Пополам надежды и печали, На руках снег уже растаял. Выбей двери самообладанья, Задержи дыхание. Винтаж — Дыши озоном, дыши Ты молил судьбу простить, Умолял обратно в небо отпустить, И не знать преград, между сном и бездной, Крылья жизни вновь расправить. Не зови и не проси. Встань с колен и душу вверх неси. Все, что есть отдай, за свою измену, Не проси, не зная цену. Ты закрыл руками лик, Вновь слова твои срываются на крик. А слезы хрусталь, жгучей каплей гнева, Вечной жизни ложь — расплавит. Вольная Стая — Не зови и не проси
***
Так и не сумев уснуть, Стефан провёл всю ночь в раздумьях. Слуги старались бесшумно порхать по покоям, собирая вещи. Велено было сложить в сундуки лишь необходимое. Поскольку Стефана отправляют в монастырь, то Джозеф решил, что не стоит смущать монахов и аббата роскошью. И слуги покорно подчинились. Однако это не означало, что Стефан поступит так же. Тайком, пока слуги не видели, он положил на дно сундуков под скромные льняные и шерстяные одежды несколько шкатулок с драгоценностями. Мало ли что может понадобиться в будущем, тем более, что он не собирался оставлять всё, как есть. «Ничего, еще ничто не кончено, — успокаивал себя Стефан, стараясь скрыть дрожь в руках не то от ярости, не то от всё еще не успевшей отступить болезни. — Я вернусь, непременно вернусь. Не прощу. Никого не пощажу. Кровью заплатят…» Потрескавшиеся губы кривились в жестокой усмешке-оскале. Клеймо на щеке сильно болело, не позволяло порой лишний раз даже уголок рта приподнять, а промолчать Стефан никогда не мог. Слуги на цыпочках ходили перед опальным королём, боязливо поглядывая на него. Опозоренный, заклеймённый, больной, но от этого не менее страшный в гневе. За час перед рассветом забежал Уиллард. — Рано еще для такой дальней дороги, Ваше Величество, — сетовал мужчина, качая головой. Но оспаривать решение Джозефа не смел. Напоследок обработав все раны и синяки, протянул опальному королю небольшую деревянную шкатулку. — Что это? — вопросительно вскинул бровь Стефан, приподняв крышку и узрев несколько мешочков с травами. — То средство, которое вы теперь принимаете, Ваше Величество. — Хмурясь, Уиллард отчего-то отвёл взгляд. — Теперь оно вам особенно сильно понадобится. В вашем положении лучше всего стать бесплодным, чем носить плод позора… — Чушь! — рявкнул Стефан и тут же пожалел. Боль в щеке распространилась по всему лицу. Поморщился, но говорить не перестал. — Я еще не выжил из ума, чтобы позволять кому-то прикасаться к себе против моей воли. — Увы, но закон… — только и смог пожать плечами Уилларда. Закон. Проклятый закон, разрешающий безнаказанно насиловать тех, у кого есть клеймо шлюхи, а последние даже не имеют права отказать или защититься. И Джозеф не спешил его исправлять, так что судьба Стефана может быть предрешена. Но разве сам монарх не покрывает себя позором, пусть и сослав, но не разводясь с заклеймённым супругом, который всё еще остаётся королём Рэйнфога? Видимо, об этом Джозеф не думал. А было бы о чем! Сейчас он занят подготовкой к предстоящей свадьбе. Разумеется, что весть об этом быстро распространилась по Вудроу, а несколько слуг нарочито громко при Стефане обсуждали, что король Джозеф намерен взять в младшие мужья барона Эдена. И ни слова, что это из-за беременности или из мести провинившемуся соправителю. Стефана переполняли горечь, обида и злость, так что болтавшим слугам не поздоровилось. С трудом поднявшись с постели, обливаясь потом в три ручья, юный король приказал позвать мажордома и велел выпороть слуг за праздность и лишний трёп. Корентин, пусть и с неохотой, но повиновался. В конце концов, Стефан всё еще оставался королём и невозможно проигнорировать его волю. В предрассветный час юноша покинул свои покои. Слуги спешно выносили два скудных сундука с пожитками, а кто-то из стражников предложил свою помощь бледному королю. Но Стефан отказался. Гордость не позволяла покинуть замок, как побитой собаке, поджавшей хвост и скулившей от боли. Поэтому шел он сам, ступая нетвёрдо, но расправив плечи и величественно вскинув голову. Глаза лихорадочно поблескивали, а по вискам струился пот. Даже в лёгком хлопчатом одеянии ему было жарко, так что он постоянно оттягивал ворот рубашки. В такую рань по замку сновали лишь слуги, но Стефан знал, что на самом деле весь Вудроу уже давно пробудился и теперь десятки, а то и сотни глаз внимательно наблюдают за его падением. Джозеф так и не вышел проводить супруга. Снаружи уже стоял приготовленный дормез, запряженный парой гнедых лошадей. В качестве сопровождения были выделены с десяток стражников-всадников, которых возглавлял Винсент Рамиро. Превозмогая головокружение и сильную слабость в теле, Стефан дошел до кареты, но не спешил забираться внутрь. Обернулся, окинув жестким взглядом замок, который покидал, но в который обещал себе вернуться. — Ваше Величество, — Винсент открыл дверцу дормеза, протянул руку юноше, желая помочь взобраться внутрь. Старался не смотреть так открыто на клеймо. Но Стефан помощь не принял. Двумя руками ухватился за выпирающие поручни, забрался внутрь, тяжело опустившись на одно из сидений. Дверца с хлопком закрылась. Дормез двинулся, качнувшись. Неровный строй копыт отбивал ритм по гравию. Пусть Стефана никто и не лишал титулов, однако его везли скорее как преступника, нежели как изгнанного короля. Слуг не выделили, даже лекаря в дорогу не позволили взять, так что придётся о себе заботиться самому. Ничего, он не изнеженный выскочка, чтобы сетовать по поводу отсутствия лакеев и подобающей его статусу свиты. Прикрыв глаза, Стефан позволил себе наконец-то погрузиться в сон. Дорога обещала быть долгой и утомительной.***
Герцогство Хоард. Их путь пролегал на юго-запад Хоарда, ближе к границам, где находился пограничный город Воган, с юга граничащий с герцогством Ледо, ныне входящим в состав Бранкии. С запада он омывался Звёздным морем, которое получило своё название за счет того, что моряки могли видеть, как в ночи в тёмных пучинах сияют подобно звёздам медузы, любившие плавать разрозненно. Большую часть пути Стефан в основном дремал. Всё же рано его отослали прочь. Рана пусть и не гноилась, но жар не проходил. Сил хватало лишь на то, чтобы выбраться из дормеза для похода в кусты и скудный перекус. В основном постоянно хотелось пить. Говорить о каких-либо удобствах в дороге не стоит. Помыться удавалось лишь несколько раз за всё время, и то в холодных реках или озёрах под тщательным надзором сопровождения. Стефан не стеснялся чужих взглядов. Ему просто было плевать на такие вещи, тем более, что как бы там ни было, но воины подчинялись Винсенту и пока не поступало приказа разложить и трахнуть опального короля. Было решено не останавливаться в деревнях или постоялых дворах. Так что на ночлег устраивались посреди леса, раскладывая палатки. На завтрак обычно было жесткое вяленое мясо и кислое вино. Обеда не было, а вот на поздний ужин воины умудрялись добыть зайца или птицу. Разумеется, что всё это запивалось кислым вином. Раз в день-два Винсент интересовался состоянием короля, но Стефан упорно лгал, что всё в порядке, хоть по нему и не скажешь. Юноша держал окна дормеза открытыми, пропуская внутрь свежий воздух, пытаясь избавиться от сладковатого аромата пота, пропитавшего всё. Всё же спустя пятеро суток пути, оказавшись в одном из поселений герцогства Хоард, Винсент велел воинам прикупить продовольствие и выпивки. Кроме того капитан снизошел до того, что всё же разрешил остаться на ночлег в постоялом дворе. Радуясь возможности как следует отмыться, Стефан поблагодарил мужчину, протянув ему золотой браслет с рубинами. — Возьми, — холодно велел юноша, когда тот попытался отказаться. — Купишь своим людям выпивки и шлюх. Пусть отдохнут. Впереди еще долгий путь. Так и было сделано. Воины радовались щедрости юного короля, хотя кто-то из них всё же ляпнул: — А зачем покупать шлюх, когда одна едет с нами? За что тут же получил подзатыльник от капитана Рамиро. Тщательно отмывшись, Стефан перекусил тёплым тыквенным супом и сразу же отправился спать. Комнату он делил с Винсентом и еще двумя воинами, а передвигаться по постоялому двору приходилось в плаще, надвигая капюшон на лицо, чтобы никто не узрел клейма. В итоге пробыли они там два дня, а на третий снова двинулись в путь. Отдохнувшие, более бодрые и довольные. Стефану становилось лучше, чему сам он был рад, так что теперь спал не так много. Больше смотрел в окно или же выбирался из дормеза, идя рядом, чем удивлял своё сопровождение. Всё время сидеть на одном месте надоедало, а размять затёкшие мышцы просто необходимо было. Еще несколько дней пути остались позади. На одиннадцатый день они были вынуждены остановиться. Чувствуя неладное, Стефан выглянул в окно и увидев отряд из дюжины всадников, тут же потянулся к одному из сундуков, в который припрятал свои меч и стилет. Люди не носили никакие знаки отличия, что могли бы выдать в них воинов. И это напрягало. По лесным дорогам часто промышляли разбойники, а видя карету с такой защитой могли и предположить, что везут кого-то богатого и знатного, а значит есть чем поживиться. Едва Стефан достал меч, как снаружи раздался шум битвы. Зазвенел металл, заржали беспокойно испуганные лошади, захрипели раненые. Вновь выглянув через занавеску, юноша видел, как его воины храбро сражались с разбойниками. Обычные грабители, пусть и с оружием, ничто по сравнению с обученными служителями короны, которых с ранних лет обучают воинскому делу. Противоположную дверь кареты резко дёрнули, распахивая. Обернувшись и встретившись взглядом с черными раскосыми глазами незнакомца, Стефан тут же пошел в атаку, вонзив меч в живот мужчине. Никогда нельзя ждать и медлить, чтобы нанести удар первым, иначе можно умереть. Тело тяжело рухнуло на спину. Стрела со свистом вонзилась в дерево кареты рядом с головой Стефана. Оскалившись, перехватив рукоять меча обеими руками, всё еще слабый, но не желавший отсиживаться в стороне, юноша пошел в бой. Увернулся от очередной стрелы, замахнулся мечом, рубанув им от правого плеча к левому бедру, вспоров грудь и живот разбойника. Неожиданный удар в спину заставил захрипеть от боли. Рывок за капюшон заставил зашипеть, расстегнуть фибулу плаща. Крутанувшись на пятках к противнику, Стефан уже собирался пойти в атаку, как нападавшего прирезал Винсент. — Ты почему не в карете? — зло зарычал капитан. Собирался еще что-то сказать, но заметив капающую с клинка короля кровь и два трупа, остыл. — Больше так не делайте, Ваше Величество. Всё же я отвечаю за вашу сохранность. — Отсиживаться в стороне не намерен, — твёрдо сообщил Стефан, упрямо глядя на мужчину. — Если могу быть полезен хоть в чем-то, то не вижу смысла оставаться равнодушным. — Упрямы вы… — вздохнув, понимая, что спорить бесполезно, Винсент отдал приказ подлатать раненных, а убитых немедленно похоронить. В итоге дальше двинулись лишь к вечеру. Убитых было трое, их-то и предали огню, а вот разбойников оставили как есть на съедение лесным зверям. Ночью решили ехать без привалов. В дормезе стало немного тесновато. Двое воинов всё же были тяжело ранены. Одному рассекли добрую половину лица, повредив глаз, а у второго была рана в животе, так что ехать в седле они не могли. Воины не стонали от боли, не причитали и не жалели себя. Молча лежали на ложе. Ближе к обеду следующего дня им снова пришлось остановиться. Потянувшись за мечом заранее, даже не потрудившись выглянуть в окно, Стефан уже приготовился к новой битве. Но голоса снаружи были спокойными. Стонов оружия не было слышно. Всё же решив посмотреть, что происходит, юноша открыл дверь и вышел из кареты, сжимая в руке меч и держа его опущенным лезвием вниз. Винсент разговаривал с каким-то парнем, который возглавлял небольшой отряд из семи человек. — Ваше Величество, — обратился капитан к королю, повернувшись в седле, — дальше вы поедете с ними. Остался всего день пути, а нам велено немедленно вернуться в Вудроу. — Что-то случилось? — равнодушно поинтересовался Стефан, надеясь, что это связано с бароном Эденом. — Нам поручено поймать графа Иниго, — сухо ответил Винсент. — Он обвиняется в покушении на кронпринца Алана. Но не переживайте, ваш сын в порядке. Он лишь отделался лёгким испугом. Уголки губ Стефана нервно дёрнулись. Граф Иниго, видимо всё же догадавшийся кто был причастен к смерти его сына Дориана, решил отомстить тем же. — Что ж, передаю вас в руки капитана Кифа, — поклонившись, Винсент Рамиро жестом велел своим людям поворачивать назад. Раненых решили не брать пока в обратный путь. Всадники пустились в галоп, поехав на север. Всё еще пребывая в растерянности, Стефан поднял взгляд на капитана Кифа. Им был высокий широкоплечий мускулистый парень крепкого телосложения. Русые волосы были коротко стрижены. Левая бровь была рассечена надвое шрамом. Лицо казалось смутно знакомым. Капитан Киф спешился с коня. Твёрдой походкой подошел к Стефану. Подбородок и щеки покрывала недельная щетина. И хоть он щурил глаза, король всё же смог разглядеть сиреневый оттенок, что повергло его в удивление. Но Стефан быстро вспомнил, что еще в самом начале Джозеф решил создать отряд из реверидов, которым вырезали женские органы, делая их окончательно мужчинами. — Надо же, а ты действительно стал похож на короля, Пятнадцатый, — капитан прошелся оценивающим взглядом по королевской фигуре, облаченной в простые одежды. — Семнадцатый? — искренне удивился Стефан, едва не выронив из рук меч. — Вообще-то — Тодд, — самодовольно ухмыльнулся воин, скрестив руки на широкой груди. — Тодд Киф, если полностью. Продолжая разглядывать старого знакомого, Стефан даже не заметил, как тот в свою очередь изучает его взглядом. — Да, высоко ты поднялся, Пятнадцатый, — задумчиво заметил Тодд, протянув руку и чуть коснувшись большим пальцем края клейма, — но так же низко и пал. — Заткнись, идиот! — зло зашипел король, тут же переменившись в лице и отпрянув. — Пал, говоришь? О нет, друг мой, я только готовлюсь к новому вознесению! — Самоуверенный. Впрочем, как и всегда. Приятно знать, что ты всё такой же Пятнадцатый, каким был. — Стефан, — поправил сосланный король. — Теперь меня зовут Стефаном Этельхардом, герцогом Конлей. — Стефан, — повторил капитан Киф, словно пробуя имя на вкус. — Корона. Что ж, Ваше Величество, возвращайтесь в дормез. Мы двигаемся дальше.***
Монастырь Святого Кевана. Монастырь Святого Кевана занимал совсем небольшой участок земли, расположенный на юго-востоке Вогана, окруженный тремя безымянными крошечными деревушками. От него на западе располагался сам одноимённый город, который занимал позицию военного. Большую часть его населения составляли преимущественно пограничные войска и местные жители, которые зависели друг от друга. Сам из себя монастырь представлял ветхое каменное двухэтажное здание продолговатой формы. Стены местами были сколоты от времени и подтачивающих его дождей, обвиты плющом и мхом. Рядом находилась такая же ветхая церквушка, где монахи совершали свои ежедневные молитвы. Территория монастыря была обнесена высоким каменным забором высотою в три с половиной метра, имевшим кованные железные ворота. Они были гостеприимно распахнуты, и возле них уже толпилось несколько обитателей аббатства, которые вытягивали любопытные шеи. Дормез в сопровождении всадников-воинов въехал через ворота, дабы остановиться посреди двора, практически у парадного входа. Монахи, облаченные в мешковатые тёмно-коричневые шерстяные рясы, то и дело останавливались, дабы поглазеть на приезжих. Несомненно, они знали, кого к ним сослали, но всё же были преисполнены любопытства. Не каждый день благочестивым затворникам-деудеанам выпадает честь лицезреть богомерзкое двуполое существо, посмевшее вознестись до ступени монарха. Неслыханное богохульство! Капитан Киф первым спешился, сам лично отворил дверь кареты, подав руку сосланному королю. — У нас двое раненных, — командным голосом обратился Тодд к толпившимся монахам. — Займитесь ими, только не халтурьте. Это личная стража короля Джозефа. Они должны вернуться обратно в Вудроу в полном здравии. Те лишь кивнули в знак того, что всё будет исполнено и зашли к карете с другой стороны, чтобы вытащить тела. Едва выйдя из дормеза, Стефан тут же поймал на себе испепеляющие, полные ненависти и презрения взгляды. Знал, что ему никто не будет рад, тем более в таком месте. Благо, что на голову был наброшен капюшон плаща, и никто из монахов не видел клейма, иначе бы братьев хватил удар. Отдав приказ выгрузить вещи юного короля и отнести их в выделенную келью, Тодд сам провёл Стефана внутрь монастыря. — Я очень хочу верить, что король Джозеф не имеет понятия, что из себя представляет это место, — шепнул капитан, наклонившись к уху старого друга, — иначе мне не понять его. Подозрительно покосившись на него, Стефан заранее предвкушал нелёгкую жизнь. Понимал, что пусть и не лишенный титула короля, всё еще состоящий в браке, для местных обитателей он будет никем, жалкой пылинкой, которую можно использовать. Внутри монастырь был еще более древним, чем снаружи. Под потолком висела паутина, всюду пыль, камень стен крошится, а доски под ногами были гнилыми и нещадно скрипели, так что каждый шаг был слышим. Поднявшись по крутой лестнице на второй этаж и миновав длинный коридор, Стефан следом за капитаном Кифом прошел до тяжелой дубовой двери. Не соизволив постучать хотя бы ради приличия, воин дёрнул её на себя, со скрипом отворив и пропуская юного короля вперёд. Помещение, которое явно было кабинетом, значительно отличалось от всего того, что Стефану доводилось видеть по дороге сюда. Стены были отделаны досками тёмного дерева. Под потолком висели масляные медные лампы. На окнах тёмно-малиновые шторы с золотой окантовкой. Деревянный пол устлан коврами из густого ворса, заглушавшего шаги. На стенах картины в позолоченных рамах. Пара громоздких шкафов, письменный стол и кресло выполнены из тёмного дерева, украшенные витиеватой резьбой. Такому контрасту Стефан нисколько не удивился. Наоборот, это было вполне ожидаемо, если учесть что кабинет принадлежал аббату монастыря. Собственно, сам аббат представлял из себя мужчину высокого, но достаточно тучного, облаченного в черно-белые свободные бархатные одежды. Редкие коричневые волосы торчали в разные стороны, на макушке красовалась лысина. Маленькие близко посаженные глубокие карие глазки с интересом заблестели. — Ваше Величество, позвольте вам представить отца Бенедикта, — заговорил Тодд. — Отец Бенедикт, это… — Как ты посмел войти в дом Господень, выказывая такое неуважение?! — прервал его аббат, не скрывая своего недовольства. — Король или нет, а здесь все перед богом равны. Сними свой капюшон. Удивлённый таким отношением Стефан повиновался. Наивно было полагать, что с тобой станут носиться, как и подобает с титулованной особой, тем более принадлежащей к королевской семье. Скинув с головы капюшон, Стефан поморщился, заметив как искривилось лицо аббата. — Господь раскрывает свои объятия для всех, — не скрывая отвращения говорил отец Бенедикт, не отрывая взгляда от клейма на правой щеке юного короля. — Он всех готов принять. Покаяние… Пропуская бесполезный трёп о грехах, покаянии и прощении, а также о смирении и очищении души, Стефан терпеливо ждал, когда его уже отведут в «темницу». Но аббат не желал замолкать. Ему отчего-то захотелось процитировать строки из «Сокровенного Учения», а заодно и напомнить о порочной и богомерзкой сути всех двуполых. — При всём уважении, Его Величество устал с дороги и желает отдохнуть, — достаточно резко прервал толстяка Тодд, которому тоже изрядно поднадоела болтовня аббата. Тот недовольно скривился, но замолчал. Сделал жест рукой, позволяя уйти, что оба обладателя фиолетовых глаз и сделали. Стефан уже предчувствовал, что жизнь в монастыре будет «весёлой».***
Во время всех молитв, совершаемых в кельях или же в общей церкви, монахи всегда клевали носом. — Сон был создан дьяволом, чтобы развратить умы правоверных деудеан, потому чем меньше человек спит, тем меньше он грешит. — Именно так говорил аббат. Так же вторили ему и сами монахи, хоть и недовольно хмурились. Молиться надлежало четыре раза в сутки: за час до рассвета, после полудня, за час до заката и в полночь. В промежутках между полночной и заутренней давалось время на скромный несколькочасовой сон. В остальное время приходилось работать. Кто-то переписывал старые свитки и книги. Кто-то занимался уборкой комнат и коридоров монастыря, правда делалось это всё небрежно. Следили за скудным огородом, который должен был давать урожай и за небольшим садом, в котором выращивались травы пригодные для лечения различных болезней. В прачечных и столовых обычно работали новенькие и совсем еще молодые послушники. Кельи у всех были одинаковыми: маленькими каморками с одним-единственным крошечным окошком, в которое даже голова не протиснется, узкой деревянной кроватью, которую таковой сложно назвать. Скорее больше похоже на несколько сколоченных вместе досок, поставленных на четыре полена, имитирующих ножки. Никаких подушек и матрасов здесь не было. Подстилка из соломы, а под голову — собственную руку. Накрываться приходилось плащом или же одеваться в еще большее количество одеяний, ибо изъеденное молью и временем шерстяное одеяло представляло из себя печальное зрелище. На стене обязательно висела фигурка Деудедита, стоящего на коленях, со связанными руками за спиной и пронзённого насквозь скрещенными копьями. Тут же стоял низкий деревянный тяжелый столик, на котором обычно стояла книга с молитвами, свеча и короткий кнут для самобичевания. Кормили скудно, так что неудивительно, что практически все послушники были худосочными. После заутренней подавался завтрак, состоящий из пресной каши на воде из овса, скромного ломтя хлеба, куска козьего сыра и кружки воды, отдающей железом. Следующий приём пищи случался после вечерней молитвы, когда завершались все необходимые работы и монахи едва не валились без сил. Отец Бенедикт и братья часто жаловались, что с приходом к власти короля Джозефа жизнь в Рэйнфоге стала невыносимой. Мало того, что этот ирод добрую часть монастырей переделал под гарнизоны для своих воинов, так ведь и оставшиеся аббатства теперь были вынуждены сами себя содержать, ведь из государственной казны им ничего не приходило. «Радуйтесь, что вашу церковь вообще не запретили», — злорадно думал Стефан, каждый день выслушивая сетования монахов на тяжелую жизнь. Тут же вставал закономерный вопрос, на что существуют монастыри? Судя по скудному огороду, урожая с трудом могло хватить на несколько месяцев, если питаться раз в сутки по минимуму. Неравнодушные жители окрестных деревень? Но и тем порой самим есть было нечего, так что многие не стеснялись продавать своих детей приезжим, которые приплывали на кораблях. Стефан несколько раз порывался допросить об этом монахов и аббата, но те лишь отмахивались от него, мол не твоё дело. Даже решился заговорить на эту тему с Тоддом, который зачастил в монастырь. — Если всё обойдётся, то никогда не узнаешь, — мрачно говорил воин. — И всё же, если король не знал, куда посылает тебя, то он либо слеп, либо не интересуется государством всецело. А если знал, то я не понимаю, почему до сих пор не развёлся с тобой и смеет покрывать вас обоих таким позором. Стефан чувствовал неладное. И как бы ни пытался, так и не мог вытянуть из капитана ничего путного. Туманные ответы и не менее туманные намёки — всё, чем чествовал сосланного короля воин. В монастыре Святого Кевана не существовало такого понятия, как «моё» или «личное». Всё было общим, так что едва капитан Киф со своими людьми отбыли восвояси, монахи тут же принялись нагло рыться в сундуках с вещами Стефана. Ясное дело, что они рассчитывали найти что-то стоящее, а потому ничего не обнаружив, сетовали, мол, к ним отправили совсем нищего и бесполезного беса. Стефан даже был рад, что спрятал драгоценности на себе под одеждой, которые рано или поздно могли ему понадобиться. Пустые шкатулки он передал Тодду, не уверенный, что бывший Семнадцатый станет их хранить, но всё же лучше, чем отдавать их монахам. Меч и стилет аббат с брезгливой физиономией вернул новому подопечному: — Вроде бы король, а такое всё простецкое, дешевое. Ни золота, ни драгоценных камней, ни даже серебра. Но тем не менее добрая часть личных вещей Стефана была безжалостно растаскана монахами, которые с презрением смотрели на него. Оно и понятно, ведь они имели право считать себя выше какого-то двуполого, пусть и короля. Играло роль еще и наличие клейма, которое автоматически делало Стефана ниже самого нищего или гнусного преступника в глазах общественности. Дни и ночи сменяли друг друга. В монастыре у юноши не были ни слуг, ни друзей, ни даже стражников, хотя не было сомнений, что за каждым его шагом следят и докладывают обо всём Джозефу. Об этом свидетельствовали многочисленные гонцы, что под покровом ночи трижды в месяц прибывали к стенам монастыря, а потом мчались на северо-восток. В пользу этой гипотезы говорили и письма с королевской печатью, что несколько раз Стефан мог видеть в кабинете аббата. Однако, как бы там ни было, но до самого юноши практически никаких вестей не доходило. Монастырь жил своей жизнью и о делах мирских особо не говорили. Иногда часть монахов покидала стены своей обители, но лишь затем, чтобы продать что-нибудь или купить, а может даже обменять или совершить путешествие в окрестные деревни за оплачиваемой работой. Практически все братья старше двадцати трёх лет были обучены искусству врачевания, и их услугами, пусть и платными, пользовались деревенские жители. Не всегда рассчитывались за лекарства и осмотры деньгами. Гораздо чаще продуктами: пшеном, птицей, молоком, овощами с огорода. Если же монахи помогали беременным разродиться и на свет появлялся сын, то жители деревни в благодарность передавали целую молочную корову или огромную свинью. Да, монахи, пренебрежительно относящиеся к женщинам и ненавидящие реверидов, не брезговали осматривать их и принимать у них же роды. Стефан не спешил приводить в исполнение все свои планы мести. Ждал, когда враги ослабят бдительность, перестав следить за ним. Но сидеть в неизвестности было мучительно. Выходящие в мир монахи не делились новостями извне. Молчал аббат, но судя по его злорадной усмешке, случилось что-то неприятное, по крайней мере для Стефана. Единственной связью с внешним миром был капитан Киф, но тот крайне редко появлялся в стенах монастыря, а Стефану нужен был информатор и посредник, который бы выполнял его приказы, сам того не осознавая. Но как бы сделать это, привязав к себе бывшего реверида? Напомнить о совместном прошлом? О былой дружбе? Намекнуть, что Тодд добился всего лишь благодаря доносу Стефана монарху? Нет, это ничем не поможет. Последнее, скорее, будет больше выглядеть, как упрёк или претензия, а прошлое должно быть прошлым. Ни один из них не захочет вспоминать то, что было до переезда в Вудроу. А говорить о дружбе спустя столько лет глупо. Тодд покинул замок через месяц-полтора после того, как вырезал у себя женские внутренние органы и хоть немного смог оправиться. И всё это время они не общались, даже не догадывались о судьбе друг друга. Напряженно думая, как бы привязать к себе капитана, Стефан коснулся клейма на щеке. План зародился сам собой. Что он потеряет, если отчасти станет тем, кем его теперь считают из-за клейма? Хуже уже всё равно не будет. Да и есть ли смысл теперь отказывать себе в плотских удовольствиях, если они могут принести еще и выгоду? Хранить верность тому, кто сам лично заклеймил и томиться в ожидании, когда Джозеф сменит гнев на милость — глупо. Может, для кого-то это и правильно, но не для Стефана. «Раз думаешь об этом, то и клеймо заслужил», — упрекнул ехидный голосок, отголосок давно подыхающей совести. Стефан лишь раздраженно передёрнул плечами, нахмурившись, окончательно добивая то, что должно вещать людям о добре и зле. Есть ли смысл пытаться доказывать что-то другое, когда люди поверят клейму на лице, нежели твоим словам? Может тогда есть смысл стать тем, кем тебя считают, чтобы было хотя бы не так обидно? Хмыкнув собственным мыслям, Стефан выпрямился, твёрдо посмотрев перед собой на распахнутые ворота. Да, попытаться хотя бы стоит.***
Август 934 года. В этот раз капитан Киф приехал не один, а в сопровождении пары воинов. У него было какое-то дело к аббату. Отец Бенедикт сам лично вышел встречать гостя, расшаркивался перед ним, любезничал. Как заметил Стефан, такое странное поведение у аббата случалось раз в месяц. И каждый раз он внезапно становился раболепным ничтожеством, которое чуть ли не сапоги целовало капитана Кифа, что-то неслышно, но очень быстро бормоча себе под нос. Такое поведение удивляло, и одновременно вызывало подозрения, настораживая. Работая в общем огороде, юный король радовался, что ему выделили одеяние с глубоким капюшоном, позволявшем полностью скрыть лицо, дабы не привлекать лишнего внимания. Но похоже, что сопровождавших капитана воинов это особо не смущало, поскольку они с интересом косились на нового послушника, которого прежде не видели. Дождавшись, когда Тодд отойдёт от аббата, Стефан тут же двинулся ему навстречу. — Жду в погребе, — тихо, чтобы только капитан услышал, сказал король, нарочито прижавшись своим бедром к бедру парня, одарив его серьёзным взглядом из-под капюшона. Дабы никто ничего не заподозрил, Стефан сделал вид, что случайно задел его. Кивнул головой, словно извиняясь, тут же двинувшись прочь. Спиной ощущал сверлящий взгляд сиреневых глаз бывшего друга. С чего взял, что Тодд последует за ним? Просто знал, что иначе и быть не может. Вход в погреб всегда был открыт и находился с задней южной стороны монастыря. Им никто давно не пользовался, так что туда часто складывали всякий хлам. Но в дальние помещения никто не проникал. Ходили слухи, что когда-то там был замучен до смерти предыдущий аббат и его неупокоенный призрак бродит в поисках своей жертвы, которую так же жестоко сможет отправить на тот свет. И хотя это выглядело как бред, но монахи свято верили в эту байку, что было только на руку Стефану. Одно из дальних помещений он заранее оборудовал под место встреч с Тоддом. Благо деревянная скрипучая дверь закрывалась изнутри на засов. Пол был тщательно вымыт, как и стены. Убраны пыль и паутина. Под потолком на крюке висела масляная лампа, освещая небольшое пространство. Половину пола занимало импровизированное ложе из сшитых между собой мешков из-под муки набитых соломой, которые напоминали подстилку. Монахи еще долго будут ломать голову, куда могла подеваться мешковина. Заранее избавившись от одежды, Стефан накинул поверх обнаженного тела плащ, терпеливо ожидая встречи. Время тянулось медленно, но это было только на руку. Занятые работой монахи не сразу сопоставят, почему король и капитан исчезли в одном направлении. Звуки снаружи заставили затаить дыхание. Чья-то тень накрыла собой вход в погреб. Шорох шагов, скрип ветхих ступеней деревянной лестницы. Едва Тодд успел спуститься, как Стефан тут же взял его за руку и повёл за собой. Сердце быстро забилось в груди. Введя друга в подготовленное помещение, юный король спешно запер дверь на засов изнутри. — О чем ты хотел поговорить? — в голосе Тодда сквозило недоверие, но ответом ему было тепло чужих губ, накрывших его собственные. Раскрыв рот от изумления, капитан позволил чужому языку скользнуть внутрь. Не давая парню опомниться, Стефан прильнул к нему всем телом. Сам расстегнул застёжку, позволяя плащу упасть, и только потом отстранился. — Что ты… — вопрос так и повис в воздухе. Тодд пораженно смотрел на бывшего друга, взглядом блуждал по стройному телу. В сиреневых глазах вспыхнули восхищение и желание. — Хочешь меня, — не вопрос, а констатация факта. Стефан чуть склонил голову на бок, кончиком языка облизнул губы. Грациозно, чуть вильнув бёдрами, повернулся спиной, позволяя капитану рассмотреть себя сзади. Каштановые волосы падали на прямую спину. Торс со стройной талией плавно переходил в округлые бёдра. — Мне кажется или клеймо тебе поставили заслужено, — хриплым от возбуждения голосом прорычал Тодд, подойдя к королю вплотную, прижимаясь грудью к его спине. Одной рукой сдавил горло, но лишь для того, чтобы заставить тело брюнета напрячься. Прошелся ладонью по плоской груди, пальцами болезненно сжал бусинки сосков. Поморщившись от боли, Стефан тем не менее не сдержался от тихого стона. Чуть оттопырил зад, он позволял рукам Тодда изучать своё тело. Тёплая ладонь второй руки прошлась по правой ягодице. Пальцы тут же сжали упругую плоть. — Пятнадцатый, ты стал очень красивым, — хрипло шепнул воин, потеревшись носом о плечо юноши и вдыхая его сладковатый слабый аромат. — Впрочем, ты всегда был хорош собой… — Хватит болтать, — с упрёком проворчал Стефан, отстранившись и повернувшись к нему лицом. Без тени стеснения приложил ладонь к паху капитана, погладив сквозь ткань штанов. — Лучше удовлетвори нас обоих. Я же вижу, что ты с трудом сдерживаешься. — Наглая шлюха, ты пытаешься мною командовать? — тяжело дыша, Тодд отвесил Стефану сильную пощечину. Ударом кулака в грудь заставил упасть на импровизированную постель, тут же навис сверху. Такого король не ожидал, но вида не подал. Нечему тут удивляться, если учесть, из-за чего в своё время Семнадцатый вырезал себе всё из лона, а теперь став воином, то и вовсе считал, что имеет право уподобиться своим же насильникам. — Я твой король и ты обязан мне подчиняться, — нарочито понизив голос до хриплого шепота, Стефан многообещающе улыбнулся, раздвинув ноги. Он и сам был возбуждён, пусть неожиданная грубость чуть убавила его пыл. — Король с клеймом шлюхи, — фыркнул Тодд, но медлить более не стал. Не стал раздеваться, а лишь приспустив штаны, как есть навалился сверху на бывшего друга. Его член уже был твёрд, чуть подрагивал, выделяя прозрачную предсеменную жидкость. Довольно резко и грубо проник в податливое тело, не сдержав удовлетворённого стона, когда он оказался внутри влажного, узкого и горячего лона. Стефан было потянулся к лицу любовника за поцелуем, но Тодд отстранился. Перехватив его руки, прижал их к подстилке над головой короля и грубо, остервенело принялся трахать предоставленное тело. Рыча, бормоча грязные ругательства и иногда впиваясь зубами в кожу на груди и шее Стефана, словно желая прокусить её, воин получал неистовое удовольствие. Как бы больно ни было, но Стефан был готов терпеть. Надеялся, что после первого выплеска удовлетворения, Тодд станет менее жестоким. Хотя, это не особо-то и важно, если учесть, что тело отзывается даже на такую грубость, становясь только мокрее в одном месте. Как и у всякого двуполого член Тодда был среднего размера, аккуратный, но не приносящий того удовольствия, когда тебя распирает изнутри, принося тягучую тупую боль в промежности. Но тем не менее, Стефан вскоре начал стонать под ним, подмахивая бёдрами и извиваясь. Такая отдача поначалу удивила капитана, что он аж замер. Но потом даже ухмыльнулся, принялся безжалостно вбивать любовника в подстилку, сжимая запястья до синяков. Мышцы лона плотно обхватывали член Тодда, непроизвольно срывая с его губ тихие постанывания. Капитан кончил первым, резко двинувшись, вгоняя член в короля до конца. Но не теряя времени на короткую передышку, быстро закинул ноги Стефана себе на плечи, приподнимая бёдра выше и теперь проникая в анальное отверстие. Зашипев от боли, брюнет попытался расслабиться, но Тодд даже не дал ему времени свыкнуться с ощущениями, принявшись вновь двигаться рывками и быстро. Тугие мышцы анального отверстия плотно обхватывали возбуждённую плоть, порой не позволяя двигаться в полной мере из-за сильной тесноты. Но до чего же приятен и сладок этот мучительный плен, из которого Тодд не хотел вырываться. Вглядываясь в затуманенные страстью и желанием тёмные глаза брюнета, он внезапно прижался губами к клейму. Языком очертил линии ожога. Поморщившись, Стефан повернул голову, завладев губами любовника. Целовал пылко и с придыханием. В ответ удостоился болезненного укуса за нижнюю губу и полного неодобрения взгляда. Наращивая темп, едва не разрывая тугие мышцы анального отверстия, Тодд не прекращал двигаться даже после того, как кончил. Выждал какое-то время и лишь после этого вышел из короля, лёг на спину рядом, не думая об удовольствии для партнёра. Решив, что сможет позже довести себя до оргазма, Стефан повернулся на бок, подперев голову рукой. — Что слышно интересного в мире? — как бы невзначай спросил он, рассматривая чуть помятую военную форму капитана, ощущая резкий запах пота. — Ради всех богов и святых, Пятнадцатый, — резко сел Тодд, сурово посмотрев на старинного приятеля. — Если ты так сильно хотел узнать о новостях из внешнего мира, то не нужно было опускаться до такого и тащить меня в постель. — Но так у тебя теперь появится повод чаще сюда приходить, — резонно заметил Стефан, нисколько не смутившись. — Так что там? — Ох, Пятнадцатый… — удрученно вздохнул капитан Киф, покачав головой. На минуту замолчал, задумавшись. — Графа Иниго поймали. Немедленно казнили по обвинению в покушении на жизнь кронпринца. Этот негодяй еще пытался обвинить в причастности к этому барона Эдена. — Охотно поверю в это. — Разве? Я видел этого барона. Худощавый такой, слабенький, хрупкий и… — Серый, — закончил за него Стефан, помрачнев. — Серая Мышь, каких много в деревнях, но нашего монарха привлекла именно эта доярка с родословной. — Да ну, такой как он не способен на что-то большее, чем лить слёзы, — отмахнулся Тодд, однако с интересом следил за эмоциями короля, которых прежде никогда не замечал за ним. — Но как бы там ни было на самом деле, король Джозеф был в ярости и велел немедленно четвертовать графа Иниго за ложь. По всей видимости, он отказывался верить в причастность своего нового супруга. Кстати, барон Эден так и не получил никаких более высоких титулов и земель. Зато стал младшим королём. Свадьба была очень пышной. Гуляли более двух недель и Джозеф не жалел денег из казны на этот праздник. Нахмурившись, Стефан поджал губы. Закусил изнутри щеку, почувствовал во рту привкус крови. Не то, чтобы он завидовал тому, что его собственная свадьба была в разы короче и скромнее, но всё же было обидно, что Джозеф так явно пытался показать, кто прочно занял место в его сердце и душе. — Однако теперь шепчутся, что монарх падок на юных мальчиков в положении, поскольку это его второй малолетний супруг, который выходит замуж с брюхом. — Продолжал равнодушно Тодд, словно ему на всё это было наплевать. Земли графа Иниго отошли казне и его род навсегда лишился королевской милости. Дальше шел пересказ всяких слухов о положении не только в Рэйнфоге, но и в мире. Но всё это Стефан слушал вполуха, думая как бы отомстить Калебу. Теперь-то сомнений не было, что многое его рук дело. Как-то уже было всё равно, стоит ли кто за Мышью или нет, но барон Эден непременно получит сполна. Нужно лишь дождаться подходящего момента.***
Декабрь 935 года. Герцогство Хоард, монастырь Святого Кевана Жаркое лето нехотя отступило, уступив место крайне короткой осени, а затем пришла лютая зима. В стенах монастыря было холодно. Пробирало до костей, отчего было невозможно спать и единственным способом согреться были постоянные работа в стенах здания и за его пределами. Стефан не просчитался, когда понадеялся заманить Тодда своим телом. Теперь капитан как минимум раз в неделю наведывался в монастырь по каким-то важным делам и всякий раз, спускаясь в погреб, нетерпеливо срывал со Стефана скромные одежды, валил на подстилку и врывался в отзывчивое тело сзади. Тодд больше любил трахать в зад, нежели пользоваться лоном, но и туда был не прочь излиться. Да и умелый рот сосланного короля тоже прельщал. Лишь после удовлетворения своей похоти Тодд с охотой рассказывал о том, что творилось за пределами монастыря. Жизнь при дворе буквально бурлила, а новому соправителю теперь приходилось не сладко, поскольку с четвёртого месяца беременности Джозеф перестал его звать к себе в покои и обзавёлся новыми любовниками. Кроме того, не далее, как в ноябре у Калеба родилась дочь, принцесса Маргарет. Это ли не повод позлорадствовать? Но Стефана теперь всё чаще терзали смутные догадки относительно того, на что всё же существует монастырь. Как он успел заметить, исправно раз в месяц Тодд приезжал в сопровождении нескольких воинов, тоже бывших двуполых, и сразу же шел к аббату. Всё чаще Стефан стал замечать, что молодые монахи не старше двадцати двух лет обычно куда-то уезжали надолго ночью или ранним утром, а возвращались через несколько дней или недель, еще больше измученными, но порой слегка поправившимися. Сосланному королю оставалось только гадать с чем это связано. По крайней мере, ровно до тех пор, пока поздней ночью выбираясь из погреба спустя полчаса после ухода Тодда, Стефан не обнаружил, как горстка молодых монахов в шерстяных плащах переминалась с ноги на ногу, скрипя снегом. Они ждали своей очереди, чтобы взобраться в одну из двух крытых повозок, которыми правили по четверо воинов. «К чему пограничному гарнизону столько монахов?» — недоумевал юный король, осторожно выглядывая из-за угла здания. Он вздрогнул, когда с крыльца спустился отец Бенедикт, облаченный в тёплые одежды. — А ну, выпрямились! — гаркнул он на ссутулившихся и дрожащих от холода послушников. — Не позорьте меня. Вам еще свой хлеб отрабатывать. Вопросительно приподняв брови, Стефан даже предположил, что монахов отправляют в гарнизон для всякой разной работы, за которую они получают деньги и продовольствия. Это было бы разумно и выгодно для обеих сторон. Воины были бы полностью озабочены своей службой, а послушники бы готовили еду, наводили порядок, стирали, чистили оружие и снаряжение. — А достопочтенному генералу Теодориху точно ничего больше не надо? — заискивающим голосом заговорил аббат с одним из воинов, заламывая руки. — У меня еще есть новенький. Немного порченный, конечно, но достаточно красивый. — Красивый, говоришь? — тут же заинтересовался воин. Криво усмехнулся. — Я передам генералу, но если понадобится он сам приедет. — Разумеется, разумеется, — закивал отец Бенедикт, покорно опустив голову и отступив в сторону. Прижавшись спиной к стене здания, Стефан нервно усмехнулся. Сомнений быть просто не могло. Молоденькие послушники отправлялись в гарнизон, чтобы ублажать воинов. Теперь юный король понимал, что именно имел в виду Тодд. С виду монастырь, каких было раньше много, а на деле — притон, самый натуральный публичный дом, в котором товаром являются юные послушники. Слова аббата о «красивом, но порченном» новеньком напрягали. Стефан нахмурился, пытаясь вспомнить всех тех, кто появился в стенах монастыря за последние месяцы. Было несколько юношей семнадцати и четырнадцати лет. Первый сам решил посвятить себя богу, а второй остался сиротой, и ему просто некуда было идти, вот и приблудился. Что постарше был ладен собой, хоть и имел изъян в виде отсутствия трёх пальцев на левой руке. Помладше, пожалуй, самый обычный на вид, да и довольно крупный. Значит, именно калеченного и предлагают некому генералу Теодориху. Хмурясь, Стефан призадумался о том, что всё же придётся начать воплощать свои планы как можно скорее, дабы убраться отсюда пораньше. — Что ты здесь делаешь? — строгий голос аббата заставил вздрогнуть. Медленно повернувшись, Стефан сразу же обратил внимание на двух воинов, возвышавшихся за спиной отца Бенедикта. Как он только мог не заметить их приближения? Не услышать хрустящего под ногами снега, который бы сообщил ему об опасности? — А что, утренняя молитва еще не началась? — панически облизнув пересохшие губы, Стефан надеялся, что ему удастся выкрутиться из ситуации. Но почему-то изучающие взгляды воинов говорили об обратном.