1888 год

21 сентября 1888 года Майкрофт Холмс Когда человек чувствует постоянную боль — не слишком мучительную, от которой кричат и лезут на стену, но все же ощутимую, он приучается пересиливать себя или отвлекается на что-то. Мозг в результате удается обмануть, но тело не обманешь. Тело устает и вдруг предает владельца, как ломовая лошадь, которая еще намедни бодро трусила по дороге, но внезапно пала. То же и с душой. Мне пока что удавалось отвлекаться от постоянной тревоги за Шерлока. В первую очередь — на работу. Я просто не мог позволить хоть в чем-то дать себе поблажку или, не дай бог, допустить ошибку. Но иногда в делах случалась передышка, и тогда к сердцу подкатывала волна тоски. Джон, как я понимал, находил некоторое утешение в общении с Мэри. Мне оставалось прибегнуть к подобному же средству. Чаепития у меня, тем не менее, спокойствия не прибавляли — я слишком хорошо видел, что брату становится все хуже. Но внезапно в наших традициях произошло изменение — возможно, даже к лучшему. Шерлок с Джоном уехали в провинцию в пятницу утром. Да, у брата наметилось дело. Я надеялся, что Джон поддержит его и Шерлок справится. Видимо, Мэри тут же отправила записку Айрин. А та пригласила меня на чай к себе. Я не очень видел разницу — придут ли две дамы в дом к старому холостяку, или же холостяк придет к одной из них… Но, определенно, у Айрин дома было намного уютнее, чем в моем жилище. Так что я велел Грею заказать два букета и собрать коробку с вишневыми пирожными. Айрин просила меня приехать пораньше — «чтобы не выглядело так официально». Несмотря на вопиющие нарушения традиций, я ухватился за это предложение, чтобы не сидеть в клубе без дела. Ровно в четыре я вошел в гостиную Айрин. Ей пришлось тут же подхватить и оба букета, и коробку, потому что Сесил с радостным визгом повис у меня на шее. — Майки! Майки пришел! — Здравствуйте, друг мой, — мягко произнесла Айрин. — Ох! Вы не будете возражать... Сесил, ты задушишь своего Майки... если этот ужасный ребенок выпьет с нами чаю? — Я просто настаиваю, чтобы этот прекрасный ребенок пил с нами чай. Ты ведь любишь вишневые пирожные, Сесил? Я в детстве очень любил, и вообще все вишневое. Я взял мальчика на руки и понес к дивану. Судя по всему, Мэри не было, и я немного заволновался, но спрашивать было неловко. — Мэри придет позже, — правильно поняла Айрин мою легкую растерянность. — Муштрует Мэри-Джейн. Она позвонила и велела горничной приготовить вазы под букеты. — Ах да, Мэри-Джейн. Берта же сегодня у меня. — Единственное достоинство Мэри-Джейн — она обожает Мэри. И у нее рот на замке. Представляете, лудильщик пытался за ней приударить и приставал с расспросами. Мэри-Джейн окатила его водой из ведра. — Чудесная девушка! — одобрил я. — А остальному она научится, я уверен. Кстати, мне попало от Берты. — Я посмотрел на мальчика. — Представляешь, Сесил, я неправильно складываю использованные носовые платки. Оказывается, их надо класть монограммой вниз, иначе не отличить от чистых! Но я ведь не виноват, что они не пачкаются, да? — Как это не пачкаются? — удивился Сесил. — Они всегда пачкаются. — Платки не пачкаются сами, Сесил, ведь правда? А я забываю их пачкать, я такой рассеянный! Вот если бы я лично пошел рвать вишни для этих пирожных, как смелый цыпленок, или хотя бы отправился на базар за ними, я бы мог испачкаться. А так... не было случая. Ты знаешь историю про смелого цыпленка, который спас вишневое дерево? — Нет, — малыш удивленно посмотрел на меня и на мать. — Сейчас я тебе расскажу. — Я устроил его поудобнее у себя на коленях. — Эта история произошла, когда мы с Шерлоком были совсем маленькие. У нас в курятнике жил цыпленок, его звали... Грей. Потому что у него был серый хвостик. Грей очень любил клевать остатки вишневого пирога, который Шерлок не доедал за чаем... — Грей? — рассмеялась Айрин. — О боже! — А какой ты был маленький? Вот такой? — Сесил показал на высоту стола. — Даже вот такой, — я показал повыше, — точно как ты сейчас. А Шерлок тогда был вот такой — помещался под столом, не нагибаясь. Я очень любил вишневый пирог, а Шерлок нет, и его порцию часто доедали цыплята. Не смейтесь, Айрин, Грей был отличный цыпленок! Смелый и умный. Однажды ему не досталось вишневого пирога, и на следующий день тоже. Грей решил узнать, в чем дело. Он пробрался вечером в спальню к Шерлоку и услышал, как мы обсуждаем, что вишен теперь не будет, потому что на рынке они кончились, а последнее вишневое дерево в деревне охраняет волк, который никого к нему не подпускает. Каждого, кто приходит, он просит отгадать загадку, и никому это не удается, и тогда волк... э... прогоняет того, кто пришел за вишнями, — я хотел было сказать «съедает», но в последний момент вспомнил Шерлока в детстве, и решил, что лучше не пугать ребенка. — Шерлок тут же захотел пойти выгнать волка, но я его не пустил. — Он их съедал, а не прогонял! — воскликнул Сесил. — Ты правильно не пустил Шерлока. Но ведь это же сказка? В деревне же нет волков? — Днем нету, там можно гулять совсем спокойно. А ночью бывают волки, — сказал я чистую правду. — А это был, конечно, сказочно нахальный волк. Он сидел под деревом даже днем, и вся деревня махнула на него рукой и не ходила за вишнями. Я сказал моему отважному брату, что не настолько уж я люблю вишни, чтобы он ради них ходил к волку. Ведь мало ли, что волку придет в голову? Потом мы легли спать, а смелый Грей выскочил из дома на крыльцо и задумался. Он-то очень-очень любил вишневый пирог! И он решил пойти и прогнать волка. — Волк же мог съесть цыпленка! — возмутился Сесил. Я собирался уже ответить, но взглянул на Айрин и, наверное, секунды на три все цыплята вылетели у меня из головы. Конечно, она только что смотрела на своего сына, и поэтому в глазах ее было столько любви… — Мог, конечно, — вернулся я на грешную землю и посмотрел на мальчика. — Поэтому я и не пустил к волку Шерлока. Чтобы волк его не съел. Цыпленка было бы, конечно, тоже жалко... но я не знал, что он нас подслушивал. А у цыпленка не было старшего брата, чтобы его предупредить об опасности. И он отправился прямо к вишневому дереву. Пришел и видит, что под ним сидит огромный-огромный серый волк! Цыпленок испугался, но было уже поздно, волк его увидел и зарычал: «Подходи, птица! Я загадаю тебе загадку! Если отгадаешь — я позволю тебе сорвать вишни. А если нет — я зарычу так страшно, что ты убежишь отсюда прямо в Индию!» — А! Это был волк-вегетарианец! — догадался Сесил и успокоился. — А какая загадка? — Цыпленок подошел поближе и волк его спросил: «Скажи, птица, что у меня за тайна? Если угадаешь, так и быть, бери вишни!» Цыпленок задумался. А в это время к дереву пришел... как думаешь, кто? — Это нечестная загадка, волк вредный. Но, наверное, у волка не было зубов, и он ел вишни, а не цыплят. А кто подошел к дереву? Ты? — Нет, я боюсь волков! К дереву подошел Шерлок. Он дождался, пока я засну, и побежал добывать вишни, потому что я их так люблю. Цыпленок увидел Шерлока и немного приободрился. Теперь их было двое против вредного волка. Он рассказал Шерлоку, какую загадку волк ему загадал. «Может, у него нету зубов, поэтому он не ест цыплят и мальчиков, а прогоняет их в Индию, как ты думаешь? Или он просто сидит под вишней потому, что любит вишни?» — спросил Грей. Шерлок обошел дерево кругом, посмотрел внимательно на волка и сказал: «Думаю, это хорошие версии, дорогой цыпленок, но не совсем верные. Посмотри, этот волк сидит тут днем и ночью, нормальные волки так не поступают. Да и вообще, если бы волк ел вишни, то выплевывал бы косточки, ведь всем известно, что нельзя глотать вишневые косточки, от них могут быть большие неприятности. Нет, он не ест вишни. Зато посмотри, он начал вилять хвостом, когда увидел человека, то есть — меня. Его тайна такая: он на самом деле собака! Мы можем проверить это. Спрячемся и подождем, пока выглянет луна!» Так они и сделали. И когда луна выглянула, волк, который был собакой, завыл на луну, не как волк, а как самый нормальный пес. Тогда Грей и Шерлок уже без опаски подошли к дереву и набрали вишен. Пес, конечно, рычал, но они его совсем не боялись! А когда я проснулся, у меня на подушке лежали спелые вишни! — Какая чудесная история, — заметила Айрин. — Ух ты! — восхитился Сесил. — А вы взяли собачку себе? — Конечно. Пес потом долго жил у нас за конюшней, Грей делился с ним пирогом, а Шерлок всей остальной едой. Поэтому он такой худой вырос. — Ради собаки не жалко! — мужественно пискнул Сесил. — Он хочет собаку, — пояснила Айрин. Сесил заерзал у меня на коленях. Его так и подмывало взять меня в союзники. — Ты ведь зимой поедешь в школу, Львенок, — мягко возразил я. — Собака станет скучать. Давай, когда ты закончишь школу, я подарю тебе собаку? — А может лучше сразу собака, а не школа? Почему в школы всегда ездят куда-то? Это неправильно. — Конечно, правильно, что ты. В школах интересно, там всему научат, там можно выбрать занятие по душе: спорт, музыку или еще что-то такое же интересное. Там у тебя появятся друзья. Ты приедешь на пасхальные каникулы и будешь ждать, когда же скорее можно будет поехать обратно в школу! Собака, это, конечно, отлично, я не спорю. Но знаешь что, я узнаю, нет ли в той школе, куда ты поступишь, собак? Если нет, то я предприму меры — мистер Грей привезет туда щенков. — А ко мне можно будет приезжать? Я же до Пасхи не доживу-у-у... — Сесил спрыгнул с моих колен и бросился к матери. Ну что ж, все правильно… — Тише, ну что ты, милый, — Айрин прижала сына к себе. — В любую школу можно приезжать дважды в месяц, разве ты не знал? — заверил я. — А всех, кто хорошо учится, отпускают в выходной погулять с родителями на весь день. И мама, и Мэри будут приезжать, ни минуты не сомневаюсь. А если захочешь и мама не будет против, то и я буду приезжать. Познакомишь меня с друзьями, которые у тебя там появятся? — А почему только два раза в месяц? Это же мало. Почему не каждую неделю? Два раза в месяц на всех же не хватит. — Сесил немного успокоился и опять перебрался ко мне на колени. — Ну, такие уж правила в школах. Ты зря волнуешься, Львенок. Я уверен, тебе понравится в школе. Ты сам не захочешь нарушать правила, чтобы быть лучшим учеником. А перед школой будут еще Рождественские праздники. Может быть, мама придумает что-то интересное? Какое-нибудь путешествие с ней и с Мэри? Айрин с тревогой посмотрела на меня. — Что-то вроде отпуска, дорогая. Какой-нибудь курорт на материке? Или, например, Берлин? Зоопарк там почти не уступает Лондонскому. А на Рождество там очень красиво, на площади перед вокзалом много каруселей... — Ах, отпуска... — пробормотала она. — Я уж подумала... — Вы позволите подарить вам на Рождество такую поездку на троих, Айрин? Когда вернетесь, Сессил мне расскажет все-все про берлинский зоопарк. Да, Львенок? — С вами всегда легче согласиться, Майкрофт, — улыбнулась Айрин. Нет, правда, с моей стороны разговоры о каникулах не были уловкой. В середине января малыш должен был уехать в частную школу, где после наступления нового года открывался подготовительный класс. Но не только в этом было дело. Я не мог поверить, что в Рождество все закончится… вообще все для нас всех. И если дамы с мальчиком уедут в Берлин, у Джона будет возможность пожить с Шерлоком. Это определенно поддержало бы моего брата. — О, да. Я редкостный зануда, — ответил я на замечание Айрин. — Ну, это терпимо. Если бы все зануды были, как вы, мы бы жили в лучшем мире. Что тут скажешь. Я взъерошил гриву Львенка, который продолжал сидеть у меня на коленях. Надо не забыть предупредить Шерлока, что с ним за вишнями тогда ходил цыпленок. Тут Сесил заявил, что до чая он нарисует цыпленка и волка, чтобы показать нам и Мэри, когда та придет, а вообще-то он, как воспитанный мальчик, на какое-то время «лишил» взрослых своего общества и поднялся в детскую. — Вот так невольно вспомнишь Шекспира, — сказала Айрин, когда мы остались одни. — Вы совершили преступление, «не снявши с себя копию». — Ну, Шекспир тоже в этом не преуспел, — проворчал я, — только другим советы давал... у него даже младшего брата не было. — У Шекспира был сын и дочери, — удивленно возразила Айрин. — Сын, к сожалению, умер. — Это откуда такие сведения? От него самого? — я решил доставить удовольствие даме и позволить ей поспорить со мной. — Дочери упомянуты в завещании, а про сына он писал в письме, — но тут Айрин догадалась о моей уловке и рассмеялась: — Я про владельца театра «Глобус». — Конечно... но знаете, завещание написано совсем другой рукой, нежели сонеты, а сонеты не совпадают со многими пьесами. То ли у человека было несколько почерков... — кажется, я снова начинал занудствовать, — то ли советы насчет потомства давал нам не тот, о ком мы думаем. И если одна моя гипотеза верна... то детей у него... хм... точно не было. В силу ряда причин. — Тем не менее совет он дал хороший. И правильный. — Безусловно... хотя, дети вовсе не всегда похожи на своих родителей. К тому же, у меня есть брат. В молодости я был уверен, что этого вполне достаточно. — А сейчас? Я вздохнул: — Мою уверенность в свое время поколебало появление Джона. Я ведь считал, что ни к кому вообще никогда не смогу привязаться, кроме брата. Когда я понял, что способен дружить с кем-то еще, я задумался... знакомство с вами и с Сесилом перевело мои сомнения в уверенность. — Странно, что у вас вообще возникали такие сомнения, — покачала головой Айрин. — Отчего же? — я пожал плечами. — У меня никогда в жизни не было друзей, кроме брата. Я всегда старался держаться от людей подальше. Вы ведь позволите мне навещать мальчика в школе, Айрин? — Конечно, Майкрофт. Я, правда, не представляю, как я потом буду объяснять ему наш отъезд. — Я думаю, полтора года он проучится тут. А дальше — что-то придумаем. И я не забуду про собаку. Когда он окончит школу... даже если меня уже не будет в живых, я отдам распоряжения насчет собаки. Где бы вы ни были на тот момент. Хорошо? В тот день, когда он поступит в колледж, он получит от меня в подарок собаку. Я слышал от Джона, что Мэри называет Айрин «кошкой». И тут кошечка превратилась в тигрицу: — Что значит, вас не будет в живых?! Черт меня за язык дернул. — Ну, все ведь может быть, Айрин. Я не загадываю... я обещал брату, что не умру раньше, чем он. Это обещание я выполню. А там — кто знает. — Только попробуйте! — «Тигрица» заходила по комнате. — Я вам никогда этого не прощу. — Что, даже цветочка не принесете? — жалобно спросил я. — Репейник! Иного вы не заслужите! — Отличный выбор! С этих пор я люблю репейник! Ну, не сердитесь, Айрин. Иногда я отлично себя чувствую, и мне кажется — вся жизнь впереди. А иногда... руки опускаются — и все. Ощущение беспомощности — самое страшное. Есть мало что, чего я не могу в этой жизни. Но я не могу главного — вернуть здоровье моему брату. Айрин прошлась по комнате и села у окна, спиной к свету. Только бы не заплакала — господи боже, медведь я неуклюжий. — Знаете, я в молодости считала, что мужчины — это такие совершенные существа, для которых нет ничего невозможного. Собственно, весь мир принадлежит им. Но сначала меня подвел отец, потом муж. Теперь вот вы... туда же. — Самый сильный инстинкт, Айрин, для любого живого существа — защитить своего детеныша. Потому-то женщины настолько сильнее нас, мужчин... ведь малыш обычно при матери... Не обвиняйте меня. Я просто не смогу жить, если моего детеныша не станет. Знаете, я часто вижу один и тот же сон в последнее время. Я иду по старому кладбищу, где похоронены наши родители и бабушка, и несу четыре розы. Я знаю, что четвертой могилы там нет, ведь Шерлок просто не может быть похоронен на этом кладбище, никогда... но ощущение... от него никуда не деться... я каждый раз просыпаюсь, не дойдя до могил... — Вот именно, что просыпаетесь. Вы внушили себе, что Шерлок безнадежен, но откуда-то вам посылают мысль, что вы ошибаетесь. — Да, иногда очень сильно. Иногда я чувствую полную уверенность, что это все закончится резко, как сон. Он выздоровеет и все будет хорошо. Это ощущение ни на чем не основано, но я хватаюсь за него. — Значит, так и будет. На лестнице послышался топот ног. — Художник бежит, — Айрин резко поднялась и пересела к столу. Сесил на сей раз превзошел сам себя. И когда вскоре пришла Мэри, мне пришлось после чая на пару с мальчиком рассказывать историю и ей. Возможно, я напугал Айрин своим неосторожным замечанием, но она впервые позволила себе при мне то, чего не делала никогда ранее — держала Мэри за руку. 9 октября 1888 года Шерлок Холмс Мои близкие, вероятно, считали, что на мне можно ставить крест. Я то и дело ловил на себе мерзкие жалостливые взгляды. Драгоценную миссис Уотсон я старательно избегал, так что по пятницам Майкрофт стал пить чай у Айрин. Это меня не злило — мне незачем было лишний раз мелькать у ее сына перед глазами. Контакты с братом я свел к минимуму — приходил в клуб ненадолго, если был один, в компании Уотсона задерживался, конечно, но все больше помалкивал в разговоре, позволяя нашему милому доктору разливаться соловьем, изредка вставлял замечания. Что ж, запас интересных историй у Джона еще не истощился… Порой я совершенно не мог выносить его присутствия — он приходил из дома такой… ухоженный, умиротворенный. Он и раньше был аккуратистом, но всегда можно отличить холостяка от женатого. Мэри о Джоне заботилась — в меру своих возможностей и способностей. Но какое она имела на это право?! Ее функция должна была сводиться к изображению предмета обстановки или болонки на подушке в гостиной! Но я все же помнил нашу с Уотсоном первую и пока, слава богу, единственную ссору и как-то сдерживался, что выливалось в очередной укол, когда он уходил… Боже мой, когда он собирался уходить, я порой готов был в ноги ему броситься, умолять, чтобы он остался, а еще лучше — уговорить собрать чемоданы и сбежать на континент. Но бежать было уже некуда, да и незачем… За мной еще оставалось последнее обещание — пережить Рождество. А там и до шестого января недалеко. Какая-то несовершенная цифра — тридцать четыре. Ни рыба ни мясо. Но в тридцать три уходить мне было стыдно — недостоин я, господи. Я почти не выходил из дома — удивительно, но мой мозг как-то еще контролировал мое поведение в том, что касалось безопасности. Я даже в аптеку не выбирался — запас кокаина у меня был большой. В конце сентября мы с Уотсоном ездили в провинцию — меня пригласили расследовать убийство школьного учителя. И учителей, случается, убивают. Неплохое вышло дельце — Уотсон, кажется, остался доволен и мной, и моим поведением. Перед поездкой я успел пережить неприятные сутки — разумеется, все выражалось обычной хандрой — и поправить состояние морфием. Так что в деревню я отправился трезвым, как стеклышко. А вернувшись в Лондон, решил поскорее навестить Майкрофта, пока еще могу показаться ему на глаза. В «Диоген» меня пропускали без доклада, однако швейцар внизу сообщил сразу, что «мистера Холмса нет на месте». Но я не заметил, чтобы в квартире Майкрофта горел свет в окнах, хотя шторы были приоткрыты. Кивнув швейцару, я все-таки поднялся наверх, чтобы узнать у Грея, когда вернется Майкрофт. Верный Грей коротал время в приемной, работал с документами. Судя по тому, что он не убрал их спешно в стол при моем появлении, они не представляли особой секретности. — Мистер Холмс? А… хм… мистера Холмса еще нет. — Здравствуйте, Грей. Вы не знаете, сколько продлится это «еще»? — осведомился я. Секретарь пожал плечами: — Не знаю, но поскольку он уехал в Адмиралтейство, то не думаю, что там можно задержаться дольше, чем до восьми, а уже половина. Ну и ехать тут... десять минут. Подождете? — Да, конечно, — кивнул я, прошел в гостиную и сел у камина. — Подожду. — Я посмотрел на открытую дверь приёмной. — Вам не мало там света? — Нет, я привык, что лампа освещает стол и бумаги, а остальное в тени — не отвлекает. Можно зажечь, если вам неуютно. — Мне? — усмехнулся я. — Мне все равно. Я достал портсигар. — Если хотите, можете подождать в кабинете. Велеть лакею принести вам что-нибудь? — продолжал любезничать Грей. — Нет, спасибо, Грей, не беспокойтесь. Я машинально закурил, глядя в окно. Из задумчивости меня вывел голос секретаря. Он еще не ушел к себе? — Холодно там, — заметил он. — Да, холодновато. И скука смертная. Спохватившись, я бросил погасшую сигарету в камин и закурил другую. И что он тут торчит, в самом деле? — Вы же только что вернулись с расследования, мистер Холмс, — заметил Грей. — Да вот, видимо, не хватило работы. Я бы сейчас согласился на банальное ограбление. — Жаль, что вас не привлекает аналитика. Шеф очень загружен работой... но она совсем не в вашем вкусе, увы. Я сегодня даже не смог сопровождать его в Адмиралтейство из-за кучи сводок. — Надеюсь, Майкрофт оставил свою привычку подбирать агентов сам? Он мне не говорит. — Ну… — Грей замялся, — я стараюсь их проверять перед тем, как шеф входит с ними в контакт. А сейчас еще эти убийства. Но хорошо, что к шефу нет никаких претензий. — Еще бы они были, — мрачно отозвался я. — Можно подумать, у нас нет никакого другого правительства, кроме теневого. — Когда дошло до... теневого, было уже поздно. Теперь приходится... расхлебывать то, что имеем. Но шеф справится. Хотите сока, Холмс? Шеф любит из апельсинов с лимоном. У меня стоит на льду. — Сока? — переспросил я, не сразу поняв, к чему это вообще и что мне предлагают. «Шеф то, шеф се... шеф любит... шеф, шеф, шеф» — это уже зудело в ушах. — Да, пожалуй, — согласился я, лишь бы Грей замолчал на минуту. Грей вскоре вернулся с бокалом. — Прошу. Я посмотрел на бокал. Запах цитруса ударил в нос. Прежде чем выпить, я наверное, с полминуты смотрел на сок, словно размышляя, не подмешал ли туда Грей еще чего-нибудь. — Он скоро приедет. Не хотите прилечь? — последовал вопрос. — Что?! Зачем? На самом деле мне хотелось вскочить на ноги и ходить по комнате из угла в угол. Грей ничего не ответил, забрал у меня опустевший бокал и вернулся к себе. Я походил по комнате, постоял у окна, глядя на экипажи. Времени прошло не так уж и много, но казалось, что я торчу тут уже не первый час. Проходя мимо двери в приемную, посмотрел на Грея, который старательно читал сводку, и усмехнулся: — Вы же не сделали там ни одной ошибки. — Лучше проверить трижды, чем совершить ошибку, сэр. Забавно, он то обращался ко мне «мистер», то просто по фамилии, то, вот, «сэр». Видимо, никак не мог определиться. Но «сэр» прозвучало очень красноречиво. — Наверное, только мы способны на такое: употребить вежливое обращение, чтобы человек знал свое место, — проговорил я. — Я вовсе не хотел вас обидеть, мистер Грей. Извините, не буду вам больше досаждать. Я сел в кресло и поежился. К счастью, через минуту послышались шаги Майкрофта. Я вскочил на ноги. — Все в порядке, Алан... — и тут брат увидел через открытую дверь меня. — Шерлок? Что-то случилось? Давно ждешь, мой мальчик? Идем в кабинет. Я себе представил, как перекосило Грея, жаль посмотреть не мог — могучая фигура брата загораживала весь вид. — Все в порядке, Майкрофт, я просто так зашел. И мы ушли в кабинет. Может, сок помог, а может, в пику Грею, я решил вести себя как примерный младший брат, но только я остался на ужин. Мы прихватили из клуба всякой снеди и отправились домой к Майкрофту. Грея он отпустил.

***

А Лондон бурлил. Никогда еще мелкие газетенки не получали такой доход с криминальных новостей. Особенно старалась «Стар» — они первыми заговорили о сумасшедшем маньяке. Уайтчепел был наводнен полицейскими и агентами в штатском, но тридцатого сентября произошло двойное убийство. А ко мне даже Джордж Ласк (1) не зашел. «Комитет бдительности Уайтчепела», когда принимал решение нанять частных детективов, выбрал мелкую сошку. То ли на гонорарах решили сэкономить, то ли боялись реакции Уоррена, то ли подумали, что столичная знаменитость не станет шататься ночами по улицам. Честно говоря, когда я узнал о том, что предпринял Ласк, я опять почувствовал себя уязвленным. И я написал Макдональду с возмутительной просьбой нарушить служебные инструкции. С другой стороны, это ведь был «наш» инспектор — мой и Майкрофта. Он ответил, что потребуется некоторое время, и мне оставалось только ждать и терпеть определенное неудобство, стараясь ограничивать себя в инъекциях. Наконец через неделю, в четверг, Мак пришел ко мне. Разумеется, до него дошли слухи о моем «нездоровье», но он вел себя как обычно. Старина Мак… С ним был портфель — довольно пухлый. — Миссис Хадсон, — сказал я, после того как усадил гостя в кресло, — чаю для инспектора, пожалуйста… и что у вас там есть… — О, не стоит беспокоиться, миссис Хадсон! — запротестовал Мак, но почтенная домовладелица кивнула и удалилась. — Бросьте, всякий же скажет, что у вас было ночное дежурство, а что за завтрак в участке? Мак встал, внимательно себя рассмотрел, заметил на рукаве свежее чернильное пятнышко, рассмеялся и сел. — Ваша очаровательная жена пятнышко обязательно бы вывела, — заметил я. — Кстати, как она поживает? Как девочка? — Благодарю, мистер Холмс, обе в добром здравии. Все хорошо. — Вот и славно. Вы мне принесли что-нибудь? — Собственно, практически все… кроме улик, разумеется. Но тут протоколы… фотографии — пришлось стащить негативы и распечатать самому. Маку пришлось заняться фотографией — положение агента обязывало. — Прекрасно, — я потер руки в предвкушении. Мака передернуло. — Давайте начнем с протоколов, мистер Холмс. Пока миссис Хадсон не принесет чай и не уйдет из комнаты. Но сам-то он собирался пить чай, держа в поле зрения снимки с мест убийств. Да, много воды утекло. Я припомнил, как Мак возмущался, когда я осматривал тело той убитой горничной… Или это был Уотсон? Я решительно не мог вспомнить и поспешно занялся чтением протоколов. Дело Марты Тэбрем я отмел сразу и как раз дошел до половины выписок по Николз, когда миссис Хадсон принесла чай, кексы и сэндвичи. На двоих. Ну чай бы я выпил, конечно. — Давайте фотографии, — велел я, когда моя домовладелица ушла. Мак протянул конверт. — Там по порядку и сзади на карточках подписано. — «Нижняя часть брюшной полости вскрыта», — процитировал я, — а тут благостное фото лица убитой. Даже разрез на горле не виден. Николз… Николз… где-то я слышал раньше ее фамилию. Ах, вспомнил — Мэри Келли ее упоминала. — Я заглянул в бумаги. — Ага, пятеро детей. — Были и другие снимки, мистер Холмс, я просто не все смог перепечатать. — Черт возьми… Почему горло рассечено дважды? — Я отложил бумаги Николз и взялся за выписки по Чэпмен. По крайней мере, почерк убийства выглядел таким же. Вот насчет удаления органов специалисты не сошлись во мнении. То ли убийца изъял, то ли в морге. Еще полчаса я изучал бумаги, рассматривал фотографии. Особенно Эддоус — тут Маку удалось скопировать фотографию убитой в полный рост, заштопанную медиками, правда. Я отметил на карте места, где были найдены тела, но никакой системы в их расположении не наблюдалось. Вообще я не мог нащупать системы ни в чем, разве что в жертвы выбирали тех из уличных, которых, грубо говоря, было не жалко — окончательно опустившихся, спившихся, уже немолодых. Мак показал мне копии писем и рассказал о самом «страшном» секрете — странной и возмутительной надписи, смытой по приказу Уоррена. Когда я прочитал копию, я долго посмеивался. Письма тоже меня изрядно позабавили. — Господи, мистер Холмс! — не выдержал Мак. — Что ж, примерно это я предполагал с самого начала, — заметил я. — Что именно? — Убийца, конечно, не в своем уме, но он действует по наводке. Это заказные убийства, Мак. — Господи, да кому нужны эти несчастные? — возмутился инспектор. — Сами по себе не нужны, конечно. Не будь Потрошителя — давайте используем этот псевдоним, — они рано или поздно или окончательно спились бы, или пали случайной жертвой уличного убийства. Возьмите случай с Тэмбрем, к примеру. Жестокое нападение? Не спорю. Но жертва успела дать показания — нападавших было несколько. Это явно не Потрошитель. А вот удар бритвой по горлу, несомненно, связывает этих четверых, — я выложил снимки на стол. — Так он ведь не ограничивается перерезанным горлом, — возразил Мак. — Вон что вытворяет с телами. И вы говорите — не маньяк? — Он просто вошел во вкус, а его наниматель не возражает. Эти изуверства ведь приводят к чему? — Паника растет… — Вот именно! Прибавьте письма, надпись на стене — стереть-то ее стерли, только ведь неприятности с евреями начались. И потом — посмотрите, как ловко эта надпись построена. Тут ведь еще и намек на масонов есть. Джубело, Джубела, Джубелум (2). С другой стороны, я, свободно говорящий по-французски, могу усмотреть тут некий франкоговорящий след. Очень тонко все, я бы сказал, очень умно. — Я много какие версии слышал, — недоверчиво произнес Макдональд. — Простите, даже поговаривают… — Не будем упоминать о том, что поговаривают (3), — перебил я. — В противном случае, Майкрофт бы знал и решительно запретил иметь дело с этими убийствами, а он, поверьте, искренне расстроен тем, что полиция не привлекла меня к расследованию. — Вы меня сами учили, мистер Холмс, что первый принцип всякого расследования — искать, кому все это выгодно. Так кому? — Тут дело не в выгоде, а в итоге. — А что у нас в итоге? — Мак пожал плечами. — Вы же наверняка читаете прессу, верно? Участились беспорядки, в Уайтчепеле зашевелились анархисты. И все это на фоне жестоких убийств. Пресса ведь критикует не просто полицию в целом. — Ну да, — кивнул Мак. — И все же мне кажется странным устраивать такой ужас, ради того, чтобы сместить Уоррена (4). Да, он далеко не лучший суперинтендант. Но все же ваша версия кажется мне очень странной. — Смотрите, Мак, в последнее время я вижу тенденцию к ослаблению полиции. Уоррен конфликтовал с Монро (5), как вы знаете, и выдавил его с места — формально Монро пошел на повышение, но кого назначили на его место? — Андерсона (6). — Когда-то он был известным специалистом. Но что произошло в день, когда он вступил в должность? — усмехнулся я. — Я не совсем уверен в дате, — покачал головой Макдональд. — Назначили-то его двадцать пятого августа. — Да, но Монро еще не подал в отставку. А теперь смотрите, дорогой инспектор… — я встал и пошел за альбомом газетных вырезок за этот год… — Так, где же это? Вот… Андерсон официально приступил к своим обязанностям тридцать первого августа этого года (7). Правда, он ничем особым не занимался — просто удивительно, учитывая обстановку в городе. Далее… вот тут пишут — «отбыл на отдых». Газета за… — я выдержал драматическую паузу, — восьмое сентября (8). — Господи боже… Поневоле поверишь в заговор. — Как мило, правда? Одно совпадение — это пока что совпадение. Но два! — А между этими двумя датами Уоррен ведь тоже был в отпуске, отдыхал во Франции! — воскликнул Мак. — Боже мой, это похоже на какую-то извра… изощренную игру. — Задача нашего организатора — посеять панику, показать общественности полную беспомощность полиции и властей. — Ладно, ладно, допустим… Но кому мог так насолить Уоррен? — Ну не кому-то конкретному, конечно, но вспомните, Мак, какое событие, связанное с ним, поминают недобрым словом чаще всего? Ну? — подбодрил я. — Хм… «Кровавое воскресенье»(9), конечно, — ответил Мак. — Вот именно… — Опять ирландцы? — недоверчиво покачал он головой. — Думаю, эта головная боль будет длиться вечно. Мак задумчиво допил холодный уже чай. К угощению миссис Хадсон, к слову, он так и не притронулся. — Но кто может стоять за всем этим? Какие-нибудь террористы? Фении? — Ну, что вы. Давайте-ка уберем документы и фотографии, я сам приготовлю чай и мы потолкуем. Я вам кое-что расскажу, Мак. Мы убрали со стола все постороннее, я разжег спиртовку под чайником. Когда мы вновь уселись, я начал свой рассказ: — Думаю, в Лондоне есть только один человек, способный организовать весь этот хаос… Словом, я поведал Маку о Пауке. Он слушал меня внимательно, и по его лицу сложно было угадать, верит ли он мне или считает, что слухи о моей… болезни вовсе не преувеличены. Но когда я напомнил ему дело о золотой булавке, он оживился. Я уже давно приучил Мака читать отчеты о наиболее интересных делах, которые расследуют его коллеги. И, кажется, он тоже завел свою собственную картотеку. Он, конечно, знал, кто такая миссис МакШейн. Попросив подождать меня минуту, я поднялся наверх, в кладовку, и вернулся вскоре с ящичком, где лежала динамитная шишка и карточка, а также обрезок обертки с именем Уотсона. Захватил я и письмо Паука, благо там не было намеков на те обстоятельства, которые вынудили Уотсона спешно жениться. — Вы это храните? — Мак как-то странно посмотрел на меня, узнав историю ящичка. — Я всегда храню такие важные улики, особенно когда они касаются меня лично, — мрачно отозвался я. — Что вы скажете о почерке на обертке и в письме? — Совершенно одинаковый. — Вот-вот. — Значит, — начал Мак, — мы имеем некоего преступного гения, который за плату организовывает заказчикам преступления. Иногда, как вы полагаете, он просто продает сценарий, иногда лично контролирует процесс. Но какого дьявола он к вам-то полез? — Уотсон считает, что ему, возможно, скучно. Вокруг одни идиоты, — хмыкнул я. — Да? Что-то мне это напоминает, — усмехнулся Мак. — Не преувеличивайте, инспектор, я вовсе не считаю всех вокруг идиотами. Скушайте сэндвич. Мак вдруг весело рассмеялся. — Но если серьезно… — начал он, отдав дань угощению миссис Хадсон, — мы же ничего о вашем Пауке не знаем. И вряд ли узнаем, если честно. — Ну, кое-что я вам могу сказать. Помимо того, что он умен, он еще и хорошо образован… Тут я замолчал, вспомнив о том, как сначала перепутал письмо от Паука с письмом брата — из-за конверта. Не учился ли Паук в Оксфорде? Чем черт не шутит… — Так вот, — продолжил я. — Он образован, но вряд ли может похвастаться происхождением. И вообще в том, что он сотворил со своей жизнью, все эти игры с паутиной… мне видится человек одинокий, с болезненным самолюбием, чем-то очень уязвленный — возможно, с ним однажды поступили несправедливо, или же он сам каким-то образом поломал свою жизнь. Скорее всего он ведет тихую, незаметную жизнь вполне приличного человека… Тут я некстати вспомнил об университетском любимце Майкрофта — Чарльзе Доджсоне и помотал головой, вытряхивая из нее абсурдные идеи. — Он обладает не только блестящим умом, но и изобретательностью. И даже неким мрачным чувством юмора…. — А это из чего следует? — не понял Мак. — Это позвольте мне оставить при себе, дружище. — Как вам угодно, мистер Холмс, — ответил инспектор, но я почувствовал по его голосу, что мое обращение ему польстило. — Что касается Потрошителя… смотрите сами, Мак: то у нас кровопролитие на месте убийства, то крови практически нет. Следовательно некоторые убийства совершались в другом месте. Но не на себе же он тело волочил? В Уайтчепеле сейчас полиция на каждом углу. — Кэб? Нет… скорее экипаж. Значит, в дело вовлечены уже двое, как минимум. — Экипаж… да… Мои мысли опять пошли куда-то в сторону. Я вспомнил убийство Мейси — ему ведь тоже перерезали горло в другом месте, а тело перевезли в экипаже. — Там написано мнение экспертов, что убийца — левша, — протянул я задумчиво. — Если раны нанесены слева направо, значит, он замахивался, стоя перед жертвой… Поэтому и два надреза порой... Но Страйд была высокого роста… — Мистер Холмс… — позвал Мак, — извините, что перебиваю. Есть показания, где якобы описывают Потрошителя. Про высокий рост там упоминается. — Было бы странно, если бы его никто вообще не видел. А что еще? — Вроде бы брюнет, усы есть, хотя усы — это примета ненадежная. Скуластый, возможно. Упоминали накидку клетчатую и охотничью шапку. — Ну, это вряд ли — одежда слишком бросается в глаза. — У меня только один вопрос, — мрачно пробормотал Мак, — когда это кончится? Когда Уоррен подаст в отставку? — Поговаривают, что она не за горами, — уклончиво ответил я. — Поговаривают? — усмехнулся инспектор. — Ну-ну. — Возможно, убийств больше и не будет. Если подключатся анархисты и устроят беспорядки — этого будет достаточно, чтобы вынудить сэра Чарльза уйти. — Кстати, как вы считаете, Потрошитель — медик? Я пожал плечами: — Сильно сомневаюсь. Разве только недоучка. Азарт уходил. Я сдувался, как воздушный шарик. Мне становилось откровенно скучно и как-то беспокойно. Мак, видимо, почувствовал, что мое настроение меняется, и засобирался. Но как-то суетливо — принялся благодарить меня за беседу… — Помилуйте! Это же я вас пригласил, — возразил я немного резко. — Конечно, мистер Холмс. Тем не менее, спасибо, — он встал. — Мак? Инспектор застыл с портфелем в руке, вопросительно глядя на меня. — Я в порядке, Мак. Он помолчал, хмуря густые брови. — Мистер Холмс, — сказал он наконец, — вы же знаете, как я к вам отношусь. Я глубоко уважаю вас как человека и как своего учителя. Но какого черта вы с собой… — он поиграл желваками, но сменил тон. — И я очень надеюсь, что вы… что мы еще поработаем с вами. Доброго вам дня. Не дав мне ответить, он резко развернулся и вышел. 17 октября 1888 года Джон Уотсон Пятнадцатого октября Холмсу повезло — подвернулось еще одно дело в провинции, к тому же убийство. Видимо, до деревенских инспекторов еще не дошли слухи, что мой друг слегка… не в форме. В Скотланд-Ярде, я это знал, ситуация деликатно называлась «мистер Холмс приболел». Разумеется, я поехал с ним в Йоркшир. Эти два дня вылились в настоящую пытку. Может, я накручивал себя — не знаю, но возвращался домой я в настроении, которое иначе, чем препоганым, назвать не мог. С вокзала я сразу поехал в «Диоген». Я бы и сам туда поехал, и, разумеется, с Холмсом, но тот решительно отправил меня одного. «Езжайте, отчитайтесь, Уотсон», — желчно напутствовал он меня. Сам же он отправился наверстывать упущенное — почти три дня без дозы, подумать только! Частично из-за его слов, частично потому, что сам был на взводе, я ограничился сухим отчетом («ездили, дело раскрыли»), осмотром любимого пациента — и сбежал. Мне было стыдно за свое бегство, но я чувствовал, что могу сорваться в любой момент, а Майкрофту и так достаточно переживаний — еще меня утешать не хватало. Почему-то я был уверен, что Мэри приедет от Айрин только к ужину или хотя бы к чаю, и у меня будет в запасе час, чтобы немного взять себя в руки. Вообще я очень редко возвращался домой так рано. Но сегодня не было пациентов — мой сосед обещал подменить меня на три дня, и внезапно сваливаться как снег на голову и отбирать у него нежданные гонорары я не хотел. Разумеется, пациенты эти не относились к числу «нужных», а были самыми обычными. Дверь мне открыла Берта. Возможно, она и удивилась, но вида не подала. — Миссис Уотсон дома, — только и доложила она, принимая у меня шляпу и трость. Итак, даже часа в запасе я не имел. Следовало натянуть на лицо хотя бы вежливую улыбку, входя в гостиную. — Вот и я, дорогая, — господи, до чего фальшиво звучал мой голос. Но женщин редко удается обмануть. Мэри сразу встревожилась. — Джон? Вы так рано... ничего не случилось? — Почему рано? Я же давал телеграмму, что поезд прибудет на вокзал к полудню. Я даже успел заехать в «Диоген». — Вот я и подумала, что вы пробудете там как минимум до ужина. Вы голодны, дорогой? Я недавно... — Что?.. — Ничего, я хотела сказать, что недавно вернулась, и дома, кажется, к чаю нет ничего, только конфеты, но им уже три дня. Вот как? Будь я настоящим мужем, я бы уже бушевал, пожалуй. И то — дома шаром покати, а тут еще конфеты… — Грей, конечно? — только усмехнулся я. — Ага, — улыбнулась моя супруга. — Я уже собиралась к Айрин, а тут он приехал, привез конфеты. В результате я опоздала, и на одну Айрин оказалось два кавалера за чаем — Майкрофт и Сесил. Как вы съездили, Джон? Я только покачал головой и махнул рукой. — Дайте мне хотя бы умыться с дороги, дорогая. А чай я выпью и уничтожу конфеты Грея — что там может случиться за три дня с шоколадом? Когда я, переодевшись, спустился вниз, к чаю уже накрыли. Действительно, конфеты. Коробка в полстола... — Ужин будет, — первым делом сообщила Мэри. — Берта обещала пораньше. — Спасибо, дорогая, — я сел за стол. — А Грей вас балует. Вы только не волнуйтесь, я совершенно не против. Мне зверски хотелось спать, но я был уверен, что уснуть не смогу. Голова ныла — и почему-то левый бок. На сердце вроде не похоже. Не иначе умудрился где-то застудить нерв на сквозняке или в чистом поле. — Алан покупает конфеты в одном и том же магазинчике, — Мэри пыталась развлечь меня женской болтовней, — его там уже запомнили. Он рассказывал мне, что стоит ему войти, как хозяйка кричит помощнице: «Две коробки для друзей мистера Грея!» Я только усмехнулся и сунул одну конфету в рот. С ликером. — Одной нашему Казанове мало… — Что вы, Джон, вторая для мистера Питерса! Я кивнул, сделал пару глотков чаю, вяло сжевал еще одну конфету. Холмс в деревне налегал на сладкое… — Все-таки что-то случилось, да? Неудачное расследование? — Мэри оставила попытки меня развеселить и перешла к сути. — Расследование? Нет, почему. Холмс раскрыл дело, — отозвался я. — Не годится для рассказа? — Боже, Мэри… стал бы я переживать по этому поводу!.. — я откинулся на спинку стула, глядя на остывающий чай. — Холмс вел себя… я все время боялся, что он сделает что-то не то, он это понимал и злился. Нет, он не колол в эти дни кокаин. Он с вокзала прямо домой… — Что не то он мог сделать, Джон? Не разобраться в деле? Так ведь он не обязан раскрывать все дела, разве нет? Бывают же и неудачи. — Вы его, к сожалению, не знали в лучший период. Может быть, поэтому и не видите разницы. Ну вот назвал он свидетельницу дурой в глаза. Она была прислугой, поэтому никто особо не возмутился, но Холмс никогда раньше не позволял себе проявлять неуважение к простому люду. Особенно к женщинам. Раньше он бы обязательно спросил настоящее имя девушки, фамилию, а не ограничивался условным «Люси», которым ее называли в семье. — Она действительно была глупа? — осторожно спросила Мэри. — Нет-нет, я понимаю, что вы имеете в виду, Джон. Но ведь это «раньше» знаете только вы, да еще Майкрофт, наверное? Вряд ли репутации Шерлока что-то угрожает. К тому же в рассказах вы описываете его очень эксцентричным человеком, зачастую едва ли не преступающим правила приличия. Эти люди… где вы были… они просто увидели «классического» Шерлока Холмса. — Даже такой Шерлок Холмс никогда не проявлял неуважение к женщине, — вздохнул я. — К тому же девушка вовсе не была глупа, просто робела, боялась, с трудом выражала свои мысли. — Ему недостает терпения... терпеливости, да? Бедняга... Я уже давно сидел прямой, как флагшток, положив руки на стол. За грудиной что-то ныло и ныло, и скручивалось в тугой узел. — Распад начался… распад личности, — выдавил я наконец. Мэри опешила и с испугом посмотрела на меня, а потом вдруг заговорила с горячностью: — Джон, дорогой мой, может быть, надо все это прекратить? Почему вы здесь? Поезжайте к нему! Не уходите, даже если он вздумает прогонять вас! Все это... все, что мы задумали и делаем... разве это важно сейчас, если уж все вот так... — Попозже… он сейчас сделал укол и… гуляет где-нибудь в своем воображении. Он даже не поймет, что я пришел. — Я встал, прошелся по комнате, открыл портсигар на камине и закурил. — Прекратить — вы имеете в виду эти уловки с браком? А в каком качестве я могу переехать к нему? Как врач? Это означает признать, что он болен и нуждается в моем присмотре. Черт меня дернул написать в «Знаке четырех» о морфии и кокаине. — Я нервно выкурил папиросу и бросил окурок в камин. — Знаете, что он мне сказал? «Это вы заранее планируете, как будете убивать Шерлока Холмса, когда меня не станет». И я боюсь с ним жить, Мэри. Я боюсь, что видя каждый день, как он скатывается все ниже, я совершу что-нибудь ужасное. Жена прижала к груди стиснутые кулачки: — Никогда вы не совершите ничего ужасного, Джон. Вы самый сильный человек из всех, кого я знаю. И даже среди тех, о ком я только читала или слышала. Он может сейчас быть несправедлив к вам, но не вы. Ему может не доставать терпения, но не вам, Джон. Вы можете переехать к нему и как друг. Мы можем придумать что-то... хотите — показательно поссоримся? А с другой стороны — почему бы и не как врач? Если он будет возражать, скажете ему, что все, кто любит Шерлока Холмса, кто видит его своим кумиром, должны знать, в чем следует подражать ему, а в чем — ни в коем случае. Паук, возможно, давно уже все знал о состоянии Холмса. Возможно, он и не стал бы бить лежачего. Он и так уже сделал все, что мог. Но кто ж его знает, этого Паука? — Врач… Сиделка скоро понадобится, а не врач. Тут ведь выбор невелик — или организм не выдержит, или рассудок. Я ничего не смогу сделать, Мэри, ничего. Только смотреть на все это… — я не выдержал, и только успел закрыть ладонью сведенное судорогой лицо, чтобы жена не видела моих слез. Мэри вскочила, бросилась ко мне и обняла. Я неловко прижал ее к себе одной рукой, вцепившись другой в каминную полку. — Значит, вы будете врачом, а я сиделкой, — сказала Мэри, поглаживая меня по спине. — Мы можем попробовать уговорить его переехать сюда. Или будем вместе там. Джон, я помогу всем, чем смогу, если вам будет легче там со мной. Но бросать его нельзя. Я немного пришел в себя, поцеловал Мэри в плечо и отстранился. — Какая сиделка, господи, Мэри, он же ревнует страшно. Нет, туда я вас не пущу. И не прогоняйте меня… накормите хотя бы ужином, раз уж он будет готов пораньше. Холмс и правда в ближайшие часы не будет во мне нуждаться. Пережив краткий подъем, он скорее всего уснет. Вот когда проснется… «Ему потребуется мальчик для битья», — прозвучал в голове издевательский голос. — И потом, дорогая, прежде чем принимать такие решения, мы должны посоветоваться с Майкрофтом. После ужина я все-таки поехал к Холмсу. Он встретил меня с долей раздражительности, проворчал что-то насчет «святой Мэри», но хотя бы не прогнал. Он, видимо, решил воздержаться от укола на ночь, поэтому хмуро молчал, просматривал прессу за те дни, что мы отсутствовали. Я тоже молчал, перечитывал прихваченную с собой рукопись. Потом мы разошлись по спальням. Утром я поехал в «Диоген». Майкрофт выслушал меня, и ни один мускул на его лице не дрогнул. В следующий понедельник обе наши дамы с мальчиком уехали в Берлин на две недели. Мэри, разумеется, передала Айрин наш разговор, и та не задавала вопросов по поводу внезапного изменения в планах. — Я надеюсь, что две недели с вами, Джон, хоть немного помогут Шерлоку, — сказал Майкрофт. — Мэри — умница, конечно, и редкой души женщина, но кое-что, могущее повредить репутации Шерлока, осталось. Вы правы, говоря, что Паук наверняка уже в курсе «болезни», но не будем пока слишком злоупотреблять его лояльностью. — Но если он лоялен — почему же нет? — уточнил я. — Если вы помните историю с Мейси, Шерлок предполагал, что этот тип сначала обратился не к Пауку, а к кому-то из его окружения. Это гипотеза, конечно, но мы же не знаем, насколько власть Паука распространяется на его приближенных. Будем проявлять осторожность. Да и вам… Я понял недосказанную мысль Майкрофта. После двух недель, проведенных на Бейкер-стрит, мне наверняка потребуется небольшая передышка. Примечания: 1. Джордж Ласк — строитель, глава «Комитета бдительности Уайтчепела». Одно из анонимных писем, так называемое письмо «Из ада» было адресовано ему. Он же получил по почте половину человеческой почки. 2. Джубело, Джубела, Джубелум — в масонской легенде убийцы строителя храма Хирама Абифа носят имена Джубело, Джубела и Джубелум; всех троих вместе называют “Джуис” (Juwes). Надпись на Гоулстон-стрит была следующей: «The Juwes are the men that will not be blamed for nothing». Таким образом среди версий убийств выдвигался масонский след. Он, например, нашел свое выражение в фильме «Убийства по приказу» и «Из ада». 3. Холмс и Макдональд имеют в виду слухи, которые ходили вокруг внука королевы, принца Альберт Виктора. 4. Сэр Чарльз Уоррен — военный офицер, археолог-энтузиаст, масон, с 1886 года комиссар Столичной полиции. 5. Джеймс Монро — ассистирующий комиссар, глава Департамента уголовных расследований. 6. Роберт Андерсон — много лет занимался проблемами фениев, но после убийства в 1882 году лорда Кавендиша и Томаса Берка, о чем мы упоминали в рассказе «Дело о золотой булавке», его карьера дала трещину. Также Андерсону приписывают несколько писем под общим названием «Парнеллизм и Преступление», с целью дискредитировать лидера Ирландской националистической фракции. К моменту назначения на место Монро находился далеко не в лучшей физической форме. 7. Дата убийства Мэри Энн Николз. 8. Дата убийства Энни Чэпмен. 9. «Кровавое воскресенье» — разгон многотысячной демонстрации 13 ноября 1887.