Глава 2
12 октября 2017 г. в 19:24
Наступивший день ничем не отличался от серых будней, что неизменно следовали друг за другом, сплетая мою жизнь в единую историю. Только именно сегодня был приятный бонус: наступили выходные. Не нужно было вставать рано утром, торопиться на завтрак, а после него томиться в пыльных кабинетах. Откровенно говоря, я даже не планировала вставать с постели раньше обеда не от того, что я была такой большой любительницей поспать, — мне просто хотелось побыть одной. Признаться честно, я довольно трепетно отношусь к одиночеству, я никогда не считала его чем-то зазорным или плохим. Многие думают, что если человек проводит много времени один, то с ним что-то не так; возможно, он неинтересный собеседник или же наоборот, чудак, говорит часто невпопад, а его мысли больше напоминают хаос из ахинеи. Но почему мало кому приходит в голову, что человеку нравится проводить время с самим собой? Кто, как не я, поймет себя лучше всего?! Если задуматься, то не у каждого человека есть тот, с кем можно поделиться абсолютно всем. А самое главное, меня осудят ровно настолько, насколько я этого заслуживаю. Я могу бесконечно долго рассуждать об одиночестве, рассказывая его преимущества, иногда задевая недостатки, но куда важнее, как человек его воспринимает. Невозможно залезать в голову каждому и перенастроить его восприятие. Да и какой в этом прок? Есть одна простая истина: если человек не пожелает искренне, страстно и неугомонно, то он ничего ровным счётом не изменит в своей жизни. И никто, слышите? Никто! Не изменит его! Это просто нужно запомнить! Такая простая истина научила меня многому в жизни и сберегла от лишних треволнений. Именно поэтому я не имею друзей. Я не желаю кого-то менять и не желаю, чтобы меняли меня. Я не влюбляюсь по этой же причине. Хотя последнее мне кажется смешным. Любовь, что это такое? Привязанность или боязнь одиночества? И опять всё упирается в то, что человек боится быть один. Но это не одиночество, а страх принять себя таким, какой ты есть со всеми своими недостатками. Страх заглянуть в свою душу и увидеть черноту, которую я давно уже приняла. Но довольно рассуждений!
Мой взгляд скользит по изумрудным балдахинам, что плотно задернуты и надёжно защищают меня от внешнего мира. Благодаря им я не вижу ни единого кусочка комнаты, ни одной живой души. Моё уединение способен нарушить только звук, который проникает сквозь полог кровати, находя любой изъян в моей крепости. Я слышу, как просыпаются мои соседки по комнате. Сначала только тихие шорохи: шуршание балдахинами, когда они, проснувшись, одергивают полог своей кровати, после чего слышатся лёгкие шаги, и только спустя минут тридцать они начинают разговаривать между собой. Рэйзел Мун что-то рассказывала Оливии Грин; девушки говорили вполголоса, но я едва могла разобрать их речь.
Решив, что на этом моё уединение закончилось, я поднялась с постели до того, как кто-то успел меня потревожить. Одёрнув балдахин, я спустила ноги на пол, касаясь стопами прохладного ковра, ворс которого приятно обволакивал ступни. Мой взгляд пробежался по соседкам, и в знак приветствия я кивнула головой, в ответ получив улыбки.
Решив не тянуть с пробуждением, я стала заправлять свою постель, но покоя мне не давал взгляд Рэйзел, который она не сводила с меня. В небесно-голубых глазах я видела томящийся вопрос, который она желала задать мне. Девушка сидела, закинув ногу на ногу, откинув белокурые волосы за спину. Одной рукой она обнимала себя за живот, другой же она теребила бледные губы, словно физически не давая себе озвучить вопрос.
— Рэйзел, — окликаю я соседку, — если хочешь что-то спросить, то стоит сделать это вслух. — Наши взгляды пересекаются, и мы некоторое время смотрим друг на друга, после чего девушка произносит:
— Элоиз, что произошло вчера вечером?
— Ничего серьезного, — неохотно отзываюсь я. Нужно было предполагать, что рано или поздно происшествие вчерашнего вечера станет публичным достоянием, но я не могла предположить, что эта новость распространиться так быстро.
— Уверена? — вздернув бровь, интересуется девушка. Её взгляд полон недоверия, а губы сжимаются в недовольстве. — Рабастана видели вчера в крови, говорят, что он пришёл с тобой.
— А что ещё говорят? — иронически интересуюсь я, ожидая, что мне поведают сейчас какую-нибудь бредовую версию.
— Что он заступился за тебя. Говорят, кто-то стал к тебе приставать, а он заступился. — Я невольно прыснула от смеха. В моей голове крутились разные варианты той версии, что блуждает в обществе, но такое я даже предположить не могла.
— Нет, это не так. Его избили, а я просто проходила мимо, — непринуждённо произношу я, после чего беру полотенце, выражая своё явное желание направиться в ванную.
— Кто это был? — резко, даже несколько грубо, спрашивает Рэйзел.
— Из сплетней всё узнаешь, — с пренебрежением бросаю я, после чего скрываюсь за дверью ванной.
Этот разговор несколько утомил меня, хотя успел и знатно позабавить. Я прекрасно знала, что некоторые персоны видели в нашем общении с Рабастаном совершенно иные мотивы, но я и предположить не могла, что они так вывернут вчерашнее происшествие. Кстати о Рабастане. Мы с ним договорились сходить в Хогсмид. А это означает, что он меня будет там ожидать ближе к обеду. Времени у меня осталось не так много на сборы, поэтому я очень торопилась.
Уже через минут пятнадцать звонкие шаги эхом разносились по коридору, оповещая о моём приближении. Но, к моему счастью, я никого не встретила, что было довольно странно для вечно шумного Хогвартса. Лишь только у самого выхода я наткнулась на Ремуса Люпина, что неспешно шёл к главному входу. Услышав мои шаги, он резко обернулся и замер на месте. Он неуверенно переминался с ноги на ногу, бросая взгляд то на меня, то на свои руки.
«Ну, нет, нет, — недовольно стала я причитать у себя в голове. — Только не говори, что тебе что-то нужно от меня».
— Элоиза, — обратился юноша ко мне, стоило мне приблизиться к нему. — Я рад тебя видеть. — Уголки губ гриффиндорца приподнялись, в лёгкой, но весьма натянутой улыбке.
— А я тебя не особо, — грубо бросаю я, остановившись рядом с Ремусом. Мой взгляд полный хладнокровия упирается в юношу. — Что ты хочешь? — Мой голос звучит резко, без особого дружелюбия. Да и откуда ему взяться? Не его ли друзья избили накануне Рабастана?
— Нам нужно поговорить, — несколько неуверенно произносит он.
— Нам? — переспрашиваю я, изображая удивление. — Мне не о чем говорить с тобой. Так что «нам» здесь не уместно!
— Хорошо, не «нам», а мне. — Голос юноши звучит немного раздражённо.
— Я тороплюсь, если хочешь со мной поговорить, то только по дороге до Хогсмида. — Мои слова звучат без всякой альтернативы. Он будет говорить со мной или так, или никак. И не дожидаясь его согласия, я возобновляю ходьбу, только в этот раз я иду медленнее, чтобы разговаривать было более комфортно.
— Я хотел поговорить насчёт того, что произошло вчера, — произносит Ремус то, о чём я и так догадывалась. В этот момент он идёт рядом со мной, рассматривая грязную листву под ногами.
— Я догадалась, — непринужденно бросаю я.
— Прости их, они не со зла. Просто, — в этот момент юноша тяжело выдыхает, словно, слова застряли в горле, а он пытается вытащить их наружу, — их тоже можно понять. Они были расстроены той статьёй, что была вчера в газете.
— Расстроены?! — переспрашиваю я. — Всего лишь расстроены, а что будет, если они разозлятся? Ремус, ты их оправдываешь потому, что они твои друзья. И почему ты просишь прощения у меня? Рабастану досталось куда больше.
— Я уверен, что ты сможешь понять меня куда больше, чем Рабастан. А когда поймёшь, то сможешь объяснить ему.
— Хочешь сказать, что ты считаешь это нормальным? Нормальным то, что они избили Рабастана за то, что он не совершал?! — Мой голос звучит несколько удивлённо. Я резко останавливаюсь, чтобы заглянуть в глаза юноши. — Ремус, они избили его потому, что верили, что брат Рабастана был там. А что если его там не было? И он ни в чём не виновен? И как можно судить человека за поступки его родственника? — осуждающе спрашиваю я, поучая гриффиндорца словно маленького ребёнка.
— Я не считаю это нормальным, — категорически заявляет Люпин. — Я им это уже объяснил, и они осознали, что были не правы. Но и ты их пойми, — в этот момент юноша хватает меня за плечи, впиваясь взглядом в мои глаза, а в его голосе слышатся горечь, — те, о ком написано в статье, родители Марлин МакКиннон, нашей подруги. — Его голос почти дрожит от горя, которым пропитано каждое слово. Незаметно для себя, Люпин начинает меня трясти, словно пытаясь достучаться. — Ты не видела её, когда она узнала об этом. — Его голос становится всё тише словно, сил в нём остаётся всё меньше и меньше. — А я видел, я видел, как разбилось её сердце, видел, как она кричала, порываясь убить тех, кто это сделал. Она хотела в это утро сбежать из Хогвартса. Джо с трудом удержал её. А потом она плакала, смотря в одну точку, прижимая колени к себе. — Голос Ремуса дрожал всё сильнее, пока и вовсе не сорвался. Я видела, как наворачивались слёзы в его глазах, которые он упорно сдерживал. Я чувствовала, как его руки дрожат на моих плечах. — Они всего лишь хотели возмездия, но это их не оправдывает, — выдыхает юноша, после чего отпускает меня.
— Мне жаль, Ремус, — коротко произношу я. Мне и правда жаль, но только в тот вечер мой брат был на задании, в тот вечер, когда убили родителей той девочки. И если бы мне пришлось выбирать между братом и её родителями, то я сама бы убила их, лишь бы он был жив. В тот вечер Эван пошёл на задание, когда Рудольфус остался дома. Мародёры выбрали не того вчера, хоть и были близки к истине.
— Я надеюсь, что ты меня услышала, — произносит Люпин, после чего разворачивается, чтобы уйти.
— Зачем ты рассказал мне всё это? Какое это имеет значение?
— Я просто не хочу, чтобы вы с Рабастаном сделали неправильный выбор. — В голосе юноши звучит некая надежда, надежда в светлое будущее, и вера в человеческую доброту, в то, что она есть в каждом. Эта фраза была последней в его речи, после чего он ушёл, оставив меня одну наедине со своими мыслями, и за это я ему была благодарна. Мне нечего было сказать ему в ответ, потому что не было у нас выбора. Мы поступаем так, как требуют того правила «чистокровных». И если вдруг ты отказываешься от них, то ты становишься «осквернителем крови», твоё положение в обществе становится одним из низких, ниже только домовики. И больше нет у тебя положения в обществе, и семьи тоже нет.
От мыслей меня отвлёк холодный ветер, что резким порывом распахнул мою мантию, холодом обжигая кожу, заставляя поёжиться. Я невольно дергаю плечом, словно пытаясь сбросить с себя не то наваждение, не то холод. Я чувствую, как по моему телу пробегаются мурашки, и я быстро закутываюсь обратно в мантию, обнимая себя за плечи, продолжая держать пальцами край одеяния. Только после этого я продолжаю свой путь. В «Трёх мётлах» меня ожидает Рабастан, и я должна рассказать ему о разговоре с Люпином, но интуиция мне говорит обратное, что пока не время и не место для этого. А значит, что я сделаю это как-нибудь потом.