[papilio fugit ad lucem — gleypa okkur]
Чонин проводил взглядом спину Чанёля, который уводил Бэкхена из этого места. Он не мог ничего сказать, не мог никак выразить тот страх, что поселился в его сердце уже очень давно, он не мог показать, как сильно ему было страшно потерять Бэкхёна. Бэкхёна, который крепко держался за Пака и совершенно ни на кого не обращал внимания. Ким сглатывает и прислоняется к стене прямо около выхода из этой своеобразной тюрьмы. Кенсу подошёл ближе, как только они остались одни. Внутри Кима была дыра. Он думал, что не успеет. Он думал, что Кенсу сделает больно человеку, которого он… Нет, он не должен больше так думать. Потому что это не должно быть так. До подходит ближе и встаёт рядом. Чонин только начал дышать спокойно. Он знал, что сейчас очень виноват. Ему не хотелось говорить об этом, но Кенсу не упустит шанса. Никогда не упускает. Ким сглотнул и прикрыл глаза на секунду, открывая их снова, как только услышал: — Ты стал слаб, Чонин. Ким не смотрит на него, потому что в данную минуту просто не может. Не сейчас, когда он так жёстко облажался. Именно сейчас он знает, что ведёт себя, как трус. Он знает, что виноват. Он всё знает, но смелость растерял где-то по дороге. Руки опускаются. Чонин выдыхает. Ему даже отвечать не хочется. — Потому что любовь делает нас слабыми. Чонина прошибает холодным потом. Вокруг тишина, где-то капельки воды стекают с труб, в помещении приглушённый свет. Хватает сил только лишь на имя: — Кенсу… — Не влюбляйся в меня. Потому что я не хочу, чтобы ты был слабым и дальше. Будешь сильным — сможешь выжить. — Чонин замирает на месте, а потом резко смотрит прямо в глаза, поднимая голову. — Я не хочу терять тебя, Чонин. Я готов не получать от тебя любви. Потому что так — я буду знать, что человек, которого я люблю, будет в безопасности. До смотрит совершенно серьёзно и говорит правильные вещи, но от этого правильного так тяжело становится, будто Чонина только что выбросили, как рыбу на берег, а кислорода то нет. И больше никогда не будет, если только путник не придёт и не решит спасти эту рыбу, бросив её обратно в воду. Давая шанс. Только кто сказал, что этот шанс ему нужен? — Если любишь — разве не пытаешься поддержать и дать сил? В Киме говорили сейчас амбиции. Говорила злость и обида. Он понимал, что не должен поддаваться этому, но так хотелось сейчас, чтобы его поддержали и сказали, что не бросят. А не говорили в лоб о том, что он слаб. Он знает, что дал себе слабину. Наверное, именно из-за того, что он это прекрасно понимает — тяжело слышать такую правду от единственного, по сути, человека, для которого он что-то значит. Кенсу ударил ещё раз, даже не пытаясь смягчить этот удар. — Если любишь — не лжешь. — До взглянул на него. — Даже если правда жёсткая. Какой смысл лгать человеку, если он сам знает правду? Мысли читает. Чонин сглатывает, но взгляда не отводит. — Я буду говорить тебе правду, Чонин. Я буду с тобой честен. — Вздох. — Но я подам руку помощи. И буду рядом. Легче. Уже полегче. Чонин ожидал более масштабного пиздеца, но обошлось. Хотя. Разговор то ещё не окончен. Кто знает, что будет впереди. У Кима уже начинает болеть голова. Он пьёт спасительные пилюли горстями. — Если любишь… — Чонин легонько улыбается. — Даже не отрицаешь? Кенсу выдыхает: — Нет смысла отрицать мои очевидные чувства к тебе. — Почему ты говоришь это с таким отчаянием? — Потому что болен тобой? — Ким практически цокает. Где-то он уже это слышал. — Чонин, я даже не знаю, люблю ли тебя по-настоящему или это просто зависимость! Посмотри на Чанёля и Бэкхёна. Посмотри на них и скажи. Попытайся ответить — настоящая ли это любовь или от неё уже ничего не осталось? Может, это просто ошмётки той любви, которая была когда-то? А сейчас осталась лишь дикая привязанность и зависимость? Бэкхён смотрит на него такими влюблёнными, но такими больными и потухшими глазами. Может… и я не люблю тебя по-настоящему? Может, я тоже просто болен? Чонин отходит от стены и ставит руки по обе стороны от головы До. То, что происходило внутри него сейчас — не сравнится с тобой болью, что причиняет ему Бэкхён. Эта — в разы хуже. — Ты несёшь такую чепуху. — Нет, Чонин. Я прекрасно осознаю, что говорю. И я сказал тебе, чтобы ты не смел в меня влюбляться, иначе окажешься на этом стуле. И будешь моим плохим пациентом. — Ты меня пытаешься оттолкнуть? — Нет, я пытаюсь сказать, что не хочу причинять тебе боль. — Но ты причиняешь, Кенсу. — Чонин кладёт пальцы на щёку. — Прямо сейчас. Берёшь и причиняешь. До практически шипит. И вся его выдержка к чертям летит. — Ты был готов по головам идти, чтобы спасти его. И ты шёл. Сейчас — только ты узнал о том, что Бён на приёме именно у меня — прилетел сюда так быстро, что я не успел опомниться, так ещё и в таком состоянии. — Чонин стискивает зубы. — Что? Снова правду говорю? — Замолчи, Кенсу. Хватит. — Будешь мне лгать о том, что не придушил бы меня, если бы я его тронул хоть пальцем? — Я бы тебя не тронул, Кенсу. — Не лги. Знаешь же, что сам себе лжёшь. Меня-то хоть не обманывай. Чонин выдыхает. Он прислоняется ко лбу Кенсу своим и ещё раз выдыхает. Но только для того, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. С До рядом становилось спокойнее, даже если сначала была буря и над ними тучи сгущались. А с Бэкхёном он постоянно чувствует себя на взводе. Потому что с Бэкхеном слишком много всего внутри. И не всегда хорошего. В основном, это страх. Страх потерять. Но он ведь может потерять… Чонин только сейчас понял, что кроме Бэкхёна вообще никого не видел. Кенсу стоит сейчас перед ним. И его он тоже боится потерять. Кай сглатывает, понимая, что Кенсу прав. Ведь слабости в их мире иметь непозволительно. А ведь когда-то он говорил Чанёлю так про Бэкхёна. Пока не увяз сам. В нём же. И сделал добровольно его своей слабостью. Позволил этому случиться. Теперь огребает по полной программе. — Кенсу, я не отказываюсь от своих слов. Просто попытайся понять, что это не просто. — Что не просто? — Перестать чувствовать что-то настолько сильное. Тебе бы было легко? Кенсу вздыхает. Он просто вздыхает и переводит дух. Ким замечает эту перемену. Им обоим не хочется больше ругаться. Они оба устали. — Я понимаю, Чонин. Просто я чувствую, что не имею никакого веса в твоей жизни. И это гложет. Да, это простые человеческие качества. Ревность, амбиции и так далее. Я не в силах иногда контролировать своё состояние и меня это бесит, чёрт возьми, потому что я и сам чувствую себя слабым из-за тебя. Кай целует в губы, не давая договорить. А затем отстраняется, улыбаясь. — Ты не должен при мне ничего контролировать. Давай будем честны друг с другом с этого момента? Давай будем честны во всём? Кенсу усмехается. — Один прокол, Чонин, и я тебя пристрелю. — Я в тебе не сомневаюсь, юморист. Поцелуй в лоб. До улыбается и прижимается в груди Чонина, зная, что когда-нибудь кому-то придется нажать на курок. Когда-нибудь всё полетит к чертям. Но сейчас… сейчас спокойно. Даже если вокруг всё вопит от ужаса.***
[papilio fugit ad lucem — 0952]
Бэкхён может выдохнуть только на утро. Он не помнит, как они добрались до дома, он не помнит, как лёг спать, он ничего не помнит. Только руки Чанёля, которые по-прежнему сжимали его, удерживая на месте. — Проснулся? Мурашки. Бэкхён выдыхает и переворачивается в капкане рук, прислонясь к груди Чанёля головой. Ему по-прежнему немного странно находиться рядом, но поцелуй в висок расслабляет. Бён спокойно выдыхает и поднимает голову, упираясь в подбородок Пака. Мужчина скашивает на него взгляд лишь на мгновенье, а затем выпускает из объятий и встаёт с кровати. Царапины на оголённой спине — это первое, что заметил Бэкхён. Он даже покраснел, но не стал ничего говорить по этому поводу. Просто спросил о том, что его беспокоит на данный момент. — Ты куда? Пак на ходу отвечает: — Пока что — никуда. А есть предложения? Пока Чанёль принимал душ — Бэкхён думал над этим вопросом. Парень с тоской посмотрел в окно и вздохнул. Им ещё угрожает опасность? Или они могут передвигаться по местности? Бэкхёну стало слишком любопытно, поэтому он встал и поплёлся в ванную к Чанёлю, взяв с собой сменные вещи. Мужчина только начал смывать с себя пену, как парень осторожно открыл дверцу и зашёл внутрь, не встречая отказа. Его тут же повернули спиной. — Ты подумал над тем, чем хочешь сегодня заняться? — Чанёль медленно массирует бледную кожу груди Бэкхёна мочалкой. — По твоему взгляду после моего вопроса было понятно, что в твоей голове сразу же появился ответ. — Я хотел бы куда-нибудь вырваться из этих мест. Меня снова душит вся эта атмосфера. Пак замирает на месте, слышится вздох, и Бэкхёну становится страшно, что ему просто откажут. Но мочалка плавно начинает проходить вдоль рук, и Чанёль отвечает спокойно. Без нервозности. — Бэкхён, есть некие обстоятельства, которые не позволяют слишком часто появляться у всех на виду. — Ты сказал — не слишком часто? Но я и так никуда не выхожу, правда ведь? — Правда. Бэкхён резко разворачивается и смотрит Чанёлю в глаза. Пак вздыхает и убирает мокрые прядки волос со лба, принимая этот взгляд, полный надежды. — Куда хочешь поехать? — На море. Или в горы. Или в лес. Хочу вдохнуть свежего воздуха всеми лёгкими. Бэкхён говорил так восторженно, будто уже находился там. Чанёль же прижал его к стенке душевой кабинки, и даже не давая опомниться — чувственно поцеловал в губы. Бэкхён начал полноценно отвечать через некоторое время, но так быстро устал от такого напора, что Чанёль отстранился первым, давая ему время на то, чтобы отдышаться. Возбуждение уже начало стремительно расти у обоих. Но Чанёль кое-что пообещал себе, и как только Бэкхён снова потянулся к его губам, поцеловал уже более спокойно, пытаясь держать себя в руках. Бён облизнул губы и затуманенным взглядом глянул на мужчину. — Бэкхён, никакой близости, пока не поправишься. Понял? — Чанёль, я… — Парень поджал губы. Из него почему-то лезли возмущения, но он упрямо молчал. — Ты не хочешь? — Я очень хочу, Бэкхён. — Бён сглатывает. — Но больше всего на свете я хочу, чтобы ты был здоров. Понял? Я не прошу тебя есть тоннами, я просто хочу, чтобы ты окреп. Бэкхён кивает и утыкается лбом в грудную клетку Чанёля. Они возвращаются в комнату через минут 10, заканчивая приводить себя в порядок, а затем спускаются на кухню. Чонин не пришёл. Джон сидит на диване и кивает Паку, когда тот проходит мимо, держа Бёна за руку. Парня усаживают на стул, достают кашу, варят и через пару минут ставят тарелку прямо перед ним. Чанёль садится напротив. — 7 ложек. Бэкхён широко раскрывает глаза. — Я больше трёх не съем. Не осилю, Чанёль. — 7 ложек, Бён. Тон становится холоднее и строже. У Бэкхёна что-то переворачивается внутри. — 4. Мужчина вздыхает. — 6. — 5 ложек с клубничным джемом. И чай. Чанёль изгибает бровь, думает пару секунд и всё же соглашается. Бэкхёну становится полегче. Пак добавляет немного джема, кладёт рядом таблетки по назначению и садится напротив с точно такой же кашей. Только он съедает целую огромную тарелку. Бэкхёна одевают в толстовку и на всякий случай берут ему куртку, потому что Пак прекрасно знает о том, что теплообмен в организме нарушен. Бэкхён всегда мёрзнет. Парень плюхается на переднее сидение в машине, падая в него практически без сил. Да, он поел каши. Но энергии на переваривание затрачивается намного больше, чем вообще этой энергии в нём есть. Бён прикрывает глаза и смотрит на Чанёля удивлённым взглядом, когда он один садится за руль. Охраны нет. — Джон не поедет? — Нет. — А Чонин? — Никто не поедет. — Бён смотрит перед собой. — Думаешь, я не смогу тебя защитить? Парень резко переводит взгляд на мужчину и сглатывает. — Нет. Просто твоей жизни угрожает опасность. Чанёль смягчается, кладёт руку на его щёку и поглаживает кожу. — Бэкхён, твоя безопасность для меня на первом месте. Понял? Кивок. Машина заводится. Бэкхён спит почти всю дорогу. Он пытался смотреть на пролетающие за окном пейзажи, но всё-таки не смог сдержаться. Глаза закрылись, и он провалился в сон, просыпаясь только тогда, когда Чанёль начал его будить. — Мы уже приехали? — Да. Выходи. Вокруг ни души. Это дикая местность. Бэкхён осторожно выходит из машины и понимает, что впереди море. Песок не жёлтый. Он холодно-бежевый. Море тёмное. Синее. Небо серое. Бэкхён вдруг подходит ближе к воде, но останавливается в метрах пяти, чтобы волны не достали. Ещё промокнуть ему не хватало. Болеть нельзя. Никак нельзя. Парень закрывает глаза и вдыхает. Как можно глубже. Чанёль всё ещё стоит около машины и курит. Он смотрит на Бэкхёна, думая только о его счастье, и курит. Мобильный вибрирует, и Пак прикладывает аппарат к уху: — Надолго не задерживайтесь. Судя по наблюдению — за вами был хвост, но они не стали подъезжать ближе. Просто проследили, куда вы поехали. — Хорошо. — Пак делает затяжку. — Больше ничего? — Нет. Но я советую возвращаться поскорее. — Понял. Чанёль кладёт трубку. А Бэкхён стоит с закрытыми глазами и не сдвигается с места минут пять, пока Чанёль не выкидывает сигарету, подходя ближе через мгновенье. Он видит улыбку. Бэкхён не просто живёт этим моментом. Он им наслаждается, забывая обо всём. Чанёлю хотелось бы также. Мужчина, как заворожённый, смотрит на него, вглядываясь в любимые черты. Прицепился Бэкхен к его душе и не отпускает. Чанёль ведь погиб давно. У него от души ничего не осталось, а Бэкхён взял и оживил. Начал запускать механизм, который неисправен. Своими хрупкими руками, своей улыбкой, просто собой. Чанёль прижимает за плечи к своей груди, тут же чувствуя, как Бэкхён расслабляется. Слова вырываются за ничтожное мгновение. У Чанёля, кажется, перебои. Через раз дышит. Сумасшествие. — Я люблю тебя. Бён сжимается. Он молчит, ничего не отвечая. Стоит пять минут, десять, пока Чанёль не чувствует, как начинают подрагивать плечи. Он прижимает ещё ближе, зная, что эти слова Бэкхёну были нужны. Зная, что ему они тоже были нужны. Он должен был их произнести, чтобы убедиться. Бэкхён смог поднять его, залатать душу и вернуть к жизни. Он не мог не любить его. Просто его заставили забыть об этом. Но Бэкхён смог всё вернуть. Постепенно. И Чанёль начал вспоминать. Успокоившись, Бэкхён развернулся к мужчине, тут же получая короткий поцелуй в губы. — Бэкхён, нам пора. — Так быстро? Бэкхён расстроился. И это было видно. — Надо, маленький. Кивок. Бён обнимает и прижимается так близко, как только может. Настолько, насколько хватает сил. И шепчет, что тоже. Что тоже любит.