and i'll deny your love.

      Он и не планировал ехать на эту дачу. Пустая трата времени, необъятные, или, наоборот, еле держащиеся на своих ногах худые девы, — очередные легкодоступные женщины, которых пригласит Храмов под предлогом чрезмерного веселья. 《Что только я делаю со своей жизнью?》Этот вопрос мучал Мирона последние пять лет. Он понял, что смысл жизни не так легко найти. Он мгновенно понял суть высказываний всех великих мыслителей, которых когда-либо читал, понял тщетность их попыток найти то самое жизненное счастье, ту самую энергию для благих дел, тех самых людей. С каждым днём он понимал, что конец его дней ближе, чем казалось ему раньше. Чего тянуть с желанием? Мирону хотелось, казалось бы, совсем простого — женщину, которая будет сильно любить его, и потомство от неё же. Он мечтал спустя много лет сидеть на кресле-качалке и с гордостью созерцать в ленте своих воспоминаний то, каким он прожил человеком и какими достойными людьми сделались его дети. Каков шанс, что ему уготовлена такая судьба? Каков шанс, что он завтра не кончит на улице? Какой у него шанс на... простую, человеческую, искреннюю, почти осядаемую женскую любовь?       Он мучался. Сердце кривлялось, то замирая, то снова стуча с неимоверной скоростью, кричало ему, что он еще слишком молод, чтобы думать о своем будущем. 《Нет!》— протестует голова. Борьба сердца и разума — вот что губит людей в расцвете их сил. Радоваться каждому мгновению, сделаться гедонистом и умереть молодым, не узнав и половины от того, что хотелось, не говоря уже о том, что нужно было узнать. Или же... Или же жить, дрожа всем телом, и умирать, – тоже дрожа*       Он подумал, что жизнь несправедлива, и в тот самый момент Мирона из тяжелых дум вывел звонок. Знай он, чем всё обернется в дальнейшем, в скором его будущем, он бы ни за что не взял трубку.       Звонок был от Порчи. — Да? - слегка взволнованный и вспотевший от собственных мыслей произнес Мирон.       Вместо ответа последовали непрерывные стоны, означающие только одно: страшную, почти неземную боль. От адских звуков Мирону захотелось съежиться и выбросить телефон прочь из окна. Вспомнив, что это звонок от его близкого человека, он с готовностью выехать сию же минуту в любую точку полушария, начал спрашивать, чуть ли не крича, что стряслось и от кого исходят эти страшные стоны, надеясь, что не услышит знакомые имена.       Невнятно, почти в бешенстве, моментами то ли плача, то ли смеясь (трудно было разобрать), Порчи объяснил ему ситуацию. Побледнев от сказанного другом ужаса, Мирон, забыв телефон там же, где ему позвонили, схватил ключи от машины с тумбочки, пошатнув её так, что с неё полетела старая, но очень дорогая сердцу Фёдорова ваза, которую он брал с собой в любой отель и ставил на самое видное место в коридоре. Её острые осколки бросились кто куда, как будто давно спланировав свой долгожданный побег; что-то бросилось под кровать, что-то – под стол, а один из осколков мог бы врезаться в самое сердце Мирону, не вылети мужчина как пуля из помещения.       Сев в машину, Мирон успокоился, подумав, что, если сейчас от чрезмерного волнения умрёт в автокатастрофе, то ничем не сможет помочь. Эта мысль сработала, разум почти очистился от гнёта тревоги. Он завёл мотор и поехал спасать друзей.       Забавно, на что готовы пойти близкие люди, чтобы спасти одного из своих! Истинно любящий человек прыгнет и в огонь, страшно боясь сгореть заживо, и в воду, прекрасно зная, что не умеет плавать. Такой человек, каков бы он ни был: алчным, жадным, ненасытным, – неважно, — он готов будет отдать всё свое золото за спасение родной души. Любящий человек пожертвует самим собой, он умрёт, если надо, он воскреснет, если то потребуется; он сделает всё, пойдёт туда, куда никто не ходил, продаст кого угодно, лишь бы его родственная душа обрела покой.       Преданность – вот залог идеальной, бескорыстной дружбы. Преданный человек не уйдёт ни в ливень, ни в жару. Преданный человек на то и преданный — он не предаст и предан не должен быть в соответствие.       С мыслями о трагедии, готовя себя ко всему, что может произойти, – даже к самому нереальному, Мирон Фёдоров молча ехал по знакомой дороге. Только раз в несколько минут собственная рука предавала его напущенное спокойствие: дрожала и дёргалась.