Дождь…скорбный бал у любви, В глазах твоих я читаю «прости!». Ночь скроет слёзы небес На миг вернув нас в тот мир, что исчез… Вновь холод сердце сковал, Но не уйти — продолжается бал. Здесь мы во власти судьбы, Ей не слышны и незримы мольбы! (…) В предрассветном тумане к тебе прикоснусь, (Настанет день и свет развеет мрак…) Прошепчу на прощанье: «я не вернусь!» (Не уходи! Так не спасти себя!) (…) Дождь…скорбный праздник затих. Последний вальс под печальный мотив… Dark Princess — Скорбный бал
— С дороги! — толкнув кого-то из лордов, Стефан бежал по коридору. Тревога терзала его, плохое предчувствие вынуждало бежать быстрее. Еще один поворот. Крутой спуск по скользким ступеням вниз подвала, где находились темницы. Едва не споткнувшись, не полетев вниз, реверид промчался по мрачному коридору, освещенному факелами. Сдавленный крик заставил оскалиться, сжать кулаки. — Ваше Величество, туда нельзя! — попытались остановить Стефана стражники, выставленные у двери, за которой раздавались крики. — Прочь! — угрожающе прорычал реверид, дёргая дверь на себя и влетая в помещение. Он замер, уставившись на висевшее под потолком обнаженное тело. Спина была вся изувечена, напоминала кровавое месиво. Стефан сразу же распознал следы от кнута, лезвия и прижигания раскалённым предметом. — Какого черта здесь происходит?! — король обвёл взглядом помещение, и вздрогнул, увидев мужа. Джозеф с хладнокровием следил за пытками собственного сына, и судя по всему, указывал палачу, как тому стоит лучше поступить. Услышав голос родителя, Реджинальд попытался было обернуться, насколько это было возможно. — Я же велел никого не впускать, — усталым голосом сказал Джозеф, бросив недовольный взгляд на стражников, возникших за спиной реверида. — Стефан, выйди… — Нет! — Стефан уверенно двинулся вперёд, подошел к мужу. — Что ты устроил, Джозеф? — Что я устроил?! Это твой сын устроил! Он убил Эрика. Порубил его в капусту. — Для этого могли быть причины, — реверид с упрёком взглянул на Реджинальда, про себя кроя его последними словами. — Ты прекрасно знаешь, что на пустом месте не убивают… — А мне плевать: была причина или нет, а факт убийства есть. — В свинцовых очах вспыхнули злоба и ненависть. — Ты этому его учил, Стеф? Безжалостно расправляться с членами собственной семьи? — Не нужно перекладывать всю вину на меня, Джозеф. — А на кого?! Ты его растил, ты его воспитывал и всему обучал. Разумеется, что за проступки Реджинальда вина лежит на тебе. — Тогда смерть Алана полностью твоя вина, ведь это ты так отвратно воспитал нашего сына, что он стал наркоманом! — не сдержался и выпалил Стефан, разгневанный тем, что вновь его обвиняют за чужие грехи. В пыточной наступила напряженная тишина. Палач стоял у противоположной стены, ожидая дальнейших указаний, равно как и стражники, толпившиеся в дверях, которых внезапно стало с десяток. Едва слышно застонали цепи под потолком, держащие Реджинальда. Принц со свистом выдохнул, зажмурился, пытаясь подавить болезненные стоны. Боялся, что сейчас родители сцепятся между собой. Джозеф коротко усмехнулся, залепив ревериду сильную пощечину. — Придержи язык, пока я не приказал тебя повесить рядом с твоим ублюдком, — его голос стал подобен стали, и от этого еще более пугающим, чем во время вспышек гнева. — Реджинальд совершил преступление, убил человека, принца, моего внука. И за это будет наказан. Закон един для всех. Реджинальд напрягся, жадно ловя каждое слово, сам не смея издать ни звука. — Как бы мне ни было больно, — продолжил Джозеф, — но я должен это сделать. Убийцу казнят через несколько дней, посадив на кол во внутреннем дворе замка. — Что?! — изумился Стефан, отшатнувшись от него, как от безумца. Фиолетовые глаза заметались в панике. — Ты в своём уме? — В своём, Стеф, и даже более, чем обычно. Зло не должно оставаться безнаказанным. Сегодня он убил Эрика, а завтра решит убить всех нас лишь бы занять трон. Я не могу этого допустить. Реверид сжал кулаки, судорожно соображая. Выбор. Нужно сделать выбор. Джозеф или Реджинальд? Муж или сын? Выбрать сторону одного, чтобы предать другого. Вступиться за сына, разрушить отношения с мужем или еще чего хуже? Отступить, покориться воле Джозефа и лишиться единственного достойного наследника, которого он столько лет взращивал? — Ты сам когда-то говорил, что правитель должен быть бесстрастен, принимая судьбоносные решения, — облизав губы, заговорил Стефан. — Почему бы не последовать собственному совету? Принять решение на трезвую голову, а не совершать опрометчивый поступок, о котором ты потом будешь сожалеть? «Нет, не будет, — про себя отметил он. — Джозеф никогда не любил Реджинальда, так что решение о его казни вряд ли изменит. За свою Свинку скорее убьёт, чем решит помиловать. Но попытаться оттянуть время всё же стоит…» Джозеф молчал, не спешил с ответом, словно действительно обдумывал слова супруга. Меньше всего хотелось признавать правоту Стефана, хотелось даже сделать наоборот, назло, немедленно приказать палачу установить кол во внутреннем дворе Фелана и казнить сына-убийцу. Монарх ни при каких обстоятельствах не должен терять голову. Должен трезво и хладнокровно смотреть на вещи, одинаково казнить и миловать случайного бродягу или близкого человека. Должен, но так поступать нужно изначально, а не всю жизнь поступать иначе, а потом вдруг взять и одуматься. К тому же, если сейчас вынести приговор, то при дворе может подняться переполох, знать потребует более тщательного разбирательства, и тогда у многих появятся домыслы, что Стефан как-то причастен к случившемуся. — Стража, в темницу этого выродка, — наконец принял решение старший король, даже не взглянув на изувеченного сына. — Может мне не придётся становиться сыноубийцей и голодные крысы сами всё сделают. А ты, Стефан, лучше бы не вмешивался. Знаешь, я начинаю подозревать, что к убийству Эрика ты тоже приложил руку. Всё же он был тебе не приятен… — Прикажешь меня тоже бросить в темницу? — ядовито прыснул реверид, вытянув руки вперёд. — Скорее в казарму, чтобы спесь сбить, но боюсь, что для воинов ты несколько староват, — парировал Джозеф, проходя мимо него. И побагровел, заметив, что стражники с интересом оглядывают подтянутую фигуру младшего короля. «Эти ублюдки и пожилого старика трахнут, если от того хоть немного будет пахнуть реверидом», — возмущенно думал монарх. Принца сняли с цепей, заковали в кандалы, нагишом повели в соседнюю камеру, где тому предстояло ждать своей судьбы. А Стефан продолжал стоять на месте, сжимая кулаки. Корил себя за то, что при всех стараниях всё же воспитал дурака, не думающего об осторожности и безопасности.***
Март 966 года. Принца Эрика похоронили в закрытом гробу. Леди Селина, узнав о смерти мужа, едва не потеряла ребёнка. Теперь уже с ней, как прежде с королевой, носились и причитали «неравнодушные» придворные. И это злило Элиан, которая, хоть и сопереживала девушке, — или же делала вид, что сопереживает, — но предпочитала быть едва ли не единственной во всём. Судьба Реджинальда пока так и оставалась неизвестной. Ему исправно дважды в день приносили воду и скудную еду, состоящую из каши на воде или овощной похлёбки. Несколько раз всё же принца навещал Брендон, дабы обработать начавшиеся гноиться раны на спине и проверить самочувствие несчастного. Лекарь опасался, что в таких отвратительных условиях: грязи и сырости, может развиться инфекция, которая перерастёт в лихорадку. Джозеф на это лишь нервно передёргивал плечами, но не спешил казнить или миловать сына. Всё же прислушался к словам Стефана, а младший король теперь ходил в еще большем не настроении, чем обычно. Оно и не удивительно, ведь сложно держать себя в руках, когда муж чуть ли не обвиняет в заговорах, приписывая грехи, которых нет. Еще и Реджинальд в редких переговорах через дверь камеры, упрекал в том, что реверид не думает о нём, не пытается вступиться, а едва ли не в ногах ползает Джозефа, боясь того разгневать. Элиан ходит с высоко поднятой головой, всюду таская за собой всё еще пребывающего в шоке принца Ричарда, до которого ей раньше не было дела. Придворные шепчутся, недобро косятся. Хелен едва ли не каждый вечер требует аудиенции, умоляя младшего короля спасти её мужа от смерти и поговорить с Джозефом. А если не получала хотя бы туманных надежд, то начинала сыпать проклятиями и выплёскивать всё то, что держала в себе все эти годы: презрение, ненависть и злобу. Массируя ноющие виски, Стефан мрачно смотрел на невестку. — Ваше Величество, разве вы никак не можете повлиять на своего мужа? — не унималась Хелен. — Реджинальд… — Реджинальд сам виноват, — устало ответил король, потянувшись за отваром из мелиссы. — Ничего, это будет ему уроком. Хватит уже об этом, Хелен. — Но он же ваш сын! Вы должны… — За ошибки нужно платить, иначе так ничему и не научишься. В следующий раз Редж будет умнее и осторожнее. — Но следующего раза может не быть, если его казнят, — сине-фиолетовые глаза девушки-реверида увлажнились. Со дня заключения мужа в темнице она проводила ночи в слезах, коря свою жестокую судьбу. Она потеряла отца, мать, братьев и сестёр. Всех тех, кто был ей так или иначе дорог. И теперь рисковала потерять мужа, принца Реджинальда, который ей ничего плохого не сделал, относился к ней по-доброму, может даже по-своему любил, но никогда не обижал ни словом ни делом. — Ступай к себе, — поморщившись от нарастающей головной боли, Стефан махнул в сторону двери. Он и сам прекрасно это понимал, но пока ничего не мог сделать. Оставалось только ждать и надеяться, что Джозеф отойдёт, смягчится, попытается простить сыну убийство любимого внука. То, что Эрик сам нарвался, что были тому свидетели, мало волновало старшего короля. — Так и скажите, что вам плевать! — сжала кулаки Хелен, разозлившись. — Правду говорят, что вы ужасный отец. Ни об одном из своих детей не думали. Только о себе и своём благе. Эгоист. — Ты мне льстишь, — недобро оскалился король, чем еще больше вывел из себя герцогиню. Та спешно покинула его покои, а мужчина откинулся на спинку кресла. Устало вздохнул. Тяжела его доля, как отца, как мужа, как правителя. Впрочем, никто не говорил, что будет легко. Тем более, когда ты по мнению большинства занимаешь чужое, не предназначенное тебе место.***
— Всё складывается как нельзя лучше, Жанна, — говорила королева Элиан, облокотившись о перила балкона, позволяя прохладному ветру обласкать кожу лица и выбить из изящной прически несколько черных прядей. — Так и должно быть, Ваше Величество, — поддакнула маркиза, которая всегда поддерживала свою госпожу. — Дорога к трону стремительно расчищается для моего Ричарда, — королева мечтательно прикрыла глаза, вдохнула полной грудью морозный воздух и позволила себе улыбнуться. Впервые с момента выкидыша Элиан позволила себе вновь начать улыбаться, цвести и мечтать о светлом будущем, которое она сама же и строила. В идеале она надеялась, что Эрик и Реджинальд просто поругаются, что своим поведением выведут Джозефа из себя, но всё сложилось намного лучше. Эрик гниёт в земле, старший принц в темнице ждёт своего смертного часа. То, что Джозеф не станет миловать сына — и дураку понятно. А значит, что единственным наследником престола остаётся лишь Ричард, как сын короля и королевы. — Жизнь налаживается, Жанна, — открыв глаза, Элиан обвела заснеженный сад ясным взором. — Господь услышал мои молитвы. Всё же в этой жизни есть справедливость, и если не руками человека, так мечом Господнем она свершится. Да, в какой-то мере ей было жаль жен и детей принцев, но ничего не поделаешь. Так нужно. Да и вообще, Селина и Хелен должны быть рады, ведь их избавляют от тяжкого бремени: первую от несносного мужа, за которого почти всегда бывает стыдно, а вторую от позора, мужеложца и насильственного брака, который унёс жизни всей её родни. Королева Элиан верила, что поступает правильно. Что таким образом мстит не только ненавистному королю Стефану, но и всем реверидам, всем неверным мужьям, что славят дьяволов во плоти, за всех обиженных и оскорблённых женщин, которых стали считать жалкими существами. Справедливость должна восторжествовать. Всё должно быть правильным. Так, как это завещали Деудедит и Иммакулэта Кора.***
Пламя свечи было неровным, трепетало, словно готовое вот-вот погаснуть. В детской мирно спали принцы Харланд и Эгберт, тихонько посапывая во сне. Там же находились и кормилица с няней, которые обязаны были стеречь покой своих подопечных. А вот сама Хелен не была спокойна. Её переполняли эмоции. Глаза были красными от долгих бессонных ночей, на щеках остались влажные соленые дорожки. Когда убивали её родных, Хелен рыдала навзрыд. Была готова броситься к ногам жестокого короля Джозефа, молить о пощаде, позабыв о своей гордости и чести. Но тот был глух к её словам и отнял всё: родителей, братьев, сестёр, жизнь, земли, даже честь, когда взял её силой на брачном ложе сразу же после сына. Теперь же она рисковала потерять еще и мужа, единственного из этой сумасшедшей и жестокой семейки, погрязшей в интригах, разврате и кровопролитии, кто был к ней добр. Нет, Хелен не могла этого допустить. Понимала, что нельзя больше оставаться в стороне. Она должна отомстить Джозефу Невану! За свою семью, за себя. Обязана, это её долг, это причина, по которой она до сих пор жива. В дверь тихонько поскреблись, и не дожидаясь разрешения, в покои проскользнула тень. Доспехи стражника были сменены на черные тёплые одежды, а коричневые волосы по привычке схвачены в низкий хвост. — Ваша Светлость, — Филипп Киф, сын реверидов генерала Тодда Кифа и камердинера Нейта Кифа, который состоял в личной страже принца Реджинальда Этельхарда, низко поклонился. Хелен поморщилась, словно съела что-то кислое. — Оставим любезности, Филипп, — сказала она, указывая на свободное кресла рядом с собой. О том, что данный человек является любовником её мужа, девушка прекрасно знала. Знала и не возражала. Во время второй беременности Хелен даже была рада, что Реджинальд не изменяет ей с другими девушками, не водит в свою постель реверидов, а просто допоздна «заседает» со своим другом-стражником. Может кто в поместье и подозревал, что между юношами что-то есть, но доказательств тому кроме глупых подозрений не было. Дождавшись, когда Филипп сядет, Хелен набрала в грудь побольше воздуха, собираясь с мыслями, силами, и вновь заговорила: голос её предательски дрогнул. — Реджинальд дорог нам обоим, и мы не можем допустить, чтобы его у нас отняли. Я не знаю, что ты испытываешь к моему мужу, но надеюсь, что ты сможешь мне помочь. Юноша не удивился тому, что герцогиня знала о его интрижках с принцем. Сейчас он думал лишь о том, как бы спасти своего любовника из той передряги, в которую он попал из-за глупца Эрика. — Что нужно сделать? — вопрос, которого так ждала Хелен, прозвучал довольно быстро. — Спасти нас всех, — выдохнула она, чувствуя, как желудок скручивает от волнения. Ладошки стали влажными, а руки мелко дрожали. Она решилась.***
19 марта 966 года. Тяжело вздохнув, отложив перо с засохшими чернилами на кончике, Джозеф мрачно посмотрел на пергамент, над которым уже продолжительное время сидел. Так и не решился подписать сыну смертный приговор, пусть и собирался быть непреклонным, следовать букве закона. Однако всё же понимал, что внука это не вернёт, а терять еще и сына, пусть и не любимого, не хотелось. Да и если верить словам свидетелей, что были в тот день, то Эрик сам виноват, нарвался. Потерев переносицу, Джозеф посмотрел на приоткрытую дверь спальни. После страстного секса Стефан по обыкновению подолгу нежился в постели, либо же сидел в обнимку с бутылкой вина, лениво пролистывая отчеты от приграничных войск. Всё же приняв решение, старший король убрал пергамент в стол, поправил на себе шелковый халат цвета павлиньего пера с серебристыми узорами, что сочетался со свободными шароварами. В отличие от супруга у Джозефа не было мании ходить нагишом после секса по всем покоям. Уже собираясь вернуться к Стефану и объявить о своём решении, а именно отправить Реджинальда на несколько лет нести службу на северо-восточную границу Норвуда, как в двери тихо постучали. — Входи, — позволил мужчина, бросив взгляд на настенные часы. Практически половина одиннадцатого ночи. Двери приоткрылись. Через них в покои скользнула Хелен, а за ней личный стражник Реджинальда, который воровато огляделся и плотно закрыл двери. — Не поздновато ли для посещений, Хелен? — нахмурился Джозеф, с удивлением отметив, что на невестке в этот раз было надето лёгкое струящееся платье из бордового шелка, хотя обычно она предпочитала более пышные наряды. — Простите мне мою грубость, Ваше Величество, — присела в реверансе девушка, чуть склонив голову. — Вы сейчас одни? — Да, разумеется, — соврал Джозеф, бросив быстрый взгляд на приоткрытую дверь спальни. Судя по тому, что там было очень тихо, Стефан прислушивался к происходящему снаружи. — Всё же время достаточно позднее, чтобы я мог принимать у себя кого-то еще. — А король Стефан? — Хелен заметно нервничала, заламывала руки. — Наверное у себя, — снова соврал монарх, не особо обращая внимания на Филиппа, что своевольно стал рассматривать расписную вазу, привезённую много лет назад из Бехрема. — Я уже не так молод, чтобы растрачивать силы на некоторые вещи, пусть и любимые. Ты хотела о чем-то поговорить? — Да, хотела. Ваше Величество, я хочу попросить вас пощадить моего мужа, Его Высочество принца Реджинальда. То, что произошло, безусловно ужасно, не заслуживает никаких оправданий, но принца Эрика это не вернёт… — Уж не думаешь ли ты, что я смягчусь от твоих слов? — насмешливо фыркнул Джозеф, скрестив руки на груди. Он-то думал, что никогда не дождётся, что Хелен начнёт перед ним унижаться, о чем-то моля. — Я смею лишь надеяться, — голос герцогини упал до приятного интимного хрипа, губы тронула томная улыбка. Она осторожно сделала шаг вперёд, заставляя складки юбки мягко всколыхнуться, словно волны кровавых вод. — Поймите, что казнив Реджинальда, вы сделаете несчастными сразу несколько людей: меня, моих детей и вашего супруга… О последнем она говорила неуверенно, но внешне старалась этого не выдавать. — Неужели ваше сердце настолько жестоко, что вы осмелитесь лишить жизни собственного сына? — Король должен быть бесстрастным, Хелен, — холодно ответил Джозеф. Снаружи на улице начался снегопад и порыв холодного ветра впустил в помещение через открытое окно несколько снежинок, что вихрем закружились и опустились на пол, тут же растаяв в тепле. Сине-фиолетовые глаза Хелен внимательно проследили за этим, а затем скользнули по фигуре монарха. — Ваше Величество, вы так жестоки, — хрипло прошептала она, приближаясь. — А если я постараюсь вас убедить изменить решение? С этими словами Хелен одной рукой расстегнула пуговицы платья спереди, позволяя тугому корсажу разойтись, обнажить округлые груди, которые налились и стали значительно больше после всех пережитых беременностей и родов. Светлые соски призывно набухли и торчали. Оба совсем забыли, или же просто не замечали присутствия Филиппа, который копошился где-то за спиной короля. — Разве не вы всегда говорили, что ревериды вас привлекают больше, чем женщины? — интимно шептала Хелен, подойдя совсем вплотную к Джозефу. Обняла его за шею, прижавшись всем телом. — Ваше Величество, не будьте так жестоки… Не откажите своей невестке в маленькой услуге. — Предлагаешь своё тело в надежде, что я пощажу Реджинальда, — хмыкнул король, отстраняя её от себя. — О нет, я предлагаю отнюдь не своё тело, а право ответить за всё, — сине-фиолетовые глаза недобро вспыхнули. Резко взметнулась рука, которую Хелен незаметно убрала за пояс. Острое лезвие угрожающе сверкнуло. — Умри, сволочь! — прорычала девушка, уверенная, что у неё всё получится. Джозеф успел перехватить её руку, больно сжал запястье. Кулаком ударил в живот, заставляя согнуться, вскрикнуть и застонать. Хелен всё же выронила нож, чувствуя, как глаза начинает щипать от слёз обиды и разочарования. — Сумасшедшая девка, да тебя за такое на эшафот отправят! — прорычал Джозеф, болезненно заламывая руку ей за спину. Дверь спальни в этот момент распахнулась, выпуская Стефана, который сжимал в руке меч. — Что здесь.? — вопрос так и не был озвучен до конца. Его лицо побледнело, словно бы он увидел что-то ужасное. — Джозеф, осторожно! Подорвался с места. Пока старший король пытался понять в чем дело, а затем краем глаза заметил, как рядом промелькнула тень. Острая боль пронзила сначала под рёбрами, затем между лопаток, а после обожгла плечо, опалила шею. Джозеф ослабил хватку, выпуская Хелен, которая тут же отпрянула, прикрывая грудь руками. Что-то тёплое текло по коже под халатом, противное, неприятное, с ярко выраженным металлическим запахом. Словно в тумане Джозеф видел, как Стефан подлетел к тени, причинившей боль. Филипп! Он сжимал в руке окровавленный кинжал, попытался было отступить назад, потянуться за мечом, но острый клинок младшего короля рубанул его сначала по бедру, а затем по руке. Вопль боли прозвучал глухо, будто сквозь толщу воды. Пошатываясь, Джозеф опёрся о край стола, пытаясь удержать равновесие. Собственное дыхание звучало слишком громко, сердце бешено колотилось в груди. По телу разливалась странная слабость, а вместе с ней из ран вытекала кровь. — Сте… фан… — говорить было тяжело, словно бы губы и язык в один миг онемели. Мужчина стал заваливаться на бок. Медленно, невыносимо медленно отворились двери, впуская стражников. — Ваше Величество? — их голоса полны тревоги. — Лекаря, скорее! — страх, паника и боль в голосе Стефана, что успел подхватить мужа, не дав ему упасть. — Живее, ублюдки! Позовите лекаря! Где-то скулит раненный Филипп, когда несколько стражников его скручивают, вскрикивает, когда задевают его руку, что болтается на лоскуте кожи. Хелен бледна, пытается прикрыть свою грудь руками. Её бьёт сильная дрожь. Она напугана. За себя боится? — Держись, Джозеф, — просит, нет, умоляет Стефан. Что-то тёплое и солёное падает на лицо, заставляет Джозефа устремить взгляд на супруга. Фиолетовые глаза полны страха, паники и слёз. Тёмные губы заметно дрожат, плотно сжимаются, тщетно пытаясь это скрыть. — Держись… — совсем уже глухо. Джозеф с трудом поднимает руку, удивляясь, что она внезапно стала такой тяжелой. Осторожно протягивает её, пальцами касаясь влажной щеки реверида. — Где эти чертовы лекари?! — Стефан пытается придать голосу побольше ярости, но он предательски дрожит, ломается, обрывается на всхлипе. — Прошу, только не умирай… ты мне нужен, Джозеф… не умирай… — Мой мальчик… — говорить становиться тяжело. Так странно, что нет ни страха, ни паники. Будто бы происходит что-то естественное, то, что давно должно было произойти. — Моя Корона… Что-то сдавило грудь, заставило закашляться. Во рту металлический привкус. Кровь. Слишком много крови. Слишком мало сил и времени осталось. — Не умирай… — едва слышно шепчут губы младшего короля, склонившегося над мужем. Трещит ткань, которая прижимается то к ране на плече, то к ране на боку. Разорванный лоскут довольно быстро становится влажным, так что толку от него никакого. Слышны чьи-то крики, но слов не разобрать. В покои врываются лекари во главе с Брендоном. Последний, раскрасневшийся и запыхавшийся, отдаёт какие-то команды, бросается к Джозефу. С треском рвётся шелк халата. — Нужно остановить кровь… — голос главного придворного лекаря дрожит. Звуки начинают меркнуть. Осознание, что это конец, что не удастся в этот раз выйти из битвы со Смертью живым, заставляет сглотнуть подступивший к горлу ком. — Стефан… — говорить тяжело, больно, но умирать молча не хочется. Рука снова тянется к лицу реверида, бледного, напуганного, словно юный мальчишка, которого Джозеф встретил много лет назад. — Мой мальчик… прости меня… — Нет… — перехватив запястье, Стефан низко наклонился, прижал его ладонь к своей щеке. — Нет, не умирай! Ты не можешь! Юношеская, практически детская наивность заставляет не верить в такой исход. Хочется, чтобы всё было иначе, хорошо. Чтобы дорогие и любимые люди жили долго, едва ли не вечно. Чтобы не умирали вот так, в луже собственной крови, а на мягкой постели, безмятежно уходили из жизни во сне, с блаженной улыбкой на устах. Увы, не всё бывает так, как нам хочется. Ничто не вечно. — Прости… любимый… — тёплая улыбка касается губ старшего короля. Он не чувствует своего тела, с трудом осознаёт, что касается супруга. Уходить из жизни не страшно. Страшно уходя осознавать, что ты больше не увидишь того, кто был дорог тебе большую часть жизни. Веки будто свинцом налились, стали слишком тяжелыми. Голоса, звуки — всё разом стихло. Лишь где-то на грани сознания раздался крик боли, переросший в скорбные рыдания. Сердце Джозефа дрогнуло, но он уже ничего не мог поделать. Он больше не мог обнять своего мальчика, утешить его… Больше уже никогда не сможет. — Прости… любимый… — звучит как приговор, как прощание. В это не хочется верить. Как и не хотелось верить тогда, много лет назад, когда Уил явился в Фелан с окровавленной короной и заявил, что Джозефа больше нет. Хочется верить в иное, что всё обойдётся, что лекари спасут, как и тогда, десятилетия назад, когда Джозефа травили. Но всё твердит, кричит об обратном. — Джозеф? — голос Стефана дрожит. Он вцепляется в руку мужа своими, сжимает её между ладоней до боли. Рядом копошатся лекари. Брендон отдаёт приказы, пытается остановить кровь, что лужей растекается под телом Джозефа Невана. Старший король улыбается, но улыбка эта начинает меркнуть практически сразу, как только закрываются глаза. — Джозеф? — сердце замирает, пропускает удар. — Джозеф?! Рука Джозефа уже не так крепка, начинает выскальзывать из липких от крови пальцев реверида. Грудь вздымается всего раз и замирает. В этот самый момент Стефан понимает, что все надежды разом рухнули. Что всё кончено. Что нет больше его короля, его мужа, его возлюбленного. Нет больше человека, который дал ему всё, который был рядом, который причинял как боль, так и дарил радость, покой. — Джозеф?! — вопль боли вырывается из груди. Согнувшись, прижавшись лбом к холодеющему лбу Джозефа, младший король заходится рыданиями. Плевать на то, что подумают окружающие. Плевать, что многие косятся на взрослого мужчину так, словно он сошел с ума. Да, он действительно сошел с ума. Горе способно и не на такое! Когда-то Стефан был уверен, что уже пережил всё. Что тогда, когда ему сообщили о смерти Джозефа, он выплакал всё, что только можно. Даже после возвращения мужа был уверен, что если что-то подобное повторится, то уже спокойнее к этому отнесётся. Ведь невозможно дважды убиваться по одному и тому же. Невозможно же? Он ошибался. Боль терзала его, рвала изнутри, заставляла выть, стискивать тело мужа в объятиях, не выпускать его руки. — Ваше Величество… — голос Брендона звучит глухо, — мне очень жаль, но… всё кончено… Фраза до абсурдного смешная, заезженная, после которой обычно герои баллад и книг впадают в уныние, сейчас лишь вызвала кривую усмешку на губах Стефана. Будто он не знает, что всё кончено! Будто не знает, что… С трудом проглатывает ком, застрявший в горле. Корона осталась без короля… Чьи-то руки ложатся на плечи, пытаются оттащить, но Стефан только сильнее цепляется за тело Джозефа. — Нет, оставьте меня! Не трогайте! — собственного голоса не узнать. С большим трудом он приподнимается, всматривается в безмятежные черты лица мужа, дрожащими пальцами оглаживает щеки и подбородок, оставляя багровые полосы. Глаза противно щиплют слёзы, которые не получается никак унять. — Спасибо за всё, — едва слышно шепчут губы, прижавшись ко лбу умершего, — мой король…***
Обхватив колени руками, Реджинальд отрешенно смотрел перед собой. В камере темницы было темно, так что он точно не знал, какое сейчас время суток. Мог лишь догадываться, что раз к нему уже давно не заходили, то время позднее. Его продолжали кормить дважды в сутки, иногда к нему приходили Брендон или Стефан. Последнего Реджинальд видеть не хотел, поэтому был только рад, что им мешает увидеться запертая дверь. Он даже не понимал о чем можно говорить с родителем, который предпочел выбрать сторону своего ублюдка-мужа, а не родного сына. Впрочем, наверное, давно следовало привыкнуть к тому, что Стефан всегда будет на стороне Джозефа. К нему не пускали больше никого. Даже жену, даже друга. А их Реджинальд хотел увидеть больше всего. Уж они-то не предали бы его, наоборот, поддержали. Щелкнул ключ в повороте замка. Дверь открылась, впуская в камеру свет факелов, от которых принц поморщился. — Ваше Высочество, выходите, — сказал один из стражников. — Я свободен? — удивился Реджинальд, настороженно поглядывая на мужчин. — Да, свободны. Обрадовавшись этому, он вышел из камеры в коридор. Уже собирался двинуться на выход, но обратил внимание на то, что стражники облачены в белоснежные траурные одежды. Он сразу понял, что умер кто-то из членов королевской семьи. И от этого внезапно стало страшно и больно. — Кто? — выдохнул юноша, чувствуя, как его начинает трясти. — Ваше Высочество, примите наши соболезнования… — Кто? — повторил он, облизнув губы. Глаза панически забегали. — Его Величество король Джозеф был убит, — ответил стражник, посмотрев на Реджинальда с сожалением. От сердца отлегло. Юноша облегченно выдохнул. Он уже успел испугаться, что умер Стефан. Но тут пришло осознание, что Джозеф умер не сам, а его убили. — Убили? — переспросил Реджинальд, двинувшись следом за мужчинами. Как и многие, он знал о том, что Джозефа в шутку прозвали Бессмертным за то, что его никак не могла забрать смерть. Сколько раз его травили, подстраивали покушения, даже вроде как «убивали», а он всё равно выживал. Все были уверены, что если Джозеф и умрёт, то от старости, но явно не от чьей-то руки. — Убили, — подтвердил один из стражников. — На него напали. Король Стефан был там, но ничего не успел сделать. Он велел освободить вас. — Я хочу увидеть его, — хотелось посмотреть на отца, попытаться понять, что тот испытывает осознавая, что Джозефа больше нет. Злорадство заставило невольно усмехнуться. — Конечно, если вам так угодно. — А кто убил Джозефа? — любопытство брало вверх. — Ваша жена леди Хелен и ваш стражник Филипп Киф были схвачены на месте преступления. Реджинальд замер, словно молнией пораженный. Он с трудом верил в услышанное, но если это было правдой, то понимал, что пощады этим двоим теперь не видать. А это означало, что необходимо немедленно направится к отцу и поговорить с ним обо всём. Так и не приведя себя в порядок, не отмывшись от грязи и пота, Реджинальд проследовал за стражниками, едва не обгоняя их. Придворные шептались, бурно обсуждали произошедшее. Некоторые из них уже успели переодеться в белоснежные траурные одежды. На удивление принца повели не в покои младшего короля, а старшего. Из них только что вышла бледная королева, пошатываясь, опираясь о руку своей верной камеристки. Её глаза были влажными от слёз. Она с трудом шла, не обращая ни на кого внимания. Потерянная, разбитая, ушедшая в свои мысли, переваривающая произошедшее. Реджинальд вошел в покои. Слуги отмывали кровь с пола, пытались оттереть ковры. Лекари тихо переговаривались, стражники придирчиво всех осматривали. Из спальни доносились всхлипы, которые иногда смолкали. Принц сжал кулаки, уверенно переступил порог, расправив плечи насколько позволяли это сделать не до конца зажившие раны на спине. — Отец, нужно поговорить! В спальне пахло мятой, вином и медицинскими травами. Брендон с укоризной посмотрел на принца, протягивая младшему королю какую-то настойку. Стефан сидел на краю кровати, сжимал в руке руку мужа. Джозефа раздели, дабы отмыть кровь и зашить раны, накрыли простынёй. Его лицо было безмятежным, словно бы он просто спал. Даже не верилось, что старший король мёртв. Стефан обернулся, посмотрел на сына полными боли и слёз покрасневшими глазами. Губы были искусаны в кровь, лицо заметно побледнело и осунулось. Резко проявились морщины, выдававшие истинный возраст реверида. Впервые Реджинальд видел отца таким. Обычно он привык видеть сильного правителя, не признающего человеческих слабых пороков. Всегда надменный, язвительный, гордый, идущий по жизни с высоко поднятой головой, ступающий по головам врагов, сейчас был разбит, подавлен. Стефан сутулился, судорожно стискивал между ладоней руку Джозефа, словно бы это могло вернуть того к жизни. Совсем утратил привычную величественную надменность. — Отец… — уже не так уверенно позвал Реджинальд, — поговорить надо… — Ваше Высочество, сейчас не время, — нахмурился Брендон, продолжая протягивать успокаивающий отвар из мелиссы. — Разве вы не видите, что Его Величество не… — Пусть говорит, — хриплым голосом ответил Стефан, взяв питьё и сделав пару глотков. Даже не поморщился, хотя обычно варево Брендона вызывает отвращение. Всё это заставило юношу еще больше замяться. Он не знал, что делать в подобной ситуации. — Что ты хотел, Редж? — допив отвар, реверид уставился в одну точку перед собой. Судорожно вздохнул. Казалось, что еще чуть-чуть и он снова не сдержит эмоции. — Мне очень жаль, — слова с трудом находились, но отступать было поздно. — Я слышал о том, что здесь произошло… Хелен и Филипп… они… Реджинальд замолк, ожидая, что отец вспылит, повысит голос, но этого не произошло. Тот так и продолжал сидеть, глядя в одну точку перед собой, сжимая в руках ладонь мужа. На груди тускло поблескивал гранатовый кулон. — Они не могли этого сделать, — продолжил принц. — Они бы не стали рисковать всем… наверняка их подставили… оговорили… Отец, ты не можешь же их казнить? Ты же не поверишь в то, что они действительно сделали это? — Ваше Высочество, прошу вас, — Брендон метнул предупреждающий взгляд на юношу, боязливо покосился на младшего короля. — Папа, я понимаю, что тебе больно, но… Но уже ничего не исправить. Прошу тебя, сначала разберись во всём. Возможно, что их подставили… — Я сам видел, как они напали на него, — перебил Реджинальда Стефан, наконец-то обрушив тяжелый взор на него. Под глазами появились лиловые мешки. — Они совершили преступление. И должны понести наказание. — Но Хелен моя жена! Мать моих детей. Твоих внуков. А Филипп мой друг. Ты не можешь отнять их у меня. — Джозеф был моим мужем, моим королём. Они тоже не имели права отнимать его у меня. — Наверняка у Хелен и Филиппа были причины на это… Стефан отрицательно покачал головой. Отвернулся от сына, склонившись над Джозефом. Поцеловал его руку, крепче сжал в своих ладонях. — Спи спокойно, мой любимый король, — прошептал Стефан, позволяя слезам вновь проступить. Реджинальд понимал, что разговор окончен, и бросив на отца обиженный взгляд, вышел. Ночью девятнадцатого марта девятьсот шестьдесят шестого года был убит король Джозеф Неван, прозванный Бессмертным.***
Она не помнила, как дошла до своих комнат. Не помнила, как приказала служанкам подготовить траурное одеяние. Перед глазами всё еще стоял образ её мёртвого мужа. Вначале, когда в покои влетели слуги, разбудив её страшным заявлением, Элиан подумала, что ослышалась. Ей потребовалось несколько минут, чтобы осознать всё сказанное ими, а затем наспех одеться. Не помня себя женщина добежала до покоев мужа, где суетились слуги, лекари и стражники. Леди Жанна едва поспевала, опираясь о свою клюку. Вначале Элиан не могла поверить, но сомнений быть не может. На постели лежал Джозеф. Бледный, прикрытый простынёй, со следами ран на теле. На Стефана, не сдерживающего горьких рыданий, королева даже не сразу обратила внимание. Лишь спустя некоторое время изумлённо посмотрела на соперника, чувствуя, что боль от утраты мужа тоже начинает её терзать изнутри. Мир начал рушиться, земля уходила из-под ног. Ей казалось, что еще немного и она вот-вот потеряет сознание. Джозеф… Она его не любила, но была привязана. Иногда думала о том, что будет, если он внезапно скончается. Тогда ей казалось, что всё будет легко. Легко пережить смерть мужа, легко жить после его кончины, легко строить свою судьбу при дворе. Элиан была убеждена, что так же легко сможет принять регенство до тех пока её сын Ричард не достигнет шестнадцатилетия. А теперь она ни в чем не была уверена. Её поразило то, как сильно убивался по Джозефу Стефан. Словно бы действительно любил. И эти рыдания, эти причитания, эти отчаянные попытки стиснуть посильнее ладонь мёртвого короля, заставляли даже сердце Элиан обливаться кровью. К телу мужа она так и не смогла подойти ближе. — Да упокоит Господь твою душу, Джозеф Неван, — едва слышно прошептала королева, чувствуя, как начинают подгибаться колени. Ей стало дурно. Шнуровка парчового желтого платья сдавила грудь, рёбра, лишала воздуха. — Ваше Величество? — Жанна подставила свою руку, помогла побледневшей женщине выйти. Едва ступая, Элиан прислушивалась к пересудам вокруг. Слуги сетовали на то, что кровь плохо отмывается. Лекари обсуждали возможность грядущей депрессии у Стефана. —…это сделали леди Хелен и мальчишка по имени Филипп… — между собой переговаривались стражники. — Чем эти двое думали? Или решили, что им всё легко сойдёт с рук? — Говорят, что они сделали это, когда Стефан попытался вмешаться. Джозеф умер у него на руках… Ты ведь тоже слышал эти вопли? — Да, жутко, если честно. Страшно представить, что теперь будет. — Железный Король не пощадит убийц своего мужа. — И поделом им. За глупость нужно платить… Элиан обернулась на стражников, уставилась на них своими влажными глазами. «Хелен и Филипп это сделали? Но зачем? Почему?» Она позволила Жанне увести себя. В коридоре шепталась знать. Все обсуждали произошедшее. Кто-то искренне жалел о безвременной кончине короля Джозефа Невана. Кто-то с опаской рассуждал о том, что их теперь ждёт. Ведь теперь, когда Джозеф мёртв власть всецело перейдёт в руки его супруга, младшего короля Стефана Этельхарда. А для многих это означало погибель, ведь в отличие от своего мужа, реверид не знает жалости, не потерпит возле себя лжецов и бесполезных личностей, способных лишь пресмыкаться. Впрочем, только пресмыкаться им теперь и остаётся, ведь иначе просто не выжить при дворе, где правит Железный Король. А Железный ли теперь? — Вам нужно отдохнуть, Ваше Величество, — заботливым голосом сказала Жанна, расчесывая волосы своей госпожи. — Нет, нельзя, — отрицательно мотнула головой Элиан, глядя на своё печальное отражение в зеркале. — Не сейчас… Она не сомневалась, что теперь долгое время не сможет уснуть. Руки дрожали, и королева сжала их в кулаки, чтобы это было не так заметно. По щекам потекли крупные слёзы. Страх противным узлом завязал внутренности, болью отозвался в животе. — Что мне делать, Жанна? — голос дрожал. — Что теперь делать? Всё кончено, понимаешь? — Не стоит сгущать краски… — хотела было утешить маркиза, но её прервали. — Сгущать краски? Я говорю, как есть! Нами теперь будет править Стефан, а он не даст никому житья. Что будет со мной? С моим сыном? Да он избавится от нас, как только предоставиться случай! — Увы, но мы ничего не можем поделать, пока этот реверид жив. Но вас еще можно спасти, Ваше Величество. Как вдова, вы обязаны отправиться в уединение. Вы можете поселиться в одном из оставшихся монастырей. — Предлагаешь бежать? — королева резко встала с кресла, круто развернулась к камеристке. — Я не стану этого делать. Я не признаю победы за этим реверидом, за этим… Силы покинули её, заставили вновь упасть в кресло, обхватить себя руками. Что она может сделать? Да ничего! У неё нет власти, нет надёжных людей, что встали бы за неё. Невольно она вспомнила о леди Хелен. — Глупая девчонка! Только всё испортила! Эта тварь всё разрушила… Её трясло от осознания того, что она сама пригрела эту змею. — Что же теперь будет, Жанна? Весь двор знает, что Хелен участвовала в убийстве Джозефа. Весь двор помнит, что именно я предложила женить на ней Реджинальда. Все знают, что я её привечала, что подолгу с ней общалась. Меня могут заподозрить в соучастии, объявить пособницей этого преступления. Ты это понимаешь, Жанна? Маркиза молчала, лишь напряженно сжимала клюку. Ей нечего было возразить. Если королева додумалась до такого, то остальные придворные тоже могут это сделать. Жалея себя и свою пока еще неизвестную судьбу, Элиан всхлипнула. За окном во всю шел снег, белоснежными хлопьями покрывал землю.***
21 марта 966 года. Крупные белоснежные хлопья осыпались с неба. Ложились на непокрытые головы, сливались с белыми траурными одеждами. Как и во все времена на похоронах правителя играла тяжелая боевая музыка, символизируя окончание битвы за жизнь. Для многих людей, тем более для королей, жизнь подобна войне. Полна сражений, и отнюдь не только на поле брани. Жрец из храма верховного языческого бога снегов и морозов Волдсома, затягивал песнопения, поднимая к небу кинжал, чей клинок был прозрачным, сделанным из цельного куска кристалла. Давно при похоронах правителей Рэйнфога не присутствовали языческие жрецы, хранители древней веры. И оттого это многим придворных казалось странным, пугающим и даже кощунственным, ведь большинство из них деуедеане, верующие в бога единого, не признающие древних демонов. Но сейчас никто не смел выказать своего недовольства или возмущения. Рядом с жрецом Волдсома стоял жрец бога войны Лимоса, который вложил в руки почившего короля меч — Джозеф был воином, воевал за свою страну, защищая её от Бранкии, Трайдории и Бехрема. И умер как воин, не от яда на бархатных подушках, а от кинжала, который сжимала рука стражника. Сильный порыв ветра заглушал слова жрецов. Трепал полы одежд, плащи, волосы, хлестал по лицам, заставлял слезиться глаза. Стефан сглотнул подступивший к горлу ком. Сжал кулаки, пытаясь унять дрожь в руках. Он не отрываясь смотрел на Джозефа, такого безмятежного и спокойного в своей смерти, бледного, но всё еще прекрасного. Ему было всего пятьдесят девять лет, казалось бы, что еще жить да жить, но так уж распорядилась судьба, что правители редко доживают до глубокой старости, уходя своей смертью. По традиции тело Джозефа должны были уложить в роскошном гробу на всеобщее обозрение, дабы каждый из присутствующих в замке мог преклонить колено, узреть мёртвое тело Бессмертного короля. Но этого не было сделано. Всю ночь тело мужчины пролежало в его же покоях, по которым гуляли ветер и мороз, проникающие через распахнутые настежь окна и двери балкона. А с утра его стали готовить к похоронам, обмывая, наряжая. Всё это время Стефан был рядом, молча стоял в стороне, кусая губы в кровь. — Если когда-то случится так, что я умру, — когда-то очень давно говорил Джозеф, прижимая к себе обнаженное тело первого супруга, — я бы не хотел, чтобы меня предавали земле. Мне куда по душе сгореть на погребальном костре, стать прахом, а не гнить в сырой земле, пожираемым червями… Стефан помнил это. Помнил и страшился, что однажды настанет день, когда придётся хоронить мужа. И увы, но этот день настал. Желание Джозефа было исполнено. Его тело, облаченное в добротные одежды из синего бархата, расшитого серебряной нитью и украшенного адулярами, лежало на своеобразном ложе из дров, сена и хвороста, щедро политых креплённым вином и спиртом, чтобы хорошо горело. Руки сложены на груди, пальцы, унизанные богатыми перстнями из золота с сапфирами и рубинами, сжимают рукоять меча. Поверх добротного камзола надета кольчуга, к которой крепился плащ. Черные волосы с проседью метались от порыва ветра, подобно крыльям ворона. Голову венчала железная корона, та самая, которую Джозеф носил во время военных походов, украшенная живым амарантом — символом бессмертия. Кожа лица была бледнее, чем обычно, губы посинели, под закрытыми глазами образовались тени. До последнего не хотелось верить, что Джозефа больше нет. Казалось, что сейчас он откроет глаза, сядет и залившись смехом, объявит всех доверчивыми дурнями, что повелись на его розыгрыш. Но увы этого не будет. — Ваше Величество, — голос жреца бога войны Лимоса раздался совсем рядом, — пора. Стефан лишь кивнул. Подошел ближе, но пока не спешил брать протянутый жрецом факел. Он не хотел отпускать Джозефа, не хотел отдавать тело огню, хоть и понимал, что душа уже далеко отсюда. А где теперь эта душа? Нашла ли она временное убежище в чертогах богини смерти Евиг, ожидая своей очереди на перерождение в новом теле? Или же блаженно пребывает в Райских садах, вознесясь к Деудедиту? А может низвергнута в Бездну, обречена на вечные мучения за свои грехи? Или же душа вовсе никуда не уходит, а остаётся в мире людей, наблюдая за ними? А быть может и нет её вовсе, и всё это выдумки жрецов и священнослужителей, которые вселяют ложные надежды простым смертным на то, что даже после смерти они будут продолжать существовать? Вдохнув морозный воздух полной грудью, не обращая внимания на режущую боль в лёгких, Стефан вытащил из ножен на поясе кинжал. Низко склонившись над телом Джозефа, он срезал прядь черных волос. За спиной раздался неровный ропот. Или же показалось? Ветер яростно свистел, завывал, перекрывая голоса. Собираясь с силами, Стефан всё же не сдержался, поцеловал Джозефа в губы, которые теперь были слишком твёрдыми и холодными из-за трупного окоченения. С неохотой отстранился, убрал кинжал в ножны и сжимая в одной руке черную прядь, второй взял факел и поднёс его к пропитанным вином одеяниям Джозефа. Пламя вспыхнуло быстро, высоко поднялось вверх, жаром опалив лицо реверида. — Ваше Величество, осторожнее! — крикнул кто-то из советников или простых придворных. Но Стефан не обращал на них внимания, передёрнул плечами. С разных сторон подошли жрецы, бросили на костёр еще несколько факелов. Пламя взметнулось вверх, стремительно пожирало тело Джозефа, под порывами ветра накренялось, иногда едва не задевая Стефана. Тот продолжал стоять на месте, не обращая внимания на сильный жар, на опасность. Просто смотрел, как огонь охватывает тело его короля, и невольно поймал себя на мысли, что хочет ступить в это пекло, прижаться к Джозефу, позволить пламени поглотить себя вместе с мужем. Тряхнув головой, Стефан отступил назад. Прогнал прочь глупые желания, которые вызывали лишь недоумение и отвращение. Где-то рядом стояла Элиан, облаченная в пышные одеяния из белой парчи. Прекрасная в своём горе, она сложила руки перед собой на юбке, позволяла слезам течь по побледневшим щекам, не обращая внимания на протянутый леди Жанной батистовый платок. В стороне стояли принцы Реджинальд и Ричард. Последний горько плакал, тщетно пытаясь успокоиться, всё же отца он любил, а вот первый даже и не знал, как реагировать на всё это. С одной стороны Джозефа он никогда не любил, но с другой было крайне непривычно и невыносимо наблюдать за страданиями Стефана. Пламя гудело, трещали дрова. Часть праха непременно разметает ветер, а другую часть соберут в урну и поместят в фамильную гробницу, туда, где уже много лет лежит тело кронпринца Алана Первого. Ничто не вечно. А человеческая жизнь тем более.