***
Чунмён стоит на кухне, витая где-то в собственных мыслях. Он только что покормил Бэкхёна детским пюре. С утра у него болел желудок и Чунмён теперь беспокоился, ведь Бён перенёс операцию в прошлом. Ким не хочет, чтобы его состояние ухудшилось. Хотя куда хуже. Кажется, что хуже уже быть не может. Радует только то, что он от пюре не отказывается. И то, потому что Чанёль сказал хорошо питаться. Сумасшествие. — Чунмён, давай поговорим. — Сильные руки обнимают за талию. — Пожалуйста. Ким прикрывает глаза на секунду и решается заговорить первым. — Плечо сильно болит? — Нет, уже не так беспокоит. — Чунмён кладёт руки поверх рук Сехуна. — Как ты? — Всё так сложно, Сехун. Бэкхён сломан. Он сломан, понимаешь? Он никто без Чанёля. Я так устал видеть его таким. — Чанёль уже приходит в себя и даже решает дела. Поэтому ждать его осталось недолго. — Дело даже не в этом. — Сехун хмурится. — Они друг друга убивают. Разве ты не видишь, как Бэкхён себя ведёт? Он не понимает всего, что происходит. Он как маленький ребёнок наивно думает, что если Чанёль будет рядом с ним — всё резко наладится, понимаешь? Он всегда считал его своим спасением, но это уже далеко не оно. Это медленное уничтожение Бэкхёна. Как человека. А Чанёль, он… — Сехун обнимает покрепче, вызывая небольшую заминку в словах Чунмена, но тот сразу же продолжает. — Я не могу понять его, Сехун. Пока не могу. Чонин рассказывал вскользь, что Чанёлю пришлось пережить, но я просто видимо не могу принять того, как он ведёт себя с Бэкхёном. Я не могу понять и это угнетает меня, потому что я уже не знаю, что чувствовать и испытывать к каждому, кто живёт в этом доме. Голос Чунмёна совсем затих к концу. Но Сехун должен был просить о том, что терзает его всё это время. — А что ты чувствуешь ко мне? Чунмён вздыхает. — Мои чувства к тебе не изменились, если ты об этом. — Сехун легонько улыбается. — Но как раньше не будет. Мы должны начать с начала. И узнать друг друга получше. Я до сих пор не знаю о твоей любимой еде и цвете, например. И это меня угнетает. Сехун рассмеялся куда-то в плечо Чунмёна. — Я люблю банальный рис с кимчи. А насчёт цвета — не знаю. Я никогда не думал об этом, но наверное, это бежево-серые тона. — Никогда бы не подумал. Чунмён разворачивается в руках Сехуна и смотрит ему в глаза. — А ты любишь рис с кимчи? Чунмён кивает. — Нам нужно устроить что-то типа свидания, где мы будем есть рис с кимчи? Или что-то подобное? Чунмён смеётся. Куда-то в плечо. Абсурд. Они так давно не были настолько близки, что Ким впервые за всё это время осознал, как скучал. Со своими мыслями он уже успел смириться. Да и со своей больной любовью к Сехуну тоже. Оставалось теперь только жить дальше. Как-то жить дальше.***
Сехун глядел на Чонина несколько минут, до сих пор не веря в то, что он действительно пришёл в себя. Да, Сехун приходил уже несколько раз, чтобы рассказать о последних новостях, да и Чанёль спрашивал — пришёл ли тот в сознание, но всё же. Просто Сехун был удивлён, в который раз убеждаясь, что судьба столкнула их не случайно. Чонин с такими ранениями вообще не должен был выжить, но он снова выбрался. Сехун был поражён его тяге к жизни, хотя о какой тяге может идти речь, если ему башню снесло, как только он подъехал к воротам дома Исина. Сехун чуть чуть не успел. Он увидел, что машины нет, когда отвёз Чунмёна в убежище, и поехал следом. На всех парах. А когда увидел, как Чонин сломя голову несётся к дому, как чуть ли не падает на середине пути, потому что ему прострелили ногу, а потом и руку — Сехун даже не успел моргнуть, как Чонин уже лежал около ступеней, истекая кровью. Сам парень пробрался к нему через пару минут, понимая, что снаружи остались только их люди, и перевязал раны, как мог, но ранения в грудную клетку и живот были слишком серьёзные. Сехун знал, что если не оказать медицинскую помощь — Чонин не сможет выжить. Ему ничего не оставалось, как идти на голоса. В тот момент он чувствовал себя ужасно, потому что слышал голос брата, видел, что делает с ним Чанёль, но ничего не мог поделать. Это было предательством по отношению к брату с самого начала. Он никогда не предавал Чанёля. И теперь ему нужно было это доказать. — Ты стоишь там уже минут 10 и сверлишь меня взглядом. Я экспонат что-ли? — И чего так раздражённо? Я между прочим единственный, кто вообще тебя навещает. Чонин фыркнул и поморщился от боли, немного приподнимаясь на кушетке. Сехун подошёл ближе и помог поправить одеяло. Эти пару секунд они молчали, а потом Сехун тихо между делом произнёс: — Бэкхён в порядке. Он в убежище. В безопасности. И Чонин выдохнул. Он не спрашивал все эти дни ничего о Бэкхёне. Практически не говорил, поэтому тараторил только Сехун. Не потому что не волновался, а потому что не мог себе теперь этого позволить. Он считал себя виновным в том, что не смог вытащить Бэкхёна до того, как это сделал Чанель. Он действительно почувствовал огромную вину за то, что оставил его там одного. Наедине с мразью. Стало легче от того, что он наконец услышал эти слова. Хотя верилось в это с трудом, учитывая всё, что Бэкхён пережил и увидел. Углубиться в мысль не дал Сехун, который задал вопрос: — Кстати, не знаешь, кто такой До Кенсу? Чонин нахмурился, задумавшись. А потом посмотрел на Сехуна и ответил: — Весьма знакомое имечко. — Просто Чанёль сказал найти его. Диетолог какой-то. Я как раз нашёл номер на сайте его клиники. Нужно будет сегодня его найти и привезти к Бэкхёну. — К Бэкхену? Чонин нахмурился. — Так сказал Чанёль. Видимо, они встречались уже раньше. У Бэкхёна ведь давно проблемы с питанием, поэтому думаю, они знакомы. Чонин резко вспомнил давний эпизод из своей жизни, когда только вернулся с лагеря и пошёл по ночным заведениям взрослого характера. Он тогда желал забыться и использовал любого, кто попадался на пути и не был против помочь ему забыть всё то, что происходило. Они никогда не спрашивали, что он хотел забыть, просто соглашались и всё. Был только один человек, который тогда спросил его об этом.несколько лет назад
в кабинке туалета пахло освежителем воздуха и смрадом, но даже он не мог перебить сладкий запах парфюма человека, которого чонин прямо сейчас целовал до потери рассудка. опьянение было настолько сильным, что это усиливало возбуждение в тысячу раз, но партнер не был против. совсем не был. он поддавался его рукам, лишь вскрикивая на очередном укусе в области шеи. в паху было уже невыносимо тяжело, но целоваться было так крышесносно. они даже не поняли, почему так увлеклись именно поцелуями. и когда пальцы потянулись к ширинке, чонин зарычал прямо в губы, не ожидая, что его реакция будет настолько сильной. возбуждение накрывало с головой. и когда ким посмотрел на парня напротив, опуская взгляд на его губы, которые только что остервенело целовал — понял, почему не мог оторваться. потому что он никогда не видел такие губы. пухлые, сочные, напоминающие по форме сердечко. уже было плевать на всё, когда его притянули за воротник обратно. они встретились в ночном клубе. Чонин сидел за барной стойкой и пил. сегодня он выпил много. потому что мысли одолевали с такой силой, что хотелось не помнить. хотелось забыть даже себя. поэтому когда хрупкий парень лет 25 сел около него на стул и заказал виски — чонин понял, что нашёл. весьма быстро нашёл того, кто поможет забыться. — как тебя зовут? парень поворачивается и легонько улыбается, глядя на него немного удивлённо. — угостишь выпивкой? чонин кивнул, пересаживаясь на стул ближе. — чем вызван твой интерес к моей персоне? все, с кем спал чонин, никогда не задавали вопросы, понимая, чего от них хотят. поэтому сейчас было странно слышать подобное. — хочу, чтобы ты помог мне. — чем? парень отпивает немного виски. — забыться. паренёк улыбается снова и встаёт со своего места. чонин молча идёт за ним. и когда его утягивают в одну из кабинок — чонин довольно выдыхает прямо в губы, на которые смотрел пару минут назад. никто и никогда не спрашивал, что он хотел забыть, просто соглашаясь и всё. был только один человек, который тогда спросил его об этом. — и что ты хочешь забыть? чонин останавливается на секунду и внимательно смотрит парню в глаза. затуманенные алкоголем и возбуждением. какого чёрта он вообще спрашивает об этом? ким уж точно не собирался сейчас разговаривать, потому что ему поскорее хотелось овладеть, довести до пика и свалить, но он усмехается и шепчет прямо в губы: — свою жизнь. после этого никто уже не разговаривает. чонин берёт. берет жёстко, втрахивая в стену туалетной кабинки. он ловит стоны с губ в форме сердечка и действительно забывается, пока целует каждый сантиметр шеи. и лишь когда всё закончилось и ноги устало подкосились, чонин помог натянуть джинсы на парня, проявляя странную заботу, которая вообще не вписывалась в рамки этой ситуации, усадил его на крышку унитаза и собрался уходить, но прохладная ладонь схватила за локоть, заставляя обернуться. — я так и не назвал тебе своё имя. меня зовут до кенсу.