Ничего не забыть, Через годы пронести. Отомстить, победить, Быть сильнее чем враги. Все начать сызнова, По дороге сделав шаг, Новый дом обрести, Жизнь свою не растеряв. Смута — Отомстить
***
Герцогство Хоард Удар в спину заставил захрипеть. Повязка на глазах не позволяла подглядеть, куда его ведут, а тугая верёвка болезненно впивалась в запястья. «Неужели попался? — судорожно соображал он, хоть внешне ничем и не выдавал своей тревоги. — Прознали обо всём? Но как?» С трудом верилось, чтобы обычные монахи были такими уж проницательными. Хотя, если бы кто-то понял, догадался, что он стоит за некоторыми событиями в королевском замке Вудроу, то за ним пришли бы стражники, воины, но никак не несколько деревенских бугаёв, которые говорили на грубом утробном наречии. А ведь Тодд предупреждал, что эти «игры» чреваты последствиями. Пытался отговорить, но сам же продолжал находить людей, которые за приличное вознаграждение могли легко пробраться под видом прислуги в Вудроу или Фелан, а там исполнить волю заказчика. Благо те драгоценности, что Стефан забрал с собой и носил под скромной шерстяной рясой, позволяли подкупать наёмников-одиночек. Но разве возможно, чтобы его раскусили? Никто из наёмников не видел его лица. Они встречались под покровом ночи, да еще и голову покрывал глубокий капюшон. Разве что была вероятность, что кто-то заподозрит в чем-то капитана Кифа и допросит его. Видимо так и произошло, ибо в последние несколько недель Тодд не появлялся в аббатстве Святого Кевана. Впрочем, его отсутствию можно было найти и другую причину. Бранкия без объявления войны переступила границы Рэйнфога через южные земли Морлей и юго-восточные земли Хоарда, где как раз и располагался Воган. Скорее всего всем пограничным войскам пришлось спешно бросать все свои силы на удержание врага до прихода основной армии под знаменем короля Джозефа. — Шевелись! — очередной толчок в спину заставил пошатнуться. Из-за плотной ткани повязки на глазах, Стефан не видел куда именно идёт. Его вели под руку и часто били по спине, ударами заставляя двигаться в том или ином направлении. Прошлым вечером, когда он готовился ко сну, в его скромную келью ворвались эти четверо в сопровождении аббата. — Наконец-то, — со злым торжеством произнёс отец Бенедикт, — ты больше не посмеешь оскорбить нашу обитель своим присутствием. Король или нет — это не так важно. Возрадуйся, богомерзкая тварь, Господь уготовил тебе более подходящую участь. Странное изречение заставила Стефана лишь недоумённо вскинуть бровь, а когда к нему двинулись двое рослых крестьян, юный король не постеснялся применить кулаки. Но даже, как бы хорошо ты прежде ни был натренирован, после года перерыва и с разницей в количестве противников, ты не сможешь легко одержать победы. — Осторожнее! — кричал аббат, отскочив в сторону, когда кто-то из крестьян замахнулся для удара. — Рожу не испортите! Тогда Стефан не предал этому значения. Вернее, даже особо не расслышал, и лишь сейчас, после более восьми часов езды в телеге, на дне которой он провёл связанным в позе эмбриона, начал задумываться над словами аббата. Не зная куда его везут и для чего, молодой король нервно кусал губы. Крестьяне были в основном молчаливы, а если и переговаривались, то лишь о своих деревенских насущных проблемах: жена или супруг снова в положении, корова перестала давать молоко, свинья младшую дочку сожрала, соседская кошка окотилась и утащила цыплёнка, а еще дочка рыбака расцвела, ох как расцвела! Они ехали большую часть ночи и, — как потом понял Стефан, — прибыли на нужное место лишь ближе к рассвету. Вокруг стоял шум. Громкие голоса наперебой отдавали приказы. Тут и там гремело оружие и доспехи. Тревожно фыркали лошади. Неровный хор голосов сливался в единую какофонию. «Город? — пытался прикинуть, куда его привели, Стефан несколько раз чуть было не оступился. — Казармы?» Последнее было больше похоже на правду. В воздухе стоял терпкий аромат навоза, человеческих испражнений, запах немытых тел, крови, разложения и готовящейся еды. «Война», — отчего-то инстинктивно подумал Стефан, предположив, что это военный лагерь. Ему казалось что только подобные места могут так пахнуть, сочетая в себе множество столь отвратительных, но естественных, присущих войнам, запахов. Размытая дождями земля превратилась в грязь и теперь хлюпала под ногами молодого короля. Его продолжали толкать в спину и порой щипать за бока. Сложно было разобрать о чем говорят люди вокруг, ибо их голоса сливались воедино, образуя неразборчивое бормотание. Хотя, кажется он только что точно расслышал, как кто-то отборно поносил бесполезность церквей и бога. Кто-то стиснул его плечи, вынуждая остановиться. — Чего надо? — прогремел сонный голос. — Подарок от аббата, — только и ответил один из крестьян, хлопнув Стефана по пояснице. «Подарок?» — от изумления парень обернулся в сторону говорившего, но его тут же вновь тычками заставили идти дальше. В душе бурлил гнев. Его, пусть и сосланного, но не лишенного титулов и званий короля, сделали чьим-то подарком! Ноги запнулись обо что-то, едва он сделал несколько шагов. Рухнув на землю, Стефан тихо выругался. Но поднимать его никто не спешил. — Вы выбрали неподходящее время, — строгий голос с нотками усталости и раздражения прозвучал совсем рядом. — Нам лишь было велено доставить вам подарок, генерал, — заискивающим тоном ответил ему один из крестьян, пнув носком ботинка Стефана в бедро. — Аббат посчитал, что в перерывах между военными действиями вы решите немного развлечься. — Эта жирная свинья думает, что на войне бывает время для развлечений?! — зло громыхнул генерал. Но ответа не последовало, а сам военачальник шумно вздохнул. — Ладно, ступайте. Передайте аббату мою благодарность, но впредь пусть сперва договаривается со мной обо всех шлюхах, а не посылает их необдуманно. — Разумеется, генерал, разумеется. — Снова заискивающий лепет. Что-то звякнуло рядом со Стефаном, очень похожее на монеты. Крестьяне быстро затопали прочь, так что по удалившимся шагам король понял, что остался наедине с генералом. На мгновение его посетило подозрение: а не тот ли это генерал, которому аббат Бенедикт хотел показать «красивого новичка с увечьем»? Тогда выходит, что его, Стефана, изначально собирались отдать для постельных утех военачальнику. И Тодд знал об этом, но ничего не говорил. Стиснув зубы, Стефан чувствовал себя преданным всеми. Он чувствовал на себе изучающий взгляд генерала, и это напряженное молчание выводило из себя. — Так и будешь стоять над душой? — зло процедил Стефан, вскинув голову. — Или поможешь мне встать? Но вместо ответа последовал удар по лицу. Не раскрытой ладонью, а кулаком, прошедшим по левой скуле. — Что-то в этот раз жирный аббат сам на себя не похож, — проворчал генерал, ухватив «подарок» за волосы и рывком заставляя подняться. — То самовольничает без моего ведома, то шлюх непутёвых присылает. — Я не шлюха, — зашипел король, ощущая несвежее дыхание. Шершавые пальцы коснулись шрама на правой щеке. — Правда? А я вижу совсем другое, — в голосе мужчины сквозила насмешка. Пальцы коснулись мочки правого уха, заставляя непроизвольно вздрогнуть, зарылись в волосы, ловко развязали узел, заставляя повязку упасть с глаз. Стефану понадобилось всего пару мгновений, прежде чем он смог привыкнуть к свету и разглядеть человека, стоявшего перед ним. Высокий широкоплечий мужчина с телосложением и мускулатурой истинного воина, облаченный в кожаный нагрудник с металлическими сегментами, возвышался над ним на полторы головы. Черные штаны свободного кроя были заправлены в кожаные кованные сапоги. Обнаженные загорелые руки покрывали бледные от времени шрамы. Пшеничного цвета волосы были коротко стрижены, и в них серебром блестела седина. Прямые брови хмурились, сходясь на переносице. Раскосые тёмные глаза постоянно щурились, из-за чего сложно было определить их природный цвет. В уголках залегли лапки морщин. Впалые щеки и волевой подбородок на квадратном лице покрывала темноватая щетина. В свою очередь генерал рассматривал «подарок», не стесняясь оценивать его взглядом, хоть тонкие губы и не исказились в похотливой улыбке, а в глазах не промелькнуло и тени вожделения. На вид ему было за сорок, но это даже прибавляло мужчине особого шарма. — Что ж, ты не дрожишь от страха и не кидаешься мне в ноги, а это уже интересно. — Хмыкнул генерал, приблизившись к Стефану. Его лицо внезапно переменилось. Схватив короля за подбородок, мужчина вгляделся в его глаза. — Какого… Реверид?! Как эта жирная свинья только посмела подумать, будто мне такое может понравиться?! — Я смотрю, ты больше предпочитаешь обычных мальчиков, генерал, — не смог воздержаться от язвительного замечания Стефан, украдкой вздохнув с облегчением. Быть может, ему не придётся исполнять то, ради чего его подарили военачальнику. Но тут же появилось опасение, что не все воины таковы, как генерал и, не побрезгуют реверидом, если мужчина надумает отдать «подарок» своим людям. — Помолчи! — рявкнул блондин, оттолкнув от себя Стефана. — С каких это пор в этом проклятом монастыре появились ревериды? — О, ровно с тех пор, как мой муж решил отправить меня в ссылку, — совершенно спокойно ответил король, расправив плечи и величественно вскинув голову. — За что отправил в ссылку — вижу, — жестко проговорил генерал, хмурясь, — но как он смог убедить Бенедикта — другой вопрос. Эта алчная свинья даже за несметные богатства никогда не запятнает честь своего монастыря присутствием богомерзкой твари, тем более клеймённой. Что, кто-то из знатных? — Можно сказать и так, — кивнул Стефан, решив особо не вдаваться в подробности. — По-хорошему, я должен отослать тебя обратно в монастырь. Мне не нужна здесь сосланная шлюха, тем более двуполая. Но тратить время и людей на это не хочется, так что советую поскорее привыкнуть к новому положению. — К какому? — настороженно поинтересовался парень. — Будешь прислуживать моим людям и мне, — ровно ответил генерал, и заметив, как побледнел парень, решил пояснить. — Чистить доспехи и вооружение, а также помогать на полевой кухне и выполнять любые указания. Не бойся, мои воины не тронут тебя. В моём гарнизоне действует одно правило, которого строго придерживаются все: никакого секса с двуполыми.***
«Вот же вляпался!» — мысленно сокрушался Стефан, убирая конский навоз. Настроение было хуже некуда. Моросил холодный мелкий дождь, колючками впиваясь в обнаженную кожу шеи, рук и лица. Ряса из темно-серой шерсти вся промокла и теперь тяжелой ношей висела на стройном теле, противно прилипая. Ноги, обутые в поношенные кожаные ботинки разъезжались по грязи, порой пропуская влагу, из-за чего Стефан начинал мёрзнуть. Военный лагерь простирался вдоль всей юго-восточной границы герцогства Хоард, находился в восьми часах пути от Вогана и аббатства Святого Кевана. Само по себе происходящее мало чем напоминало войну. Скорее постоянные стычки двух враждующих племён, которые просто хотят насолить друг другу. Настоящее побоище шло у границ Морлей, где армии, возглавляемые королём Джозефом Неваном, бились насмерть с бранкийцами. Как ни странно, но впервые за всю историю существования Бранкии, её войска вёл в бой сам монарх, Эдуард Готье. Сам он был не молод, ему было под шестьдесят, но это не мешало ему гордо восседать в седле и командовать армиями, при этом сам он ни разу так и не сдвинулся с места. Стефан был бы и рад посмотреть на этого выскочку. Даже принять участие в настоящем сражении хотел, — благо, что не все навыки растерялись, да и форму не утратил, хоть и похудел, — но генерал ясно дал понять, что подобным ему не место среди воинов. Гарнизон, занимавший всю южную границу Хоарда, сплошь состоял из бывших двуполых. Та самая армия, которую создал Джозеф после чудовищной выходки Тодда. И пусть многие из солдат были мускулисты и волосаты, как большинство полноценных мужчин, об их принадлежности к двуполой природе говорили фиолетовые глаза. Всех воинов из этого гарнизона называли не иначе, как Проклятыми. Да, они больше не были реверидами, поскольку в своё время каждому из них удалось пережить операцию по удалению женских половых органов, но об их природе всегда будут говорить глаза всех оттенков фиолетового. Именно поэтому солдаты либо щурились, либо подводили глаза, оттеняя цвет радужки, или же закапывали их специальными каплями, из-за которых зрачки расширялись, полностью скрывая радужку, а порой меняя её цвет на синий или серый. Руководил Проклятыми генерал Теодорих Норрис, который был единственным в состоянии поставить подопечных на место. Не стоит наивно полагать, что гарнизон из бывших реверидов является плодом справедливости, разума и доброты. На самом же деле это озлобленные личности, обиженные жизнью и ненавидящие всех вокруг, но при этом являющиеся превосходными кровожадными воинами, которые не боятся смерти. В первый же день пребывания в военном лагере, Стефан имел честь как следует ознакомиться с Проклятыми. У многих из них на телах и лицах были свежие следы недавних сражений, и застарелые шрамы от издевательств, пережитых в прошлом. Солдаты посматривали на Стефана с презрением и ненавистью, хоть среди них и не было ни одного знакомого лица кроме Тодда Кифа, который при всех намеренно держался на расстоянии. Среди бывших двуполых находились и обычные мужчины, которые играли роль рабов, нежели гарнизонной прислуги. Все они юноши и парни, не старше двадцати четырёх лет и не младше тринадцати. Пугливые, побитые, покорные и носящие клеймо шлюхи на шее, лбу или же груди. Такое странное отношение солдат к гарнизонным слугам удивляло и напрягало Стефана. — К чему всё это? — в первый же вечер спросил он у капитана Кифа, отыскав его у одной из палаток. — Или все эти парни являются распутными супругами воинов? — Вот именно поэтому я и удивился, что Джозеф отправил тебя именно сюда. — Хмурился Тодд, стараясь говорить тихо, чтобы их никто не услышал. — Все Проклятые те еще озлобленные мрази, когда-то пережившие насилие и издевательства по отношению к себе из-за одной общей особенности. Теперь же, когда они избавились от своей женской части и имеют более-менее основательное право называть себя мужчинами, они отыгрываются за обиды прошлого на других. Не гнушаются разбоем и нападением на мирное население, а всё лишь с одной целью: поймать какого-нибудь парня или юношу, да посимпатичней, изнасиловать и заклеймить. Так они показывают своё превосходство над другими. Так мстят за прошлое. — Но это неразумно, — оскалился Стефан, в котором внезапно разыгралось чувство справедливости. — Почему нельзя отомстить именно своим обидчикам? К чему так измываться над теми, кто тебе ничего не сделал, пусть и принадлежат к одному полу с теми, кто причинил вам боль? — Думаешь, что они только к обычным мужчинам так цепляются? — жестко рассмеялся Тодд, скрестив руки на груди. — Они ненавидят всех. Мужчин — за то, что те совершали над ними насилие в прошлом и смели решать их судьбы. Женщин — за то, что те очень долгое время стояли выше них во всём. Реверидов — за то, что те порой смиренно принимают свою природу и готовы терпеть, а некоторые даже рады, что родились двуполыми. Мир не так прост, как тебе кажется, Пятнадцатый. Гарнизон Проклятых — это ад для озлобленных на всё человечество. То, что это ад, Стефан убедился еще в первый же день. Его как раз приставили помогать на кухне. Зашуганные, побитые, вздрагивающие от любого шороха парни и юноши, смотрели на новенького с примесью любопытства и страха. Их пугал его цвет глаз, — такой же как у их многочисленных мучителей, — и удивляло клеймо на лице, из-за чего его всё же решили принять за своего. Первые часы всё было относительно спокойно, но как только лагерь окончательно ожил ото сна, не знающие чем себя занять воины стали цепляться к слугам. Сначала это были просто тычки, пинки и оскорбления, а потом кому-то пришла в голову замечательная идея вырвать глаз одному из клеймёных юношей. Эту идею одобрили еще несколько десятков воинов, так что пока двое удерживали сопротивляющегося и рыдающего мальчонку четырнадцати лет, третий тонким лезвием стилета стал выковыривать глаз из глазницы. На дикие вопли собралась вся округа. Слуги забились в сторонку, затравленно исподлобья наблюдая за происходящим. Воины одобрительно гудели, зловеще скалясь. И вот дёрнуло же Стефана вмешаться, пырнув вилами в бок того самого со стилетом в руке. Мучитель тут же отступил, а затем вилы вонзились ему в шею. Слова и приказы здесь не помогли бы, не остановили садистов. Да и кто его послушает? Так, клеймённый подарок генералу, не более. Одобрительные возгласы стихли. Калеченный мальчишка уже не кричал, а скулил и рыдал, рухнув на землю, когда его перестали удерживать руки воинов. Проклятые с ненавистью и злобой смотрели на Стефана, и хоть недовольных было много, но никто из них не посмел ничего сказать сосланному королю. В их гарнизоне было несколько правил, которые нельзя было нарушать: подчиняться старшим по званию, не идти против себе подобных. Склоки между бывшими двуполыми были запрещены, а если возникали проблемы, то они разрешались в присутствии генерала Норриса или его офицеров. Так что ближе к вечеру Теодорих вызвал Стефана к себе. — Не смей больше вмешиваться, — холодно велел мужчина, сидя за письменным столом, заваленным картами и посланиями. — Тебя это не касается. Просто воспринимай всё происходящее, как должное. Все протесты и попытки убедить генерала в неправильности чудовищных действий Проклятых не увенчались успехами. Теодорих знал обо всём, что творится в его гарнизоне, но закрывал глаза на многое. В итоге Стефану пришлось отступить и попытаться не обращать внимания на те бесчинства, которым предавались солдаты, когда не были заняты войной. Днём солдаты обычно либо просто избивали слуг, либо же иногда их просто не замечали, всячески игнорируя. Но каждую ночь неизменно всех «рабов» расхватывали для постельных утех. Все слуги были общественными, не имели постоянных покровителей, так что после ублажения одного воина, им приходилось идти к другому и так до тех пор, пока все желающие не будут удовлетворены. Правда, было всё же кое-что, что настораживало и не давало покоя Стефану. Как бы генерал и Тодд не твердили, что в их гарнизоне строго-настрого запрещены склоки и посягательства на обладателей фиолетовых глаз, молодой король довольно часто ловил не только полные презрения взгляды. Оно и понятно, воины просто учуяли «свежатину» и теперь пускали слюни на недоступное «мясо». И пусть пока никто не решался в открытую начать приставать, Проклятые при любом удобном случае не стеснялись бросать в сторону Стефана пошлые высказывания. — От них тебя спасает лишь присутствие Теодориха в лагере, иначе бы ты давно стонал под кем-нибудь из солдат, — без обиняков говорил Тодд, за ужином подсаживаясь к Стефану. Если с фронта и приходили новости, то король узнавал обо всём последним и лишь краем уха, подслушав пересуды Проклятых. Разумеется, иногда Тодд мог проболтаться, но он старался держаться в стороне от Стефана, не желая привлекать внимания. По обрывкам услышанного, Стефан мог догадаться, что пока победа никому не улыбается. Потери есть с обеих сторон, и пока Эдуард Готье отсиживается в седле или в шатре на безопасном расстоянии, Джозеф мужественно ведёт войска в бой. В одну из бессонных ночей, вслушиваясь в болезненные стоны насилуемых слуг, Стефан поймал себя на мысли, что как бы сильно не был зол и обижен на монарха, он хочет быть рядом, посмотреть и принять участие в войне. Но об этом даже заикаться порой не приходилось. Теодорих ясно дал понять, что не допустит до сражения реверида с клеймом на лице. — Не хватало еще, чтобы нас засмеяли враги! — гаркнул он, ударив кулаком по столу. — Что они о нас подумают? Что в армиях короля Джозефа не хватает воинов, раз в бой пускают клеймённых шлюх? Унизительно выслушивать такое в лицо. Обидно понимать, что все воспринимают тебя исключительно как шлюху, причем бесполезную, ибо тебя нельзя использовать по прямому назначению. И даже показательные тренировки наравне с прочими солдатами никого не убедили в его подготовке. Разве что вызвали насмешки. Покинуть лагерь тоже не представлялось возможности. Днём всех слуг сажали на длинные цепи, которые крепились к вбитому в землю столбу или же как за поводок водили караульные. Ночью же их либо не выпускали из объятий солдаты, или же запирали на замок в ветхих амбарах. В целом распорядок дня мало чем отличался от того, что был в монастыре. Подъём задолго до рассвета. Готовка, стирка, чистка доспехов и оружия, уборка конюшен и отхожих ям. Беготня с поручениями порой через весь лагерь. Уход за ранеными. Спешное закапывание трупов в землю. И так целый день чуть ли не до глубокой ночи.***
Герцогство Морлей, военный лагерь на южной границе. Мрачно оглядывая списки раненых и убитых, Джозеф утешал себя мыслями, что с северных границ из Траэрна и Тилара еще не прибыли дополнительные войска. Не хотелось верить, что они проиграют какому-то напыщенному бранкийцу. Ни дня не проходило без совещаний с военачальниками. Тщательные обсуждения следующего шага, продумывание новых тактик и бессонные ночи за изучением карт — этим были наполнены часы и дни Джозефа, когда не нужно было сражаться. Он толком не успевал отдыхать, но на поле битвы не позволял себе терять бдительность и из последних сил бился до конца, кромсая врагов налево и направо. — Может, всё же поспишь? — не стеснялся играть роль заботливой мамаши Фергус, который сам выглядел более бодрым и отдохнувшим. Еще бы. Ему только дай волю, как сразу же захрапит, едва голова чего-либо коснётся после насыщенного дня. — Не хватало еще, чтобы ты уснул в пылу битвы. — Я в порядке, — врал король, не желая казаться слабым. — Совсем себя не жалеешь, — закатил глаза военный министр, удаляясь к себе. Устало потерев переносицу, Джозеф вновь склонился над картой. Основная часть сил Бранкии была брошена на штурм границ со стороны Морлей и юго-восточного края Хоарда. На остальную часть южной границы Хоарда нападения совершались уныло, но с завидной регулярностью, словно бы враг пытался отвлечь противника и не позволить дополнительным силам вмешаться. Помышляя о сне, Джозеф выпрямился. Потянулся до приятного хруста в суставах, ощущая напряженность мышц. Не стал звать слуг, чтобы подготовили постель, а сам предпочел разоблачиться. Но не успел он избавиться от рубашки, как в шатёр проник пыльный гонец. Он выглядел вымотанным. — Ваше Величество, — наградив монарха дежурным кивком, гонец порылся в своей сумке и извлёк из него два письма. — Послания из Фелана. Устало поблагодарив его и позволив идти отдыхать, Джозеф окончательно разделся и, уже оказавшись в кровати, принялся за чтение. Из двух писем выбрал то, что было скреплено личной печатью Адама Сеймура, герцога Морлей, коего монарх оставил присматривать за кронпринцем и докладывать обо всём, что происходит в Фелане. Сухой доклад о расходах на те или иные приобретения. Жалобы на короля Калеба, который не стесняется тратить деньги из государственной казны на подношения в церкви. Короткое сообщение о том, что кронпринц Алан здоров и находится под ежеминутным надзором лучших стражников, а также порой капризничает и обижается, что его не взяли на войну. Следующее письмо было скреплено королевской печатью. Даже не глядя на печать, Джозеф легко мог догадаться, что оно от Калеба. Так оно и было. Младший супруг не упускал возможность чуть ли не каждую неделю писать мужу о том, как любит, скучает, ждёт, желает победы и в подробностях докладывает обо всём, что его окружает. Жалуется на холодное отношение герцога Сеймура, на нелицеприятные высказывания Алана, а также на нерасторопность новых слуг, которых для него отобрал сам Джозеф. В окружении Калеба теперь находились не только девушки, но и мужчины, и последние были приставлены скорее для защиты, а не для прислуживания. И как бы младший король не умолял убрать их, ибо всё еще боялся после похищения мужчин, Джозеф был непреклонен. Он думал в первую очередь о безопасности супруга, а не об его комфорте. Читая третью страницу письма, Джозеф остановился на предпоследнем абзаце. Для надёжности прошелся взглядом по нему несколько раз, осознавая простую истину. «С трепетом жду вашего скорейшего возвращения, мой возлюбленный муж. Надеюсь, что Господь будет благосклонен к нам троим. С искренней радостью в сердце и трепетом в душе сообщаю вам благую весть, ибо не в силах более скрывать от вас. Уходя на войну, вы хоть и не взяли меня с собой, но и не оставили в одиночестве. Во мне зреет ваше дитя, которое я надеюсь, вы полюбите так же сильно, как и я». «Быстро, — отметил про себя Джозеф, вспомнив, что после выкидыша от силы призывал супруга в постель лишь пару раз. — Очень быстро». Но не стал удивляться. Джозеф прекрасно помнил, что ревериды — не женщины, и природой устроены так, что легко могут забеременеть. Но даже по его скромному мнению в случае с Калебом было уж слишком легко и быстро. Может оно и хорошо. Рождение ребёнка поможет юноше перестать оплакивать недавний выкидыш, заодно можно будет еще долго воздерживаться от исполнения супружеского долга. Нет, Калеб хорош и до сих пор вызывает у Джозефа те нежные чувства, когда хочется сграбастать супруга в объятия, прижать к себе и защитить от всего мира, а родной аромат вереска заставляет неосознанно подумать о вечной любви к хрупкому и ранимому существу. Но это случается лишь тогда, когда Калеб находится под боком, а поблизости никого нет. Единственным минусом беременности было то, что юноша становился слишком невыносимым в эмоциональном плане, да и порой забывал следить за собой, толстея. В такие времена Джозеф старался как можно меньше времени проводить в компании соправителя и порой невольно вспоминал Стефана. Тот, хоть и был раздражительным порой, но никогда не позволял себе забывать о том, что необходимо быть сдержанней на людях и следить за собой. Воспоминания о первом супруге заставили Джозефа грустно улыбнуться. Ему не хватало этого лукавого блеска фиолетовых глаз. Этого низкого чуть хрипловатого голоса, дающего как дельные советы, так и сладко зовущего его «мой король». «Мой король», — эхом отозвалось в сознании монарха. Желая отогнать прочь воспоминания, Джозеф старательно стал припоминать за что именно отослал прочь Стефана. Ему не нужна неразборчивая шлюха, которая только и ждёт возможности раздвинуть ноги перед другими. Но до чего хороша была эта шлюха! Тряхнув головой и отложив письма, Джозеф пообещал себе завтра же написать ответы Калебу и Адаму Сеймуру. Накрылся с головой, закрыв глаза, он тихо возрадовался, когда его мгновенно стал пожирать сон.***
Герцогство Хоард, гарнизон Проклятых. Война не спешила заканчиваться. Об этом свидетельствовало прибытие дополнительных войск короля Эдуарда, которые теперь направили внушительную часть сил на попытку разбить гарнизон генерала Теодориха. Теперь, когда воинам было совсем не до слуг, Стефан всё больше времени мог проводить не за работой, а за тренировками и попытками избавиться от цепи. Благо цепь была старой и переломить несколько звеньев всё же со временем удалось. Но вместо того, чтобы убежать, сосланный король отчаянно желал пойти в бой. В одной шерстяной рясе ты не простоишь и нескольких минут, так что едва появилась возможность, Стефан старательно осматривал трупы Проклятых, приглядываясь к доспехам, которые теперь уже без надобности покойникам. Кожаный панцирь с металлическими сегментами и высоким воротником, должны были защитить грудь, торс и горло его носителя. Обычно он носился поверх кольчуги, которая помимо прочего еще и руки защищала, но гораздо чаще надевался на голое тело или на нижнюю тунику с руками али без. Штаны свободного кроя заправлялись в высокие кованые сапоги, а руки обычно по локоть защищали кожаные перчатки с металлическими пластинами и короткими шипами на изгибах фаланг пальцев и костяшках. Потихоньку собрав своё снаряжение с разных убитых, Стефан старательно прятал доспехи, ожидая подходящего момента, чтобы облачиться в них. Роль прислуги в военном лагере его не прельщала, так что судьбу нужно было брать в свои руки. И как-то даже не волновало, что среди Проклятых будут недовольные. Клеймо на щеке можно скрыть под слоем грязи, пусть только частично. Длинные волосы в бою могли только мешаться, так что нисколько не жалея, Стефан обрезал их, и теперь они неровными прядями обрамляли лицо, с трудом доставая до плеч. Возможность принять участие в битве подвернулась лишь спустя некоторое время. Ночью враги попытались напасть на лагерь, так что поднялась суматоха и в темноте засуетились воины, спешно облачаясь в доспехи и хватаясь за оружие. Быстро вскочив со своего тюфяка, Стефан проскользнул к задней стене накренившегося барака, отодвинул пару хилых досок и выбрался наружу. Быстро достал из дна ящика с картошкой свёрток с доспехом. Скинул рясу и облачился в штаны, тунику, панцирь, сапоги и перчатки. На голову нахлобучил шлем, чьи металлические элементы обязаны были прикрывать спереди нос и щеки. Взяв из общего оружейного склада меч, легко сумел затеряться в толпе воинов, пойдя в бой пусть и не в первых рядах, но всё же. Сердце бешено забилось в груди. Война всегда не такая, какой её описывают в книгах и воспевают барды. Грязная, жестокая, отвратительная. Никогда не знаешь, когда ты сделаешь свой последний шаг. Ты не можешь быть уверен, что вернёшься с очередной битвы живым. О ранениях принято не думать, как и о смерти, но невольно молишь богиню смерти и холода Евиг не забирать тебя. Под ногами хлюпает не только грязь, но еще и кровь и человеческие испражнения. Воины никогда не умирают красивой смертью, закрыв глаза и водрузив руки на груди. Нет, они не лежат смиренно на спине, изображая безмятежность и вечный покой. Они валяются порой в неестественных позах с перерезанными глотками, отрубленными конечностями и вспоротыми животами, из которых вываливаются смердящие внутренности. Валяются в лужах крови, мочи и фекалий, с раскрытыми ртами и широко распахнутыми стеклянными глазами на выкат. В этом нет ничего романтичного. В доспехе было жарко. По вискам струился пот, заливавший глаза — только и успевай его утирать, дабы иметь возможность, хоть что-то видеть. Все мышцы болезненно ныли, а на ладони, сжимавшей меч, появились кровавые мозоли. Стефан бился наравне со всеми. Порой под остриё меча попадали, как враги, так и свои. В ночной тьме невозможно было разобрать, кто где, так что приходилось полагаться на своё чутьё. Невозможно поучаствовать в битве и выйти из неё без единой царапины. Вот и сейчас, стараясь не обращать внимания на кровоточащую рану в правом предплечье, Стефан отбивался от врага. То, что он левша, только давало ему преимущество перед противником. Скольких он убил — неизвестно. Перестал считать после второго десятка, когда кто-то подобрался и ударил в плечо. Врагов было много. Очень много. Даже больше чем их самих. Стало понятно, что Эдуард решил просто разбить гарнизон, чтобы через Хоард спокойно пробраться в вожделенные земли. Офицеры и капитаны отдавали команды верхом на лошадях, стараясь перекричать звуки боя, но их мало кто слышал. Потеряв счет времени, солдаты продолжали идти в бой даже когда рассвело и солнце озарило своим светом грандиозное побоище. Выпущенные врагами подожженные стрелы огненным дождём обрушились на головы Проклятых, которые только и успевали, что хвататься за щиты и прятаться под тела поверженных. Крики раненных. Предсмертный хрип. Ржание лошадей. Приказы офицеров. Всё смешалось воедино. Свои и чужие сливались в единые серые силуэты, так что приходилось бить наугад. Это война. Побоище. Никто не осудит, если ты случайно зарубишь своего же. Но возненавидят и объявят предателем, если решишь повернуть назад и сбежать с поля боя. Грандиозное сражение закончилось лишь к полудню, когда обе стороны были слишком измотаны и с востока подоспело подкрепление от местных военачальников, которые посчитали святым долгом отхватить и себе кусочек славы. Устало пошатываясь, ощущая боль во всём теле и не обращая внимания на многочисленные ранения, Стефан брёл в сторону военного лагеря. За собой по земле волочил окровавленный меч. Он и раньше видел смерть. Жестокую и беспощадную. В поместье покойного графа Рочестера, когда еще был совсем мальчишкой. И сейчас, вновь столкнувшись с ней, он мог позволить себе лишь криво усмехнуться старой знакомой, которая до последнего мгновения боя стояла за его спиной. Словно оглушенный, он не слышал громких команд офицеров. Не замечал стонов и криков раненых. «Наверное, так себя ощущают все солдаты впервые прошедшие боевое крещение, — про себя размышлял Стефан. — Разбитые, опустошенные, усталые, но не насытившиеся чужой кровью и смертями». Такую измождённость, от которой едва не валишься, можно было бы списать на побочный эффект от подавляющих трав, если бы не одно «но». С момента попадания в военный лагерь Проклятых Стефан ни разу так и не пил травы, ибо просто не сумел их с собой забрать, а найти подобные не получалось. Но вроде бы течки не было, а это главное. Сняв с головы шлем и неся его под мышкой, сосланный король уже было направился к бараку с гарнизонными слугами, чтобы рухнуть без сил и забыться сном, как кто-то схватил его за плечо. — Солдат, я с тобой разговариваю! — командный голос и грубый рывок вынуждают обернуться. Едва не выронив шлем и меч, Стефан угрюмо посмотрел на генерала. Тот возвышался над ним. Такой же грязный, вспотевший, залитый кровью и измученный, но не утративший своей воинской стати. — Ты? — брови Теодориха поползли вверх, но он тут же взял себя в руки. Болезненно стиснул пальцами локоть. — Я не потерплю в своих рядах непослушания. Кто дал тебе право надевать доспехи и, выдавая себя за воина, идти в бой? Жить надоело? — Вы чем-то недовольны, генерал? — отдёрнув руку, Стефан с вызовом вскинул голову. — Да, недоволен. — Прорычав, Теодорих вновь схватил его за руку, отвёл в свой шатёр, рывком затолкав внутрь. — Кем ты себя возомнил, что решил взяться за оружие? Что, надоело ходить в слугах и вести относительно безопасный образ жизни? — Полагаю, что мы оба знаем ответы на оба этих вопроса, — стараясь говорить как можно спокойнее, Стефан всё же невольно забеспокоился. О последствиях за свою выходку он не задумывался прежде. Сжав кулаки, генерал прошелся придирчивым взглядом по фигуре парня. Задержался на шраме на правой щеке, но благоразумно воздержался от едких высказываний. — Давно в браке? — неожиданно спросил Теодорих, подойдя ближе. — Пять лет, — медленно ответил Стефан, позабыв о своей спеси. — Год из которых пробыл в монастыре. — А чего же не пошел в армию? Насколько я помню, уже тогда король Джозеф дал добро на проведение операции двуполым, и сформировал наш гарнизон. — Так получилось, — неопределённо пожал плечами парень. Он не любил оправдываться перед другими, тем более, если это никого не касалось, кроме него самого. — Что, испугался гнева муженька своего или уж больно выгодный брак был? — в голосе Теодориха послышалось презрение. — Второе. — Ясно всё с тобой. Меркантильная шлюха, которая позволила командовать собою ради собственной выгоды. Что ж ты так просчитался? Не обидно, что похоть отняла у тебя всё? — Причем здесь похоть? — хмурился Стефан, которому всё меньше нравился этот разговор. — А клеймили тебя за что? Вот то-то и оно. И что? Чей-то член стоил того, чтобы потерять всё? — Как потерял — так и верну! — уверял себя, а не его сосланный король. — Но это меньше всего вас должно волновать, генерал. Или вы любите копаться в прошлом всех своих воинов? — Мне просто интересно, каким надо быть идиотом, чтобы лишить себя всего, король Стефан? Удивлённо приподняв брови, брюнет переменился в лице. Его узнали, но от этого не легче. Что меняет то, что генерал признал в нём сосланного короля? Ничего. Совершенно. — Удивлён? — Пройдя мимо и демонстративно задев плечом, Теодорих опустился на стул за столом, устало откинулся на спинку, переплетая пальцы рук вместе. — Думал, что тебя никто не узнает? Глупо. Не так-то уж и много клеймённых двуполых ссылают в монастыри. Твой позор на слуху у всего Рэйнфога. Только не понятно, на что рассчитывал аббат Бенедикт, когда отправлял тебя ко мне? Хотел избавиться от богомерзкого реверида, да еще и клеймённого? Эта жирная свинья совсем страх потеряла? — И как давно вы знаете, кто я? — не скрывая угрюмости, Стефан теперь прожигал мужчину мрачным взглядом исподлобья. Догадывался, каким будет ответ. — Слышал, что в монастырь Святого Кевана привезли сосланного младшего короля, а когда тебя привели ко мне спустя время — сразу и узнал. Сложно представить кого-то другого, столь точно подходящего под описание короля-шлюхи. Раздраженно передёрнув плечами, Стефан только поджал губы. Не стал спрашивать, почему генерал так поступил с ним, если узнал с самого начала. Прекрасно понимал, что в армии высокое положение играет последнюю очередь. — Молодец, правильно мыслишь, — словно прочитав его мысли, одобрительно кивнул Теодорих. — Что ж, должен признать, что воин из тебя неплохой. Так уж и быть, не верну к слугам. Дам тебе возможность умереть в бою, как и полагает воину. — Вы так уверены, что я умру? — пессимистичный настрой генерала даже забавлял. — На твоём месте я бы предпочел смерть в бою, чем ходить всю жизнь с таким шрамом на лице. — Вот именно, генерал, — процедил сквозь стиснутые зубы. Стефан, — это всего лишь шрам, не более того. Если вы закончили, то позвольте мне удалиться. — Позволяю, рядовой. Уголок рта короля нервно дёрнулся. Поклонившись, он вышел из шатра. Раненные и измученные долгой битвой воины не обратили на него никакого внимания, даже не удивились, увидев недавнего слугу в воинском обмундировании. Добравшись до большой палатки, в которой находилась одна из казарм, Стефан рухнул без сил на свободную койку. Проклятых осталось мало, так что он сомневался, что кто-то будет устраивать скандал из-за занятого спального места, когда теперь можно выбрать любое другое. Сон мгновенно сморил его. Враг продолжал наступать. Лето близилось к концу, а до сих пор еще не было понятно, на чьей стороне Кесс, богиня случая и удачи. Сражения случались всё чаще, и порой не проходило и дня, чтобы Проклятые не встретились лицом к лицу с врагом. Военный лагерь, продолжая держать оборону вдоль всей южной границы Хоарда, существовал за счет близлежащих деревень и городов. Новый указ короля Джозефа обязывал все знатные дома и поселения оказывать посильную помощь войскам. В основном это касалось продовольствий, оружия и медикаментов, которые были необходимы в первую очередь. Озлобленные и изнурённые войной, Проклятые довольно часто под покровом ночи пробирались в ближайшие поселения, где и совершали злодеяния. Грабили, насиловали, убивали. Выпускали пар, как сами они выражались. И дабы не упасть в глазах перед другими военачальниками, Теодорих был вынужден жестоко карать нарушителей спокойствия. Впрочем, он бы это сделал в любом случае, поскольку терпеть не мог неподчинения. С раннего утра воины выстроились перед шатром генерала на приличном расстоянии, сомкнулись полукругом, вытягивая шеи из-за спин товарищей и поглядывая на пойманных нарушителей порядка. — Смотрите внимательно, тупые шавки! — рычал Теодорих, всем своим видом напоминая разъярённого хищника. — Смотрите и запоминайте, что так будет со всеми, кто еще хоть раз посмеет меня ослушаться! Мы на войне, черт вас дери! Либо исполняйте свой долг, ради которого вы сюда и притащили свои расстраханные дырки, либо убирайтесь к чертям собачьим! Стефан чувствовал, как атмосфера стала накаляться. Видел, какими взглядами буравили генерала Проклятые. Они терпеть не могли, когда им напоминали о причинах ухода в армию и об их прошлом, а Теодорих, словно издеваясь, проделывал это постоянно. Отойдя в сторону, позволяя всему гарнизону впериться глазами в четырнадцать связанных обнаженных солдат, что стояли на коленях спиной к шатру военачальника. За каждым из них стояло по мужчине, державшему в руках остро заточенные топоры. — За ослушание приказа вы лишитесь ушей. — Холодным, подобно стали, голосом говорил Теодорих, обращаясь к провинившимся. — Они вам всё равно ни к чему, раз вы глухи к приказам своих командиров. Кто-то из солдат хотел было что-то возразить, но его заткнули ударом по голове. «Палачи» тут же принялись исполнять приговор. Уши отрезали быстро, бросая окровавленные кусочки плоти на землю. Про себя Стефан отметил, что у солдат неплохая выносливость, ибо никто из них не закричал в голос, а только шипели от боли. Кровь текла по шее, заливала плечи, причудливыми узорами расчерчивала грудь, спину и торс. — За изнасилование невинных граждан, которые содержат вас, паскуд, и которых вы обязаны защищать, вы лишитесь своей плоти. Равноценный обмен, вы так не считаете? — Ублюдок! — рявкнул всё же один из обвиняемых. — Возможно, — спокойно отозвался Теодорих, сложив руки за спиной. Кивнул головой, давая «палачам» сигнал к действиям. Начали именно с того, кто посмел повысить голос на генерала. «Палач» бесцеремонно ухватился за его член и режущими движениям провёл лезвием топора по плоти, срезая практически под ноль. Одиночный крик боли пронёсся над гарнизоном. Воины с мрачными выражениями на лицах хранили молчание. С хладнокровным спокойствием они наблюдали за казнью, не испытывая ни капли жалости к провинившимся. Понимали, что Теодорих прав и волен наказать Проклятых по своему усмотрению. Тот, что первым лишился своего члена, теперь хрипел, едва не заваливаясь на бок. Тринадцать голосов слились в один единый крик. Возможно, так влияла война, а может такова человеческая природа, но Стефан хоть и был равнодушен, но отчего-то довольно скалился. Вид крови будоражил, вызывал непреодолимое желание схватиться за оружие и пойти убивать. Как только всем провинившимся отсекли члены, уже без приказа «палачи» принялись за кисти рук своих жертв. Во все времена ворам отрубали руки, и эта же участь постигла солдат. Теперь они вполне заслуженно могут молить о смерти, поскольку из армии их выгонят, а жить самостоятельно во враждебном мире не смогут, тем более с таким увечьями. — Добить и выбросить, — приказал Теодорих, брезгливо поморщившись, когда несколько калеченных принялись умолять его сохранить им жизни. Расправив плечи, мужчина обвёл суровым взглядом толпу воинов. — Надеюсь, что все извлекли урок. Без моего разрешения — ни шагу из лагеря. Разойтись! Солдаты подчинились, даже не решившись на обсуждение произошедшего. Приказы и действия военачальников не обсуждаются. Все хорошие воины это знают и принимают, так что уже через некоторое время все забыли о произошедшем, — или сделали вид, что забыли, — принявшись за привычные заботы.