hungry

Бэкхён смотрит в потолок с отчаянием. Сорвало крышу. Так стало паршиво. Он не хотел говорить этого. Он не хотел злить Чанёля. Он не хотел, чтобы всё было так. Пак больше не звонил. Прошла неделя. За эту неделю Бэкхён пытался разрушить себя до основания. До самого конца. Была какая-то жизненная необходимость смотреть на себя в зеркало, ненавидеть, выть, рыдать, бить стены. Не любить себя настолько… как же так можно? Бэкхён смог. Давно. Когда пошёл в модельный бизнес, сбежал в новую жизнь. Когда купался в лучах славы, а затем стремительно начал лететь вниз… прямо на скалы. Острые. Смог, когда услышал, что не идеален. Смог, когда просто решил сбросить парочку килограмм. Просто. Как же бесит это слово. Потому что это не просто. Совсем. Его жизнь за эту неделю изменилась. Никто его не трогал. Бён не мог знать, почему они перестали заставлять его есть, почему перестал приходить Кенсу, почему Чонин иногда смотрит на него так… странно, что мурашки по коже. Почему не приходит даже этот Вон? Что не так с ними со всеми? Чунмён не предлагает поесть, не пытается, а когда порывается, его кто-то останавливает. Иногда он останавливается сам, будто вспоминая что-то. Чанёль не выходил с ним на связь. Его просто оставили наедине с собой. И наедине с собой ему хотелось себя уничтожить. Никто не прижимает его к груди, не пытается поговорить, не пытается накормить, а сам Бэкхён этого и не хочет. На данный момент он слушает только свой внутренний голос, который твердит о том, что тебе станет легче, если ты причинишь себе боль. Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо. Сначала. Потом станет ещё хуже. Это же ведь так работает, да, Бэкхён? В понедельник он решил, что его бедро уже давно зажило. Шрамы видны, но этого мало. В понедельник он распорол кожу, оставляя полосу. Во вторник появилась вторая и третья. В среду ещё. А потом Бэкхён решил, что это будет сетка. В крестики-нолики можно играть. Каков абсурд, да? В пятницу и субботу он дал ранам зажить. Господи, прикиньте? Он поклялся не трогать руки. Боль всё равно давала знать о том, что эти раны существуют. Эта боль напоминала ему о том, что всё правильно. Он всё делает правильно. Ему никто не запрещает. Всё в порядке. В воскресенье он не смог встать с постели, попросту царапая раны, поэтому ему пришлось вечером доползти до ванной и всё-таки поменять повязку. Пластырь почти закончился, а новый он не купит. Бинты где-то завалялись точно. В понедельник он настолько заебал себя мыслями, что распорол кожу слишком глубоко, не мог долго остановить кровь, но результатом был доволен. Пришлось позаимствовать бинты, которые действительно спокойно лежали в шкафчике. Сегодня вторник. Он лежит в кровати, смотрит в потолок и абсолютно не знает, что делать дальше. Вот так существовать не хочется. Он пытался поднять себя. Пытался же? Нет. Бэкхен, тебя пытался поднять Чанёль. Всегда. Каждый раз. Потому что — нет, ты не хотел себя спасать. Обманывай... кого хочешь. Но только себя не нужно. Механизм самоуничтожения. Медленно разрушающий. Ему просто нужно было запуститься. А всё остальное было за тобой, Бэкхён. Парень усмехается, пытаясь перекрыть это внутренний голос в своей голове. Жаль только, что остановить механизм нельзя. Его можно замедлить. Лишь замедлить. Ты всегда возвратишься к этому. Рано или поздно. Если посудить, вся наша жизнь чёртов механизм самоуничтожения. Бэкхён закрывает глаза. Он нашёл в себе силы сходить в душ, поэтому сейчас этих сил не осталось совсем. Он бы попил чая, но спускаться не имеет ни малейшего желания. Кожа вокруг ран болит от того, что приходилось постоянно сдирать пластырь, но с бинтами будет полегче. Сами раны ноют, бедро немного немеет. Бэкхён сдавленно стонет, переворачиваясь. И единственное, на что он находит силы — сон.

***

Кенсу стремительно врывается в дом, сразу же находя Чонина в зале. Он встаёт моментально. Вид у До не просто разъярённый, он в дикой ярости. — Что случилось? — Ты у меня спрашиваешь? Чонин прищуривается, но осознание бьёт по мозгам. Он что-то узнал. — Почему я узнаю о том, что вы все бросили Бэкхёна не от тебя, а от ёбаного Сюйси-Хуйси? Какого хера творится, Чонин? Я думал, что это очередная просьба Чанёля, а это оказалась не просто просьба Чанёля, а чёртов приказ, так ещё и такой жестокий! Я понимаю, что Бён ему наговорил лишнего, это мы уже разъяснили, но почему вы так с ним поступаете? Ким не знает, что ответить. Потому что чувствовал дикую вину перед Бэкхёном. За то, что спрашивал его о самочувствии, но не более того. Они стали будто незнакомцами. Чонин не мог сказать Кенсу всей правды. Он не мог сказать, что каждый раз, когда он видел Бёна, ему хотелось защитить, спрятать, забрать. Он не мог. Не мог себе позволить так думать. Потому что поклялся. Бэкхён не видит никого, кроме Чанёля. Ким в этой опере лишний. Он ломает себя. Уже сломал. Ещё раз. И будет ломать до тех пор, пока полностью не выкинет Бёна из головы, как человека, которого любил. В прошедшем времени. — Я понимаю… Сехун бы не парился насчёт Бэка, Сюйси этот, Чунмён, я уверен, пытался. — Чонин поджимает губы. Чунмёну было сложнее всех. И то — он успевал каким-то образом иногда разговаривать с Бэкхёном и давать ему намёки на то, что он может попросить о помощи. — Но ты-то куда? Ким хмурится, но продолжает смотреть на Кенсу. — Сейчас я обращаюсь к тебе именно как к человеку, который испытывает к нему чувства. В настоящем времени. Чонина передёргивает. — Кенсу. — Нет, Чонин. Давай. Вытаскивай мне этого человека и говори. Почему ты не пытался его спасти? До был ужасно зол. А Киму хотелось ему врезать. Чисто по-человечески. Кенсу искренне хотел помочь Бэкхёну. Кенсу искренне любил Чонина, даже если выражал это не словами. Но он всегда напоминал Киму о том, кто такой Бэкхён. И это бесило. — Перестань нести чушь. Главным условием Чанёля было то, что Бэкхён должен был сам попросить помощи. И тогда всё стало бы по-прежнему. Но он не попросил. Прошла неделя. Прошла чёртова неделя, а он ни разу не обратился за помощью. Он сидел в своей комнате, изредка спускаясь на кухню за чаем или кофе. И это всё. Мы все пытались сказать ему о том, что всё может стать прежним, но он ушёл в себя. А я… Чонин был уверен, что Бэкхён выберется, но надежда гасла с каждым днём. Кенсу выдыхает. — Что ты? Что ты чувствуешь, Чонин? Ким сглатывает. И вместо крутящегося на языке «боль за него»… произносит: — Ничего, Кенсу. Чанёль скоро приедет. — Почему ты не хочешь воспринимать его, как друга? — Не включай психолога. Не пытайся. Не сейчас. — С тобой включать только юмориста. Ни один психолог не сможет разобраться в этом дерьме, что творится в вашем доме. Усмешка. Довольно печальная. Они оба знают, что сейчас на нервах. И эта ссора ни к чему не приведёт. Чонин смотрит на часы. А Кенсу проходит мимо него так стремительно, что тот не успевает сначала схватить его даже за край пиджака. — Я пойду к нему. И хер ты меня остановишь. — За плечо. Разворот. Чонин стискивает не сильно, но ощутимо. — Попытаешься, применю насилие. — Подстрелишь? — Подстрелю. Тебе ли не знать, что я могу это сделать. — Кто же тебя сделал таким? — Ты. Пощёчина. Чонин кривится, а затем отступает. Крыть нечем. Сейчас он тоже чувствует боль, но жгучую. Кенсу практически бежит. Он расхлебенивает дверь и видит Бэкхёна, который спит, свернувшись калачиком. Но как только До шумно закрывает дверь, начинает открывать глаза. Через минуты три он садится и трёт веки пальцами. Кенсу садится рядом. Бён молчит, выдерживая его пристальное разглядывание. Потому что не удивлён. Худой. Ужасный. Уродливый. Он знает. — Бэк. — Что? Бэкхён молчал почти всю неделю. Было непривычно снова произносить слова. Голос хрипит. Кенсу смотрит прямо в глаза, обхватывает хрупкие ладони своими руками и сжимает. — Попроси помощи. Бэкхён хмурится. — Что? Зачем? — Пожалуйста. Попроси помощи. Бён застывает на пару секунд. А затем проговаривает чётко и с расстановкой. — Но я не нуждаюсь в помощи. Кенсу отчаянно стонет, поднимая взгляд к потолку, а затем снова смотрит на Бэкхёна и вздыхает. — У тебя вообще отсутствует инстинкт самосохранения, да? Непонимание Бэкхёном этой ситуации достигает пределов. — Почему ты здесь? Почему пытаешься помочь? Истерический смешок. До качает головой. — Знаешь, ты обладаешь способностью привязывать к себе людей. Но я здесь не потому, что привязан. Я здесь только потому, что мы друзья. И я единственный, кто находится здесь на добровольной основе, положив хер на запреты. — Бэкхён сглатывает. Запреты? — Чанёль запретил помогать тебе, если ты сам не попросишь об этой помощи. Сегодня он должен вернуться. А я стою здесь и не знаю, что делать, блять, потому что ты довёл себя до невыносимости. Бэкхён замер на месте, а затем придвинулся ближе, потому что что-то начало разрывать его изнутри. — Он вернётся сегодня? Чанёль вернётся? Ты не лжёшь? Кенсу вдруг поджимает губы и в отчаянии хмурится. Он разжимает руки и кладёт свои ладони на худые бёновские щёки. — Это будет не встреча влюблённых спустя долгое время. Поверь, станет хуже. Намного. Я так думаю. Он вернётся не для того, чтобы тебя спасти. Он тебя уничтожит и соберёт заново. Но если ты попросишь помощи, то… — Я не буду просить помощи. Мне не нужна помощь. Бэкхен начал вырываться, но Кенсу усилил хватку, стискивая зубы. — Стоп. Посмотри на меня, Бэкхен. — Бён неразборчиво что-то мычал. — Посмотри на меня. Пожалуйста, Бэкхён. Когда ты начал отрицать помощь? С какого момента? Парень всё же перестал вырываться. Он выдохнул и устало посмотрел в глаза напротив. — Давно. Но сейчас сильнее. — Чёрт. Чонин открывает дверь. Кенсу опускает руки. Бэкхён смотрит на Кима, но быстро отводит взгляд. — Кенсу, тебе нужно выйти. До резко смотрит на него. — Нет. Не сейчас. — Сейчас. — Блять, нет. Чонин, не пойду я никуда. Рука Бэкхёна опускается на плечо Кенсу. — Я справлюсь. До оборачивается на него. Откуда… Глаза Бэкхёна горели. Кенсу клянётся. Они горели сейчас. Но откуда? Боже. — Обязан. — Кивок. — Я приеду. Скоро приеду. Хорошо? Снова кивок. Дверь закрывается за их спинами через минуту. Бёна начинает трясти примерно через несколько секунд. Он помнит их разговор по деталям. Он помнит, что сказал. Он всё помнит. Голова отключается. Ему не страшно. Его просто трясёт. Ему не страшно. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Дверь открывается. На пороге стоит Чанёль. Он впивается в Бэкхёна взглядом. Впивается так, будто прямо сейчас подойдёт и свернёт ему шею. Бэкхён вскакивает с места. Он путается в ногах, но удерживает себя на месте, потому что видит совсем близко своё спасение. Ему никто не нужен. Ему просто нужен Чанёль. Который смотрит так, будто… Взгляд проходятся по всему телу. Чанёль останавливается на его глазах вновь, зубы стискивает. Кадык дёргается. Бэкхёна дёргает вместе с кадыком. Он не подходит ближе, потому что Пак ровными шагами подходит ближе сам, хватает за подбородок, сжимает пальцами и давит. Давит этим взглядом. Бёновские пальцы цепляются за его рубашку. Белую. Красиво. Так красиво. Бэкхён видит, как мужчина себя сдерживает. Сердце разрывается. Он здесь. Бён смотрит с таким обожанием, что Чанёлю сдохнуть хочется. — Знаешь, я чувствовал себя так, будто снова оказался на миссии. — Бэкхён сглатывает, потому что слышит родной до боли голос так близко. — Я убивал, убивал, убивал… мной двигала такая ярость, Бэкхён. Такая злость. Мне так хотелось выбить из тебя дурь, но я не мог. Я оставил большую часть этой злобы там. Но прямо сейчас я просто не знаю, что делать. Чанёль резко разжимает пальцы и Бэкхён отшатывается назад, чуть ли не падая, но снова удерживает себя на месте. — Что ты с собой делаешь? Бэкхён по-прежнему молчит. Чанёль снова оказывается вплотную. — А впрочем. Это теперь не так уж и важно. Я помню всё, что ты мне сказал. Ждал спасения? Будет тебе спасение. Бэкхён сглатывает. Чанёль чужой. Он почему-то… он… — Мы уезжаем обратно домой сегодня же. Только там не будет никого, кроме нас с тобой. Хотел меня? Вот он я. Только потом не жалей. — Не пожалею. Чанёль хмурится, когда видит застывшие слёзы в глазах напротив. Бэкхён уже стоять не может. У него двоится перед глазами. А Пак хочет многое сказать, но может выдавить лишь то, что выстрелит прямо по курсу. — Ты примешь меня таким, какой я есть сейчас. Потому что я принял тебя и продолжаю это делать. Я помогу тебе. Потому что у меня помощи просить не надо. Я сам возьму всё под свой контроль, раз уж тебе так этого хочется. Но когда тебе нужно будет сбежать от меня — никто даже слушать не станет. Я буду с тобой рядом круглые сутки, мы будем всё делать вместе, я ни на шаг тебя от себя не отпущу. И тогда посмотрим — так ли я тебе нужен? Или это от меня тебя и нужно спасать? Бэкхён не стирает слёзы. Он не двигается. Чанёль добивает. — Видеть тебя сейчас не могу. Мужчина уходит. Бэкхён падает в кровать. Нет. Нет, Бэкхёна не нужно спасать от Чанёля. Нет, это не… нет. Бэкхён закрывает лицо руками и считает про себя до десяти. Чанёль — всё, что у него есть. Бэкхён не представляет, что будет без него. Потому что ничего не будет. И самого Бёна тоже не будет. Парень пачкает подушку слезами, пытаясь прийти в себя. Чанёль не может его видеть. И это намного хуже «не хочу». Господи. Бэкхён воет, скулит, не приходит в себя. Не может. Мысли заводят в тупик. Чанёль вернулся. Ему станет легче. И мужчина поймёт, что всё в порядке. Что он может быть лучше. Что он может хотя бы немного исправиться. Почему Чанёль такой? Почему он бросает его одного, зная, что он не справляется? Почему он так поступает? Почему?

А ты почему такой, Бэкхен?