***
Кенсу сидит около Бэкхёна и ждёт от него хоть каких-то слов. Сегодня они решили затронуть тему питания. Кенсу решил. Бэкхён говорить ничего не собирался. И Кенсу порядком надоело вытягивать из него слова. Не хотелось давить. Вообще. Потому что нельзя, но Бэкхён его выведет когда-нибудь, и прозвище Кенсу даст о себе знать. А потом Пак вырвет ему кадык. С корнем. — Бэкхён, я просто спросил, как ты питался с того времени, как мы виделись в последний раз. Не вспоминай события целиком. Просто образно опиши. Бён сидел на кровати, притянув колени к груди. Он только что поел детского пюре, поэтому мысли были спутаны. Ему всё ещё с трудом давалась эта еда. Даже пюре. Трудно. Кенсу выждал. Он терпеливо переждал эту тишину и раздумия Бэкхёна. И услышал ответ: — Я срывался часто. Не мог устоять. Не знаю — зачем. Я просто обжирался. А потом вызывал рвоту. И так по кругу. Чанёль знал и пытался помочь. Сжимал моё тело в своих руках до хруста костей иногда, чтобы я не побежал к белому другу. Терпел все мои истерики. Всё терпел. По врачам носился со мной. Везде и всюду. А потом была болезнь. Кенсу кивает, ожидая продолжения. — Они подтвердили, что идёт тенденция к злокачественному исходу. Я уже был на половине пути к этому. Поэтому операцию сделали быстро. Где-то полгода я восстанавливался. Питался через трубочку. Дискомфорта особого не было. Потому что я не жевал, не чувствовал пищу языком и не ощущал запаха. Было нормально и спокойно. А потом настал тот день, когда мне нужно было поесть в первый раз. Я ел кашу на воде, которую мне приготовил Чанёль. Он тогда дом купил. Мы уже жили там. На веранде сидели. — Бэкхён вдруг улыбается, предаваясь воспоминаниям. — Он меня тогда крепко обнял, поэтому всё получилось. Я поел немного. Снова повисла тишина. Кенсу поспешил сказать: — Бэкхён. Постарайся не цепляться за другие воспоминания, ладно? Только питание. Ничего больше. Иначе это сделает твою реальность ещё хуже. Пойми. Бэкхён вздыхает и кивает. Он перестаёт улыбаться. — А потом нам нужно было уехать. И Чанёля забрали у меня. В тот момент я вообще не хотел питаться. Но меня скрутили в один момент и заставили. Мне тогда было ужасно паршиво. Но Чонин очень помогал мне справляться. Кенсу нахмурился, но не стал вдаваться в подробности этого знакомого имени. Слишком знакомого. — Он всегда был рядом. И я периодами начал питаться, хоть иногда и вызывал рвоту. Я причинял тогда себе боль. И Чонин сказал мне одну вещь. — Кенсу напрягся. — Он сказал, что Чанёль не хочет, чтобы я выглядел ужасно, когда он вернётся ко мне. Он хотел бы, чтобы у меня всё было хорошо. И я перестал причинять себе боль. Я просто ждал его. Потому что знал, что он возвратится ко мне. Кенсу останавливает и всё же спрашивает. — Кто Чонин для тебя? Бэкхён хмурится. — Он близкий человек. Не такой, как Чанёль. Я люблю Чонина по-своему. Как близкого человека. Потому что он был рядом, когда никого не было. И поддерживал. Обнимал, когда мне было это нужно, соскребал меня с пола и как маленького ребёнка кормил из ложечки. — Бэкхён поджимает губы, ещё что-то вспоминая. — Он, наверное, один из немногих, кому я хоть немного, но доверяю. Он был готов умереть за меня. Бэкхён теперь упёрся взглядом в стену, и Кенсу понял, что тот начал снова что-то вспоминать, поэтому искусно поменял тему, понимая, что Бэкхён для Чонина был не просто близким человеком. Тут, по-моему, френдзоной попахивает. — Бэкхён, какое питание было потом? Когда Чанёль вернулся? Бён снова возвращается в реальность. — Чанёль стал другим. И у меня просто кусок в горло не лез. Я как бешеный хотел вернуть прежнего Чанёля, но он не возвращался. И я не хотел есть. — Протест? — Возможно. Но я не мог. Просто не мог. А потом меня похитили. Кенсу не стал спрашивать. Промолчал. Просто продолжил слушать, потому что они договорились не вспоминать ничего, кроме питания. — И там я не ел ничего три недели. Мне оставляли еду, а я её в клумбы выкидывал. А потом и это перестал делать. Просто было плевать. Я пусто пялился в стену и ждал Чанёля. Он пришёл. И это всё. — Бэкхён вздохнул. — Сейчас я стараюсь. Но всё ещё трудно. Мне всё ещё трудно усваивать пищу. Я почти даже не пил в том доме. Я даже вставать не мог. А когда Чанёль вернулся за мной — смог до него добежать, потому что только он даёт мне силы идти дальше. Кенсу кивнул. Общая картина была ясна, но Кенсу хотелось конкретики, поэтому он теперь собирался спрашивать глубже. — Скажи, Бэкхён, бывали моменты, когда ты не ел из-за определённых чувств и эмоций? Может из-за каких то ситуаций, которые эти чувства и эмоции вызывали? Бэкхён задумался и вдруг печально как-то усмехнулся, смотря Кенсу прямо в глаза. — Вина. — Объяснишь? — Я всегда чувствую себя во всём виноватым. — Затронем эту тему сейчас? Или отложим до завтра? Бэкхён сглатывает. Думает. Кенсу знает, что ему хочется рассказать о том, что внутри. Сегодня было вроде и не так тяжело. Поэтому они могли бы. На самом деле могли бы. Ответ не заставил себя ждать. — Начиная со смерти матушки в детском доме, откуда я родом. Я был виноват в её смерти, я был виноват в том, что я не угоден Богу, я был виноват в том, что я никогда не верил в него, я был виноват в том, что позволил себе сбежать и оставить матушку, я был виноват в том, что позволил Исину впутать себя в отношения за деньги, я виноват в том, что захотел быть фотомоделью, в том, что стал таким… — Кенсу не останавливал, хоть и видел, как рука истерики сжимает горло Бэкхена. — Я был виноват в том, что тогда позволил Чанёлю влезть в мою жизнь. Я виноват в том, что он впутался во всё это, я виноват в том, что он стал таким, в том, что он злится, расстраивается. Я виноват в том, что всё это произошло с нами. Я виноват во всём. Всегда. Потому что так и есть. Я виноват. Виноват. Бэкхёна трясло с такой силой, что истерика была неизбежна. Чёрт, значит всё-таки не надо было сегодня лезть в душу. Нужно было остановиться, но уже ничего не поделаешь. Кенсу снова кладёт руку на плечо, но Бэкхён резко прижимается к его груди, начиная рыдать. Док не любил этих нежностей и не любил успокаивать объятиями. Его стезя — слова. Но он понимал, что с такой жизнью — объятия — это лишь малая часть того, что он может сделать, чтобы стало легче. Поэтому Кенсу терпеливо ждёт, когда Бэкхён сможет взять себя в руки. И контроль эмоций вернётся. — Я виноват. Следующие минут пять Бэкхён постоянно повторял это. А потом Кенсу отодвинул его от себя двумя руками и посмотрел прямо в глаза, чётко выговаривая: — Когда ты бежал из детского дома — ты бежал от негатива, который тебя там окружал. И матушка покинула этот мир, потому что такова жизнь. И все рано или поздно уходят. Так вышло и ничего с этим не поделать. Не нужно винить себя в этом. В то время для тебя всё казалось правильным. Ты устраивал свою жизнь и делал то, что тебе нравится. Так почему же ты себя винишь, Бэкхён? В чём ты себя винишь? В том, что хотел лучшей жизни? Бэкхён молчит. — Так уж вышло, что потом всё пошло по наклонной, но это не только от тебя зависело. Слова людей. Помнишь, что ты мне рассказывал? Ты не виноват в том, что стал таким в полной мере. Это и твоя вина тоже, безусловно, но нельзя так, Бэкхён. Ты хотел сделать лучше, но просто не смог вовремя остановиться. И такое бывает. — Кенсу вытирает слезу с правой щеки, глядя в застывшие глаза напротив. — А Чанёль сам захотел влезть. Он сам взял на себя ответственность за тебя. Всё это он делал, потому что сам этого хотел, понимаешь? Ты не должен винить себя, Бэкхён. И теперь я хочу, чтобы ты запомнил это, понял? Бэкхен кивает, сглатывая. — Выкинь ненужные воспоминания из своей головы. Мы будем с тобой беседовать о разных ситуациях и о твоих чувствах. И вспоминать ты будешь определенные эпизоды своей жизни только во время наших разговоров, хорошо? Кенсу отодвигается, попутно наблюдая, как Бэкхён ещё раз кивает. — Сегодня мы затронули слишком много. В следующий раз давай рассчитывать свои силы, ладно? — Я просто хотел это сказать. — Я знаю. Я видел это желание в твоих глазах. И я очень рад, что ты хочешь говорить о том, что происходит у тебя внутри. Это очень хорошо, Бэкхён. Кенсу уходит через пару минут, заканчивая разговор. Сехун караулит его около двери, а затем увозит. Но не домой. На сегодня у Кенсу есть ещё одно дело.***
Кенсу заходит в палату Чанёля, оглядывая помещение. Чанёль стоит около окна, но тут же поворачивается. — Здравствуй, Кенсу. Док смотрит в глаза Чанёля, пытаясь понять, что изменилось. Изменилось многое. Его взгляд. В первую очередь. Кенсу присаживается. Чанёль же остаётся стоять около окна. — Кенсу, почему ты мне не сказал, во что ввязался? — Времени не было особо. Да и мы с тобой никак не пересекались, хотя, честно сказать, когда я услышал о тебе — сначала не поверил. Усмешка. — Твой босс мотает мне нервы. — Он связывался с тобой? — Да. Сегодня. Приходил сюда. — И что сказал? Чанёль поворачивается к мужчине. Прислоняется к подоконнику. — Мне нужно было очень много терпения для того, чтобы не свернуть ему шею. Кенсу рассмеялся, но на секунду, тут же отвечая: — Он не любит, когда трогают его людей. Но я улажу это, Чанёль. Не переживай. Тем более, ваш случай с Бэкхёном очень интересный, и я хотел бы поработать над этим. Чанёль щурится. — Мне твоя помощь не нужна. Я попросил тебя помочь Бэкхену. Если я буду находиться рядом с ним — не смогу сдержать себя в один момент, а мне нужно, чтобы он был послушным и не мотал мне нервы. Кенсу встаёт и подходит чуть ближе. — Чанёль, а ты в курсе, что дело не только в нём и в его испоганенной психике? — Тишина. — Дело ещё и в тебе. Ты привязал его к себе настолько сильно, что у мальчика больная зависимость от тебя. Или ты этого не понимаешь? Чанёль скрипит зубами, пока Кенсу продолжает говорить. — Мне нужно работать с вами обоими, чтобы понять общую картину. И помочь. Потому что как только я начну углубляться дальше и мы начнём идти с ним по шагам к решению проблем — появишься ты и разрушишь всё. Это так не работает, Чанёль. Чанёль прикрывает глаза. И шипит, хватая за воротник. Кенсу не сопротивляется, когда мужчина в два шага преодолевает расстояние между ними. Пак полностью игнорирует боль в теле от ранений. — Не смей лезть ко мне в голову. — Чанёль, я говорю, как есть. И прошу тебя, хотя бы слушай иногда то, что я тебе говорю. Я не буду лезть к тебе в голову. Я просто буду задавать вопросы, и если ты захочешь — ответишь на парочку из них. Я не прошу тебя душу выворачивать, потому что теперь вообще не уверен в том, что она у тебя есть. Чанёль резко отпускает мужчину, отходит назад, разворачивается и утыкается лбом в стену. — О чём вы с ним говорили? — Я решил, что буду постепенно затрагивать разные эпизоды из его жизни. — Кенсу поправляет воротник, попутно наблюдая за Паком. — Потому что у него истерика на истерике. Он ещё слишком не стабилен. — Пак стискивает зубы. — Пока ничего особенного. Я только пытаюсь к нему подступиться. Кенсу намеренно утаивает. Потому что так надо. Сейчас он вообще не хочет говорить Чанёлю о сути их разговоров с Бэкхёном. Ещё и потому, что там присутствует Чонин. Чанёль в это время подзывает Сехуна к себе, шепчет ему что-то на ухо и тот уходит, возвращаясь через пару минут с таблеткой и стаканом воды. До молча наблюдает, вновь оказываясь в кресле. Сехун выходит. Чанёль ложится в койку и прикрывает глаза. — Ломка — это ужасно, согласен. — Замолчи. — Чанёль, я не дурак. Я знаю, что происходит. От меня можно не скрывать. Чанёль тихо шипит, и Кенсу понимает, что доведёт до грани, если ещё хоть что-нибудь скажет. Поэтому он молчит, ожидая, когда Чанёль сам начнёт говорить. Если захочет. Конечно же. Сехун заходит с телефоном в руках и передаёт его Паку. Кенсу всё также молча наблюдает. Через пару секунд Чанёль произносит: — Бэкхён. И Кенсу напрягается. Чёрт бы побрал этого Пак Чанёля. Если он сейчас всё испортит, то: — О чём вы разговаривали с доктором сегодня? Ты же не хочешь, чтобы я злился? — Кенсу хочется вырвать телефон из рук и разбить к чертям. — Тогда расскажи, маленький. Чанёль слушает. А Кенсу наблюдает, как прикрываются глаза, ладонь сжимает в яростном порыве простынь, а зубы стискиваются. Доктор превращается в натянутую струну. Если бы он спросил Бэкхёна о вчерашнем разговоре — было бы не так волнительно. Пак цедит: — Мы с тобой ещё поговорим об этом дома, Бэкхён. И не слушает дальше. Он просто бросает трубку и стискивает телефон до хруста. Сехун смотрит на свой сломанный в хлам мобильник и вздыхает, понимая, что уже ничего не поделать. Кенсу усмехается. — Ты ужасен, Чанёль. — А ты слишком глуп, раз думаешь, что утаивать что-то от меня — это хорошая идея. Кенсу вздыхает. Пак ставит точку. — Можешь идти. — Мы ещё не закончили, Чанёль. — Нет. Мы закончили, Кенсу. Мужчина молча поднимается и уходит. Сехун провожает его, не обращая внимания на то, как Кенсу рассматривает всё вокруг. А вот Кенсу резко останавливается и смотрит на мужчину, что лежит под капельницами. Он явно спит, дверь немного приоткрыта, но его очень хорошо видно. Сехун затормаживает рядом и прослеживает за взглядом. — Знаешь его? Кенсу отрицательно мотает головой. И Сехун подталкивает его дальше. Они молча выходят из здания. И лишь в машине Кенсу думает о том, что:«это ведь ты. это был ты.»