Гниющие души

             Сегодняшний день мне казался не похожим на другие – было в нём что-то такое тяжёлое, тянущее куда-то вниз, на самое дно бездны, откуда уже не видно просвета. Я напоминала себе пожухлый лист. Когда приходит весенняя пора, почки набухают на деревьях, постепенно распускаясь, украшая зеленью старое, полуживое дерево, давая ему новую жизнь, а после, когда приходит осень, это же дерево безжалостно скидывает свою листву. Оно словно отторгает её, избавляется как от какой-то болезни или нелепого наряда. А ветер в этом ему помощник – он холодным, тяжёлым порывом срывает один лист за другим, бросая его в грязь. Вот и я чувствовала себя таким листом, который уносит куда-то в грязь. А я даже не пытаюсь этому сопротивляться.       Прошло уже несколько дней с того момента, как состоялся наш разговор с Люпином, а я так и не рассказала об этом Рабастану. Мне всё время казалось, что сейчас ни место и ни время, что всё успеется и образуется. В какие-то моменты я даже ловила себя на мысли, что в этом нет никой нужды. Да и в последнее время мы всё меньше и меньше виделись с Лестрейнджем – он всё время был занят «очень важными делами». И меня это не смущало, даже при условии, что Рабастан и «важные дела» - это несовместимые вещи. Он даже к учёбе относился небрежно (это ещё мягко сказано).       И как-то, в очередной спокойный и тихий вечер, когда основная часть студентов Хогвартса находилась на обеде, преподаватели странно засуетились. В самом начале прибежал Филч с вечно угрюмой физиономией на лице, что-то нашептал профессору МакГонагалл, после чего женщина испугано сорвалась с места и куда-то поспешила. За ней последовали Дамболдор и Слизнорт. Такой состав компании не предвещал ничего хорошо. Через минут десять прибежал Люпин. Со своего стола я не слышала, что он говорил своим друзьям, но судя по тому, как быстро сползли улыбки с лиц Поттера и Блэка, – ничего хорошо. Они тут же подскочили на ноги и куда-то поспешили. Всё происходящее мне казалось весьма странным, но ничего трагичного или критичного я в этом не увидела. Ровно до тех пор, пока не появился Рабастан с наглой и самодовольной улыбкой.       – Идём, солнышко, – произносит Лестрейндж, хватая меня под локоть несколько грубо, заставляя подняться. – Тебе незачем здесь находиться.       И только в этот момент я понимаю, что эта суета неспроста, что произошло что-то весьма ужасное и этот гад к этому причастен. Но свою догадку я высказываю лишь тогда, когда мы оба оказываемся один на один в коридоре, спеша поскорее добраться до гостиной Слизерина.       – Что ты сделал? – чуть прищуривая глаза, интересуюсь я.       – То, что заставит тебя мной гордиться! – радостно и восторженно, произносит Рабастан. Весь наш путь с его лица не сходила самодовольная улыбка, он словно светился от счастья и гордости за себя.       – Ну, так обрадуй меня?!       Лестрейндж некоторое время смотрит на меня, словно примеряясь: можно ли об этом сейчас говорить?! И только после этого ведает мне свою историю:       – Мы отомстили за нас! – Его за «нас» звучит так, как будто он мстил ещё и за меня. Он словно говорит: «Я сделал это ради «нас», но в основном для тебя» или «Этот поступок посвящён тебе». Но больше всего меня настораживает то, что он произносит «мы» – это обозначает лишь одно: он там был не один.       – И с кем ты там был?       – Это моя маленькая тайна! – несколько шутливо произносит он.       – Хорошо, – пожимаю плечами я. – Давай выкладывай: что «вы» сделали?       – Как я уже имел честь сказать: мы отомстили. Ты, конечно же, помнишь тот случай, когда Поттер с Блэком решили немножко мне подправить лицо? – Рабастан кидает на меня беглый взгляд и, поймав мой кроткий кивок, продолжил свой рассказ. – Ты же не думала, что я оставлю это без внимания?       – Ну, естественно, – выдыхая, произношу я. А, действительно? О чём я думала, когда решила, что проблема сама собой исчезнет? Разве я не знаю Рабастана Лестрейнджа? Горделивого, высокомерного, чопорного юношу? Чего ещё можно было от него ожидать?       – Знаешь: я подумал о том, что это было несправедливо. Почему я должен отвечать за то, в чём повинен мой брат? И это при условии, что в его адрес нет никаких доказательств? – Тон юноши звучал несколько возмущенно, но даже в таком контексте в голосе проскальзывало самодовольство. – Вот я и решил, что за дела Мародёров ответит один из них, но не тот, кто принимал в этом участие, – Лестрейндж посмотрел на меня в тот момент, когда его губы искривились в высокомерном оскале.       – Петтигрю?! – Ну, конечно?! Нужно же было выбрать самого слабого. Того, кого получится запугать больше, чем всех остальных. К тому же из всех Мародёров только его я сегодня не видела на ужине.       – Да, – самодовольно подтверждает Рабастан. – Если бы только видела его испуганные глазища, – прыская от смеха, произносит юноша. – Ты бы точно оценила! Мы сломали ему руку, ногу, пару рёбер – сколько точно не могу сказать — и оставили его в подвешенном состоянии. Правда, недалеко от больничного крыла – мы же не совсем тираны. Ты бы видела, как он смешно дёргался в воздухе, подвешенный головой вниз?! Он что-то стонал в ответ, но это было так неразборчиво из-за крови, что лилась из его рта, что мы даже не стали пытаться понять, о чём он говорит. – Голос Лестрейнджа был наполнен самодовольством. Он рассказывал с такой гордостью, упованием, наслаждением было пропитано каждое его слово. Мне даже на мгновение показалось, что мы не говорим о пытках над магом, а обсуждаем победный матч квиддича или что-то в этом роде. Помните, я говорила о том, что расскажу Рабастану о нашем разговоре с Люпином «как-нибудь потом»? Это «как-нибудь потом» оказалось слишком поздно. И если честно, то я не вижу уже смысла говорить об этом. Есть ли во мне сожаление? Нет, я его не ощущаю, даже наоборот, во мне бушует гордость за поступок Лестрейнджа – мне кажется, что он поступил правильно. Поттер и Блэк сами во всем виноваты. Кто просил их встревать? Что хотели – на то и напоролись!       Наши взгляды пересекаются, и на лицах обоих проскальзывают улыбки, после чего мы звонко начинаем смеяться.       – Почему ты мне раньше ничего не рассказал? Когда готовил всё это?       – Хотел сделать сюрприз, – пожимая плечами, отвечает юноша.       Сюрпризы по-слизерински: избить человека, сжечь ваш дом, подложить змею в постель, подсыпать зелья сна в напиток и многое другое. Агентство «Сюрпризы по-слизеринки» сделает ваш день незабываемым. По всем вопросам обращаться по адресу: школа чародейства и волшебства Хогвартс, гостиная Слизерина.       Но а если отбросить шутки в сторону, то мы просто защищаемся. Нас нельзя обижать и оставаться безнаказанными. Мы не прощаем и относимся к миру ровно так, как он относится к нам. Разве это не нормально? Просто мы не пуффендуйцы, которые возьмут и стерпят.       Подходя к гостиной Слизерина, Рабастан нервно дёргает меня за руку, заставляя остановиться. Он некоторое время смотрит мне в глаза, после чего произносит:       – Лоиз, будь, пожалуйста, осторожна. – Я слышу в его голосе серьезность, его тон больше похож на предостерегающий. – Не хватало, чтобы ты ещё пострадала от этой вражды. – И только после того, как прозвучала эта фраза, мы расходимся по своим комнатам. Но едва ли я могу заснуть, когда оказываюсь в своей спальне. Моё время тратится на подготовку ко сну, на нервозное ёрзанье в кровати. Все мои мысли устремлены к разговору с Люпином и к тому, что сделал Рабастан. Как бы я не пыталась их отогнать от себя – ничего не выходило.       Что это? Угрызение совести? Не больно-то похоже. Я всё думала о том, чем меня задел разговор с Ремусом. Может быть, меня поразила та искренность, с которой он говорил? Или надежда, вера, вложенные в его слова, словно он действительно верил… Верил в то, что мы можем измениться, перестать прыскать ядом и ненавидеть всё вокруг. В наш разговор он мне больше напомнил ребёнка, который не успел ещё обжечься об реалии. Но вспоминая о том, что Лестрейндж сделал с Петтигрю, вспоминая то, как Блэк и Поттер потрудились над состоянием и внешним видом Рабастана, мне хочется только добавить тому бедолаге мучений. Ведь я прекрасно понимаю, что своевременное появление меня и профессора Слизнорта остудило пыл этих двоих.              P.S.: этот пункт сделан, как примечание. Почему-то мне кажется, что эта очень важная информация, которой следует поделиться.                     В коридорах Хогвартса стояла почти идеальная тишина, которую нарушали редкие, но весьма звонкие шаги студентов, что эхом разносились, если не на полшколы, то одну четверть точно. И дело было не в том, что на дворе стояла ночь и студенты смирно ловили сны в своих постелях. Вовсе нет! Просто сейчас было самое святое дело любого уважающего себя ученика чародейства и волшебства – ужин. Большинство уже заняли своё место за столом, те же немногие, кто не успел этого сделать – бежали к еде так быстро, словно, за ними гнался дементор.       Только один юноша не спешил присоединиться к своим друзьям, и имя его – Питер Петтигрю. Этот юноша славился кротостью своего характера, на фоне своих вечно шумных друзей-балагуров Сириуса Блэка и Джеймса Поттера – Питер напоминал больше тень. Безусловно, он помогал в проделках своим друзьям, но затейником никогда не выступал, напротив, он всегда немного побаивался, что из-за вечных проказ его друзей рано или поздно его выгонят из школы. И перестать с ними общаться он не мог, хотя бы потому, что привык и по-своему дорожил Мародёрами, и потому, что боялся одиночества, боялся, что кроме них никто и не будет даже просто общаться с застенчивым парнишкой Питером. К тому же, они вечно его защищали и не давали в обиду – всегда, кроме одного раза.       Всё произошло очень быстро – его поджидали, в этом не было никаких сомнений. Только стоило юноше свернуть в узенький коридор, как его окружили три фигуры. Все они были одеты в чёрные мантии, а лица прятали длинные капюшоны, что скрывали почти половину на лица, а на оставшуюся часть бросали тень.       – Ты ответишь за то, что натворили твои друзья. – Голос говорившего был наполнен злобой, ненавистью, презрением. Фраза была больше похожа на плевок в лицо, сделанный с отвращением.       – Нет-нет-нет… – Быстро затараторил Питер, пытаясь оправдаться, объясниться, сказать, что он не имеет никакого отношения к случившемуся инциденту (хоть и не успел понять, к какому). Но его словам не суждено было прозвучать. Окружившие его люди не стали церемониться, а сразу перешли к делу. Первый удар пришёлся в нос – он был такой силы, что раздался хруст, и кровь тут же алой струйкой потекла из носа, забрызгивая школьную мантию. В этот момент Питер ощутил парализующий страх, что прочными цепями сковал всё тело, заставляя дрожать и нервно тыкаться в разные стороны в попытках куда-нибудь спрятаться. Но что он мог сделать, когда всё было просчитано на несколько шагов вперёд с разными исходами событий?       Резкий удар в живот, заставил его скрючиться, обхватившись руками. Резкая боль, что заставила сжаться бедный желудок, затруднила дыхание. Юноша что-то отчаянно пытался кряхтеть, из последних сил стараясь стоять на ногах, сглатывая ком, имевший металлический привкус крови, что подходил к горлу. Голова понемногу начинала туманиться, теряя крохи рассудка.       Следующие удары сыпались один за другим со всех сторон. Питер был на грани отчаяния – он уже был готов пойти на всё, чтобы эта пытка прекратилась. Он кряхтел, стонал от были, пытался закрываться руками, местами даже плакал, но ничего не помогало. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерял сознание, так то, что его подвесили за одну ногу с помощью заклания и кинули фразу:       – Бойся Тёмного Лорда – он куда страшнее…       Очнувшись уже в Больничном Крыле, Питер едва смог открыть глаза, веки казались ему какими-то тяжелыми, а перед глазами стояли пятна из белой пелены. Любое его движение отдавалась адской болью во всем теле, и попытки не двигаться, не облегчали состояние юноши. Всё, о чем сейчас он мог думать, так только о том, что Мародёры не смогли защитить его, что они не всегда смогут оказаться рядом, а значит, нужно спаться как-то самому.