hungry

Кто говорил, что он не будет делать глупостей? Бэкхёну до одури плохо. Он валяется около унитаза уже несколько часов. Его спина затекла от долгого пребывания на холодном полу, нос забился, а голова болела так сильно, что глаза было невозможно открыть. Ужасный привкус во рту. Бэкхён так к этому и не привык. Его бесит. Бесит эта жалкая слабость и невозможность взять себя в руки. Хотя Бэкхён знает, что всё возможно. Если захотеть. А он не хочет. Это главная проблема. Ему нравится чувствовать пустоту внутри, нравится скручиваться в позе эмбриона от боли в кишках, нравится чувствовать к себе ненависть, нравится избавляться от этой мерзкой вкусной еды, нравится чувствовать этот блевотный запах, хоть это и походит на безумие, нравится засовывать свои тонкие пальцы в глотку и раздирать её к херам, захлёбываясь от рвоты. Это в голове. Бэкхён лежит на полу слишком долго. И ловит себя на мысли о том, что лучше бы сдох. Он сожрал это мясо, запечённое в духовке, с такой скоростью, что сначала не заметил, как быстро всё это произошло. А когда понял — с ещё большей скоростью опустошил графин с водой и убежал в своё убежище, где провёл добрые… сколько? Часа 2 точно. Он понимает, что Пак может прийти в любую секунду и хер знает, что он сделает с ним, когда поймёт, что Бён опять натворил, ибо: «я тебе все условия предоставил, блять, а ты мне так отплачиваешь, пытаясь покончить с собой? ты, блять, понимаешь, что за херню творишь, сука?». Бён запомнил эти слова слишком хорошо. Бэкхён поднимается лишь чуть-чуть, чтобы снова упасть на пол. У него вообще нет никакого, блять, желания вставать. Он бы ещё полежал чуток, но Пак. Этот ушастый придёт и будет доёбываться до него. Нахер это ему? Правильно. Он лучше поднимет свою жирную задницу, дотащиться до раковины и наконец почистит зубы, иначе, придётся снова выворачивать внутренности из-за этого тошнотворного привкуса, чтоб его. Бэкхён поднимается с пятой попытки, хватаясь за ручку дверцы. Он царапает ладони, пытаясь встать и пойти дальше, но всё же останавливается, морщась от гнетущей боли в затёкших мышцах. Поясница ноет от долгого стояния на коленях, на которых в скором времени расцветут багровые синяки. Бэкхёну плевать, как он будет выкручиваться перед Чанёлем. Ему теперь просто хочется нахер не жить. Он всё же добирается до раковины и поднимает взгляд, впиваясь в своё отражение. Блять, вот это рожа. Опухший, с красными белками и грязным ртом. Кусочек мяса, засохший на губе, и снова рвотный позыв. Но блевать-то нечем. Поэтому Бэкхён доползает до ванны, выкручивает кран и смывает с себя всю эту грязь. Вылезать из теплой воды не хочется, но надо. Парень вытирается полотенцем, что пахнет Чанёлем, на секунду задерживается, вдыхая аромат, а потом вспоминает, что Пак снова начнёт орать на него. «У тебя есть своё полотенце!». Да. Есть. Но оно не пахнет тобой. Бэкхён справляется с внутренней трясучкой, когда на улице уже совсем темно. Он зачищает следы, чистит унитаз, раковину, ванну, стирает бельё, одежду и делает всё, чтобы Пак не просёк. Но ему всё равно кажется, что этим мерзким запахом блевотни пропиталось всё. И даже тогда, когда баллончик освежителя был опустошён и все комнаты проветрились. Бэкхён знал, что на самом деле пропитался он. Мяса осталось как раз для Чанёля. Бэкхён осилил лишь половину. Он выложил его на тарелку, чтоб красиво, пытаясь не думать о том засохшем кусочке на своей губе. Блять, как же всё заебало. Бэкхён просто оставляет подогретое мясо с гарниром на столе и плюхается на диван без сил. Ему нужно просто вот так посидеть, чтобы прийти в себя. Он устал. От себя. Чанёль приходит через минут 15, когда Бэкхён уже весь извёлся. Пак проходит в ванную, не говоря ни слова, и Бён понимает, что тот просто в плохом настроении. Блять, а что будет, если он просечёт? Внутренности съеживаются. Ладошки потеют. Бэкхён следит за тем, как Пак выходит и встаёт напротив него, но взгляда не поднимает. — Я хочу мяса. Бэкхён поднимает голову и видит пристальный голодный взгляд Чанеля. И это страшно. А что Бэк вообще знает о Чанёле? Ровным счётом — ничего. Знает только, что фотографирует, но где работает? Чёрт. Чанёль всё еще смотрит, и Бэкхён, справляясь с внутренним страхом, поднимается и проходит мимо на кухню. Бэкхён достаёт вилку, тарелку, сервирует стол, как настоятельница в детстве учила, наливает чай и ждёт. Пак заходит в помещение в свободных домашних штанах и майке. Бэк смотрит на его мускулистые руки и ловит себя на мысли, что слишком сильно хочет облизать их. Блять, вот докатился. — Садись. Поешь со мной. — Спасибо, я поел. Кадык дергается, коленки подкашиваются, сердце через раз. — Ладно. Так просто? — Посиди хотя бы со мной. Бэкхён послушно садится напротив и пялится в стол всё то время, пока Пак ест. Чанёль лишь говорит сухое «спасибо» и выходит из кухни. Бён моет посуду, слушая в пол уха звуки, исходящие от телевизора, и думает, что сейчас же пойдёт спать. Он вытирает стол, вымывает всю посуду и уже собирается уйти, но поворачиваясь, утыкается в крепкую грудь Пака. — Бён, нужно поговорить. Всё скручивает внутри, язык липнет к небу и Бэкхён думает, что можно сразу удавку на шею. Он поднимает голову и заглядывает Паку в глаза. — Ты думаешь, я дурак? У Бэкхёна внутри что-то взрывается. Его будто холодной водой окатили. Коленки подкашиваются, но упасть ему не дают. Пак сажает его на столешницу и встаёт посреди разведённых ног. Поза-то какая, блять. У Бэкхёна мурашки по коже от такой непозволительной близости. — Ванная комната вылизана, всё убрано, пахнет свежестью и… — Бэкхён расслабляется и просто обречённо смотрит на свои руки. — От тебя несёт зубной пастой и гелем для душа. — И что? — Бэкхён вдруг снова начинает злиться. — Что ты хочешь этим сказать? — Голос срывает на крик. — Что тебе надо? Я что, не могу принять душ? Ты теперь, блять, в мою жизнь лезть будешь, а? — Не ори на меня. — Чанёль тихо рычит и поднимает руку, хватаясь за острый подбородок. — Ты блевал? — Нет. — Врёшь. Бэкхён хочет отвернуться, но сильные пальцы держат крепко. Сильные. Длинные. Пальцы. Бэкхён начинает задыхаться. Он может видеть только эти руки и, блять, длинные и сильные пальцы. — Бэкхён, ты знаешь, что мне от тебя холодно? Бэкхён сглатывает. Потому что Чанёль приблизился к его лицу ещё на несколько сантиметров. Господиебтвоюмать, аж живот скручивает в приятном спазме. — Тогда отойди от меня. Шёпотом. Потому что сил говорить нет. Бэкхён теряется, когда Пак кладёт одну ладонь на его затылок, а второй зарывается в волосы. Чанёль обнимает осторожно. Бэкхёну от него тепло. — Бэкхён, если ты ещё раз вытворишь подобное в моё отсутствие — я тебя отлуплю. — Это смешно, но нет. — Я серьёзно. Буду лупить, пока не поймёшь, что так делать нехорошо. — Не разговаривай со мной, как с маленьким ребенком. — Тогда не веди себя так. Бэкхён молчит, пытаясь не укусить Чанёля за шею. Запах одеколона так и стоит в носу. Это невозможно терпеть. И Бэкхён ведёт носом, поддаваясь какой-то, блять, неведомой херне, по шее. И его, блять, так трясет, что он начинает задыхаться. Чанёль напрягается, замирая на месте, но не останавливает, и это придаёт некую уверенность действиям Бэкхёна, который приоткрывает рот, облизывает солёную кожу и еле-еле прикусывает её зубами, пытаясь не обращать внимания на липкость в штанах. Чанёль отстраняется, когда понимает, что ещё чуть-чуть и он сорвётся. Так дразнить нельзя. Так плохо делать. Он бы дал а-та-та, но боится, что это только сильнее подстегнёт. И сейчас — не лучший момент, чтобы идти на поводу у своих желаний. Хотя хочется. До одури хочется. Чанёль смотрит в затуманенные глаза напротив, видит закушенную губу, задерживая взгляд именно на этой детали, а потом резко отходит и быстрыми шагами направляется в свою комнату. Он утыкается головой в подушку, пытаясь не думать об этом паршивце. Сука. Бесит. Как же бесит эта его губа.

Блядская, блять, губа.