала? — тихо спросил Адонис, делая шаг навстречу девушке. Минория хотела было ответить, что ничего такого не было, но, почувствовав укол совести, произнесла, чуть поморщившись от легкого чувства досады: — Была уверена, что не придешь. — Или что мне не удастся попасть в общество избранных? Так? — юноша стоял совсем близко, но принцесса не могла заставить себя отойти на приличествующее расстояние. — И это тоже, — ответила она, едва сдерживая вздох. Как бы ни было тяжело признавать поражение, но Адонис был прав. Тысячу раз прав! Именно мысль, что юному стражу просто не удастся попасть на праздник жизни для высшего общества, и дарила ей ложное спокойствие. — И тем не менее, я здесь, — настаивал на своем Адонис. Он не собирался останавливаться на достигнутом. — Самое время объясниться. — Мне нечего сказать кроме того, что тебе нельзя здесь находиться, — Минория бросила нервный взгляд в сторону двери. — Если кто-нибудь войдет сюда… — Я думал о тебе все это время, — казалось, Адонис не разделял тревог девушки, или попросту не слышал ее слов. Он стремился излить на нее поток откровений, облегчить мятущуюся душу признанием. — Страдал, но не от осознания своей ошибки, нет. Я боялся, что больше никогда тебя не увижу… — юноша на мгновение умолк, глядя на Минорию влюбленными глазами. Та вспыхнула, когда Адонис взял ее тонкие ладони в свои и легонько сжал. — Моя загадка, ускользающая мечта… — прошептал он. — И вот, теперь я здесь, и ни за что не упущу возможности узнать тебя, девушка под маской. Это судьба! С этими словами он отступил назад, резким движением снял маску и швырнул ее в угол комнаты. — Видишь? — произнес он. — Я честен с тобой. Сделай же и ты ответный шаг! Адонис протянул руку, дабы сорвать с Минории украшенную жемчугом маску, но девушка ловко увернулась, отступив к дальнему углу комнаты. — Не проси о том, о чем потом горько пожалеешь, — предупредила она. — Тебе не понравится то, что ты увидишь! — Мне все равно, ведь я уже люблю тебя. Если бы сейчас над головой принцессы разверзся потолок, сверкнула молния и грянул гром, она была бы поражена меньше, чем внезапным признанием человека, о существовании которого она еще вчера даже не подозревала. У Минории перехватило дыхание: неверие, радость, восторг, признание, и даже нотка самодовольства смешались в причудливый коктейль эмоций. Он любит!.. Любит ее! Возможно ли это? Адонис тем временем продолжил: — Маска — лишь ненужная преграда, обман. Я приму тебя любой, кем бы ты ни была — королевской фрейлиной или авантюристкой без рода и племени… Прошу, сними маску! Дай взглянуть на тебя! Минорию эти слова, как и сам взгляд влюбленного юноши, поразили в самое сердце, и лукавая усмешка исподволь тронула ее губы. Идея открыться Адонису, посмотреть на его реакцию, охватила ее, подобно лесному пожару. Да будет так! Девушка сделала несколько неспешных шагов навстречу юноше и произнесла, чуть растягивая слова: — Ну что ж, юный страж, вам следовало бы бояться своих желаний. И аккуратно, чтобы не повредить, сняла маску и с дерзкой улыбкой уставилась на своего визави. О том, что Адонис узнал в прекрасной незнакомке наследнице венерианского престола, весьма красноречиво свидетельствовало его ошеломленное лицо. Юноша сначала покраснел, потом побледнел, да так, что стал почти одного цвета с мундиром. — О нет! — выдохнул он, инстинктивно делая шаг назад. Хотя, в подобной ситуации лучше было бы сразу провалиться сквозь землю. Юноша вдруг задрожал, на лбу мелким бисером выступили капли пота. В голове мигом пронеслись тысячи мыслей, и все они сводились к одной: не сносить ему теперь головы. Адонис даже представить себе не мог, что девушка под маской окажется принцессой Минорией, ибо не пристало наследнице совершать выходки, подобные утренней. Он даже не смел рассматривать ее кандидатуру! Даже сейчас об этом помыслить страшно. Стало быть, это какая-то магия или иллюзия, хитрый обман зрения. А он и обманываться рад! Минория, вдоволь налюбовавшись реакцией Адониса, с улыбочкой развела руками — мол, вот она я, собственной персоной, как и просил. Прошу любить и жаловать. — Ваше Высочество, я… — почтительно пробормотал юноша, отвешивая поклон, чувствуя себя не в своей тарелке из-за выжидающего взгляда принцессы. — Я же говорила: тебе не понравится то, что ты увидишь, — вздохнула девушка. Растерянность и смущение юноши, конечно, были незабываемым зрелищем, но в душе Минории отчего-то поселилась досада. — Неужели одного взгляда на мое лицо хватило, чтобы вся любовь улетучилась? Весьма прискорбно! Девушка иронично усмехнулась, но в улыбке этой сквозила неприкрытая горечь. Конечно же, все дело в титуле. Стражу никак нельзя любить принцессу, это неправильно! А уж признаваться ей в этом, или каким-то образом оказывать знаки внимания — и вовсе моветон! И, конечно же, мнение принцессы никто не спрашивает. А жаль. Из-за таких вот предрассудков и гибнут настоящие чувства. Эти безрадостные мысли еще сильнее разожгли досаду Минории. Не желая более принимать участие в этом балагане, она, горестно поджав губы, решительно двинулась к выходу, но Адонис в последний момент остановил ее, схватив за запястье. — Погодите… — Отпусти меня, если не хочешь попасть в неприятности, — отрывисто произнесла принцесса. — Надо забыть обо всем этом, слышишь? Надо… — Я говорил, что для меня не имеет никакого значения, кто сокрыт под маской, — мягко проговорил Адонис. И куда только испарилась его робость? Едва он увидел, как девушка вновь собирается исчезнуть из его жизни, как тут же осмелел. Юноша не собирался упускать свою птицу счастья во второй раз. — Я даже надеяться не смею, что вы чувствуете даже малую толику того, что горит в моей груди, — словно в подтверждение своих слов, Адонис горячо сжал ее руку, а затем, прижал к своей груди — к бешено колотящемуся сердце. — Я люблю, люблю, люблю вас! От этой маленькой, но пылкой речи у Минории перехватило дыхание. Да, он прав! Она чувствует!.. Именно такой любви жаждала юная девушка, именно о ней размышляла совсем недавно. Чувство, подобное этому, стирает все различия, которые только могут быть между стражем и принцессой, оставляя лишь два влюбленных сердца. И еще не нашелся такой писатель или поэт, который мог бы облечь в слова столь сложную гамму эмоций, связывающую воедино души Адониса и Минории. Глубокие сапфировые глаза принцессы неотрывно смотрели в его светло-зеленые, точно в зеркало. Дрожь пробежала по ее телу, и в голове сами по себе всплыли слова Пеллар — дочери Хроноса: «Новая Минория станет одной из величайших королев будущего. При ее правлении Венера достигнет небывалого расцвета. На планете навеки воцарятся мир и покой. И будет рядом с ней король — тот, кто пронес любовь к ней через тысячелетия. Их души узнают друг друга, и выбор будет сделан. Лишь тогда Минория обретет счастье в браке…» От волнения девушка забыла, что значит дышать. Так вот кого имела в виду Хранительница Врат! Адониса, а не земного принца! Все стало на свои места. В голове вихрем пролетели отрывки из старых полузабытых легенд, которые ей рассказывал Артемис. Не только о горькой любви дочери Астарты к Эндимиону, но и о белокуром юноше Адонисе, полюбившем свою принцессу и отчаявшегося на взаимность чувств. Тогда он перешел на сторону короля Металии, стал Темным офицером и был убит Минорией. Перед самой смертью Адонис проклял возлюбленную. Целую вечность девушка должна была страдать от неразделенной любви, как страдал он когда-то. Возродившись в будущем, Адонис снова попытался отомстить, но любовь к воительнице Венеры оказалась сильнее насильно взращенной ненависти. Минако спасла его от тьмы, а он спас ее от вечного одиночества, сняв проклятие… И вот теперь, в новом прекрасном будущем, судьба соединила их вновь. Минория в свое время очень любила слушать рассказы белого жреца, который был живым свидетелем всех этих историй. Он помнил древние цивилизации планет Внутреннего и Внешнего кругов, видел их гибель. Артемис и Луна были наставниками возродившихся спустя два тысячелетия принцесс… Белый жрец и сейчас, в ХХХ веке, был ее верным другом и мудрым наставником, и сейчас она была благодарна ему за эти истории, сыгравшие далеко не самую последнюю роль в ее судьбе и в сегодняшний день в частности. Счастью юноши не было предела. Он держал в объятиях свою золотую богиню, и в тот миг он ощущал, как в нем просыпаются предыдущие воплощения, как их любовь к наследнице Венеры подпитывает его собственную… Чувствуя, как сердце рвется из груди в любовном упоении, словно желая всецело оказаться в нежных ладонях возлюбленной, Адонис неосознанно прошептал: — Будущее на моей стороне… С этими словами юноша притянул принцессу в свои объятия, и теперь уже, без масок и обмана, их губы слились в поцелуе. Девушка обвила шею возлюбленного руками, притягивая его ближе и зарываясь пальцами в мягкие завитки волос; он же, опасаясь, что Минория снова исчезнет, для верности крепче обнял ее за талию. В эти сладкие мгновения все вокруг исчезло — и шумный бал, и веселящиеся люди. Все это осталось за дверью комнаты, словно в другом, чуждом им мире. Забылся и жених, и чувства, которые Минория испытывала, кружась с ним в танце — они не шли ни в какое сравнение с тем, что она ощущала сейчас; с тем же успехом можно было сравнить невзрачный камешек с гранитной скалой. Все забылось, стерлось из памяти, оставляя лишь нежные прикосновения, прерывистое дыхание и сладость поцелуев — все то, что имеет неизбывную ценность для влюбленных душ. Оставим же на время Адониса и Минорию и перенесемся обратно в бальный зал, где по-прежнему гремела музыка и кружились в танце десятки пар. Все шло своим чередом, веселье было в самом разгаре, и отсутствие принцессы так бы и осталось незамеченным, если бы не желание королевской четы объявить о помолвке дочери и земного принца. Астен и Аврора ходили среди гостей, пытаясь найти Минорию, но принцесса словно сквозь землю провалилась. Тревога и недоумение закрались в родительские сердца. Никто из гостей не мог сказать наверняка, куда она делась, и король с королевой уже решили было, что дочь вернулась в свои покои, как на помощь им пришла принцесса Серенити: — Минория? Кажется, она в комнате отдыха. Мы как раз разговаривали, когда она вдруг побледнела и ушла, сославшись на плохое самочувствие… — А за ней, кстати, — добавила Луна, появляясь рядом с юной протеже, — следовал светловолосый юноша в белом мундире. — Какой еще юноша? — недоуменно свела брови королева. — Неужели принц Алмаз? — Нет, что вы! — покачала головой лунная принцесса. — Я бы сразу его узнала… Нет, тот юноша мне незнаком. То, что Аврора узнала от Луны и Серенити, совершенно ее не обрадовало. Комната отдыха… Какой-то юноша… Некстати испортившееся самочувствие… Все это было весьма подозрительно, а в свете грядущей помолвки и вовсе нежелательно. Королева, поджав губы, решительно устремилась в сторону комнаты отдыха. Ей следовало немедленно разобраться в происходящем и выяснить, что за тайну скрывает ее дочь, и какую роль в ней играет незнакомый юноша. Когда Аврора решительно распахнула дверь в комнату, ее взору предстала шокирующая картина. Минория, чьи волосы и платье пребывали в живописном беспорядке, нежилась в объятиях того самого юноши, о котором говорили гости с Луны, и самозабвенно с ним целовалась, позабыв о всяческих приличиях и королевском достоинстве. Незнакомец же, не нуждаясь в дополнительном поощрении, крепко сжимал принцессу в своих объятиях; руки его по-хозяйски покоились на тонкой талии. Возмущенный возглас сорвался с уст королевы, и это заставило пару вернуться в реальный мир. Поняв, что их уединение нарушено, и что в открытую дверь заглядывает не только шокированная Аврора, но и не в меру любопытные гости, Минория и Адонис тут же испуганно отпрянули друг от друга. — Что здесь происходит? — воскликнула королева, переводя горящий праведным гневом взор с пунцовой принцессы на побледневшего юношу. Пойманные с поличным, они не знали, что ответить, лишь испуганно смотрели на Аврору и цеплялись друг за друга, точно утопающие за соломинку. — Минория! Я жду ответа! А вот об этой стороне вопроса принцесса, отдаваясь пьянящему чувству первой любви, даже и не вспомнила, и теперь, дрожа от пережитого шока, лихорадочно размышляла о том, что бы сказать матери. Адонис тоже никак не мог прийти в себя, всем своим растерянным видом напоминая ангела, сброшенного с небес на землю. — Мама, я… Мы… — наконец, заговорила Минория, с трудом подбирая слова. Объясниться с негодующей матерью, да еще и на виду у всего маскарада, было той еще задачей. Однако пояснений уже не понадобилось, ибо в центре действа, привлеченный собравшейся толпой, появился сам Астен Венерианский. В одно мгновение воцарилась абсолютная тишина: ни движения, ни шороха, будто вдруг все гости разом представили себя на месте незадачливой парочки, пойманной с поличным. Повисшее молчание поразительно напоминало затишье перед бурей, готовой разразиться в любой момент. Король беспрепятственно вышел вперед и всего одного взгляда на происходящее хватило, чтобы оценить ситуацию. Он увидел растрепанную дочь, и взлохмаченного парня, в котором Астен с гневным изумлением узнал сына главного стража. Недвусмысленность положения, в котором оказались эти двое, сразу бросалась в глаза, так что ничто не мешало королю сделать поспешный вывод и незамедлительно принять решение. Позора следовало избежать любой ценой, даром, что свидетелями этой сцены стали как минимум половина приглашенных. Главное — правильно преподнести факты. — Стража! — прогремел Астен, остановив ледяной взор на Адонисе. — Немедленно отправьте этого молодчика в темницу. Более подробные распоряжения вы получите позже. Вы же, дочь моя, — процедил он, — немедленно вернетесь в свои покои. — Но… — начала было Минория, но король перебил ее, повысив голос. -…И останетесь там, пока я не прикажу! Артемис тебя проводит. Белый жрец отделился от пестрой толпы и бережно взял принцессу под локоть, отводя в сторону. В тот же миг стражники подхватили Адониса под руки и вывели из комнаты. Он не сопротивлялся. Толпа молча расступилась, пропуская их, а затем вновь сомкнулась. — Нет! — крикнула Минория, вырываясь из рук Артемиса. — Куда вы его ведете? Оставьте его в покое! Слышите?! Не трогайте его! — она сопротивлялась, рвалась вслед за Адонисом, с немым отчаянием глядя на мать, как бы моля о помощи, но тщетно. — Артемис, немедленно уведи ее, — повторил приказ Астен. — Сейчас не время поднимать скандал, — выразительный взгляд, которым король окинул гостей, дал понять, что инцидент исчерпан, и самое время вернуться к былому времяпрепровождению. Они не заставили себя долго ждать и вышли, вполголоса обсуждая произошедшее. Минория чувствовала, как гнев и отчаяние заливают ее щеки, как слезы обиды, унижения и бессилия наворачиваются на глаза. В один миг чарующая сказка превратилась в чудовищный кошмар, и сейчас девушка желала лишь одного: скрыть свои страдания от любопытных глаз и дать волю обжигающим слезам. В очередной раз отказавшись от помощи Артемиса, она вихрем промчалась через зал и взбежала по ступенькам. Не помня себя, принцесса ворвалась в свои покои и, упав на кровать, разразилась рыданиями. Она плакала, уткнувшись лицом в подушку до тех пор, пока не ощутила, как кто-то ласково поглаживает ее по голове в тщетной попытке подарить успокоение. Минория подняла заплаканное лицо и увидела Артемиса, сидящего на краю кровати. Белый жрец смотрел на девушку с печальной улыбкой, не зная, как преподнести ей неутешительные вести касаемо Адониса. Принцесса интуитивно поняла, что другу и наставнику есть о чем ей сказать, и, всхлипывая, села ровнее, поджав под себя ноги. — Ты что-то узнал? — прохрипела Минория, опустив глаза. — Говори. Я и так знаю, что хорошего ждать не приходится. Отец повелел сгноить Адониса в темнице, верно? Заковать в кандалы и оставить на произвол судьбы? Или же изгнать из королевства? Ну же, Артемис, не молчи! Ты разрываешь мне сердце!.. — Его сотрут. — Что? — пролепетала принцесса, застыв подобно восковой статуе. — Что ты сказал? Она не могла поверить своим ушам. Рассудок отказывался воспринимать сказанное Артемисом, ведь стирание в пределах Солнечной системы являлось высшей мерой наказания, и применялось только за серьезные преступления, но никак не за объятия и поцелуи с принцессой. Новая эра, в которую вступили планеты Внутреннего и Внешнего кругов, ознаменовала собой расцвет гуманизма. Смертные казни были упразднены, да и тяжких преступлений, вроде смертоубийства, к счастью, не совершалось. Люди жили в мире и гармонии. Однако для исключительных случаев была придумана универсальная казнь под названием «стирание». Нарушителю закона, в зависимости от тяжести совершенного преступления, стирали память при помощи специального лазера. Таким образом, человек навсегда забывал произошедшие с ним события за неделю, месяц или год — как хорошее, так и плохое, и начинал все с чистого листа. Так, например, нарушитель закона мог забыть о том, что у него, скажем, родился ребенок, или скончались родители. Впрочем, давным-давно, еще задолго до рождения Минории, произошел воистину ужасающий случай, потребовавший кардинальных мер. Один из воинов Марса возжелал жену своего друга, да так, что не смог совладать со своей страстью и насильно возлег с ней. За это преступление воина приговорили к полному стиранию. Наказание было воистину ужасным: насильник не только позабыл отца и мать своих, но и самого себя. Даже больше — он забыл, как говорить и ходить, и стал похож в свои сорок лет на несмышленого младенца, пускающего слюни… Так что да, Минории было о чем переживать. — Адониса сотрут завтра в полдень, на глазах у сотен гостей, — повторил Артемис, с жалостью глядя на протеже. — Его обвиняют в том, что он пытался тебя обесчестить. — Но это не так! — воскликнула Минория, ударив кулаком о постель. — Это все ложь — от первого до последнего слова! О, Артемис, это все моя вина! Новости, принесенные Белым жрецом, привели девушку в неописуемый ужас, и она, снова заплакав, рассказала другу обо всем с самого начала: как увидела в окне юного стража, как захотела подшутить над ним, и как в конце концов попала в собственные сети. Казалось, что между той Минорией, что примеряла перед зеркалом маску Сейлор Ви, и нынешней, рыдающей на груди Артемиса, пролегла целая вечность. Как ни странно, Белый жрец не осуждал ее. Напротив, внимательно выслушав свою золотую девочку, он произнес, ласково поглаживая ее по спутанным волосам: — Тебе невероятно повезло, Мина. Адонис — твоя истинная пара. Помнишь легенды, которые я тебе рассказывал? Девушка кивнула, ободренная словами наставника. — Ты родилась воином. И ты должна бороться за свою любовь, как некогда боролись твои предыдущие воплощения. И прежняя Минория, и Минако в свое время, отдали за это свои жизни. Они до самого конца не опускали рук и верили в свою любовь. — Что же я могу? — всхлипнула Минория, вытирая мокрые от слез щеки. — Мина, девочка моя, право, я тебя не узнаю, — по-отечески мягко произнес Артемис. — Я знаю тебя не одно тысячелетие, и верю, что ты обязательно что-нибудь придумаешь. А сейчас ляг и отдохни. Может, какая-нибудь светлая мысль придет в голову. Наставник напоследок ласково погладил ее по растрепанным волосам и ушел, оставив девушку наедине со своими невеселыми мыслями. Минория еще долго лежала на кровати, глядя немигающим взглядом в потолок. Совсем недавно — какой-то час назад! — ее душа пела от счастья. Теперь же там поселилась гнетущая пустота. Это было даже неплохо — ничего не чувствовать. Сегодня принцесса испытала всю возможную гамму эмоций, и теперь ее растерзанное сердце просило покоя. Из бального зала доносились отдаленные звуки музыки, и под этот нехитрый аккомпанемент девушка погрузилась в легкую дремоту. Дыхание ее выровнялось, стало глубже и спокойней. Сон постепенно затягивал Минорию в свои сети, обещая блаженное забвение… Вдруг по телу принцессы пробежала дрожь, и она, сделав судорожный вдох, проснулась. Сердце билось в груди испуганной птицей, глаза лихорадочно блестели. Проведя ладонью по взмокшему лбу, Минория села на постели и перевела дыхание. Артемис был прав — нужное решение пришло во сне. Теперь она знала, что нужно делать.