Пропущенные драбблы

      «Это я виноват?»       То вопросом, то утверждением в голове. Давит на черепную коробку, плющит изнутри.       Микки сидит на столе и курит уже седьмую сигарету подряд. Не может перестать разглядывать спящего на кровати Йена, которого получасом раньше сам же и притащил на себе. В прямом смысле.       Никотин забивается дымом в и без того прокуренных лёгких.       «Он же из-за тебя ушёл, да? Вот и найди его!»       — Блядский хуй… — ерошит волосы и затягивается снова.       Неужели правда он? Из-за него? Но Микки же сделал всё, чтобы оградить Йена… Так какого же хуя этот Галлагер, обдолбанный по самые уши, валяется в полнейшей бессознанке у него дома?       Микки наклоняется ближе, оглядывает отросшие, совершенно по-пидорски уложенные рыжие волосы, глаза, только недавно подведённые чёрным карандашом, маечку, которая сидит на Йене, словно вторая кожа, и с дрожью во всем теле ловит себя на мысли, что этого Йена он не знает.       Тот Йен, который несколько месяцев назад бросил его, никогда бы не вырядился как дешёвая шлюха. Не обдолбался бы хер пойми чем, не стал бы задом елозить по престарелым заднеприводникам в клубе. Только не Йен, мечтающий о карьере военного. Не Йен, которого Микки, если задуматься, даже пьяным-то не видел никогда. Который, услышав, что в его семье проблемы, из Алькатраса бы сбежал, прямо из камеры смертников.       Этот Йен другой.       Пепел падает на штанину, а догоревшая до фильтра сигарета обжигает пальцы.       Слабое мычание, и Галлагер переворачивается на бок, руку под голову подкладывает, но не просыпается.       Микки кажется, что за эти несколько секунд успел хватить инфаркт. А в голове снова та песня раз за разом, по кругу. Свежими воспоминаниями в подкорку.       Этот Йен, увидев его, даже ухом не ведёт. В своих блядских шортиках, под свою блядскую музычку озвучивает расценку так, как будто Микки ему никто. Разворачивается, чтобы уйти, прямо как тогда, и Микки чувствует, как страх, какого не испытывал даже в детстве, когда отец его избивал, волнами разносится по телу. Мокнущими ладонями, дрожью в голосе.       Нет.       Только не снова.       Один раз он смог пересилить себя и отказаться, но не больше.       А Йен словно в насмешку продолжает играть в шлюху, приподнимая край майки. Хочет так? Окей, пожалуйста. Микки только надеется, что то, как сильно дрожат руки, когда он подцепляет резинку блестящих шорт, оказывается незамеченным за бесполезным пиздежом.       Он пытается достучаться до того Йена, которого знает, как может пытается, но проигрывает снова и снова. Рыжему ублюдку и себе.       Потому что они слишком давно не были так близко. Едва не касаясь губами. Потому что Микки дохуя раз представлял, как снова окажется в этих сильных руках, потому что он прекрасно знает этот властный взгляд и то, что за ним обычно следует.       И хочет едва ли не сильнее, чем вытащить Йена из той переполненной педиками помойки.       Когда его за рубашку сгребли и буквально кинули на диван, едва сам не прогнулся, как похотливая блядь.       Думать не получается, ощущений слишком много разом. Запахов, горячего дыхания на коже, прикосновений.       Если бы не закончилась блядская музыка, он бы позволил Йену трахнуть себя прямо там. Если бы этот Йен захотел, конечно.       Он до поздней ночи ждёт его на улице, каждый раз надеясь найти в лицах выходящих его и каждый раз не находя, сжимает спрятанный в куртке пистолет, мечтая размозжить мозги пялящимся на него педикам.       Хотя бы за то, что каждый из них мог купить танец у сексапильного Кёртиса.       А может и что похлеще? Вип-программу с отсосом в местном толчке или отполированный до блеска, завернутый в гондон член? Жаль, Микки перед уходом полное меню не посмотрел.       «Это моя вина».       От одного осознания зубы сводит и хочется вышибить мозги если не им, то себе.       Останови он Йена тогда, всё могло бы быть по-другому?       Микки переоценил себя. Он Милкович, настоящий отброс общества, и просто не способен на благородство. То, как ему нравится близость обдолбанного Йена, это только подтверждает.       Всю дорогу он почти не дышит, глядя на сопящего у него на плече Галлагера, и не хочет доезжать до дома. Хочет уехать куда-нибудь далеко, где они будут одни, где Йен будет только его.       В прошлое, желательно, жаль, таксист дороги не знает.       Тянется за новой сигаретой, последней в пачке, и усмехается.       Микки понимает, что, какой бы это Йен ни был перед ним, он всё равно еле сдерживается от того, чтобы не завалиться рядом. Трогать, гладить, касаться, вдыхать запах пота, алкоголя и геля для укладки. Просто почувствовать его рядом.       За эти месяцы он уже даже почти смирился с тем, что Йен где-то там далеко налаживает свою жизнь, трахает чужие жопы и добивается своего счастливого билета в другой мир. В мир, где людям не приходится грабить, чтобы прокормить семью, где у подростков, кроме учебы, одна забота — где проебать побольше родительских деньжат.       Но если так… Если Йен решил упасть, вместо того чтобы подняться, то Микки камнем у него на шее повиснет, но больше не отпустит.       Хватит с него этого дерьма.       Это и его вина тоже.