Шампанского этому столику!

Ночь преподнесла приятный сюрприз: Остап Модестович не храпел. Я прекрасно выспался, тем более что на кровать хозяин не поскупился. Для однокомнатной квартиры она была немного великовата, но, видимо, Остап ставил во главу угла комфорт, а не дизайн. Накануне мне удалось запихнуть измученного Остапа в душ, а потом уложить спать. По-хорошему, нужно было уезжать домой. Но как можно упускать такой шанс? Я заботливо укрыл Остапа, а потом устроил небольшое представление со стриптизом, раздеваясь перед ним нарочито медленно. — Григорий?.. — неуверенно прошептал мужчина, когда я закончил и забрался под одеяло. — Спи, — я повернулся к нему. — Не бойся. Не бойся меня. Я не стану ничего такого делать. Просто у тебя диван слишком короткий, я на нём не помещусь. Утром я просыпался долго, нежась в теплой постели. — Доброе утро, — поприветствовал Остап, когда я открыл глаза. Мужчина лежал на боку, засунув одну руку под подушку. Интересно, сколько он уже меня разглядывает? А что, пусть смотрит. Я знаю: я красивый. — Прости, что вчера тебе пришлось увидеть меня таким, — сказал Остап. — За всю жизнь я так и не научился справляться с этой женщиной. — Ничего. — Спасибо тебе. Расслабленный мужчина прямо-таки лучился умиротворением. А я вдруг вспомнил, почему вчера сорвался и поехал к нему. — Ты ведь не серьезно? Про расставание? — спросил я и тут же осёкся. — Хотя, что это я. Ты же так и не ответил на моё предложение. Остап промолчал, задумавшись. Он ведь так и не сказал, что я ему нравлюсь. Что готов попробовать полюбить меня. И сейчас, в его постели, я вдруг почувствовал себя как-то неуверенно. Почему он молчит? А не перегнул ли я палку? Это же не похоже на принуждение? Я же не веду себя, как Оксана, бездумно диктуя свои условия? Ой, что-то от волнения меня уже подташнивает… — Мне вчера Анжелика прислала список твоих бывших парней, — сказал вдруг Остап. — Ума не приложу, откуда он у неё. И стоит ли ему верить. — Юлька постаралась, не иначе, — выдавил я. А что, это в ее стиле. Мне вот сестрица отправила перечень болезней, которые могут поразить мужчин старше пятидесяти. — И много там имён? — С десяток… Не знаю, много это или нет. Там фотографии… Все такие красивые. — Остап, всё это в прошлом, — стал оправдываться я. Надо же, его волнуют мои бывшие! А что, это хороший знак: вместо того, чтобы меня прогонять, Остап устроил сцену ревности! — Я до сих пор не могу поверить в то, что ты настроен серьезно. Что ты всерьез хочешь быть со мной. — Не проверишь — не узнаешь! — жизнерадостно отмахнулся я. Остап легонько коснулся моей щеки, задел пальцем ресницы, обвел родинку рядом с ухом. Всё это было так интимно, так близко, так хорошо, что я не удержался и потянулся ближе. — Я тебя сейчас поцелую, — предупредил я. — Нет, — Остап осторожно накрыл мои губы ладонью, — прошу тебя, не надо. Дыхание же со сна… Несвежее… Я фыркнул: нашел причину. Но Остап продолжил: — Григорий, не напирай так, пожалуйста. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Пожалуйста, послушай для начала. Боже, дай мне сил. Я лизнул упирающуюся в губы ладонь, Остап хихикнул и убрал ее. Мужчина перевернулся на спину, уставившись в потолок. А у него, оказывается, очень мужественный профиль. Такой нос еще называют «греческим». И грудь в смешных седых завитках. Не могу. Хочу смотреть на него. Хочу прикасаться. Я попытался незаметно протянуть руку, но Остап перехватил ладонь и аккуратно поднес к губам, целуя пальцы. — Три года вне изматывающего брака… — начал он. — Я чувствовал себя таким свободным, таким лёгким. Как будто открылось второе дыхание. А потом однажды увидел, — он снова перевел взгляд на меня. — В «Парусе». Дело было к полудню, солнце проникало даже в наш дворик. Светило прямо в окна. Высвечивало твоё лицо. Ты щурился, смеялся. Я, конечно, не слышал, но видел улыбку, как ты обнимал того парня, как вы целовались. И я… То чувство… Не знаю, как его назвать. Я как будто долго спал и вдруг проснулся. Всё стало таким чётким. Солнечные лучики падали на Остапа со спины, подсвечивая фигуру белым ореолом. Я затаил дыхание, боясь упустить даже одно слово из неожиданного признания. — Тогда, в первый раз, я еще не понял, — продолжил мужчина, потирая переносицу. — Но потом осознал, что хочу, чтобы ты улыбался мне. Понимаешь? Не знаю, почему именно ты. Но только ты. Такое незамысловатое, естественное желание. Впервые за всю жизнь мне хотелось простой и честной близости. Чтобы ты смотрел на меня и улыбался только от того, что тебе радостно находиться рядом. Совсем как сейчас. Эй, ты что? Плачешь? Почему? Я что-то не то сказал? Я замотал головой, зарываясь лицом в подушку. Ну что, Гришка, хотелось тебе романтики? Вот ты и получил неразбавленных рафинированных признаний, от которых сердце бешено и больно стучало в ребра, а из глаз бесконтрольно лились горячие слезы. Эй-эй, мы так не договаривались! Я же не барышня, в конце концов, чтобы рыдать из-за переизбытка чувств! Но почему это так невыносимо? Черт, как-то не хочется настолько буквально умирать от счастья. Остап тем временем придвинулся ближе и начал осторожно гладить меня по спине. А-а-а, лучше бы он ушел куда-нибудь, пока я эмоциональное равновесие в порядок привожу! Но нет же, приспичило ему меня полапать. Интересно, почему только сейчас? Почему раньше не собрался? Точно, нужно же кое-что прояснить. — Почему тогда в клубе?.. — спросил я, всхлипывая в подушку. — Я струсил, — повинился Остап. — И был уверен, что у тебя… чувства к тому парню. — К Данику? Нет, это же просто… — начал я, но вовремя остановился. Остап и без того достаточно осведомлен о моей… беспорядочной половой жизни. — Так обидно, что первым у тебя был тот Санёк. Остап лишь глухо рассмеялся. Я нашел в себе силы снова повернуться к нему. — Нет, не был, — он как-то грустно посмотрел на меня и снова коснулся щеки, размазывая слезы. — В тот раз ничего не получилось. Знаешь, в мои годы не всё бывает так просто. Эх… Хорошо быть молодым. От удивления я даже перестал всхлипывать. Так это значит… Это значит… — Я знаю, чего хочу, — продолжил Остап. — Мне нужно моё маленькое личное солнышко. Улыбчивое, беззаботное, нахальное. Я тебя хочу, — признался он, улыбаясь такой знакомой теплой улыбкой. — Но только никак в толк не возьму, что же ты увидел во мне, что не сбежал в первую же нашу встречу? — Не могу больше, — простонал я. — Сейчас взорвусь. Плевать на нечищеные зубы. Плевать на его желания. Плевать на то, что я его едва знаю. Плевать-плевать-плевать!.. Я хочу… Сейчас мне нужно, жизненно необходимо только одно. Только он один. Только он.