Верность с оттенком багрянца

Только когда деревянные створки фусума, с еле слышным стуком захлопнулись, Макото смогла дать волю слезам. Чтобы никто не услышал ее рыданий и упаси Канон, не пришел на ее неудержимые всхлипы она со всей силы закусила маленькую обветренную губку. Это помогло. Металлический привкус во рту отрезвил, вернул в жестокую реальность, пробудив новую вспышку ненависти к себе. Она снова позволила хрупким росткам эгоизма укорениться в душе. Всего на долю секунды, когда Каннэй, закадычный дружок Асахи, самозабвенно изучал ее хрупкое податливое тело, Макото пожалела себя. Хотя она не должна была... Ведь это она виновата во всем этом фарсе. Если бы не ее наивность... Отцу, детям и пациентам не пришлось бы страдать от нападок зажравшегося ублюдка. Она просто должна была дать показания против Асахи и его шайки в полицейском участке.Раньше. И все. Больше не было бед. Никому не пришлось бы снова страдать. Пожиная плоды ее трусливой нерешительности. Это только ее вина. Но платить за все пришлось не только ей... И Макото было страшно стыдно, что из-за ее ошибки страдать придется не только родным и близким, но и еще совершенно постороннему человеку, который так опрометчиво за нее заступился. Пусть даже этот парень один из Мибуро.Асахи и его дружок ни перед чем не остановятся,пока не отомстят за такой позор,Макото в этом не сомневалась. Однако не только острое чувство вины терзало душу девушки. Макото также было стыдно за свое недостойное поведение перед спасителем. Она даже и слова в знак благодарности не вымолвила. Просто сбежала. Это было в корне не правильно. Он все-таки не только ее спаситель, но и пациент. Макото не должна была так поступать. Она ведь сестра милосердия, ее работа подразумевает стойкость и терпение, так почему она позволила эмоциям захлестнуть ее с головой? Почему позволила больному человеку напрягаться? А если... Если ему стало плохо? А вдруг он упал там и захлебывается в собственной крови? Необъяснимое беспокойство и страх охватили Макото. Даже если этот шатен просто невыносим в общении и лучшим вариантом было бы, конечно, заштопать ему рот, однако... Она ведь обещала Кондо-доно, что присмотрит за этим парнем. Но вместо этого она бросила его посреди насквозь продуваемого двора, да и еще ненужных проблем доставила... Спустя какое-то время, когда девушка, наконец, окончательно успокоилась и стерла горячую влагу со щек, за тонкими дверьми фусума, ведущими в ее комнату послышалась какая-то невразумительная возня, возмущенные вопли и чертыхания. Любопытство взяло свое и Макото аккуратно раздвинула створки фусума. И как только девушке удалось посмотреть в образовавшуюся небольшую щель, она поспешила поскорее прикрыть рот руками. По длинному коридору,медленно семеня по-детски маленькими ножками, шел ее взвинченный, раскрасневшийся от натуги отец, волоча кого-то за ворот касодэ. Девушка подползла поближе к слегка приоткрытым фусума, чтобы разглядеть главного виновника воинственного настроения старого лекаря и немного погодя, когда взрослый мужчина и юноша поравнялись с фусума, ведущими в ее комнату, Макото смогла опознать пленника ее дотошного отца. Это, без сомнений, был ее давешний спаситель. Тот почему-то на удивление был тих и даже не смел угрожать отцу убийством. Он просто послушной овечкой плелся за тащащим его за ворот мужчиной. - Ну и молодежь давеча пошла, - возмущался во всю старый лекарь. - Подумать только, голубчик, я право не думал, что вы настолько безголовы. Это ж надо такому случится. Средь бела дня убегать от старика через забор. - Воины возрождения* его ждут, видите ли! Лекарства вас ждут, мой голубчик, а не сомнительные личности с подворотен. Позвольте отметить также, мой дорогой, что доскональный осмотр вчера не был произведен и по этой причине я не могу вас отпустить. Так что пройдемте в мою скромную обитель, там уж я вам точно скажу, что да как. Кажется, после своей нравоучительной тирады старик смягчился, извилистые линии на лбу разгладились и он с каким-то сожалением выпустил приятную на ощупь хлопковую ткань из крепкого плена своих рук. После мужчина сделал пару небольших шажков и радушно распахнул расписаные причудливыми пейзажами фусума, тем самым приглашая неугомонного пациента скорее пройти на осмотр. Окита, успевший уже изрядно набегаться и отхватить парочку воспитательных подзатыльников от хрупкого, почти прозрачного старичонки, решил не рисковать больше и с видом невинного ребенка прошествовал в комнату. Лекарь в свою очередь дождался, пока юноша поудобнее усядется на расположенном прямо посреди небольшой комнаты дзабутоне и резвенько поспешил захлопнуть фусума. Обязательный повторный осмотр начался. - Вдохни, а теперь медленно выдохни...таак, - убаюкивающе прошелестел старик и продолжил: теперь можешь одеться, все с тобой, голубчик, понятно. Седой мужчина медленно поднялся с татами, прихватив с собой удивительно странно изогнутый варварский инструмент и снова обратился к горе-пациенту. - Как давно ты испытываешь такого рода недомогания? Содзи, до этого с интересом изучавший загадочные рисунки на фусума, лениво бросил взгляд на лекаря и бесцветно ответил. - Около трех месяцев. - Почему, в таком случае, раньше не обратился к врачу? - А зачем кого-то понапрасну беспокоить? Это ведь всего лишь простуда. Старый лекарь осуждающе покачал головой. - У вас чахотка, мой голубчик. - Что? - Чахотка у вас, мой дорогой. - Знаете, это очень плохая шутка, доктор. - Никаких шуток, молодой человек, все более чем серьезно. Тяжелая тень залегла на лице Окиты, узкие губы сжались в тонкую линию, а искращиеся ехидством зеленые глаза утратили свой первостепенный блеск. Содзи необычайно серьезно для себя посмотрел в бездонные, как самая пугающая бездна глаза лекаря и сухо обратился к мужчине, стоящему перед ним. -В таком случае... У меня единственный вопрос к вам, доктор Такахаси. Сколько мне осталось? Лекарь бросил быстрый короткий взгляд на молодого парня, совсем еще юношу, неловко потоптался на месте и присел напротив. - Я буду честен с тобой Окита-кун, как мужчина с мужчиной. Судя по тому, что я только что слышал, могу сказать, что осталось тебе от силы года четыре, максимум пять, но если ты хочешь прожить немного больше отведенного срока, тебе придется оставить службу и изматывающие тренировки. Уехать из столицы, поселиться в горной деревушке и серьезно заняться своим здоровьем. - Нет, - уверенно заявил Содзи, крепко сжимая непослушную ткань хакама. - Что ты сказал, голубчик? Старик хищно прищурился и уже перехватил легкую медную ложечку, чтобы наставить непокорного мальчишку на путь истинный. - Я сказал нет. Я не могу оставить Синсэнгуми и Кондо-сана сейчас. Последовал короткий невесомый удар в лоб. Старик все же применил ложечку не по назначению. - До чего же вы упрямый, молодой человек, - лекарь укоризненно посмотрел Содзи в глаза. - Понимаете ли в чем дело, доктор. В этой жизни, будь она короткой или длинной, я не на многое способен. Убивать любого, кто встанет на пути Синсэнгуми, - это все, что я умею. И отряд... это все для меня, поэтому... пока я еще в силах помочь Кондо-сану и Синсэнгуми, я не сдамся и не оставлю службу, а потом, я надеюсь, наступят те времена, когда отряд прекрасно справится и без моей помощи. Только в таком случае я смогу умереть без сожалений. - Что ж, я понимаю твое искреннее желание быть полезным, но послушай! - Доктор Такахаси, даже не пытайтесь меня отговорить, я уже принял решение и отступать не намерен. - Вот же беспокойное дитя, - доктор лишь обреченно покачал головой и бросил ложечку в деревянный таз, к другим дезинфицирующимся инструментам. - Тогда хотя бы хорошо питайся, больше отдыхай и не стой на сквозняке, несносный мальчишка. *** Прошло уже почти две недели с тех пор, как Содзи находился в этой старой, как и сам хозяин, клинике. Сначала ему казалось, что он здесь загнется от скуки, однако, на следующий день, после того, как ему объявили его диагноз в клинику наведался Кондо-сан и напыщенный словно индюк Хидзиката-сан, а за ними и вся честная компания в лице разудалых и громких Харады и Нагакуры, спокойного, и рассудительного Хадзиме-куна, утонченного и обеспокоенного его здоровьем Яманами-сана и, неожиданно, в прямом смысле приползшего из другой комнаты на всеобщее безобразие Хейске, который, как оказалось, тоже не хило отхватил по лбу. Тодо забрали в тот же вечер, а ему строго-настрого наказали отлеживаться здесь недельку-другую. Однако и после ухода товарищей Окита совсем не заскучал. Стоило только друзьям скрыться за высокими воротами, как его тут же взяли в оборот докторские дети, а он был и не против. Содзи искренне любил детей и очень много времени проводил с ними, играя во всевозможные игры, пока старый дотошный врач не вылавливал его где-нибудь на задворках клиники и не тащил за ухо обратно в дом, после чего отпаивал горькими и противными лекарствами. Пару раз он замечал и Макото, которая будто начала избегать его.После того случая с ее женихом-неудачником, она наведалась к нему лишь однажды и именно в тот день, когда коварная болезнь во второй раз дала знать о себе очередным приступом кровавого кашля. Содзи понял, что это именно Макото, только когда снова почувствовал ее мягкие, нежные руки, услышал ее тихий успокаивающий голос и ощутил удивительную заботу, от которой его всегда выворачивало наизнанку. Но еще более злил Окиту тот факт, что эта чужая девушка видела его таким беспомощным перед лицом болезни. Содзи лишний раз передергивало от мысли о том, что маленькой хрупкой сестре милосердия приходилось тащить его, тяжеловесного кабана, на своих плечах из сада в комнату. Будучи вполне взрослым, и в некоторой степени ответственным мужчиной, он не мог простить себе этой слабости, от которой впору было совершить сеппуку.* Молодой человек очень терзал себя из-за того события в саду, хотя виду не подавал, оставаясь таким же беззаботным и жизнерадостным, как и прежде. Но встреч с сиделкой он тщательно избегал, потому что как только ему удавалось пересечься с ней взглядами, в голове сразу всплывали смутные расплывчатые картины того совсем неприятного приступа... Когда же старый врач, наконец, тяжко вздохнув и поминая всех екаев дал ему свое разрешение на возвращение в отряд, Содзи счастливо улыбнулся. Его беспокойная душа уже давно рвалась в бой, и никакие оковы, даже в виде смертельной болезни не могли стать преградой на его пути. Окита был твердо намерен прожить те жалкие годы, которые скупо отмерили ему боги, максимально плодотворно.Чтобы впоследствии, после его смерти Синсэнгуми и Кондо-сану доставалась лишь исключительно чистая работа, а он уж как-нибудь перебьется грязным... *** - Макото-тян, догони, пожалуйста, этого... Я даже не знаю, как его назвать! Рвал и метал раздраженный седовласый мужчина вознося руки к небу. - Ох, всемилостивая Канон, послала же ты мне безнадежного пациентика! - Отец, вы снова злитесь из-за того, что Окита-доно неудосужился принять лекарства? - Хуже дочь, этот мертвец ходячий перед уходом забыл или скорее, я бы сказал, не захотел забрать лекарства. - Вон, возьми на столе сверток, это на две недели. И передай ему, что ровно через эти две недели я его жду у себя на приеме. - Хорошо, я отправлюсь сейчас же. Девушка стремительно пересекла комнату и распахнула седзи. Старик, перебирающий травы будто вспомнив что-то, окликнул девушку, пока та еще не успела оказаться за калиткой. - Макото, вот еще что, ни под каким предлогом не ходи к ним в штаб. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я, как отец, беспокоюсь. - Да, отец, я понимаю, о чем ты говоришь. - Прекрасно, а теперь ступай. Седзи с характерным звуком захлопнулись и небольшая комнатка погрузилась в вечерний мрак, хотя за тонкой рисовой бумагой отчетливо палило полуденное солнце. *** Людей было отталкивающе много. Но не местных, большей частью столицу наводнили выходцы из далеких и близких провинций. Разношерстный сброд огромной рекой тянулся в Киото, громко переговариваясь, толкаясь, таща огромные повозки с пожитками и продуктами на продажу. В воздухе отчетливо пахло неприбитой дорожной пылью, потом, слежавшейся рисовой соломой. Где-то в толпе плакали дети, кричали и спорили их родители, среди них, высматривая зазевавшихся пришлых сновали детишки-беспризорники, с явно читающейся во взгляде надеждой разживиться если не деньгами, то хотя бы едой. Маленькой и хрупкой Макото приходилось лавировать, подпрыгивать, чтобы ее невзначай не затоптали в этом огромном человеческом море. Найти статного высокого шатена, в пестрой толпе, держащей курс к мосту Сандзе Охаси было делом почти нереальным. В конце концов, он мог уже давно его перейти и затеряться в хитромудром переплетении городских кварталов. Попробуй тогда найди... В таком случае только разве в Мибу искать. Однако ками были сегодня на стороне Макото, девушка заметила Окиту, когда тот, окруженный стайкой ребятишек-беспризорников, только поднимался на мост. Ей было не совсем далеко до него, но зажатая со всех сторон толпой Макото могла только окликнуть его, чем она без промедления воспользовалась. - Окита-доно, подождите пожалуйста, - из последних сил выкрикнула девушка, тщетно пытаясь прорваться через плотно прижатых друг к другу и к ней сумоистов. Она боялась, что юноша не услышит, а если и услышит, то не заметит ее. Все-таки, стоя рядом с такими статными мини Фудзи она ничем не отличалась от муравья. Потому бы и не удивилась тому, если бы молодой человек никак не отреагировал на ее зов. Но не смотря на все, Окита ее не только услышал, но и заметил. Парень даже послушно ждал ее на середине моста, ехидно щурясь и беззаботно закинув руки за голову. Только теперь он почему-то был один, беспризорники странным образом скрылись в неизвестном направлении. - Здравствуйте и спасибо, что подождали, Окита-доно. Ехидная улыбка Содзи стала походить больше на ехидный оскал. Он не мог упустить такой редкой возможности хоть как-то поддеть свою бывшую сиделку. - Макото-тян, ты такая копуша. Если в следующий раз не поспешишь, сумоисты съедят тебя на завтрак и даже я буду бессилен, - вместо приветствия заметил Окита. Содзи понимал, что сейчас ведет себя хуже малолетнего мальчишки, шалости ради дергающего понравившуюся девочку за косички, но отказать себе в удовольствии и хоть как-то подразнить почти всегда спокойную Макото, не мог. Девушка в свою очередь от чего-то рассмеялась, аккуратно прикрывая рот рукавом кимоно. - Окита-доно, вы все еще такой ребенок, - уже более спокойно ответила Макото и потерянно замялась. Благодарственная речь, которую она так долго репетировала и вынашивала в себе все то время, пока молодой человек находился на лечении в их клинике, будто испарилась, исчезла. Но Макото не была бы Макото, если бы не смогла собрать всю стальную волю в кулак и хотя бы попытаться сказать ему спасибо. - Знаете, Окита-доно, я хотела вам сказать не только это. Я искренне прошу у вас прощения за тот случай с моим бывшим женихом и хочу сказать вам огромное спасибо за то, что тогда заступились за меня, - сказав это, Макото низко поклонилась молодому человеку. Пришло время Содзи смущаться и теряться. От былого задора и нахальства не осталось и следа. Оките надо было сказать что-то вразумительное, но вместо этого он смутился, как старый девственник перед опытной тайю и совсем не своим, деревянным голосом промямлил: – Это... это работа Синсэнгуми, отвечать за безопасность мирных жителей. И я просто делал то, что должен был. Девушке было не сложно заметить, как совсем недавно пышущий наглостью и уверенностью молодой человек вдруг изменился. Стал каким-то неуверенно робким. Как будто не знал, что ей сказать такого, чтобы она не обиделась. Макото решила помочь ему быстрее избавиться от её общества, завершив этот ни к чему не обязывающий диалог. -Окита-доно, была рада вас, наконец, хоть как-то отблагодарить. А вот это ваши лекарства на ближайшие две недели, вам отец просил передать, чтобы вы по истечению этого срока пришли к нему, -Макото всучила растерянному и слегка порозовевшему скулами Содзи сверток с лекарствами и поспешила удалиться. Но девушке и шага не удалось ступить, как правая нога, обутая в старенькие, потрепанные гэта*, скользнула вперед. И держащаяся на одной силе воли ткань, соединяющаяся с деревянной основой, с характерным хрустом оторвалась, а Макото неестественно накренилась вперед из последних сил стараясь удержать хрупкое равновесие. Пришедший в себя Содзи на автомате схватил едва не упавшую девушку за запястье и как всегда с ехидцей в голосе поинтересовался: - Порвался?