Похоть, гнев, гордыня, зависть одному тебе достались, В этот угол сам себя загнал. Не спасти больную душу: сам испортил, сам разрушил. Сладок путь, да горек твой финал. Власть и немощь, слава, забытьё… По заслугам, каждому своё! Артур Беркут — Каждому своё
***
Лето 948 года. Герцогство Траэрн — Королева Рамона беременна! — с радостью сообщил молодой лекарь, пришедший на смену верному Уилларду, коего еще полтора года назад унесла чума. — Поздравляю, Ваше Величество. Джозеф лишь молча кивнул, окинув жену удрученным взглядом. Что до самой доньи Рамоны Альварес, то она тут же приосанилась, гордо вздёрнув нос. Положила руку на пока еще не сильно заметный живот и уверенно произнесла: — Сын будет. В свои девятнадцать лет, она уже была матерью двоих принцесс и одного принца, и вот теперь снова беременна. Удивительная плодовитость для обычной женщины, как любили подмечать многие при дворе. Окинув молодую жену равнодушным взглядом, Джозеф сразу же покинул её покои. Шестой год он правит собственной страной из-под чужой руки. Столько же он в браке с Рамоной и ровно столько же лет время от времени он находит в себе всё больше черт схожести с ненавистым Харландом. Та ночь, когда у него была возможность убить супруга-предателя, теперь казалась чем-то естественным, словно всю жизнь Джозеф только и жил с желанием убивать и причинять боль тем, кто посмел подорвать его доверие. Мужчина так и не уснул, а когда собрался выпить чай с ромашкой от бессонницы, ранним утром к нему пришел Стефан. Прогонять его монарх не стал. Тем более, что ему было даже интересно присматриваться к синяку на левой щеке и фингалу, к всё еще влажным и красным после слёз глазам, а еще вслушиваться в дрожащий, упавший голос. Разумеется, что Джозеф не поверил словам Стефана, будто бы принцы Алан и Каин на самом деле живы и давно отосланы были в Бранкию, где по сей день находятся под защитой регента Ирнеста Граема. Не поверил и предоставленным письмам, хоть все печати и подписи выглядели подлинными. Джозеф испытывал истинное наслаждение, когда его же супруг стоял перед ним, оправдываясь, доказывая свою невиновность. Да, всегда приятно наблюдать за сломленными гордецами, что опускаются до уровня трусливых рабов. Вот только менять своё решение Джозеф не хотел. Хватит! Он и так слишком многое позволял безродному выскочке. Довольно позорить себя, продолжая связывать себя узами брака с заклеймённой шлюхой. Выставив Стефана за дверь и приказав страже первоначально всыпать наглецу тридцать плетей за нарушение монаршего покоя, Джозеф всё же решился дознаться до правды. Опросил Фергуса, допросил нескольких слуг, придворных, даже начальника королевской стражи — Винсента Рамиро. И все как один подтвердили слова впавшего в немилость реверида: Алан и Каин живы, находятся в Бранкии и ждут часа, когда король-отец призовёт их домой. А те двое, кого Джозеф принял за сыновей, были самозванцами. Очень похожими деревенскими детишками, которых держали при дворе заранее. Им даже голосовые связки повредили намеренно, дабы те ничего лишнего не могли сболтнуть. Но это нисколько не меняло дела. Джозеф не хотел менять решения, как и не хотел подвергать опасности жизни сыновей, потому и делал вид, что их нет. В тот же день он сам лично объявил о разводе со Стефаном, о лишении его титулов и владений. И практически сразу бывший младший король был отправлен на этаж слуг в Фелане, где отныне должен был выполнять только самую грязную работу. Мужчину уже не волновало, что будет с некогда желанным и любимым реверидом. Да и по сей день не знал, что с ним и как он. Из Фелана они уехали, как только появились первые сообщения о чумных в замке. Сразу же за Стефаном милости Джозефа лишился и Юсир. Бехремец больше не представлял никакой ценности ни для Бехрема, ни для самого правителя Рэйнфога. Кроме того мужчина испытывал отвращение к юному супругу, который не только грел постель Маркуса, но и носил под сердцем его плод. Джозефу не стоило никакого труда обвинить Юсира в шпионаже и предательстве, пусть доказательств и не было. Так что через несколько недель беременного юношу отправили на эшафот, где он и простился с жизнью на гильотине. Эту новость с равнодушием восприняли большинство придворных и с радостью королева донья Рамона. Она отказывалась делить мужа с кем бы то ни было, еще и искренне ликовала, когда стала его единственной супругой. Но кто сказал, что она станет единственной в его постели? Других супругов у Джозефа за эти годы не появилось, зато было огромное количество любовников. Женщины и ревериды, причем как знатные, так и безродные. Вот только в этот раз мужчина был умнее, и не осыпал любовников подарками, не дарил им титулы и должности. Ни к кому надолго не привязывался и с завидной регулярностью стал отправлять многих из них к палачу. Мало ли какая была причина для казни: это не так важно. Джозеф Жестокий. Джозеф Сластолюбивый. Король-жнец. Как только его не называют, и какие порой только легенды не начинают ходить о нём. И тем не менее, почти на сорок третьем году жизни мужчина не собирался становиться праведником. Но очень скоро всегда услужливая знать перестала приводить к нему своих дочерей и сыновей, видно опасаясь за сохранность собственного рода. Зато теперь в замок привозили миловидных мальчиков и девочек из деревень, даже умелых опытных шлюх из борделей. Джозеф брал в свою постель всех без особого разбора. Главное, чтобы телом и лицом были ладными, и дырки для траха имелись, а всё остальное не имеет значения. Так было до тех пор, пока почти два года назад не вспыхнула чума. Сначала на восточных окраинах Конлей, а затем она начала распространяться в Норвуде. Фелан покинули сразу, как только среди слуг и придворных появились признаки этой страшной болезни. И одной из её жертв стал старина Уиллард, верный и всегда раздражительный Корентин, а также с почти сотню стражников и мелкой прислуги. Тех, у кого только начинали появляться признаки чумы, тут же убивали без разбору. Королевская семья была вынуждена бежать в герцогство Траэрн, далеко на север, людей было совсем немного. Кроме того, Фергус Диггори, носивший титул маркиза и владеющий поместьями покойного Броуди, любезно согласился предоставить им крышу. Джозеф с женой, детьми и частью свиты, состоящей из стражи, прислуги и нескольких трайдорийских советников, заняли одно из поместий, которое в былые времена приносило неплохой доход землям Броуди, но последние пару-тройку лет пустовало. В южной части теперь находилась женская часть и детская, а в северном Джозеф мог вдоволь расслабиться. На повышенных тонах мог обсудить дела государства, выпить и пошуметь в компании тех немногочисленных друзей, что у него остались, а также повеселиться с любовниками. Миновав холл и едва не столкнувшись с личной камеристкой жены Жозефиной, женщиной тридцати лет и приятной наружности, король свернул в своё крыло. На ходу приказал слугам немедленно принести хорошего коньяка и холодных закусок. Переступив порог собственных покоев, он жестом велел старинному другу оставаться на месте и тот покорно опустился обратно в кресло. — Похоже, что чума начала отступать, — доложил Фергус. — По крайней мере новых вспышек эпидемии не было за последние месяцы. Как ты и велел, всех больных немедленно убивают, а затем предают огню. Но всё равно лучше не спешить с возвращением в Фелан или Вудроу. — Я и сам это прекрасно понимаю, — нахмурился Джозеф, тяжело опустившись на широкий диван, на котором при желании можно было лечь. — Что-нибудь еще? — Да нет, больше пока ничего интересного. — Хмыкнув в аккуратную бородку, которую он отрастил за последние годы, маркиз Диггори сощурил свои серо-зелёные глаза. Недавно ему исполнилось сорок девять лет, и разумеется, что годы оставили на нём свой отпечаток: в рыжих волосах и бороде затесались обильные серебристые пряди, в уголках глаз и рта залегли лапки морщин. Несмотря на это, Фергус продолжал поддерживать себя в форме. Ведь что для мужчины почти пятьдесят? Даже не возраст, а время, когда они становятся более солидными и привлекательными для определённого типа молоденьких девиц и реверидов, что ищут себе толковых покровителей. — А у тебя всё, как и всегда, друг мой? — хохотнул Джозеф. Вошедшие слуги безмолвно поставили на низкие столики возле мужчин подносы с выпивкой и закусками, и тут же удалились. — Жена твой меч, ведь так? — Ну… почти, — с лукавым блеском в глазах уклончиво ответил военный министр, тут же налив себе немного коньяка и сделав первый глоток, не закусывая. — Неужели пошел наперекор своим принципам? Что ж, давно пора. Только как друг тебя предупреждаю, что не думай о браке. Не ввязывайся в это дерьмо. — Я никогда не горел подобными идеями и в будущем не собираюсь. — И правильно. Будь мудрее, — хмыкнув, Джозеф сделал большой глоток прямо из горла. Коньяк обжег горло и горячей лавой растёкся по желудку. — Вот только… кому достанется столь огромное наследство? — Ничего, преемника всегда можно найти, — пожал плечами Фергус. — Будь то молодой любовник, или же совсем юный отрок, что подаёт большие надежды. Кстати, как поживает королева? — Плодовита, как и всегда, — фыркнул король, снова сделав глоток. Его юная жена и раньше не отличалась осиной талией, а после родов троих предыдущих детей прибавила в весе еще тридцать килограмм. Радовало, что она хотя бы вытянулась, стала выше и лицо приобрело хоть какие-то черты, так что весьма удивительно сочеталось с грузным телом Рамоны. Утешало хотя бы то, что с недавних пор девушка сама начала замечать свои недостатки и решила взяться за себя, так что теперь ела как птичка и старалась больше двигаться. — Удивительная плодовитость для женщины, — заметил маркиз и Джозеф согласно кивнул. — Кстати, раз уж у тебя появился кто-то, то когда нам ждать маленького Диггори? — Не уверен, что такие времена когда-нибудь наступят. Слово за слово с темы семей и детей они перешли на более важные. Обсуждали дела государства, его проблемы и вслух желали императору Маркусу когда-нибудь умереть. Правитель Трайдории всегда обкладывал захваченные земли огромными налогами, так что ежегодно ему выплачивали дань не только золотом и воинами, но и юношами и девицами, коих в дальнейшем превращали в слуг, рабов и подстилок. Маркус жил не хуже древних вождей Бехрема, содержа в своих резиденциях большие гаремы с сотнями наложников и наложниц. Он имел огромные армии из сотен тысяч воинов, которых направлял в разные уголки земного шара для захвата новых и усмирения старых территорий. Глоток за глотком, практически без закуски, Джозеф поглощал коньяк и его язык стал заплетаться. Как это часто бывает, алкоголь ударил в голову и он стал сетовать другу на тяготы своей жизни. Что шагу не может ступить, без соглядатаев Маркуса, что не может принимать самостоятельных решений, что чувствует себя чужой марионеткой. А помимо этого еще и жалобы на жену, которая пытается совать свой нос, куда отныне ни одна жена и ни один младший супруг не имеют права лезть. А затем как-то само вспомнились молодые годы. Охота, интриги, войны. Хоть всё это и было не так давно, но Джозефу казалось, что прошла целая вечность. Всегда приятно вспоминать, с чего начинался тот или иной путь. Воспоминания о многом заставляли короля улыбаться. — А помнишь мою коронацию? — спрашивал он пока еще трезвого друга, и свинцовые очи горели. — Как же все тогда негодовали, ведь я отменил траур по Харланду. — Да, их лица невозможно забыть до сих пор, — грустно улыбался Фергус, согласно кивая. — А охоту? Многие ведь до сих пор считают меня варваром. — Да, славные были времена. — Это точно. Надо бы повторить. Вспоминая былое, Джозеф иногда смеялся в голос, иногда счастливо сиял, а порой его плечи поникали и губы кривились в печальной улыбке. Скорбь иногда отпечатывалась на его лице, но мужчина старался быстро менять тему на что-то другое. Большую часть ночи оба друга провели в разговорах о былом, а потом стали обсуждать, на какого бы зверя им пойти осенью. Разумеется, если забот станет меньше.***
Октябрь 948 года. Южные окраины герцогства Траэрн Угодив оленю в круп, король довольно хмыкнул. Это было слишком просто, но пока приходилось довольствоваться лишь этим. Сезон дождей начался еще в начале августа, а теперь, в середине октября еще добавился и снег. Правда он мелко моросил, тая, едва долетая до земли, так что под ногами вместо белоснежного покрова были грязь, слякоть и лужи. Придворные недовольно ворчали. Разумеется, что они как всегда были недовольны тем, что приходится мокнуть и мёрзнуть из-за прихотей короля. Того же мнения были и трайдорийские советники, что теперь усердно кутались в плащи и проклинали прохладно-сырой климат. Верные друзья и соратники только закатывали глаза на этих «неженок», зато донья Рамона неожиданно порадовала пониманием. Она с восхищением наблюдала за охотой из паланкина, который защищал её от дождя. Радовалась, как дитя, когда стрела мужа или его кинжал настигали цели. Джозеф даже был благодарен жене за поддержку. Когда же он посчитал, что на сегодня достаточно, то Рамона быстро покинула паланкин и побежала мужчине навстречу, дабы повиснуть у него на шее. — Это было здорово! Ты такой умелый охотник! — тёмно-синие глаза девушки горели восхищением. Она была ниже Джозефа на добрых две головы и утыкалась носом ему в грудь, но это не мешало Рамоне смотреть на людей сверху вниз. Сегодня она была особенно миловидна. Глаза горят, щеки красны, а завитые в локоны светло-коричневые волосы собраны под сеточкой с аквамаринами. На ней тяжелое парчовое платье небесного цвета, расшитое серебристыми нитями, а чуть ослабленный корсаж украшен белым жемчугом. Ворот и манжеты рукавов подбиты соболем. На плечи накинута шерстяная добротная шаль. В ушах позвякивают массивные серьги, а полные запястья обвивают изящные браслеты: все из белого золота, аквамаринов и голубых топазов. Поцеловав жену в лоб, вдыхая аромат её любимых духов с жасмином и бергамотом, Джозеф уже собрался было приказать возвращаться в охотничьи домики, как показались несколько всадников. Среди всей семёрки двое из них были трайдорийцами, а остальные его верными людьми. И если у первых был скорбный вид, то у вторых скорее победный и даже радостный. — Ваше Величество, — тут же передал Джозефу запечатанный конверт один из гонцов. «Что, кто-то умер?» — так и подмывало съязвить, но король сумел воздержаться от такой колкости. Сломав печать трайдорийского императора и раскрыв конверт, мужчина вчитался в текст. Имперцы очень любили витиевато высказываться, разговаривать порой лишь туманными намёками, но не в этот раз. Писавший выражал искреннюю скорбь, умолял Джозефа мужаться, быть сильнее и прочее в этом духе. И лишь ближе к концу письма стало ясно, в чем причина. Император Маркус Альварес скончался. Подробности его смерти пока были не ясны, но факт, что он мёртв, наталкивал на мысли, что вместе с ним умерла и его империя. По крайней мере в это отчаянно хотелось верить. — Мы возвращаемся в Вудроу, немедленно! — объявил о своём решении Джозеф, протянув жене письмо и с трудом сдерживая победную ухмылку. Ну наконец-то он сможет избавиться от надоедливых трайдорийцев. Больше он никому не станет подчиняться. За спиной громко ахнула Рамона, дочитавшая письмо. Тут же засуетились слуги и знать, но Джозеф уже не обращал на них внимания. В самый раз готовиться к пиру по случаю избавления от тирании трайдорийцев и праздновать освобождение Рэйнфога, а заодно написать письма в Бранкию и велеть кронпринцу Алану вернуться ко двору. Наверняка мальчик уже вырос за эти годы.***
Ноябрь 948 года. Герцогство Норвуд, замок Фелан Чума наконец-то отступила полностью, хотя об этом стало известно еще в середине лета. Но искренним поводом для радости была смерть императора Маркуса Альвареса. Как стало известно, он умер от рук одного из своих многочисленных гюсолотских любовников, что подал ему чашу с отравленным вином. И едва стало известно о смерти императора, как Гюсолот тут же вышел из состава империи, вновь вернули себе былую власть, — теперь уже новые, пришедшие на смену убитым, — Верховные Кардиналы, да еще и решили присвоить себе Трайдорию. Какая судьба постигла любовника-отравителя — неизвестно, да и никого это не волновало. Главное, что Рэйнфог больше не принадлежит империи. Полы и стены замка Фелана теперь тщательно вымывались, ведь местные обитатели надеялись, что король Джозеф всё же решится навестить родовое гнездо вместе с женой и детьми. По крайней мере, здесь его ждали и любили, ведь король был Неваном, а Неванов всегда любили в Норвуде. Уронив тряпку, Стефан устало облокотился о перила балкона. Зима пришла слишком рано, и уже успела вывести из себя. Вода для уборки всегда была холодной, ибо ради экономии её не грели над огнём, а в это время года так и вовсе ледяная была, из-за чего пальцы буквально немели. Откинув с взмокшего лба прядь каштановых волос, бывший младший король закусил нижнюю губу, прокусив её до крови. Когда-то он стоял на этом балконе, как хозяин этих покоев: величественный, в изысканных одеждах из дорогих тканей, соправитель и младший супруг поистине великого монарха, превратившего Рэйнфог в процветающее государство. Но то было давно. Кажется, словно вечность назад. В какой-то другой жизни. Первое время жить в роли никого, жалкого слуги, было крайне тяжело. Да и сейчас не сильно-то легко. На Стефана смотрели с ненавистью и презрением, ведь когда-то он поднялся из самых низов и стал вторым королём. Но вместе с этим слуги ликовали и не скрывали своего злорадства, ведь однажды поднявшийся безродный щенок пал ниже некуда. Вся грязная работа была на нём. И если бы только какая-то одна, так нет же! Чистить котлы от копоти, полы, столы, стены и потолки на кухне от сажи и жира. Драить весь замок, куда бы не послали, так еще и отправляли на конюшню. Первое время такая несправедливость выводила Стефана из себя. Он огрызался, не желал подчиняться, за что по-началу был бит, а потом управляющий, который какое-то время заменял Корентина, не придумал ничего лучше, чем на пару ночей запереть бывшего короля в одной комнате с десятком стражников. Любой другой бы вспоминал те часы унижения, боли и насилия со слезами и истериками, но только не Стефан. Да, его тогда изнасиловали девять или больше человек, как бы он не пытался сопротивляться. Но больше подобного не повторялось и это было отнюдь не из-за хорошего поведения, а из-за кухонного ножа, что Стефан носил за поясом под рубашкой или в голенище сапога. И еще из-за того, что у него появился покровитель. Те ублюдки, что тогда посмели покуситься на его честь, — ведь знали, кто стоит перед ними, — жестоко поплатились за это. Фергус не пощадил никого из них. Стиснув зубы, реверид с гневом вспоминал, как военный министр с усмешкой предложил ему добровольно пойти с ним в постель. Взамен же будет хоть какая-то защита. Найти покровителя, который бы защищал от других — таков был когда-то план Стефана, который попал в Вудроу в еще совсем юном возрасте и был известен, как Пятнадцатый. Спустя много лет вновь пришлось прибегнуть к нему. В этот раз не король, а его друг, маркиз Диггори. Что ж, греть его постель — не такая уж высокая цена за относительную безопасность и кое-какие поблажки, вроде скромной маленькой отдельной каморки, более сытной порции еды и возможности время от времени покидать пределы Фелана. Вспоминая горящие вожделением глаза Фергуса, Стефан невольно морщился. Мужчина так долго добивался его, а заполучив, даже стал еще более ревностно относиться к ревериду, как к своей собственности. Но даже несмотря на это, Фергус даже и не думал забирать его к себе, не планировал давать хоть какую-то свободу. А зачем? Так намного удобнее. По крайней мере, одному из них. «Чем принадлежать всем, лучше принадлежать кому-то одному», — любил утешать себя Стефан, а сам меж тем искал другого покровителя, который бы смог что-то дать ему и избавить от жизни ничтожного слуги. Благо еще было что предложить: ум и коварство в сочетании с красивым и страстным телом. Вот только беда в том, что большинство ненавидели и презирали Стефана во время его правления, да еще и не всякий будет позорить себя, заводя открытый роман с заклеймённой шлюхой. — Снова прохлаждаешься без дела! — рявкнул за спиной полный раздражения и усталости голос. С неохотой повернувшись, Стефан мрачно посмотрел на мажордома, который пришел на смену Корентину. «Интересно, их всех набирают по признаку раздражительности?» — Не стой столбом и возвращайся к работе, — велел мажордом, у которого под глазами залегли тени. — Со дня на день в замок должен приехать высокочтимый гость. Всё должно быть в лучшем виде. — Гость? — искренне удивился Стефан. — Джозеф? — Его Величество прибудет позже. В данный момент мы ждём кого-то очень важного. Он приедет инкогнито. Велено подготовить какие-нибудь покои к его приходу и набрать новых слуг, которые будут ему прислуживать. А теперь берись за работу, иначе отхватишь. Учти, маркиза Диггори здесь нет, так что никто тебя не защитит, шлюха. Криво усмехнувшись, реверид с трудом воздержался от едкого замечания. Ему даже было любопытно, кем является тот загадочный гость, из-за которого теперь придётся работать до поздней ночи.***
Зима 949 года. «Со дня на день, со дня на день! — ворчал про себя бывший младший король, облокотившись плечом о косяк и наблюдая, как по главному холлу семенят новые слуги, перенося сундуки с вещами дорогого гостя. — Чертовы лжецы!» Негодование Стефана, как и большинства слуг и стражников в Фелане объяснялось тем, что мажордом всех подгонял, не давал никому покоя, ведь «гость прибудет с минуты на минуту», а на деле приехал лишь спустя три с половиной недели. Хорошо, что хоть приехал. Пока пажи разносили вещи, а мажордом отдавал указания на кухне, тот самый гость величественной походкой направлялся в вычищенные покои. Неизвестный важный гость короля Джозефа был закутан в походный плащ, так что даже из-за капюшона не было видно его лица. Только голос: низкий мужской и одновременно с тем властный. Прожигая гостя угрюмым взглядом, скрестив руки на груди, Стефан прикидывал, каковы шансы выбраться из Фелана. До обитателей замка дошли слухи, что Джозеф с семейством вернулся в Вудроу, а бывшему младшему королю просто жизненно необходимо с ним увидеться. Решение далось ему в этот раз не так тяжело, как поначалу. В нём уже говорила не гордость, а разум и желание лучшей, более достойной жизни. Всё, что нужно так это встретиться с Джозефом, поговорить спокойно и даже попросить прощения. За всё. Да, извиняться за что-либо несвойственно натуре Стефана, но иначе никак. А продолжать гнить в Фелане, не разгибая спины и расплачиваться телом за скудную защиту Фергуса особо не хотелось. Впрочем, в своё время это помогло ему избежать смерти, ведь маркиз Диггори на время чумы забрал Стефана в одно из своих поместий. Когда же гость скрылся из поля зрения, все вернулись к своей работе. Чистя картошку, бывший король терпеливо ждал, когда кто-то из слуг соберёт поднос с ужином и решит отнести его прибывшему господину. Ждать пришлось недолго, ибо гость не посчитал нужным долго отсиживаться в купальне, да еще и не позволял никому из лакеев оставаться с ним наедине. — Милорд желает ужинать! — объявил помощник мажордома, и сразу же удалился. Бросив работу с корнеплодами, дождавшись пока повар всё красиво положит на тарелки, Стефан тут же потянулся за подносом. — Куда?! — рявкнул толстый повар. — Ты хочешь, чтобы мы в грязь лицом упали перед гостем? — тут же повысил на него голос наглый реверид. — А если эти новенькие опозорятся? У них же руки дрожат. Всё уронят, побьют. — Ладно-ладно, иди уже. — Махнул на него рукой грузный мужчина. Схватив поднос, Стефан тут же заспешил к неизвестному господину. По лестницам он шел осторожно, ибо не так давно одна из ступеней начала крошиться от времени, а заделать образовавшуюся дыру никто не удосужился пока. Ковром сверху накрыли, зато к приезду короля обещали всё исправить. Поднявшись на второй этаж и дойдя до середины коридора, Стефан остановился. Всего у одной двери стояли двое стражников, что стерегли покой гостя. То были его покои, когда-то принадлежавшие лишь ему, бывшему королю. Стараясь подавить рвущийся наружу гнев, Стефан выдохнул и расправил плечи, уверенно ступая. Стражники даже не удостоили его взглядом. Просто открыли дверь, пропуская внутрь и тут же закрыли за ним. Что в гостиной, что в спальне царили полумрак, так что приходилось смотреть под ноги, дабы не споткнуться о ковры. Заметив, что дверь купальни распахнута, Стефан предположил, что гость уже закончил с омовением. Пройдя в спальню, где за годы совершенно ничего не изменилось, он огляделся. Никого. «Куда же он подевался?» — недоумевал реверид, поставив поднос с ужином на столик и уперев руки в бока. Шум из гостиной заставил выглянуть, и удивлённо посмотреть на шторы, что развивались на морозном ветру. В покои проникал холод вместе со снежинками. Желание рассмотреть гостя и простое человеческое любопытство, толкнули Стефана выйти на балкон. Облокотившись о перила, задрав голову и созерцая ночное небо, знатный господин стоял в одних шароварах и небрежно наброшенном на плечи халате. Влажные черные волосы мгновенно замерзали на морозе, покрывались инеем и снегом. Стефан невольно улыбнулся. Он и сам любил подолгу находиться на балконе, всматриваясь в небо, наслаждая прохладой и морозами. Так лучше всего думается, да еще и возникает странное ощущение спокойствия. То что нужно для человека, живущего при дворе среди интриг. — Милорд, ваш ужин подан, — всё же решил нарушить покой гостя Стефан. — Хорошо, можешь идти. — Тот отстранился от перил, повернулся к слуге лицом. Словно увидев призрака, реверид во все глаза смотрел на человека очень похожего на Джозефа в его молодые годы. Вот только то был совсем юноша, шестнадцати-семнадцати лет. Свинцовые глаза гостя смотрели изучающе, но спустя мгновение потеплели, превратившись в плавленный металл. Тонкие губы тронула нежная улыбка. — Я рад тебя снова видеть, папа. Стефан пораженно смотрел на юношу, словно его ледяной водой окатили. Всматривался в красивое мужественное лицо, обрамлённое влажными после купальни черными волосами и выразительными миндалевидными серыми глазами. Узнавал родные черты подросшего за годы разлуки сына. Первым от оцепенения отошел Алан. Он преодолел разделявшее их расстояние, заключив родителя в объятия. — Я боялся, что никогда тебя больше не увижу, — прошептал кронпринц. Он был чуть выше Стефана, и поэтому мог себе позволить поцеловать реверида в лоб, а затем уткнуться носом в макушку, жадно вдыхая родной аромат. Опешив от такого жеста, бывший король мягко отстранился. — Ты стал совсем большим, — с трудом подбирая слова для общения, заговорил Стефан, отмечая стать и внушительную силу юного тела. — Из мальчика вырос в мужчину. Думаю, если бы прошло еще несколько лет, я бы и вовсе тебя не узнал. — Зато ты нисколько не изменился, пап. — Вновь поддавшись нежному порыву, Алан прижал реверида к себе. Но практически сразу отстранился, нахмурившись. — Но почему ты так одет и выполняешь работу слуг? И с какой стати меня поселили в твоих покоях? — Это больше не мои покои, — положив руку сыну на плечо, Стефан повёл его в комнаты. — Хватит мёрзнуть. Лучше поужинай, пока еда не остыла. — Как это — не твои? — удивился кронпринц, но покорился воле родителя. Оказавшись в спальне и затворив дверь, он неожиданно одарил того угрюмым взглядом исподлобья. — Говори, что между вами произошло. Какая потаскуха посмела встать между тобой и отцом? — Может ты вырос, а вот характер нисколько не изменился. — Мы сейчас не обо мне. Почему ты выглядишь так? — Потому что я больше не король. — Честный и короткий ответ. Пожалуй, это единственное, что мог сказать Стефан. Больше он развивать эту тему не хотел, что и дал понять, властно усевшись в кресле и в привычный манере откинувшись на спинку, возложив руки на подлокотники. — Не король… — глухо повторил Алан, сжав кулаки. На его лице тут же отразился целый спектр эмоций. От печали до гнева. — Я слышал, что отец развёлся с тобой, лишив всего. Но думал, что это ложь. Он не мог так поступить… — Откуда тебе знать, на что способны люди? — перебил его Стефан, откупорив бутылку вина и сделав пару глотков из горла. Белое полусладкое приятно пощипывало язык и теплом разливалось по пустому желудку, тут же принося расслабленность. — Однако… не думал, что это станет достоянием общественности. — Шутишь? Тебя же ненавидели все кому не лень. Все ждали твоего падения, и теперь, когда оно свершилось, грех не разнести об этом весть. — Я еще не пал, — делая еще несколько глотков, уверенно возразил бывший король. — Всегда есть способ всё изменить. Всегда есть шанс всё вернуть. И я им воспользуюсь. — Приятно знать, что ты не сломался. — Сломался? Я? Умоляю тебя, это невозможно. Такого никогда не произойдёт. Это всего-лишь еще одна трудность, которую нужно преодолеть. Ничего особенного. Согласно кивнув, Алан на минуту покинул спальню, чтобы велеть стражникам прислать кого-нибудь из слуг с еще парой бутылок вина и второй порцией ужина. Вернувшись, он поймал на себе вопросительный взгляд родителя, продолжающего сохранять величие, хоть уже и давно лишенного короны. — В моё присутствие ты не будешь унижаться до обслуживания меня, — решил объяснить Алан. — Как бы там ни было и что бы ни решил отец, но ты навсегда останешься для меня не только родителем, но и королём. — Слава королю Стефану! — в насмешливом жесте поднял бутылку реверид, снова сделав большой глоток. Слуга пришел через время, принеся поднос с ужином и вином. Удивлённо покосился на кронпринца, и получив дозволение идти, одарил Стефана завистливым взглядом. Разговор тянулся медленно, лениво. В основном лишь обсуждения того, как жилось им обоим все эти годы. Алан рассказывал о многом. О политике Ирнеста, о том, что ему пришлось убить свою жену, принцессу Жаклин Готье, когда она пригрозила выдать обоих принцев Трайдории. Даже рассказал о Каине. Сын Мыши делал значительные успехи на тренировочном поле с оружием. Многие пророчили ему будущее славного воина, если он сумеет совладать со своей двуполой сутью. Как выяснилось, ни Каин, ни сам Алан пока еще не готовы не то, что к детям, но даже к браку. — Теперь, когда над нами больше нет императора и Рэйнфог снова принадлежит сам себе, вашу свадьбу можно будет отсрочить на более длительный срок, — рассудил Стефан, прикончив первую бутылку. По обыкновению он не притронулся к еде. — Так было нужно, чтобы ты не потерял трон и корону. — Я знаю. И благодарен тебе за это. Реверид отмахнулся. Они перебрались на кровать. В спальне было жарко от растопленного камина и жаровень, расставленных у окон. Скинув жилет и расстегнув рубаху, а также избавившись от обуви, Стефан взобрался на кровать с ногами. Беседа продолжалась. Выпив лишь половину бутылки красного вина, Алан придвинулся к отцу ближе. Как и в детстве положил голову ему на колени, продолжая говорить. Стефан перебирал мягкие черные волосы сына, мысленно отмечая поразительное сходство с Джозефом. Когда вторая бутылка была прикончена, реверид потянулся за третьей. От алкоголя голова казалась лёгкой, как и всё тело. Алан принял сидячее положение, залюбовавшись родителем. Ему с детства казалось, что Стефан был самым красивым и достойным права называться младшим королём. Кронпринц искренне ненавидел Мышь-Калеба Эдена, посмевшего занять место папы. Равнодушно относился к фаворитам и временным любовникам Джозефа. Питал неприязнь к Юсиру, но понимал, что это политический брак и ничего с ним не поделаешь. Дети так устроены, что они будут любить своих родителей, какими бы они ни были. Будут яро ненавидеть одного из родителей, если тот заведёт отношения на стороне, хоть и понимая, что эти отношения хоть кому-то приносят счастье. Кто-то со временем меняется и раскрыв глаза понимает, что всё далеко не так, как кажется на первый взгляд. Что ты всего-лишь нежеланный ребёнок, который послужил толчком к возвышению тщеславного мальчишки, желавшего для себя лучшей жизни. Что ты до сих пор жив и в какой-то степени интересен своему родителю, потому что у тебя был целый штат слуг и нянек, что заботились о тебе. В подростком возрасте ты за это будешь ненавидеть, а в более сознательном поймёшь, что это лишь часть жизни и ты, окажись в подобной ситуации, поступил бы так же. Алан всегда считал себя не таким, как другие дети. Живя при дворе, он вынужден был слишком рано повзрослеть. Да, было время, когда обида за равнодушие к себе заставляла косо смотреть на Стефана, но она прошла быстро. Сменилась пониманием, ведь каждый выживает в этом мире как может. — Что? — поёжившись от пристального взгляда, Стефан даже отставил бутылку в сторону, сделав лишь маленький глоток и понимая, что пока хватит. — Чего ты на меня так смотришь? — Просто, — неопределённо пожал плечами Алан, придвинувшись ближе. Обняв бывшего короля за плечи, уткнулся носом ему в шею. — И что это мы делаем? — вздрогнув, реверид сощурил глаза. Не ответив, юноша жадно вдыхал родной аромат вина с пряностями, исходивший от Стефана. Этот запах он впервые почувствовал еще в детстве. Тонкий, но приятный аромат обволакивал младшего короля, шлейфом тянулся за ним. Иногда он пропадал, словно его никогда и не было, и чтобы уловить слабые, едва ощутимые нотки вина и пряностей, нужно было принюхиваться к коже на шее. Поэтому Алан так сильно любил, когда папа обнимал его. Странное желание попробовать на вкус кожу Стефана, подавляемое еще в детстве, появилось вновь. Не сдержавшись, Алан разомкнул губы, провёл ими и кончиком языка по шее, ощущая, как вздрагивает реверид. Стройное тело Стефана напрягается, словно струна. — Я так понимаю, что кое-кому выпивка противопоказана, — Стефан усмехается, стараясь подавить дрожь в упавшем до шепота голосе. — Тебе противно? — обжигая ухо отца жарким дыханием, Алан расстёгивает его рубашку до конца и кончиками пальцев начинает изучать статное тело. — Нет, мне приятно. Но похоже, что это запретный плод, ведь так? — Ты не думал о запретном, когда помолвил нас с Каином, а ведь у нас один отец. — Обойдёмся без нравоучений. Согласно кивнув, Алан не настойчиво толкнул отца в грудь, призывая откинуться на спину. Стефан подчинился. Где-то в глубине сознания зародилась мысль, что это всё неправильно, но она тут же исчезла, когда юноша припал к его губам, властно проникая языком в рот. От выпитого тело хоть и кажется лёгким, но ощущения притупляются. Алан старается, языком и губами изучает шею и грудь бывшего короля. Разряд наслаждения заставляет вздрогнуть лишь когда зубы болезненно стискивают в сладкой пытке затвердевшие соски. На мгновение закрыв глаза и тут же их открыв, Стефан осознаёт, что лежит на постели уже без одежды, полностью обнаженный. Алан так же раздет. Халат и шаровары небрежно скинуты на пол. В полумраке тени и свет красиво играют на юном подтянутом теле кронпринца. Рельефные мышцы двигаются под кожей. Светлая кожа не бледна, словно мрамор или полотно, а больше имеет какой-то кремовый оттенок. Влажные черные волосы липнут к шее, обрамляют сосредоточенное лицо, а глаза, цвета грозового неба смотрят с вожделением и восхищением. — Джозеф, — тихо шепчет Стефан, протянув руки к отпрыску. Забывает, кто на самом деле стоит перед ним, позволяя призраку короля овладеть собой. Усмехнувшись, словно именно такой реакции и ожидая, Алан раздвинул бёдра реверида, пристраиваясь. Приставив головку члена, с трепетом проник в отзывчивое тело, срывая с томных губ сладкий стон. Стефан сразу же обнял его за плечи, уткнулся носом в шею, не сдерживая голоса, когда Алан взял быстрый и резкий ритм. Тугие мышцы то напрягались, беря член в тиски, то расслаблялись, позволяя двигаться свободно. Испытывая не меньшее наслаждение, кронпринц буквально вбивал родителя в постель. Тихо постанывал, иногда порыкивая. В порыве страсти заломил руки Стефана у него над головой, впиваясь в губы властным поцелуем. Хлюпающие и чавкающие звуки были едва различимы, но порой они звучали оглушительно громко. Стефан метался по простыням, извивался и выгибался, раскрывая рот в приглушенных криках и стонах. Еще не так давно казалось, что из-за выпитого все ощущения будут приглушенными, но теперь любое касание и движение чувствовалось особенно остро, из-за чего было сложно контролировать себя. Первая волна экстаза накрыла их практически одновременно. Стефан до последнего сдерживался, чтобы спустить самому и одновременно с этим ощутить, как семя партнёра наполняет его лоно. Но Алану было этого мало. Он сам лёг на спину, потянув отца на себя. Не сопротивляясь и зная, чего от него хотят, Стефан оседлал его бёдра. Направив головку, тут же насадился на член, шумно выдохнув. Чуть откинувшись назад, он стал двигаться, закусывая нижнюю губу и не сдерживая голоса. Руки Алана шарили по напряженному телу, лаская торс и плоскую мужскую грудь, пальцами порой выкручивая соски, из-за чего Стефан вздрагивал, сильнее сжимая плоть внутри себя. Покачиваясь, глядя вниз, реверид лукаво улыбался, видя перед собой не сына, а своего бывшего мужа. Временное помутнение рассудка, дающее иллюзию того, что не было этих почти шести лет забвения и раздора. Выгнувшись, громко вскрикнув и простонав имя короля, Стефан позволил себе упасть на Алана. Крепко стиснув его руками, кронпринц продолжил вбиваться в разгоряченное тело, кончая следом. По телам прошла приятная судорога. Тяжело дыша, любовники какое-то время пробыли в объятиях друг друга. Резко распахнув глаза и тут же подскочив на месте, Стефан застонал от боли, пронзившей голову. Его затошнило, но этот позыв удалось побороть. Взъерошив волосы, Стефан одарил обнаженного сына быстрым взглядом. Воспоминания о минувшей ночи закружились водоворотом, заставляя невольно улыбнуться. Но ни угрызений совести, ни стыда Стефан не испытывал. С какой стати? Они оба получили, что хотели, так что кровные узы не особо-то важны. Встав с постели, — на этот раз медленнее и осторожней, — реверид принялся одеваться. — Я же освободил тебя от работы, — сонно простонал Алан, сладко потягиваясь. — Тебе не нужно сейчас уходить. — Я и не собираюсь влачить жалкое существование слуги, — категорично отвечает Стефан, бросив взгляд на столик посреди спальни. Бутылок и посуды из-под ужина нет, зато стоят поднос с завтраком и графином сидра. Несомненно, кто-то из слуг приходил и скорее всего уже успел пожаловаться мажордому, что «клеймённая шлюха посмела отлынивать от работы, да еще и гостя дорогого обманом в постель затащила». — Тогда куда собираешься в такую рань? — юноша не сводит с отца пристального взгляда, хмуря брови. — Поговорить с одним упрямым порождением Волдсома. В Вудроу поеду. — Не нужно. Отец собирался поехать в Морлей. У него какие-то дела в восточном приграничном гарнизоне. — Значит, я поеду туда. — Один?! — Алан тут же подскакивает с постели. Забегав по спальне, спешно собирает свои одежды, облачаясь в них. — Нет, папа, одного я тебя не отпущу. Хочешь того или нет, но я поеду с тобой. Тем более, что иначе тебе не покинуть замок. Стефан смотрит на сына долго и пристально, и лишь потом кивает. — Хорошо, поехали вместе.